 |
Глава XVII. Высотная форма: очертание земли и водораздел как граница. (гидрографическое и морфологическое установление границы)
|
|
|
|
ГЛАВА XVII
ВЫСОТНАЯ ФОРМА: ОЧЕРТАНИЕ ЗЕМЛИ И ВОДОРАЗДЕЛ КАК ГРАНИЦА
(гидрографическое и морфологическое установление границы)
Высотные формы, проявления очертаний Земли, особенно если они одновременно являются водоразделами, действуют как устанавливающие границы лучше всего, чем более враждебны они жизни, чем более препятствуют сношениям. Районы ущелий, пояса болот, которые выдают себя выступающими наружу грунтовыми водами, как Тераи — болотный гласис Гималаев, могут разделять более действенно, чем даже высокие хребты гор, подступающие к районам проходимых перевалов, преодолевая которые живущие в горах кочевники или полукочевники осуществляли права выпаса. Освященная греками, извращенно выстроенная романскими народами “theorie de cretes” в некоторых местах более чувствительна к своим пробелам, чем в продолжающейся столетия борьбе за речные границы вокруг Эбро и Рейна самой блестящей романской государственной формы — французской, которая рано постигла необходимость поставить пограничные теории на службу своей практической политике. Оттесненная от Эбро, граница в конце концов вклинилась в Пиренеи. Вместе с тем она успешно оттеснила немецких соседей от Вогезской стремнины, а также вопреки собственной пограничной теории — от крупной реки [т. е. Рейна], полностью принадлежащей немецкой культурной почве. Итак, на очень важных участках нашей границы мы, немцы, изнемогаем от несовершенного обязательства наших противников из‑ за их собственных, старательно разработанных теорий о границах; но в отношении этих мест мы можем по меньшей мере сражаться с ними их же собственным научным оружием на форуме мирового общественного мнения .
|
|
|
Однако гидрографическо‑ морфологические элементы, почти исключительно преобладающие в создании жизненных форм и прокладке их границ, имеющие ценность и применимые, встречаются редко. Обладающая исключительно высокой способностью к сопротивлению внутренняя структура японской метрополии почти целиком покоится на строительстве ячеек по водоразделам; способные противостоять кантоны Швейцарии являются единообразными долинами внутри водоразделов: Ури (Рейс), Гларус (Линт), Вале (Верхняя Рона); Берн — преимущественно кантон реки Ааре. Котловинные ландшафты, как Фергана, Богемия, Сычуань, Кашмир, будучи особенно устойчивыми, единообразными, недвусмысленно основанными на системе рек и границ по водоразделам с одним‑ единственным, чаще всего глубоко [с. 164] прорезанным выходом, являются предвидимыми политическими образованиями.
Но даже при отграничении крупные формы, разделенные водой, образованные ею мелкие формы обнаруживают свое непостоянство. Водоразделы в чистом виде, одновременно как протяженные горные цепи, редки; некоторые из обычных горных границ на самом деле вовсе не водоразделы, а разорванные, как Гималаи, мощными водотоками — крупными реками Непала, Индом и Брахмапутрой, как Хинган — Амуром, Карпаты — Альтом.
Весьма разнообразно действуют в установлении границ горы, горные цепи, нагорья, дугообразные окраины плато, с одной стороны, ущелья, теснины, расщелины, останец — с другой; какие многообразные картины показывали, например, извилистое течение Зайле между Вогезами и Мозелем и сопутствующая ему игра высотных форм по отношению к довоенной границе.
Картина водораздела в природе, являясь более чем очевидной, обнаруживает богатство запутанных форм! Крайне редко совпадают причудливая теория старых картографических методов и действительность в линии хребта с равномерно расходящимися с той и другой стороны горными штрихами, указывающими направление течения воды. Уже старые горные формы с их спокойной сводчатостью (кривизной), наклонными желобами (Kastenformen) превращают водораздел в целую широкую зону; в рассеченных горных кряжах он идет зигзагом то туда, то сюда: самая высокая точка или хребет, источники образующегося водостока находятся на противоположных сторонах горного массива. Даже верховое болото, влажный луг, район источников без особенно приметного рубежа или даже подземный горизонт сообщающихся источников, карстовые области с поглощающим колодцем по соседству — как трудно оформляют они поиск по водоразделу, который в таких случаях не имеет никакой политической силы, кроме как неудобного и враждебного сношениям действия своих сопутствующих проявлений.
|
|
|
Отличное определение водораздела Филиппсоном с его вертикалью от точки пересечения обеих линий падения позволило нам в научном отношении выйти из трудного положения, но оно не может быть во многом полезным практической политике .
