 |
Любовь и разлука Рамы и Ситы 3 страница
|
|
|
|
На самом деле у ястреба не было такого намерения. Обессиленный голодом, он намеревался напасть на обезьян и выбирал добычу пожирнее и послабее, по своим силам. Но, услышав имя «Джатайю», птица опустилась рядом с Хануманом.
– Что ты знаешь о Джатайю? – спросила птица.
– Я знаю со слов Рамы, что он пал в битве с владыкой ракшасов Раваной, пытаясь отнять у него похищенную деву. А тебе известен Джатайю?
– Это мой брат, – ответил ястреб. – Зовут меня Самнати. Я был неразлучен с ним в молодости и так же, как он, одержим мыслью взлететь на небо, чтобы утвердиться рядом с Солнцем. Теперь я понимаю, что это была безумная затея. Но мы были молоды и честолюбивы. Воздух поначалу был теплым, напоенным ароматом цветущих лугов и людских становий. Затем он утратил все запахи и стал холодным как лед, а пронизывающие его солнечные лучи стали подобны раскаленным иглам. Внизу под нами исчезли все подробности нашей земной жизни. Леса слились с полями и реками, и едва была различима громада Гималаев в виде белых зубцов гребня. Мы же поднимались все выше и выше, в бездонность, и все нестерпимее становился жар светила. «Останься, брат мой, – сказал мне Джатайю. – Дальше я полечу один». Но мог ли я его покинуть? И я от него не отставал. Солнечная колесница была совсем рядом, и мы не отводили от нее глаз. Мы видели самого Сурью и его колесничего Аруну. Но боги, возмущенные нашей дерзостью, приказали Сурье вспыхнуть с утроенной силой. Я почувствовал, как начинают тлеть мои крылья, и рванулся вперед, чтобы защитить брата от гибели. Огонь обрушился на меня, выжег глаза, обуглил перья. Я камнем полетел вниз. Джатайю, которому я сохранил крылья, не дал мне разбиться и помог достичь земли. Мы спустились здесь, в месте, где вы расположились лагерем. С тех пор я не могу летать далеко и высоко подниматься. Но мне хватает корма. Ведь птицы, которых вы разогнали, здесь отдыхают перед перелетом через Океан. Что же надобно вам в моих угодьях?
|
|
|
– Мы ищем жену Рамы Ситу, которую пытался спасти твой брат и был убит Раваной.
– Но царство Раваны не здесь, – сказал Самнати. – Оно на Ланке, прекрасном острове посреди Океана. Наверное, та, о которой ты говоришь, там.
Едва ястреб успел произнести эти слова, как его обгоревшие крылья стали покрываться перьями и пухом. Обезьяны, и особенно сам Самнати, были этим очень удивлены.
– Наверное, бог Солнца простил твое прегрешение, потому что ты помогаешь нам отыскать Ситу, – предположил Хануман.
Попрощавшись с обезьянами, Самнати взмыл в воздух и скрылся из виду. Глядя ястребу вслед, Ангада сказал:
– Нам бы его крылья. Тогда мы бы вскоре оказались на Ланке и освободили пленницу Раваны.
Хануман шлепнул себя лапой по лбу:
– Прекрасная мысль. Я – бескрылый, но могу одним прыжком преодолеть расстояние, доступное птицам.
– Но что ты будешь там делать один? – удивился Ангада.
– Сражаться! – воскликнул Хануман. – Встречусь с Ситой. Ведь Рама передал мне свой перстень, чтобы Сита узнала меня как его посланца. А вы вернетесь и скажете Раме, чтобы он меня ждал.
Не долго думая, Хануман превратился в исполина, взлетел на гору и, оттолкнувшись от нее, взметнулся над Океаном в гигантском прыжке.
