Формообразующая роль христианства. Христианство и культурное единство Европы.

В работе рассматривается христианство как социокультурное являние, анализируются условия его становления в качестве формообразующего элемента европейской цивилизации.

Автор утверждает, что образование христианства стало возможным исключительно вследствие синтеза культурно-исторических начал, среди которых основными являются иудейское, эллинское и романское.

При этом особая роль в самоидентификации европейской цивилизации принадлежит латинскому христианству.

Для западного сознания ось истории – Христос.

К. Ясперс

В поисках смысла и назначения истории Карл Ясперс отказался усматривать ее ось в явлении Сына Божьего и обозначил осевое время, как период мировой истории, значимый для всего человечества, между 800 и 200 гг. до н.э. Именно тогда, по его мнению, произошел самый резкий поворот в истории, т.к. в это время в Китае, Индии, Персии, Палестине и Древней Элладе возникли духовные движения, сформировавшие такой тип человека, какой существует и по сей день. Однако, несмотря на гениальную интуицию Карла Великого немецкой философии, его попытка структурировать историю привела к серьезным упрощениям: пытаясь дистанцироваться от предмета изучения и преодолеть субъективизм оценок, К. Ясперс совсем вынес за скобки ось истории западной цивилизации – христианство.

Не претендуя на опровержение концепции осевого времени, мы попытаемся рассмотреть только один аспект данной проблемы: христианство в качестве формообразующего элемента европейской цивилизации. Данная проблема не может быть изучена без обращения к историко-философским теориям, в целом рассматривающим ход и закономерности исторического процесса, и поэтому необходимо остановиться на методологических основаниях дальнейшего изложения. При анализе христианства и его роли в самоидентификации европейской цивилизации мы опираемся на теоретические положения, находящиеся в рамках цивилизационного подхода. Данное направление в философии истории связано с именами Н.Я. Да-нилевского (“Россия и Европа”), О. Шпенглера (“Закат Европы”), А. Дж. Тойнби (“Постижение истории”) и других ученых.

Ключевые идеи цивилизационного подхода можно сформулировать следующим образом.

1. Основной единицей исторического процесса являются определенные социальные общности, имеющие устойчивые особые черты в культуре, политической организации, социально-экономической сфере, объединенные основополагающими духовными ценностями и идеалами, а также опирающиеся на психологическое чувство принадлежности к этому сообществу. Для обозначения этого феномена различные исследователи использовали разные термины: культурно-исторический тип, локальная культура, цивилизация.
2. Отрицая деление всемирной истории на древнюю, среднюю и новую, сторонники цивилизационного подхода видят мировую историю как историю отдельных самобытных цивилизаций.
3. В своем развитии каждая цивилизация проходит четыре стадии: генезис, рост, надлом и распад.
4. Человек, включенный в социальную группу, его духовный мир – таков предмет исторического исследования в представлении как упомянутых авторов, так и французских историков М. Блока, Л. Февра и их последователей. Однако особое значение в рассмотрении поставленной проблемы играют философско-исторические понятия, введенные в науку автором “Постижения истории”. Согласно А. Дж. Тойнби, движущей силой развития цивилизации выступает феномен “Вызова и Ответа”: своеобразие “вызовов” и “ответов” определяет специфику каждой цивилизации, иерархию ее социальных ценностей, восприятие своего цивилизационного мира и окружающей ойкумены. Также А. Дж. Тойнби подчеркивал значительную роль взаимодействия различных цивилизаций в становлении определенной цивилизации, в осознании собственного социокультурного лица и возникновении религий. (При этом он различал контакты в пространстве цивилизаций-современников и контакты во времени, осуществляемые через разнообразные ренессансы в сфере права, политики, искусства). Действительно, если мы посмотрим на карту, то убедимся, что все мировые религии возникли в уникальном регионе общения, охватывающем территорию, ограниченную Северо-Аравийской пустыней, Средиземноморьем и южными отрогами Анатолийского и Армянского нагорий [6, 556-557]. Данная территория в течение длительного времени была местом столкновения различных цивилизаций.

