Глава XVIII. Растения в роли рубежей. Границы флоры

ГЛАВА XVIII

РАСТЕНИЯ В РОЛИ РУБЕЖЕЙ. ГРАНИЦЫ ФЛОРЫ

Там, где ряды растений в виде плотных зон и поясов разделяют с известным постоянством хозяйственные предприятия людей, государственные образования и политические жизненные формы, должна идти речь о пограничных предпольях, оказывающих влияние на рассечение разделенных областей обитания посредством внешнего вида земли (chtonisch) или метеорологических условий (klimatisch). Свойство разделять народы имеют прежде всего обширные области лесов и болот, труднопроходимые лесные ярусы с заболоченными полосами, часто испытывающие внезапное изменение рельефа местности из‑ за подъема уровня грунтовых вод. Особенно памятны человечеству типы границ муссонных стран, богатых осадками, государств сарматов    или Амазонии    с едва определимыми из‑ за разросшегося влажного леса водоразделами, границы Судана с притоками Нила, покрытыми болотными растениями. Сопутствующий пояс заболоченных равнин и дремучих лесов Гималаев — Тераи, все еще защищающий сегодня Непал и другие высокогорные государства от полного поглощения Индо‑ Британской империей, бирмано‑ китайское предполье дремучего леса в верхнем течении Иравади и Салуина    , болота Припяти и Рокитно проявили себя в древней и новой истории как политически действенная разделительная сила, которой обладает растительный покров. Океанографический эквивалент этого — легенда о непреодолимом Саргассовом море    .

Однако и пояс хвойного леса алеманнов    , и земляные укрепления лесной крепости Богемии, и ныне исчезающий Коленвальд    как рубеж фламандцев и валлонов, и Вогезский лес, и 68, 4 процента лесной и болотной границы Польши против 31, 6 процента открытой — всё это растительные границы, играющие большую, а зачастую и решающую роль в истории Западной и Промежуточной Европы.

Лесные и заболоченные области могут вступить в жизненное содружество (симбиоз) с некогда установившимися границами по водотоку (Wasserlaufgrenze) и границами по водоразделу (Wasserscheidegrenze), усиливающее разделяющую способность, или, [с. 173] приняв в отдельных местах противоположное направление, не допускать их влияния, как в лесной зоне Верхней Силезии. Они могут — подобно пойменным ярусным лесам, зонам обмеления — быть сопутствующими проявлениями водотока, как отдельные важные, сопровождаемые ярусным лесом границы крупных рек Южной Америки, или же выступать в роли водораздела, например, как сообщающиеся области источников. На влажных полях проходов Тауэрна    , в японских высокогорных пустошах с рыхлым вулканическим грунтом, с плотно устоявшимися окраинами, в грунтовых источниках, высыхающих топях, в Шпреевальде с его амфибийным характером каждый может легко установить, сколь сильно отграничительное действие региона как целого и как трудно проложить границу внутри него, даже если не прибегать в качестве примера к совершенно непросматриваемым и труднопроходимым субтропическим и тропическим ландшафтам (опыты комиссий по демаркации границ в Камеруне, Новой Гвинее, в государстве Конго    , в ландшафте Верхнего Нила, Амазонии, пограничный патруль фельдмаршала Бердвудса на бирманско‑ китайской границе    .

В таких случаях следует обращать особое внимание не только на распространение и границеобразующую способность растительного покрова в меридиональном и широтном направлениях, но и на очертание границы, на продольный профиль, как это убедительно показал в своем исключительно богатом и побуждающем к личным наблюдениям исследовании Ф. Ратцель “Hohengrenzen und Hohengurtel”    . Описывая наши альпийские долины, он утверждает, что там, как правило, можно установить по меньшей мере пять отчетливо узнаваемых растительных границ с сильным антропогеографическим обратным действием на расселение и политическое деление, которые разграничивают пять зон, из коих две благоприятны, а три враждебны и трудны для поселения и сношений. Первая зона — терраса долины, приемлемая для жилья, с поселениями, укрепленными откосами, пригодная для пахоты, с проложенными дорогами; далее неблагоприятный для дорог и сношений лес на отвесной скале; затем вновь благоприятная для сношений узкая заселенная, пригодная для животноводства зона пастбищ; и, наконец, скалы и фирновый снег. При этом изменение между террасами посредством промежуточной прокладки дополнительной ступени может, естественно, умножаться.