Рассказ Ханумана
Шли месяцы. Южное войско возвратилось к озеру, и дошла до Рамы весть о решении Ханумана, на которое мог пойти только безумец или безмерно преданный друг. Многие уже не ждали советника Сугривы, и поэтому весть о его возвращении грянула как с чистого неба гром Индры. Долгую зимнюю ночь длился рассказ смельчака о его удивительных приключениях в стране ракшасов.
|
|
|
– Я летел над волнами, – начал Хануман, – и моя огромная тень скользила по ним. Океан, мой дальний родич, был ко мне благосклонен. Повелел он горе Майнаке подняться из пучины, чтобы я мог на ней передохнуть, но я, едва коснувшись ее, продолжал полет. Вскоре моему взору предстал зеленый остров, и в центре его я увидел обнесенную стеной столицу и ее белоснежные дворцы. Опустившись на вершину горы неподалеку от столицы, я решил дождаться ночи, чтобы, уменьшившись до размеров кошки, проникнуть в обрамленный золотом чертог Раваны. Конечно же я решил, что Сита томится в этом дворце среди жен владыки ракшасов.
Рама застонал.
– Нет! Нет! – успокоил его Хануман. – Не волнуйся, друг мой. Внимательно осмотрев всех красавиц, чем бы они ни были заняты, я не нашел среди них твоей супруги.
Рама застонал еще громче.
– Не было ее ни в трапезной, ни в спальне. Тогда я вспомнил про сад, который рассмотрел, пролетая над столицей ракшасов. Я влез на стену и шел по ней до тех пор, пока не увидел в конце сада прекрасную женщину, сидевшую в окружении безобразных ракшасок. Тогда я вернулся во дворец, набрал из чаш, находившихся повсюду, жареных зерен пшеницы и стал посыпать ими дорожки. Сразу же слетелись птицы и стали с криком клевать зерна. Затеяв между собой драку, они носились между деревьев, сбивая на землю цветы. Ракшаски, оставив свою пленницу, бросились отгонять птиц. Тогда я беспрепятственно прыгнул на дерево и смог разглядеть ту женщину, юную и газелеокую. Ее блиставшее красотой тело было в нищенских лохмотьях. По бледному, исхудавшему лицу катились слезы. На ее шее я узрел ожерелье, подобное тому, какое ты мне описал, но потемневшее от долгого ношения. Осмотревшись и убедившись, что ракшаски далеко, я опустился на землю. Сита отшатнулась, и я понял, что она принимает меня за ракшаса в облике обезьяны. Тогда я протянул ей твой перстень и стал, глотая слова, рассказывать о тебе, о том, как ты вместе с Лакшманой в поисках ее обошел пол–Индии. И предложил ей переправиться через Океан, уверяя, что для меня это проще простого. Но она отказалась от моих услуг, говоря, что боится высоты и может потерять сознание и упасть в пучину. После этого она сняла с ожерелья один драгоценный камень и попросила передать его тебе.
|
|
|
Принимая рубин, Рама дружески обнял Ханумана, тот же вскрикнул от боли.
– Что с тобой, друг? Ты ранен? – спросил Рама.
– Пустяки! – проговорил Хануман. – Ракшасы подожгли мне хвост. Одна из ракшасок меня заметила и подняла такой визг, что сбежались ракшасы со всего дворца.
Я укрылся на деревянной беседке, а они, принеся из кухни горшок с угольями, стали метать их в меня. Я ощутил, что на мне тлеет шерсть. Мои преследователи завопили с хохотом: «Смотрите! Мы запалили ей хвост! », – я же подумал: «Сейчас вам будет не до смеха! » – и перескочил одним прыжком на бамбуковый дом, в котором жили слуги Раваны. Дом вспыхнул. Еще один прыжок – и я на сторожевой башне. Загорелась и она. С башни я перенесся на крышу дворца. Вскоре пылала половина города, и стали слышны крики спасающихся бегством и обожженных. «Сам Агни принял облик обезьяны! » – вопили метавшиеся в страхе между домами ракшасы. Перебравшись через городскую стену, я перебежал равнину и оказался на берегу Океана. Потушив хвост в его волнах и вновь приняв свой прежний облик, я взметнулся в небо, оставив пылающую Ланку за своей спиной.