Вследствие этого, рассматривая христианство как социокультурное явление, необходимо учитывать специфические условия становления его в качестве формообразующего элемента европейской цивилизации, вызванные гетерогенным характером возникновения данной религии. Образование христианства стало возможным исключительно вследствие синтеза нескольких культурно-исторических начал, основными среди которых являются иудейское, эллинское и романское. Иудейская цивилизация, выступавшая в качестве медиатора между двумя разнополярными мирами (ассиро-вавилонским и египетским), объединила в себе присущие им обоим цивилизационные традиции. Этот процесс заключался не столько в заимствовании отдельных мифологических сюжетов, сколько в объединении, с одной стороны, идеи злого карающего бога и подчиненных ему жалких людей – рабов, а с другой стороны – принципа монотеизма, доведенного до логического завершения. Но вместе с тем нельзя преувеличивать значение иудаизма, так как влияние колыбели христианства ограничивалось передачей идеи существования единого Бога. Гораздо большее значение для оформления христианства имело эллинское цивилизационное начало. Вышедшее из иудаизма рождающееся христианство шагнуло в языческую ойкумену, что привело к его эллинизации: объявление Бога в красоте (Ф.Ф. Зелинский) и формирование христианской теологии под влиянием Логоса греческих мудрецов. Именно благодаря эллинским человеколюбию, сыновнему отношению к любимому богу и уважению к свободе был преодолен дух иудейского законничества, а вместо представления о человеке как простом носителе воли Бога возникла идея образа и подобия Божьего, обладающего творческой активностью. Согласно оценке Николая Бердяева, “эллинские начала внутри христианства составляют богатство христианства” [2, 85], которое создало всю красоту христианского культа. Следующее культурно-историческое начало, сыгравшее во многом определяющую роль в генезисе западной цивилизации – романское. Именно оно стало силой, трансформировавшей раннее христианство в устремившееся к небу готическое. Межцивилизационное проникновение социокультурных принципов Pax Romana, приведшее к возникновению фаустовской души, было особенно интенсивным на более романизированном Западе, чем на Востоке Римской империи, сохранившем типично “азиатские” черты. Значительные отличия, существовавшие между Западом и Востоком, являлись во многом продолжением глобальной макроцивилизационной дихотомии европейского и азиатского миров. Со времен дорийского нашествия и реформ Солона противоречия между Западом и Востоком осознаются людьми, принадлежащими к этим двум самобытным культурно-историческим ойкуменам, как исконная и вечная противоположность, предстающая во все новых образах. К. Ясперс писал: “В различных модификациях изначальная полярность сохранила свою жизненность на протяжении веков. Греки и персы, деление Римской империи на Западную и Восточную, западное и восточное христианство, западный мир и ислам, Европа и Азия” [13, 89]. Развиваясь в рамках данной цивилизационной полярности, Европа конституировалась на основе латинского варианта христианства, уходящего своими корнями в культурно-исторический тип Вечного города. Наиболее существенные последствия активного взаимодействия духа Рима с христианским учением состояли в следующем.

Во-первых, существование культа божественных императоров подготовило почву для возникновения догмата филиокве. Как известно, одним из первых государственных дел нового правителя Рима было обращение в Сенат с предложением признать своего предшественника divus (“божественный”), и после постановления Сената новопризнанный бог получал культ и жрецов [3, 70]; одновременно с консекрацией умершего императора новый император называл себя сыном бога. Это в свою очередь означало, что между ним и его богом-отцом, следящим с заоблачных высот за земной жизнью своего сына и готовящим ему место рядом с собой, устанавливается особая связь, которая передает сыну божественность отца. Таким образом, сформировавшийся ментальный стереотип был перенесен из одной локальной культуры в другую. Значительная роль догмата об исхождении Святого Духа не только от Бога Отца, но и от Бога Сына обуславливается тем, что, благодаря принципу филиокве, в сознании европейца укрепилась троичная оппозиция, оставившая в структуре социума место для человека, в отличие от бинарной системы византийско-православной цивилизации, растворившей личность и связанное с ней гражданское общество в отношениях церковь-государство.