Обращаясь к экзотическим образцам вулканического ландшафта, мы находим и здесь весьма четкие зоны растительности; их описал А. Гофман в книге “Waldungen des Fernen Ostens” (“Лесные массивы Дальнего Востока”), дополненной впечатляющими диаграммами и тонкими личными наблюдениями на примере Японии    . [с. 174]

Особенно подходят для наглядности даже отдельные конусы вулканов: часто используемые в этих целях лесная зона и снежная шапка столь отчетливо обозначенной Фудзиямы, конуса яванских вулканов, Килиманджаро. С другой стороны, идя по следам Ратцеля, наводящим на проблему, а также стимулированный Понтеном    , М. Земпле    изложил наблюдения относительно растительной границы и географии строительных материалов. При этом обнаруженный, часто безупречный по своему происхождению строительный материал, на основе которого реконструировались формы культуры, помогает доказать связь между преодолимыми и непреодолимыми препятствиями растительно‑ географического характера и разделениями политических структур.

Труднее привести такие доказательства для подтверждения связи между плотными насаждениями растений и обильным водотоком в особенности для пояса болот, заболоченных лесов и аналогичных проявлений, ибо не все они столь отчетливо навязывают культурные, силовые и экономико‑ географические различия, испытанные в историческом развитии, как болота Рокитно и Припяти, где уже в новое время разыгрались события военной истории (вывод руководящих командных служб по незнакомым болотным дорогам! ), напоминающие о провале наступательных операций римлян в германских заболоченных лесах.

Такие заболоченные леса и простирающиеся к морю приречные болота Ирландии, защита Терая, необычайные трудности британских и французских экспедиционных вылазок против защищенных прибрежными болотами западноафриканских государств    , трудности умиротворения на длительное время до известной степени прикрытых растительностью пограничных пространств в Малайском архипелаге, Малайских провинциях, Индокитае (Манипур, Сиам) — отнюдь не единичное явление.

Важно при этом, что различие между естественными джунглями и вторичными, на месте выкорчеванных, узнаваемо еще в течение 100 лет; и только спустя 100‑ 120 лет оно начинает сглаживаться. Даже в благоприятных для роста растений областях это различие сохраняется долго, пока природа снова не восстановит защиту растений во всей своей первозданной силе; значительно дольше, естественно, — в умеренных зонах. Прежний, неоднократно использовавшийся в военное время еще в 1805 г.    для защиты лес “Эрлайха” на южном берегу озера Аммер ныне совсем исчез! [с. 175]

Однако история Центральной Европы учит, что такие лесные и заболоченные области как пространства защиты сыграли очень большую роль и в сдерживании враждебных рас (вельши, вальхи, валы — к югу от Дуная, венеды — в Шпреевальде); новейшее развитие авиации показывает, что полное исчезновение таких пространств делает народы во время войны еще более безоружными, чем со своими поясами лесов, чью прикрывающую силу никоим образом не вытравить из памяти населения Галиции или Польши, сновавшего между войсками туда и сюда, пытаясь укрыться с частью своего имущества, и считавшего условия своего существования просто невыносимыми, в то время как на Западе при равных обстоятельствах для него вообще не было бы никаких возможностей выжить.

Какую охранную роль сыграли в локальной политической жизни Италии, как и Испании, маки    , под покровом которых был рожден Наполеон спасавшейся от опасности матерью; как трудно было преодолеть войну в зарослях и изгородях Вандеи    , Тироля, Швейцарии по сравнению с Гельвецией, Бельгией и Северной Францией, Трансваалем и Оранжевой республикой; как вдвойне опасна война в субтропиках, где они, например в Юго‑ Восточной Азии, в определенной мере благоприятствовали сопротивлению, и лишь ослабление центральной власти в Китае сделало возможным колониальный успех французов, которым он противостоял в предполье аннамо‑ китайской границы?    Сколь бессильной оказывалась неоднократно тактика регулярной армии в Соединенных Штатах в противостоянии войне кустарников и изгородей    , в благоприятствуемой растительным покровом предполий лесов малой войне, так что в конечном счете в Индии, Северной Америке, Испании всемирно‑ исторические решения свелись к непреодолимости границ растений всеми средствами ведения войны и транспортной техники.