Новый друг
На следующий день в поход на Ланку выступила великая лесная рать во главе с Рамой, Лакшманой и Сугривой. От топота и рева медведей, от крика обезьян срывались камни с гор, а другие звери покидали свои норы и логовища. Дрожала земля. В небо вздымались облака пыли.
О походе стало известно на Ланке. Вибхишана, добродетельный младший брат Раваны, призывал владыку ракшасов опомниться и вернуть Ситу царевичу Кошалы, чтобы не погибнуть самому и не погубить весь их род. Но Равана, ослепленный злобой, не внял голосу разума и призвал к оружию всех ракшасов, вечных врагов небожителей и героев.
Узнав это еще до переправы на Ланку благородный Рама попытался решить спор миром. Он отправил к Раване посла с предупреждением: если Ситу не возвратят, город и дворец будут разорены, а его самого уничтожат. На совете Вибхишана, употребив все свое божественное красноречие, вновь убеждал брата и его советников уступить, ибо все равно Рама и Сита неотделимы друг от друга, как вода и молоко. Но Равана, ослепленный греховной страстью, был неумолим.
|
|
|
– Никогда Раме не увидеть Ситы! –яростно воскликнул он, – Тебе же лучше жить среди явных врагов или среди разъяренных змей, чем среди нас, выдавая себя за друга.
И тогда Вибхишана вместе с четырьмя верными друзьями перелетел в стан Рамы.
Хануман, восседающий перед Раваной
Обезьяньи вожди не поверили перебежчикам. Подозревая Равану в злом умысле, они умоляли Раму остерегаться чужаков и ни в чем им не доверять.
Но Хануман посоветовал не пренебрегать свалившейся с неба помощью. И поразмыслив, Рама встретился с Вибхишаной. Обняв его при всем войске, он провозгласил его своим другом и будущим правителем Ланки.
И вскоре Вибхишана оказал Раме и всему его воинству неоценимую услугу. Он посоветовал Раме воздать почести Океану, обители Варуны, и попросить его о помощи.
– Не откажет он тебе в этом, – закончил Вибхишана свою речь. – Ведь Океан сотворен некогда твоим пращуром Сагарой. Устройся на берегу на ложе из травы куши и жди.
Переправа
Три дня и три ночи приносил Рама жертвы Океану и молил о том, чтобы он переправил его и войско на Ланку. И вместе с ним возносили мольбу и боги, напоминавшие, что Океан один раз уже пошел им навстречу и разрешил добыть амриту.
На четвертое утро, утомившись, Рама задремал, и во сне к нему явился владыка вод, изобилующих рыбами, в окружении своих многочисленных жен – рек и речек. «Сын Дашаратхи, – проговорил Океан громовым голосом, – есть в твоем войске обезьяний муж Нала, рожденный от божественного строителя Вишвакармана, воздвигшего Раване его прекрасную столицу Пушпаку. В Нале живет дух великого зодчего. Пусть он построит мост, а об остальном я позабочусь». Проговорив это, Океан скрылся, и вместе с ним исчезли и реки. Открыл глаза Рама, рассказал свой сон Хануману, и тот помчался за Налой.
И вскоре перед Рамой предстал обезьяний муж исполинского роста, а за его спиною на некотором расстоянии, приплясывая, двигалась вся его длиннорукая обезьянья дружина.
– Нала! – обратился к обезьяне Рама. – Покажи прославленное искусство своего божественного родителя. Переведи нас через Океан на Ланку.
– Будет сделано! – сказал Нала и удалился.