Во-вторых, установившиеся в Риме отношения меду светской и духовной властью во многом определили развитие европейской цивилизации, с одной стороны, создав прецедент разделения властей, а с другой стороны, заложив стремление каждой из них подчинить себе другую. Длительное противостояние светской и духовной власти, нарушившее принцип постоянного равновесия (“симфонии”) церкви и царства, способствовало становлению на Западе понятия свободы. Это стало возможным вследствие отсутствия одного центра власти, способного установить тотальный контроль, и постепенной демократизации и гуманизации принципов организации светской и церковной власти в процессе борьбы друг с другом.

В-третьих, под влиянием духа империи было преодолено раннехристианское сектантство, находящееся под сильным влиянием иудаизма, которое заключалось в сохранении идеи избранности Богом определенной общности (народа-общины) и формировании мировой религии, опирающейся на идею универсализма. Также появилось убеждение в провиденциальном назначении Рима: империя была создана, чтобы принять и распространить на всю ойкумену христианство; не случайно по дорогам, проложенным для железных легионов, пошли апостолы.

Но в то же время необходимо учитывать, что становление христианства не сводится только к синтезу культурно-исторических начал, так как цивилизационный синтез происходил на основе определенного ядра учения Христа, несущего идеи, неизвестные всем трем цивилизациям. Уникальное сочетание различных традиций привело к оформлению особого цивилизационного феномена, объединившего в себе огонь веры, стремление к прекрасному и динамизм. Этой характерной чертой христианства как социокультурного феномена объясняется специфика европейской самоидентификации. Как уже отмечалось выше, в основе любой цивилизации находится определенная система представлений и идей, выступающая в качестве интегрирующей силы и обеспечивающая включение отдельного индивида в цивилизационную макрообщность через интериоризацию выработанных социумом воззрений на отношения Бога и человека, общества и природы, личности и группы, гражданина и государства, власти и свободы, равенства и иерархии, а также на место независимой творческой воли в жизни человека. Именно совокупностью подобных взглядов обуславливается уникальность и своеобразие каждой макроцивилизации, которая, по мнению О. Шпенглера, выступает внешним выражением особой души, детерминирующей ее конкретное содержание. “Душа” цивилизации, как специфический ментальный код, является фундаментом формирования цивилизационной идентичности. В данном феномене можно выделить два уровня: позитивный, отображающий образ собственной цивилизации и опирающийся на комплекс определенных ценностей ей присущих; и негативный, ориентированный на определение через “не” путем противопоставления своих социокультурных принципов принципам других цивилизаций. Однако весь этот комплекс идей может остаться пустым сосудом, если не произойдет восприятие их человеком, т.е. для самоидентификации необходимо объединение через осознание субъекта с объектом. Вследствие того, что христианство (прежде всего, латинского обряда) не только создало цивилизационный образ европейского культурно-исторического типа, но и обеспечило реальное включение отдельного индивидуума во внутрицивилизационные связи, есть смысл говорить о его особой роли в самоидентификации европейской цивилизации.