В Центральной Европе общей картине как естественного, так и измененного культурой ландшафта чуждо одно явление, которое поэтому заслуживает особого упоминания здесь, — это высокорасположенный, обсаженный водоток. В других культурных ландшафтах Земли, в Ломбардии (решение Мадженты    , пожалуй, зависело от этого, как и некоторые наполеоновские битвы! ), Китае, Индии и Японии водоток имел абсолютно решающее значение для ценности внутренней границы разделенных ландшафтов, естественно, и при отмене внутренних границ действительным или условным состоянием войны. На дважды предпринимавшийся японцами поход в Корею    и Юго‑ Восточную Маньчжурию влияло, например, вплоть до повторения форм отдельных операций, даже тактики (Ялу! ), своеобразие высокорасположенных водотоков между обсаженными растениями дамбами; для японцев это своеобразие было чем‑ то естественным, тогда как для русских — почти чуждым: отсюда различная сноровка при их преодолении. [с. 176]

Одно абсолютно примечательное явление мы обнаруживаем при защите границы Сингальского государства на Цейлоне    против вторжения дравидов и тамилов из Индии. Там шла речь о высокоразвитой области культуры с высокоразвитыми ирригационными сооружениями, с одной стороны, и неслыханным буйным растительным миром как следствием обильных осадков — с другой. Мы видим планомерное перемещение джунглей вперед‑ назад как подвижную границу обороны уже не способной к сопротивлению высокой культуры, совершенно аналогично тому, как мы обнаруживаем применение Римской империей лесозащитных границ и пояса болот    .

В связи с этим явлением следовало бы подумать о дальнейшем обогащении растительной защиты малых и межевых границ, на основе которых часто (также по Пенку) складываются более крупные и значимые границы. Обсаженные растениями плотина, шоссе, заросли кустарника, искусственная живая изгородь в любой форме выделяются в очертании культурного ландшафта как разделительные линии: например, укрывающие от мистраля, столь примечательные ряды кипарисов в Провансе, тополя Ломбардии и Венеции, обозначившие, между прочим, путь наполеоновской армии и выделявшиеся на фоне ландшафта, плантации масличных и плодовых деревьев. В военной истории известны также ряды туй Коломба у Меца; мешавшие атакам насаждения плодовых деревьев Вёрта и Мадженты; кактусы Мексики, которые болезненно почувствовали северные непрошеные юсти при первом походе североамериканцев против Латинской Америки    , колючие изгороди и кустарник, с помощью которых австралиец, марокканец и южноафриканец весьма эффективно защищают границы полей, угодий и дорог. Живая изгородь британско‑ французского ландшафта каналов по обе стороны — во французском департаменте Норд и в британском Кенте — тоже пограничная форма, весьма затрудняющая обзор и движение, даже столь ухоженному культурному ландшафту дает первоначальный импульс, но наверняка и более надежную защиту, испытанную способность — и это подтвердит любой, познавший на военном опыте различие между маневренными битвами в департаменте Норд с живыми изгородями или в обширных распаханных пространствах Пикардии    .

Наблюдения на сей счет поэтому ценны, ибо отдельные народы уже в мирное время благоразумно, в меру возможностей предусмотрели эту защиту, создавая, как французы, многолетним трудом свои дороги и ведомства по управлению речными коммуникациями, включая взращенное уже Наполеоном I действенное управление. А иные народы — как мы — признали значение такой “коррекции счастья” лишь в войне, когда они под впечатлением жестоких потерь в пограничной борьбе позднее [с. 177] и мучительнее осознали, как важны помощь естественной и искусственной маскировки, искусство камуфляжа    .

Благодаря упреждающим посадкам растений с раскидистой кроной вдоль важных просматриваемых улиц и дорог, лиственных и хвойных деревьев определенной высоты и направления именно обороняющаяся сторона, размещенная bona fide    на пограничной земле, могла бы сохранить чрезвычайно много жизней бойцов ландвера и ландштурма    , преимущественно отцов семейств, мирных жителей. Это запоздалый, слишком запоздалый вывод о том, что даже у обороняющегося, располагающего превосходящими техническими средствами, у подвергшегося ударам военно‑ воздушных сил народа определенное профилактическое прикрытие коммуникаций было бы заповедью самосохранения.

Итак, и большие, исторически признанные границы народов, и малые формы, из которых складываются многие из них, запечатлевают тот факт, что растительный мир накладывает важный отпечаток на разделение жизненных форм человечества, напоминая о том, что им нельзя безнаказанно пренебрегать, что каждый народ должен знать картину своего культурного ландшафта сверху донизу, со всем его растительным покровом и во все времена года. Растительная граница и граница между людьми могут находиться в отношениях складывающегося сотрудничества (симбиоза) или разрушительного противоречия (антитезы); она может допускать преобладание внутри естественных или искусственных различий; она может быть подчеркнута посредством вида грунта (chtonisch) либо длительного погодного воздействия (klimatisch) — но всегда нуждается в заботливом внимании. [с. 178]