И тотчас обезьяны принялись за работу. Они быстро натаскали с берегов ближайших озер камыш и стали под руководством Налы сплетать из него циновки, связывая их друг с другом крепкими лианами. Через пять дней тростниковое полотно длиною в сто и шириной в десять йоджан было готово. Но выдержит ли оно тяжесть огромного войска? Океан обещал помочь. Но как он это сделает? Вот о чем думали Рама и его военачальники все эти пять дней.
|
|
|
Внезапно подул сильный ветер. Океан вспучился огромными валами. «Наверное, это козни Раваны, – подумал Рама, – ведь он великий чародей! »
Обезьяны, строящие мост для Рамы
Но ветер внезапно прекратился. Наступило затишье, которого так не любят мореходы: как лепестки лилий, опадают паруса, и водная поверхность, недавно радовавшая глаз, напоминает степь, скучную, неподвижную, враждебную всякому порыву, движению и, кажется, даже мысли. Но на этот раз в одном месте этой степи, прямо под горой Махендрой, с которой недавно Хануман совершил свой знаменитый прыжок на Ланку, океанские валы не опустились, а застыли, образуя прерывистую линию огромных полупрозрачных зеленовато–голубых глыб. Точно такие подчас доставляют в Айодхью из Гималаев и изготовляют из них драгоценные камни, которые так ценятся не только царями Кошалы, но и во всей Индии и за ее пределами.
При виде этих глыб лесное войско разразилось ликующим ревом. И не было в нем ни одного столь непонятливого медведя, ни одной столь глупой обезьяны, которые бы с первого взгляда не поняли, что благородный Океан воздвиг из своего пребывающего в вечном колебании тела неподвижные опоры для моста. Оставалось лишь накинуть на них полотно, сплетенное из деревьев и хвороста Налой, сыном Вишвакармана, и его хвостатыми помощниками.
И вот мост, блистающий, как Млечный Путь, в ночном небе, переброшен на Ланку. Обезьяны при виде его пустились в пляс, оглашая воздух торжествующим ревом. Услышали его на небесах боги, риши и гандхарвы. Мост предстал им подобно пробору на косматой голове Океана.
Рама и Лакшмана не скрывали своей радости. Хануман перенес их на остров первыми. Братья обнялись и принесли жертву Океану, оказавшему им помощь.
Первая битва
С плоской крыши своего дворца Равана наблюдал за тем, как вприпрыжку и вприскачку движутся бесчисленные отряды обезьян, как, поднимая столбы пыли, топают медведи. Несметная рать облепила холмы и долины. Кому не хватало места на земле, зацепились хвостами за ветви и качались, пожирая какой–либо плод, корча физиономии и еще издали грозя ему кулаками. Зоркий взгляд царя ракшасов выхватывал огромные фигуры вожаков – царя обезьян Сугривы, его советника Ханумана, недавно побывавшего на острове и причинившего столько бед, исполинского обезьяньего мужа Налы, строителя моста.
– Взгляни, сын мой, – сказал Равана Индраджиту, – недруги уже разделились на четыре отряда и готовы начать нападение с четырех сторон. Приготовь свои ядовитые стрелы и порази ими вражеских вождей так, чтобы они тебя не видели.
Битва у стен столицы разгорелась еще утром. Засыпав рвы камнями, бревнами и землей, тысячи и десятки тысяч обезьян обступили твердыню Ланки. Они обрушили на золотые ворота города град камней и удары бревен. Сотнями они полезли на стены, оглашая местность ревом.
И тогда Равана, возгоревшись гневом, приказал своему войску выступить. Рама и его бойцы сражались яростно, крушили ракшасов топорами и палицами. Медведи сжимали врагов в своих мощных объятьях, ломали им головы. Обезьяны царапались и кусались. Весь остров наполнился воплями, исступленным ржаньем коней, звоном оружия, грохотом.
Раму окружило целое полчище ракшасов. Тысячи стрел летели в него, но отлетали от его панциря, не причиняя вреда. Стреляя из лука по средоточью врагов, он пробивал одной стрелой троих–четверых. Столь же успешно бился с ним рядом Лакшмана. Но внезапно Рама упал. Склонился к земле и Аакшмана. Это Индраджит, став невидимым, с близкого расстояния поразил их обоих ядовитыми змеями, которых он превратил в стрелы.