Постепенно под давлением воинствующего ислама зародившееся в культурном ареале Средиземноморья христианство распространилось по Европе, сливаясь с ее географическими рамками. Однако по причине раскола 1054 г. представления о христианском мире, как эталоне, ограничивались его западной стороной, а возникшее из двойного столкновения (с Византией и исламом) понятие западной цивилизации оставалось подчиненным понятию латинского христианства. Вместе с тем, если рассматривать латинское христианство с более общих позиций цивилизационного подхода, то оно является одним из составляющих сложного культурно-исторического феномена, условно обозначить который можно как готическое христианство (при подобном взгляде протестантизм представляется попыткой развить заложенные католичеством его духовные основы). Объединив западный мир в общее культурно-историческое пространство и сформировав ключевые идеи, послужившие основой для развития западного восприятия действительности, “фаустовской” души, готическое христианство преобразило хлебопашцев и прибрежных мореплавателей, открыв перед ними необъятные, бесконечные горизонты вселенной. Объяснить это явление можно через использование введенного О. Шпенглером понятия “фаустовской” души. В основе фаустовской души, в корне отличной от аполлоновской души античной культуры, автор “Заката Европы” видел представление о связывающей безграничное будущее с непосредственно присутствующим настоящим человеческой воли: если древнего грека вел вперед рок, фатум, то западного человека – собственная воля. Воля была величайшей ценностью для фаустовского человека, вследствие этого, по мнению О. Шпенглера, он обращался к небу только за одним – единственным даром – возможностью свободного волеизъявления. “Семь святых таинств готического периода, воспринимаемые Петром Ломбардским как единство, которое в 1215 году на Латеранском соборе были возведены в догму и получили мистическое обоснование в трудах Фомы Аквинского, имели только этот смысл. Они сопровождали каждую душу от рождения до смерти и защищали ее от дьявольских сил, пытавшихся овладеть человеческой волей” [10, с.378]. Второй отличительной чертой готического христианства является приоритет отвлеченного мышления. Заложив основы уважения к ratio, католическая философия стала на пути устранения конфликта между разумом и верой, что привело к утверждению специфически фаустовского стремления познать окружающую действительность. Таким образом, возникшие в одно время и в одной среде ранняя схоластика и ранняя готическая архитектура ознаменовали рождение в XI веке готического христианства, ставшего фундаментом формирования фаустовской души. Готическое христианство дало фаустовскому человеку веру в собственные силы, уверенность в достижении поставленных целей, убежденность в постигаемости мира и господстве разума над иррациональной стихией. Создав особенный ментальный код, оно подготовило почву для утверждения внутренне раскрепощенного человеческого типа, стремящегося к земному могуществу. Употребленный нами термин “ментальный код” можно встретить в работе А.И. Уткина “Россия и Запад: история цивилизаций”. В данном контексте его не следует отождествлять с понятием ментальность, т.к. последнее обозначает совокупность символов (образов, идей ets), определяющих жизнь и деятельность человека, устойчивую настроенность внутреннего мира людей, сплачивающую их в социальную и историческую общности, т.е. своеобразное видение мира. В то время как ментальный код (более узкое по смыслу понятие) – система установок и предрасположенностей индивида к определенному типу мышления и конкретным действиям. Внутренняя раскрепощенность фаустовского человека, взрыв его энергии, колоссальное напряжение воли превратили Землю, опоясанную Магелланом в кругосветном путешествии 1512-1522 гг., в маленький остров, окруженный Океаном. Пространство оказалось замкнутым – дальнейшее движение могло быть только вглубь: открытые земли необходимо было исследовать и соответствующим образом использовать. В течение веков невиданный вулкан человеческой активности, стихийное самоутверждение индивида превратили мир в объект творимой Западом истории.

Отличительной чертой западноевропейских конквистадоров, миссионеров и путешественников, отважно бросившихся покорять континенты, была стальная, несокрушимая уверенность в себе и своей цивилизации. В принадлежащих их перу многочисленных книгах, посвященных специфике духовного мира, экономической и политической структурам чуждых привычному европейскому стандарту стран, красной нитью проходит представление о глубинном социокультурном отличии собственной цивилизации от мира Востока. Как отмечали исследователи межцивилизационных отношений между Западом и Востоком [7, 10], для европейцев был характерен взгляд на невообразимые переполненные невиданными богатствами царства индийских моголов, оттоманских султанов, китайских богдыханов и московских царей, как на своего рода миражи, которым предстоит знакомство с подлинно значимым миром Западной Европы. Чувство превосходства фаустовского человека опиралось, по преимуществу, на оформившующуюся в начале экспансии “идею” Европы. Эта идея Европы и связанное с ней особое чувство европейскости (europeanness) являлось свидетельством того, что зерна, посеянные христианством, упали на благодатную почву: становление европейской идентичности осуществлялось. В данном контексте символическое значение имеет тот факт, что возникновение самого термина “европейцы” связано с римским папой Пием II (1458-1464 гг.) [8, 31]: призывая к совместной защите “Respublika christiana”, он впервые назвал христиан европейцами.