Со времен Аристотеля мы встречаемся в политике с трудностью именно в определении понятия “водораздел”. Мы обнаруживаем, к своему удивлению, что Александр Гумбольдт недооценивал способность гор выступать в роли водоразделяющей и устанавливающей границу силы, считая возможным соединение каналом Атлантики и Тихого океана в девяти местах, в то время как обладающая великолепным слухом североамериканская политика вследствие своих возможностей в будущем окончательно [с. 165] положила руку лишь на два (Панама, Никарагуа), готовясь к дальнейшим планам (вопрос об Атрато) .
Кто уже наблюдал на практике проведение границ в горах, а именно в регионах с большим пространством вне Европы, вполне представляет, как мало на самом деле знают о Земле — в том объеме, который для ученых, занятых поиском задач будущего, имеет нечто почти утешительное, но для политической науки — постыдное. В Гималаях, на меридиональных руслах рек между Индией и Китаем, в районе Яблонового хребта (Забайкалье) и Станового хребта (Восточная Сибирь), в южноамериканских пограничных полосах еще скрыты проблемы, в сравнении с которыми покажется вполне безобидной проведенная в никуда разделительная линия папы Александра VI , отторгавшая Филиппины на 300 лет от их естественного жизненного пространства и от их принадлежности к истинному календарю , а Бразилию — от остальной Латинской Америки. Пограничный спор между Чили и Аргентиной с его поистине соломоновым решением благодаря сэру Томасу Холдичу был испытанием этого. Еще многие другие проблемы кроются, например, в установлении границы в проливе Хуан‑ де‑ Фука , где непосредственно на расстоянии двух с половиной тысяч километров континентальный рубеж научного хладнокровия наталкивается на резко детализированные вопросы доступа к побережью, или в вопросе об инфильтрации на Дунае , который показывает, как природа посредством постоянных отводов от агрессивной системы крупной реки с глубоко размытым основанием непрерывно принуждает к изменениям более слабую, с высоко расположенным течением сточных желобов даже там, где они не создают условия для человеческих жизненных форм.
|
|
|
Особая тема — психологическая привлекательность для народов окраинных плато в качестве границ, которые на одной стороне часто тянутся как отграничивающие горизонт горы (сопки на Амуре, Декан, Вогезы на равнине Рейна! ) и запечатлелись в душе народа как готовый, признанный рубеж, а на другой действуют лишь как соблазн, как бы разыгрывая медленную сцену незаметного подъема в доступные окраины, с которых направляется легкий, заманчивый, снизу трудно запрещаемый спуск в раскинувшиеся перед жадными взорами богатые долины. Так действовала граница в Вогезах на стоявших на ее высоте французов , что не осознали до конца на немецкой стороне. Так действует проницательный взгляд на Пекин с гор за рекой Нонни, а также с южных склонов Альп на ландшафт долины По — “тучную ломбардскую равнину”, которая уже в воззвании [с. 166] Наполеона I к Итальянской армии играет столь возбуждающую роль.
Правильно признав опасность такого искушения, Третья Италия весьма настойчиво ратовала на Севере за теорию водоразделов, прокладывая рискованную границу от Изонцо вверх в необжитое, от предгорий Южного Тироля на Бреннер и Мальзерхайде, и желая проложить ее и дальше на Запад. Уже из воспоминаний Бабура, великого покорителя Делийской империи Моголов , мы знаем, сколь опасный соблазн возбуждает у бедных, но воинственных горцев созерцание сверху, с пограничных вершин долины Инда, и еще третья Афганская война , восстание в Вазиристане показали, что с такими психологическими склонностями на границе не следует шутить. В равной мере это относится и к истории Месопотамии и вечным набегам горных племен в Двуречье. И дальше к востоку, в Гималаях, история показывает, впрочем менее массовые, проникновения монгольских народов в индийское предполье с плоскогорий, так что убедительное завершающее воздействие мощного белого вала, каким он представляется, скажем, из Дарджилинга или Симлы , односторонне; не следует забывать, что еще в середине XIX в. даже целый пограничный вал (Непал, Сикким, Бутан, Бхопал) платил дань китайцам, как Бирма, Сиам и весь Индокитай, и еще совсем недавно одной влиятельной личности — сэру Уильяму Бердвуду при посещении им границы китайцы доказывали свое право на Бамо и Иравади как свободные гавани Teng Yuen.
|
|
|
Право и жизнь — тот, кто до сих пор прислушивался к нам, не должен никогда забывать это — именно на границе находятся в беспрестанной борьбе. Это вряд ли обнаруживается в какой‑ нибудь правовой области лучше, чем в области права высокогорного выпаса, которое, без сомнения, иногда входит как ископаемое (Fossil) в современную структуру общения в Альпах, Пиренеях, Вогезах, еще властно вдается в индийские, африканские, азиатские границы областей (полевые межи).