Небесный спаситель
Долго лежали братья неподвижно на поле боя. Обезьяны окружили павших героев кольцом, не давая никому приблизиться к ним. В это время со своим отрядом подошел Вибшихана. Приняв отряд за ракшасов, многие обезьяны бросились врассыпную. Но бегство было остановлено. Вибшихана, увидев Раму и Лакшману, пронзенных стрелами, залился слезами, и вслед за ним завыли обезьяны и медведи. Вой поднялся до самого неба. И услышал его пролетавший в облаках Гаруда. Мгновенно опустился он на землю, наклонился над израненными, окровавленными лицами братьев и коснулся их перстами. Мгновенно кожа лиц и тел сделалась чистой и золотистой, а торчавшие стрелы, став змеями, в ужасе выползли наружу.
Ритуальный сосуд с изображением Гаруды
– Кто ты? – спросил Рама, приподнимая голову.
– Гаруда. Ты ведь слышал о моей вражде со змеями, – отвечал царь птиц. – Боги дали мне власть над змеиным родом.
– Ты спас нам жизнь, – проговорил Рама, вставая. – Ты стал нам вторым отцом, и наши сердца исполнены благодарности к тебе, о сын прекрасной Винаты.
– Отныне вам змеиный яд не страшен, – сказал Гаруда, обнимая братьев. – Но будьте отныне осторожны. Берегитесь коварства ракшасов.
Проговорив это, Гаруда взмахнул огромными крыльями и поднялся в небо. Рама и Лакшмана благодарно глядели ему вслед.
При виде оживших витязей все войско взревело. Охваченные восторгом, запрыгали и заплясали обезьяны и медведи. Вырывая из земли деревья, с громкими воплями подступили они к стенам города.
Схватка
Весть о спасении Рамы и Лакшманы вызвала ярость Раваны. На сверкающей как солнце колеснице он выехал из ворот столицы. За ним следовали его лучшие военачальники, сын Индраджит на колеснице с огромным, натянутым до предела луком, на боевом слоне отважный, свирепоревущий воитель Маходара, на скакуне с раззолоченной сбруей бестрепетный всадник Пишача, ростом своим подобный горе, что уходит снегами своими за облака, на быке, словно месяц рогатом, великий Трешера, готовый метнуть свой зазубренный дротик, за ним же Нинумбха, муж чернокожий, схожий по облику с тучей.
Рама впервые узрел Равану в немыслимом блеске, могущим затмить сияние солнца, и понял, что предстоит битва, подобной которой еще не знали ни земля, ни небо. И вот уже могучей дланью Раваны повергнут на землю Хануман. Гигантское копье поражает отважного царя обезьян Сугриву. Лакшмана посылает во владыку ракшасов одну стрелу за другой, но тот, улучив момент, направляет в него стрелу, дарованную ему некогда Брахмой. Лакшмана обливается кровью. Тем временем приходит в себя Хануман и ударом кулака сбивает Равану с ног и выносит из битвы Лакшману.
И тогда вступает в бой Рама. Натянув свой огромный лук, он несколькими стрелами убивает колесничего, коней, раскалывает вдребезги колесницу, расшвыривает оружие Раваны. И вот владыка ракшасов, еще не опомнившийся от нанесенного ему удара, пошатываясь, стоит перед Рамой.
– Возвращайся к себе в столицу, – бросил ему Рама. – С безоружными я не воюю.
Пробуждение Кумбхакарны
Во дворце Равану окружили ракшасы и молча ждали его решения. Он же стоял, наклонив голову, и размышлял. Вновь и вновь вспоминал Равана советы брата возвратить Раме Ситу. И, может быть, теперь он бы пошел на это, если бы не позор, который ему пришлось испытать. Рама даровал ему жизнь, посчитав совершенно неопасным. У него и впрямь сейчас нет сил вступать в новый бой. Но ведь есть еще Кумбхакарна, наведший на богов страх и погруженный в полугодовую спячку. Он и сейчас пребывает во сне, не зная, что враг уже на Ланке, что над царством нависла смертельная угроза. Разве можно спать в такое время!