Благодаря христианству (и, прежде всего, католичеству), в цивилизационную идентичность Европы были включены следующие идеи. Первая заключалась в преодолении характерного для греко-римской историографии партикуляризма и утверждении универсального взгляда на историю как на всеобщий процесс, охватывающий народы всего мира, объединенные единым магистральным направлением развития. В отличие от античного восприятия мира, имеющего определенный партикуляристский центр тяжести (по словам Р.Дж. Колингвуда, “Греция или Рим являются тем центром, вокруг которого она (т.е. история – прим. авт.) вращается” [5, 106]). Христианский взгляд на мир был универсальным, а христианская история начиналась с возникновения человека и охватывала всю ойкумену. Христианский универсализм (“Нет ни эллина, ни иудея, но все мы братья во Христе”) особенно ярко проявился в деятельности католической церкви, не раз на деле доказывавшей обоснованность своих претензий на универсальность (к примеру, начиная с эпохи Великих географических открытий всеобщность христианства символизировалась изображением волхвов как представителей трех рас – белой, желтой и черной). К тому же христианство привнесло мессианский дух, в течение многих веков толкавший европейцев освобождать Гроб Господень в Палестине, а после нести передовую цивилизацию народам Америки, Азии и Африки.Изначальный мотив европейской экспансии –стремление христианизировать мир, опирающееся на обращение Иисуса Христа к апостолам: “Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа” (Мат. 28:19). Еще в 1837 году английский парламент официально объявил целью “колонизации мирное и добровольное принятие христианской традиции”. Параллельно вместе с целью христианизировать Восток выдвигается и стремление приобщить его к цивилизации. Но, несмотря на постепенную перестановку акцента и выдвижение на первое место цивилизаторской миссии, “бремя белого человека” никогда не ложилось только на плечи офицеров экспедиционных частей и чиновников колониальной администрации, так как их предшественником очень часто был миссионер. Побуждаемый священным усердием он проникал туда, куда не ступала нога человека, и строил церковь, школу, больницу, открывая дорогу для коммивояжеров и солдат. Рассмотренные две идеи, заложенные христианством, особенно интенсивно проявились в эпоху европейской экспансии, став движущими силами колонизации, и практически послужили основной причиной утверждения современной гегемонии западного мира. Третий важнейший элемент европейской идентичности – безукоризненная общая память. Неповторимый феномен фаустовской памяти, который так восхищал О. Шпенглера, выступал основой исторического чувства западного человека, отличавшего его от представителей иных цивилизаций. Корни особого чувства истории находятся в особой историчности христианства, которая, по мнению Шеллинга, есть откровение Божества в истории. Эта специфическая тесная связь христианства с историей противостоит разнообразным цивилизационным традициям (прежде всего, индийской и эллинской), ориентированным на принцип вечного возвращения. Если дни и ночи Брахмы повторяются с определенной цикличностью, и в конце каждого дня, состоящего из тысячи больших веков (“махаюги”), огонь, вырывающийся со дна океана, уничтожает вселенную, творимую Брахмой ежедневно заново, то центральный факт христианской церкви – явление Христа – единичен и неповторяем, а однократность, как отмечал Н. Бердяев, является основной особенностью всего “исторического”, следствие этой характерной черты христианства – динамичность. Н. Бердяев писал: “Христианство по своей природе исключительно динамично, а не статично,... оно является стремительной силой в истории и... этим оно глубоко отличается от склада созерцания античного мира, который был статичен” [2, 84]. Историческая память западного человека, выступающая краеугольным камнем всех его рефлексий, послужила отправной точкой для образования таких черт фаустовской личности, как гордость и неутомимая, всепоглощающая воля. Гордость европейца опиралась на мысль о величии собственной культуры и на восхищение подвигами предков, преодолевших всевозможные препятствия и создавших уникальный культурно-исторический мир. Оглядываясь на далекое прошлое, фаустовский человек видел лишь жалкое звероподобное существо. В течение долгих тысячелетий его развитие проходит крайне медленно, но вдруг происходит не имеющее ничего подобного превращение: это физически слабое существо, много веков прятавшееся в лесах и между скалами и обладавшее только грубыми орудиями, внезапно овладевает всей Землей. Открыв тайны окружающего мира, человек при помощи знаний превращает планету в огромную мастерскую. Осознав это, фаустовский человек поверил в то, что все средства находятся в его распоряжении, а его собственная власть над природой – безгранична, так как источником этого могущества служат обширные знания, накопленные великими культурами и продолжающие непрерывно увеличиваться, причем каждое новое открытие расширяет и без того бескрайние горизонты, усиливая эту власть.