Эти древние права выпаса, как любые другие на родной народной почве, достойны уважения, и их позаботились закрепить для себя при переселении народов германские общины и так крепко удерживали свое старое право на землю коренного населения на северогерманской равнине, как вандалы Гейзериха , некогда господствовавшие в Северной Африке.
Однако жестко удерживаемые права выпаса при бурном переселении народов освятили переходы границ, которые при всем том распространились на обширное пространство между Теодулпас и долиной Аоста и Монтавон и Пацнаун; права выпаса сохранили местные пограничные трения в Вогезах, которые пережили длительное время — от взлета аббатства Ремире‑ монт (Remiremont) как светского владения до возврата долины Мюнстера под немецкое господство; а совсем недавно в Альпах, в Верхнем Этцтале, право выпаса для местных жителей [с. 167] раздули в международно‑ правовой вопрос. Ни мощь старой царской России, ни охрана китайских границ во времена расцвета Маньчжурской империи не оказались достаточно сильными, чтобы пресечь зимние и летние переселения киргизов. Из‑ за высоты перевалов и относительной жидкотекучести (Dunnflussigkeit) сообщения между Индией, англо‑ индийским Тибетом и Восточным Туркестаном его выравнивающее культуру постоянное воздействие легко недооценивается; и оно (воздействие) во всем своем значении (в том числе распространение буддизма! ) может восстанавливать способность нарушать границы права выпаса, караваны. Схожим образом миграционный поток туда и сюда взламывает границы и отменяет их по обе стороны между Маньчжурией, Хили, Монголией и Забайкальем .
|
|
|
Исследуя такие процессы, мы выясняем большое историческое значение пояса пастбищ и сопредельных нагорных пажитней (Almboden). Ландшафты высокогорных пастбищ, как на Памире, высокогорные долины Чика, горные окраины вдоль китайского Шелкового пути , а также огромная зона культуры кочевников (номадов), которую мы постоянно познаем по захоронениям от Дуная до Маньчжурии как раннее культурное единство, воспитали те вождистские натуры, за которыми последовали многие в крупномасштабных переходах границ в истории, в создании степных империй, в нашествии гуннов, монголов и тюрок.
Несомненно, своими набегами они причиняли порой мучительную боль и порой разбивались об “искусственные линии” из почти нерасчлененных границ (Пенк), которые должны были защищать от них старые культурные пространства, а порой и фактически защищали на протяжении столетий, как римская граница [Лимес] по Рейну и Дунаю, поселения и укрепленное предполье Великой Китайской стены, пограничные сооружения Индии на Северо‑ Западе, так что поток отводился в совершенно иные русла, на другой конец Евразии. Однако грандиозный противоположный ритм перехода границы и сохранения границы, который наделяет историю Старого Света эффектным мотивом постоянства, вероятно, ведет свое происхождение из противоречия между нарушителем границ — скотоводом, кочевником или полукочевником — естественным сторонником права свободного выпаса и оседлым пахарем — творцом малой границы, вспаханной межи, прочной ячейки. Мы видим, что отдельные естественные, единообразные ландшафты с прочными структурами выстроены именно по принципу границы водораздела и они вряд ли доступны уничтожению, но все же и затопленные, снова возрождаются в той же форме.
Япония с ее структурой чисто речных маленьких областей, гидрографических единств, части Швейцарии, особенно Граубюнден, части Тюрингии, вообще старых германских областей [с. 168] построены по этому принципу, и ему лишь в качестве противовеса должна присоединяться какая‑ либо крупная связующая система, как в Японии — море, охватывающее всю жизненную форму: в противном случае такие ландшафты становятся границей прямо перед носом, перекрытыми тенью собственной колокольни, что британец шутя называет “pennywise but poundfoolish” , за своими слишком тесно запертыми засовами, “заключенными в ящик” (emboitement), как некогда один умный француз сказал о Германии.