– Разбудите Кумбхакарну! – приказал Равана.
Зал дворца загудел – тысячи отправились к пещере со спящим исполином.
Его храп стал слышен сразу за городской стеной, несмотря на то что до пещеры было не менее трех йоджан. По мере приближения к пещере свистящие звуки нарастали, а у входа в пещеру первых, кто туда собирался войти, отбросило словно бы порывом Ваты. Поняв, что войти к Кумбхакарне можно лишь тогда, когда исполин вбирает ноздрями воздух, в пещеру вбежала первая сотня ракшасов, за нею вторая и третья.
Устроившись таким образом, чтобы им не мешало дыхание Кумбхакарны, ракшасы разом крикнули. С неба попадали птицы, но Кумбхакарна даже не пошевелился. Длинные толстые волосы, вившиеся на его груди, продолжали колыхаться, как черные змеи. Тогда несколько десятков ракшасов, из тех, что посмелее, взобрались на грудь исполину и стали нещадно колотить по ней молотами, вбивать между ребрами острые осколки больших камней. И это не помогло. Кто–то придумал привести слонов, и целое стадо их провели по груди спящего. Кумбхакарна дышал так же ровно.
И когда уже была потеряна надежда его разбудить, Кумбхакарна приоткрыл щели глаз и, не поднимая головы, протянул руку к громоздившимся у входа в пещеру тушам животных. Открылась огромная пасть, подобная входу в царство Ямы, и туда одна за другой полетели туши кабанов и оленей. Послышались звуки перемалываемых костей. Огромный комок проскочил в горло, вздувшееся, подобно горе.
Немного подкрепившись, великан приподнялся на локте и спросил ракшасов:
– Что там стряслось? Зачем вы меня разбудили?
И стали ракшасы наперебой объяснять исполину, что произошло за время его пятилетней спячки. Узнал Кумбхакарна о том, что сгорела столица, сожженная огромной обезьяной, но была восстановлена в прежнем великолепии, что на Ланке высадилось обезьянье войско, что брат его Вибхишана перелетел к Раме и воюет на его стороне, что первую битву у стен столицы пришельцам удалось выиграть, что Равана просит его о помощи.
Кумбхакарна покачал огромной головой.
– Мой неразумный брат! Конечно же ему надо было возвратить Ситу Раме. Упрямство до добра не доводит. Но все же я ему помогу. К тому же, – добавил он, облизывая растрескавшиеся губы, – что может быть слаще обезьяньего мяса!
И поднялся Кумбхакарна во весь свой огромный рост и зашагал к городской стене, сопровождаемый воинами Раваны. Самый высокий из ракшасов едва достигал его лодыжки.
Ракшас–гора
Воодушевленное победой, воинство Сугривы готовилось к штурму столицы ракшасов. Участки стены были уже распределены между отдельными обезьяньими племенами, выдвинутыми на переднюю линию. Был назначен сигнал, по которому должно начаться одновременное наступление, и определен план движения по вражескому городу.
Тем больший переполох вызвало появление Кумбхакарны. Исполин шагал, неся в одной руке меч, а в другой копье. Железные доспехи на нем гремели так, что их было слышно издалека. Земля прогибалась под его каменными сандалиями, реки выливались из берегов, когда он переходил их вброд, и самая глубокая из них не достигала ему до пупка. Казалось, над головою Кумбхакарны клубились грозовые тучи. Сразу все вокруг потемнело. Взревел Океан, повелитель рек, как во время непогоды, до неба взметнул пену. Из леса выбежали стаи шакалов с пламенеющими как угли глазами и, запрокинув головы, завыли на почерневшее солнце. Среди бела дня промчалось и с грохотом свалилось в море небесное тело в форме кувшина без ручек.