Возникновение представления о борющейся и все превозмогающей воле есть результат отношения к истории как к бесконечному процессу: становлению, зависящему от действия. “Говоря, что фаустовская культура есть культура воли, – отмечал О. Шпенглер, – мы употребляем только другое выражение для обозначения ее высокоисторического характера. Воля есть психическое выражение “вселенной как истории” [9, с. 447]. Четвертая идея творческой бесконечной человеческой личности, выступавшая главной движущей силой развития Европы, определившей ход истории западной цивилизации, также была привнесена в европейскую цивилизационную идентичность христианством. Латинский Запад всегда знал, что личность не только может, но и должна интеллектуально творить в рамках установленной истины. Именно готическое христианство выработало представление о необходимости познания Бога, в то время как в арабской и православной традиции преобладала мысль о подчинении воле Бога через ее понимание. Воспитанный на таких идеях фаустовский человек постепенно проникался все более сильной уверенностью в собственных силах, и у него возникло стремление обновлять мир, делая его достойным себя. Вечно неудовлетворенный собой и окружающей действительностью он был полон жажды власти и действия. Фаустовская личность, воспринимающая мир как хаос, который она должна преобразовать и оформить собственной организующей силой, стремилась достичь предела во всем. Таковы были идеи цивилизационной идентичности Европы, заложенные христианством и развитые в процессе исторического становления Запада.

Однако, несмотря на огромное значение позитивного уровня цивилизационной идентичности (особенно в Новое время), отдельно следует упомянуть о негативном уровне, сыгравшем главную роль в самоидентификации Европы в средневековье и сохранившем социокультурное лицо Запада от поглощения чуждой исламской цивилизацией. Остановив арабскую военную экспансию в битве при Пуатье, европейская цивилизация с трудом сдерживала культурное проникновение восточного мира. Особенно сильно ориентафильские тенденции усилились в эпоху крестовых походов, когда представители бедной Европы столкнулись с роскошью Азии. Ситуация интенсивного цивилизационного давления арабского мира на западноевропейский усугублялась экономической отсталостью последнего. Вопреки сложившемуся стереотипу об экономических потенциалах Востока и Запада, утверждающему, что Европа существенно преобладает над Азией, факты свидетельствуют об обратном. Если считать внешнюю торговлю опосредованным отображением более широких хозяйственных процессов, то мы неизбежно обнаружим противоречие между европейско-азиатскими торговыми связями и существующими представлениями. Дело в том, что характерной чертой взаимной торговли двух макроцивилизаций являются минимальные размеры экспорта европейских товаров и оплата подавляющей части азиатского импорта драгоценными металлами. Спустя полторы тысячи лет после античных авторов (Плиния Старшего, Корнелия Тацита), сетующих на отливзолота и серебра из Рима в обмен на восточные товары, аналогичная картина наблюдается и в восточной торговле Западной Европы, а венецианские хроники XV века свидетельствуют о ежегодном вывозе в Азию сотен тысяч дукатов в звонкой монете [12, 75]. Однако “франки” (как называли мусульмане представителей латинского Запада) не растворились в арабской цивилизации подобно македонцам и грекам, организовавшим первую волну западной экспансии на Восток, но попавшим под очарование высокой культуры державы Ахеменидов.