Такой опасности подвергаются в особенности государства на перевалах, и поэтому посвятим им здесь краткое рассуждение. Государства на перевалах — древняя, в определенной степени примитивная форма, и современные скоростные коммуникации усложняют их некогда оправданные условия существования. Основанием таких государств часто служит то, что высокие гребни гор с прилегающими к ним по обеим сторонам горными пастбищами, пажитнями и долами сами оказываются для жизни и связи более дружественными, чем район узкого ущелья и расселины, которому сопутствует чаще всего подножие горы внутри горного массива перед стоком горных потоков на равнины. Благодаря этому жизненное пространство становится достаточным для самостоятельных миниатюрных государственных образований, которые, однако, всегда находятся под угрозой навязывания им извне условий существования, могут оказаться в конечном счете в сфере влияния альпийской поймы. Государства на перевалах, следовательно, примитивная, архаическая форма и, будучи однажды разрушенными, могут с трудом снова восстановиться. В Савойе, Тироле, на Кавказе, а также в Трансильвании они были разрушены извне. В Швейцарии они все еще существуют в старых кантонах и в своей связи с Тичино, а также в Граубюндене, который еще и сегодня со своими тремя диалектами — Puschlav, Misox и Bergell — показывает, каким явно выраженным самостоятельным государственным образованием на перевале он был в то время, когда еще владел Вормсом (Бормио) , Фельтеном и Клеве (Кьявенной). Но более чем спорно, могли бы истинные государства на перевалах Швейцарии пережить период поглощения Гельвеции без поддержки городов‑ государств альпийской поймы — Берна, Цюриха, Сант‑ Галлена.
Из государств на перевалах Гималаев в настоящее время все еще существуют Кашмир, Непал, Бутан, Бхопал, в известных формах также Сикким; мотивы перевалов присутствуют в истории Сербии и Болгарии, Боливии и Перу, а в Новом Свете чистыми государственными образованиями на перевалах были Пенсильвания, Панама и Теуантепек.
Но в то время, когда развивавшиеся в коротковолновых ударах сношения отзвучавшего средневековья благоприятствовали миниатюрным государствам на перевалах, так что Альпы изобиловали рудиментами такого вида и все значительные монастыри (Андекс, Химзеклёстер), епископства (Зальцбург, [с. 169] Фрейзинг) искали основание для образования государства на перевале, сегодня требуется более крупная составная часть формы для поддержания жизнеспособности такого государства; и пространства великодержавного прошлого, как Монголия, Афганистан, китайские внутренние ландшафты Сычуань и Юньнань, сохраняют сегодня характер государства на перевале.
Чем больше границы в горах проявляют тенденцию к сопряжению, тем больше государства на перевалах, естественно, ими охватываются; они каменеют, приобретают архаические черты, сохраняют стиль запаздывания в политике наряду с таковым в культуре и экономике.
Если мы попытаемся еще раз установить противоречие, взвесив некоторые из его практических применений, то оказывается, что с прогрессом культуры и цивилизации, индустриализации и ростом плотности населения граница по водотоку становится более проницаемой, изменчивой, более охваченной борьбой, а граница по водоразделу в форме вертикальной проекции, напротив, все более и более закрепляется, склоняется к сцеплению и стыку, следовательно, разделяет с большей перспективой на постоянство. Рассматриваемая чисто научно, немецкая народная почва, следовательно, подвергается наибольшей опасности южнее Бреннера, вероятно, меньше всего на Рейне, больше на Висле и еще больше в области Богемского леса и южнее Судет.
Со справедливым чувством Пенк, Зигер и Зёльх признали наибольшую опасность именно на южнотирольской границе и выковали для нее на разумных основах добытое из малых форм и исторических поселений оружие, которое затем британские критики присвоили себе (см., например, “Манчестер Гардиан”, 2 февраля 1927 г. ).
Психологические аспекты границы по водотоку, как и горной границы, всегда привлекали в рабочее поле политической географии блестящих наблюдателей и самые светлые умы. Н. Кребс, Ратцель, Заппер, Мауль пришли к выводам основополагающей ценности. Исполненное душевной глубины отношение между горой и человеком, между человеком и крупной рекой лежит в основе проблемы, и, пожалуй, это дало нам право поставить беглый и сжатый обзор этой темы в виде примера в центр отдельных исследований . [с. 170]
|
|
|