Воины Раваны, шедшие за исполином, зашептались:
– Что бы это значило? Почему так сгустились черные тучи? Слышите, как закаркали синие вороны и хрипло лают шакалы? И что это пролетело и упало, поднимая огромные волны?
Но исполин шагал, не обращая внимания на зловещие приметы. Перемахнув через горы, он очутился перед городскими воротами.
Одновременно с выходом исполина на равнину туда выкатили из ворот грозные ряды двухколесных боевых колесниц, выскочили отряды всадников на леопардах, львах, антилопах, гигантских быстроходных птицах и на драконах. За ними двигались с грозным кличем ракшасы, вооруженные чем попало.
Но обезьяны, казалось, ничего этого не замечали. Охваченные ужасом, остолбенев, они смотрели на великана, на его разверстую пасть с огромными зубами, на свирепые глаза, вращающиеся подобно тележным колесам, на дергавшееся над левым глазом веко, на цепь из бриллиантов, сиявших на шее, подобно звездам. Замерли лапы, сжимавшие дубины, секиры, колья и камни. Придя же в себя, они с отчаянным визгом бросились врассыпную, а Кумбхакарна, догоняя их, хватал и не останавливаясь десятками отправлял в свою пасть, выплевывая оружие. Огромные челюсти двигались, как жернова, и их шум сливался с рокотом вышедшего из берегов Океана.
И тут на пути беглецов вырос Ангада.
– Назад, обезьяны! – вопил он, простирая лапы. – Где ваше былое бахвальство? Где хвастовство одержанными победами? Над вами будут потешаться жены и усомнятся в вашей мужской силе! Не позорьте безупречный обезьяний род. Пусть не покажется нашим потомкам, что Рама мог расправиться с братом Раваны без вашей помощи.
Пристыженные беглецы вняли голосу разума. Подавив страх, они покинули деревья и скалы, избранные убежищем, и с храбростью отчаяния ринулись в бой. Они ломали утесы, вырывали с корнем стволы и наносили Кумбхакарне удары. Он же валил их сотнями, устилая трупами землю. Но отважные обезьяны кидались на него вновь и вновь. Облепленный сплошь обезьяньей дружиной, исполин напоминал царственного Гаруду, истребителя змей.
Успехи брата окрылили Равану, и он сам вышел на равнину.
– Все обезьяны да обезьяны, – проговорил Кумбхакарна недовольно. – Где же твои недруги? Где братья, о которых мне прожужжали уши твои посланцы? Неужто меня лишили сна из–за обезьян!
И в это время из лагеря выступил бесстрашный Лакшмана. Он шел с неприкрытой грудью. В его руке был лишь один верный ему, испытанный в боях дротик…
Увидев противника, Кумбхакарна с том двинулся ему навстречу. Оба войска затаили дыхание. Единоборство началось.
Обнажив меч, исполин нанес удар первым. Ловким движением Лакшмана отклонился и сам метнул дротик. Заметив это, исполин швырнул ему навстречу свой меч. Раздался звон от столкновения металла. Оружие упало на траву. Оглянувшись, Лакшмана увидел одинокое дерево. Вырвав его с корнем, он наотмашь ударил им противника. Исполин зашатался, но, собрав силы, метнул в Лакшману копье. Тот еще раз уклонился, и только кончик копья задел кисть его руки.
– Царапина! – крикнул Лакшмана. – А теперь берегись!
И в это время камень, который он поднимал с земли, вывалился из его рук. В глазах потемнело. Ноги подкосились, и он рухнул на траву. Копье было отравленным.
Крики ликования, вырвавшиеся из уст ракшасов, слились с горестными возгласами воинов Сугривы. На поле выбежал сам Рама и опустился на колени рядом с братом. Подхватив тело, он перенес его в лагерь и положил на свой расстеленный плащ. Полдневное солнце при виде поверженного Лакшманы печально прикрылось облаками.