В отличие от эллинов, западные христиане никогда не искали вовне истины и не видели в религиях окружающих цивилизаций духовных откровений, способных обладать внутренней самоценностью, наоборот, универсализм христианства всегда напоминал о том, что многие языки еще ждут “возрастания в благодати и познании”. Таким образом, основная причина того, что Европа X-XIV веков выстояла в межцивилизационной борьбе с Азией, заключается в следующем: готическое христианство обеспечило западноевропейской цивилизации достаточно высокую степень социального иммунитета, не позволявшего разрушать основы цивилизационной идентичности. Католичество выступило силой, защитившей социокультурное лицо Европы от проникновения исламского влияния. Бесспорно, католическая церковь была не способна совершенно нейтрализовать воздействие арабского мира, но она “вытеснила” его на более низкий уровень цивилизационной структуры, сохранив основные культурно-исторические идеи западной цивилизации. Это стало возможным благодаря становлению отрицательного отношения к мусульманству, рассматриваемому в качестве неправильно истолкованного христианства (“101 ереси христианства”), и благодаря формированию духа превосходства, основанного на представлении об обладании истиной.

Восприятие ислама как “ереси” было следствием особенностей западноевропейского мышления эпохи Средневековья, опирающегося на два основных принципа: иерархии и универсализма. Первый принцип – универсализм – заключался в стремлении охватить мир в целом, понять его как некое законченное единство. П.М. Бицилли писал об этой специфической черте средневековой культуры следующее: “Только универсальное значение почиталось истинным знанием, потому что в мире все связано одно с другим, все держится вместе. Человечество есть только дробь космоса, и его жизнь является частью космической жизни” [4, с. 159]. Второй принцип – принцип иерархии – во многом связан с первым, так как воспринимая весь мир как единство, средневековый человек видел взаимосвязь его частей, включенных в стройную иерархию и восходящих к Богу. Принципы иерархии и универсализма послужили основой формулы средневекового мышления – тотальной классификации, согласно которой все должно быть определено по отношению к некоторому абсолютному центру как ступени отдаления от него. Определяя ислам, согласно этой формуле, критически мыслящее меньшинство и “молчащее большинство” Европы средних веков получали резкое противопоставление христианского мира исламскому по линии “истина-ересь”. Последнее в соединении с идеей о свободной творческой “фаустовской” личности позволило экономически слабому Западу, уступавшему Востоку по всем показателям, выйти в лидеры и к середине XIX века распространить свое влияние на бывшего соперника.

Но главное великое наследие христианства, повлиявшее не только на западноевропейскую цивилизацию, но и на весь мир заключалось в особом отношении к человеку, выступавшему в качестве активного субъекта, наделенного свободной волей. Европа показала всему человечеству преимущества личностно ориентированного пути развития. Западный культурно-исторический тип выдержал многовековую межцивилизационную борьбу только вследствие того, что человек европейской цивилизации защищал не только социальные структуры и религиозные догмы, но и весь культурно-исторический тип и свое место в нем, и, именно, фаустовская личность, основываясь, как мы пытались показать, на христианстве, стала движущей силой, преобразившей западную часть огромного Евразийского континента и создавшей современную Европу.