Естественный отбор Дарвина против естественной теологии Пейли

Первое издание книги Дарвина «Происхождение видов» было опубликовано в 1859 г. Отвечая на письмо Джона Лаббока, благодарившего Дарвина за присланный экземпляр его книги, Дарвин высказал примечательное соображение по поводу книги Уильяма Пейли «Natural Theology» («Естественная теология»), опубликованной за полвека до этого. Дарвин писал: «Я думаю, что ни одной книгой я не восхищался так, как «Естественной теологией» Пейли. Раньше я знал ее почти наизусть» [1]. Годы спустя Дарвин в своей «Автобиографии» писал о Пейли, что «внимательное изучение [его] работ… было единственной частью академического курса [в Кембридже], которая… в какой-либо степени пригодилась мне для образования моего ума» [2]. (77:)

Я начал с этих цитат, потому что проблема, поставленная Пейли, стала одной из самых важных проблем Дарвина. Это была проблема планомерности или целесообразности (design).

Знаменитое доказательство существования Бога от планомерности стояло в центре теизма Пейли. Если вы найдете часы, рассуждал Пейли, вряд ли вы усомнитесь в том, что их сконструировал часовщик. Так если взять высокоорганизованный организм с его сложными органами, предназначенными для определенных целей, такими как глаза, тогда, утверждал Пейли, вы должны заключить, что этот организм наверняка сконструировал разумный Создатель. Это и есть «доказательство от планомерности» Пейли. До Дарвина теория преднамеренного творения — теория, что все виды были сконструированы Создателем, — была широко принята не только в Кембриджском университете, но и в других местах многими из лучших ученых. Существовали, конечно, и альтернативные теории, такие как ламаркизм; Юм также ранее выдвигал возражения против доказательства от планомерности, хотя и не особенно сильные. В то же время теорию Пейли в те дни серьезные ученые воспринимали вполне серьезно.

Почти невозможно поверить, как сильно изменилась атмосфера в результате публикации в 1859 г. «Происхождения видов». На смену аргументу, на деле вообще не имеющему какого-либо научного статуса, пришло огромное количество самых внушительных и хорошо проверенных научных результатов. Все наше мировоззрение, вся наша картина мира изменились небывалым образом.

Дарвиновская революция все еще продолжается. Вместе с тем сейчас мы оказались в разгаре контрреволюции, мощной реакции, направленной против науки и против рационального мышления. Я чувствую необходимость хотя бы коротко определить свою позицию по этому вопросу, а также — в этой дарвиновской лекции — указать, какую позицию по этому вопросу занимал сам Дарвин.

Моя позиция, говоря очень кратко, такова. Я на стороне науки и рационального мышления, но я против тех преувеличенных претензий на научность, которые иногда справедливо осуждаются как «сциентизм». Я на стороне поиска истины и на стороне интеллектуальной отваги в поиске истины; однако я против интеллектуальной заносчивости и особенно против неуместных претензий, будто истина уже у нас в кармане или что мы можем хотя бы приблизиться к несомненному знанию истины.

Важно осознавать, что наука не высказывается по «вечным» вопросам — о тайнах бытия или о назначении человека в этом мире.

Многие хорошо это понимают. Однако некоторые великие ученые и многие менее великие делали из этого неверные выводы. Тот факт, что наука не может высказываться по поводу этических принципов, принимали за указание на то, что таких принципов не существует, в то время как на самом деле поиск истины подразумевает этику. А успех Дарвина, показавшего с помощью естественного отбора, что задача или цель того или иного органа, например, глаза, может быть только кажущейся, неправильно понималось как нигилистическая доктрина о том, что все цели являются лишь кажущимися (78:) и что наша жизнь не может иметь никакой цели, или задачи, или смысла, или назначения.

Хотя Дарвин разрушил доказательство Пейли от планомерности или целесообразности, показав, что те факты, которые Пейли объяснял планомерным конструированием, вполне можно объяснить и как результат случайности и естественного отбора, Дарвин был очень скромен и не догматичен в своих утверждениях. Он вел переписку о божественном плане (design) с Азой Греем из Гарварда: Дарвин писал Грею через год после выхода в свет «Происхождения видов»: «…по поводу Плана. Я сознаю, что совершенно безнадежно запутался. Я не могу поверить, что мир, каким мы его видим, возник в результате случайности, но я не могу и смотреть на каждое отдельное существо как на результат Плана» [3]. А еще через год Дарвин писал Грею: «Что касается Плана, я скорее склонен поднять белый флаг, чем палить… из пушек… Вы говорите, что Вы в тумане; я же завяз в грязи… и все же я не могу отмахнуться от этих вопросов» [4].

Мне представляется, что этот вопрос, возможно, выходит за рамки науки. И тем не менее, я считаю, что наука открыла нам многое такое о развивающейся Вселенной, что весьма интересным образом освещает волновавшую Пейли и Дарвина проблему о плане творения.

Я считаю, что наука предлагает нам (разумеется, пробную) картину изобретательной [5] или даже созидательной Вселенной — Вселенной, в которой возникают новые вещи на новых уровнях.

На первом уровне существует теория возникновения тяжелых атомных ядер в центре больших звезд, а на более высоком уровне — данные о возникновении где-то в космосе органических молекул.

На следующем уровне находится возникновение жизни. Даже если когда-нибудь удастся воспроизвести зарождение жизни в лабораторных условиях, жизнь создает нечто совершенно новое для Вселенной: своеобразную жизнедеятельность организмов, особенно деятельность животных, часто целенаправленную, и решение проблем животными. Все организмы постоянно решают проблемы, хотя в большинстве случаев они и не осознают те проблемы, которые пытаются решать.

На следующем уровне происходит громадный шаг вперед: возникновение сознания (conscious states). С различием между сознательными и бессознательными состояниями во Вселенной опять-таки появляется нечто совершенно новое и необычайно важное. Это новый мир — мир сознательного опыта.

За этим на очередном уровне следует возникновение продуктов человеческого разума, духа, таких как произведения искусства, а также произведения науки, в особенности научные теории.

Я думаю, что ученые, несмотря на весь свой скептицизм, должны признать, что Вселенная, или природа, или как бы ее ни называть, способна на творчество. Ведь она создала людей-творцов: она создала Шекспира, и Микеланджело, и Моцарта, и, как следствие, косвенным образом — их произведения. Она произвела Дарвина и таким образом создала теорию естественного отбора. Естественный отбор уничтожил доказательство чудесного целенаправленного вмешательства Творца. Однако он оставил нам чудо творческого начала Вселенной, жизни и человеческого разума. Хотя науке нечего сказать (79:) о персонифицированном Творце, факт возникновения нового и факт творчества трудно отрицать. Я думаю, что сам Дарвин, который не смог «отмахнуться от этих вопросов», согласился бы с тем, что, хотя идея естественного отбора открыла целый новый мир для науки, она не устранила из нарисованной наукой картины Вселенной чуда творчества; не устранила она и чуда свободы — свободы творить и свободы самим выбирать себе цели и задачи.

Подведем итог этих кратких замечаний.

Контрреволюцию против науки нельзя оправдать с точки зрения интеллекта и нельзя защитить с точки зрения морали. Конечно, ученым не следует поддаваться искушениям «сциентизма». Они всегда должны помнить, как, думаю, помнил Дарвин, что наука носит предположительный характер и что она погрешима. Наука пока не разгадала все загадки Вселенной и не обещает разгадать их когда-нибудь в будущем. Тем не менее она может иногда пролить неожиданный свет на самые глубокие и, возможно, неразрешимые загадки.