Гора Спасения
Главу ты склонила свою на Ланке, краса Гималаев, Гора Махадая, Меру великой сестрица родная. Тоскует она и поныне о Химавате далеком И все еще верит наивно об исполненье зарока.
Рама все еще стоял на коленях перед неподвижным телом Лакшманы. Сердце его не билось. Рука, задетая отравленным копьем, посинела.
– О брат мой! – восклицал Рама в отчаянье. – Почему я не отговорил тебя от твоего непреклонного решения? Почему я не вышел на поле боя сам?
Между тем стали прибывать лекари со всех концов Ланки, за которыми Сугрива сразу же разослал самых быстрых обезьян.
По одному они подходили к Лакшмане, осматривали и ощупывали его и отходили, печально покачивая головой. Что может спасти от яда, распространившегося по всему телу? И только один очень старый лекарь, всю свою жизнь проведший в лесах, сказал:
– На севере страны, из которой вы пришли, там, где земля сходится с небом, есть гора. Ее легко узнать, ибо она стоит особняком. Она покрыта целебными травами. Одна из них обладает силой, способной изгнать яд. Нелегко ее найти. Женщины, которых посылают за ней, долго ползают на коленях, перебирая стебли, пока ее не отыщут. Этому же человеку без травы с той горы не пережить заката. Осталось полдня.
– Целых полдня! – воскликнул Хануман, пускаясь в полет.
Он несся как стрела, со свистом прорезая воздух. Промелькнул Океан, его родич, когда–то к нему благосклонный. Потянулись сплошные леса. Из–за быстроты движения не было видно ни одного города, ни одного селения. Слева величественно двигалось Солнце, приближаясь к горизонту. Вот и громада Химавата. Хануман был здесь впервые, но любоваться не было времени. Где же одинокая гора? Да вот она! Как молния, Хануман опустился на ее вершину и стал перебирать пальцами стебли. Но уже начинало темнеть. Времени для поисков не оставалось.
Трава, наверное, прячется. Тогда он унесет гору со всем, что на ней есть.
– О Махадая! – обратился Хануман к горе. – Тебе предстоит приятное путешествие. И у тебя будет много впечатлений. Ведь ты никогда не видела Океана, и Океан не видел тебя. Когда же ты насладишься красотами, я верну тебя на место. Не противься мне, гора!
И гора не воспротивилась. Как все существа женской породы, она была любопытна. Да и никто в жизни не обращался к ней с такими просьбами.
Гаруда и Хануман – главный помощник царя обезьян
Так Хануман, превратившись в исполина, вырвал гору и взвалил ее себе на плечи. Солнце шло к закату, а с горой не было прежней скорости. И взмолился Хануман к своему родителю:
– О Вайю, тысячеглазый, быстрый как мысль, хранитель мира. Разрушив гору Меру, ты из ее вершины создал остров Ланку. Помоги мне его достичь, прежде чем Солнце скроется за горизонтом.
И мольба была услышана. Могучий вихрь зародился в горных ущельях, подхватил Ханумана и понес его с огромной быстротой.
На Ланке тысячи обезьян, облепив холмы и вершины деревьев, обратились на север в ожидании Ханумана. Не сводил глаз с уходящего Солнца и Рама. Конечно, никакая самая жаркая молитва не сможет задержать его хотя бы на миг. Оно подчиняется вечному Закону, которому следует и все согреваемое солнечными лучами и ждущее его восхода.
Хануман
И вдруг светлая тень прочертила темнеющее небо. Стал слышен шум приближающегося урагана, и на плоский берег опустилась гора. И сразу же послышался громовый голос Ханумана:
– Скорее ко мне!
И вот уже лекарь, знающий, как выглядит трава, возвращающая дыхание, на горе. Наклоняясь, он привычно перебирает пальцами стебли. И вот она, спасительница, в его руках. Еще несколько мгновений, и трава приложена к ранке на руке Лакшманы. И на глазах пораженных воинов рука его начала розоветь. Сбежала с лица белизна, и он вдохнул полной грудью.
|
|
|
