Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Чудо, которого не случилось

После разговора с Брайаном мне стало совершенно ясно: он не желает смириться со своим положением, причем сейчас — больше, чем когда бы то ни было. Его единственная надежда — полное исцеление. Он говорит об исцелении со всеми, кто к нему приходит. С медицинской точки зрения, помочь ему может только чудо: с момента получения травмы прошло много времени — шансы на естественное восстановление практически утрачены.

Самое худшее в жизни Брайана — боль. Его тело постоянно воюет против хозяина. Боль зарождается где–то в глубинах организма, а затем охватывает все тело. В романе Оруэлла «1984» именно так действовала машина боли, которую подключали к центральной нервной системе наказуемого. Один всплеск такой боли — и здоровый мужчина с воем катается по полу А для Брайана боль стала повседневным спутником.

Вокруг Брайана сплотилась его семья. Близкие помогали и помогают ему справиться с нескончаемой болью и крушением надежд на скорое избавление. Родители Брайана поведали мне о своих трудностях. Мы сидели в гостиной. Стемнело. За окном мерцал тысячами огней огромный город. Он жил своей жизнью. В камине горел огонь. В комнате было уютно — казалось, никакого страдания просто не существует. Мама Брайана, подавшись вперед, рассказывала о проблемах, которые им пришлось решать.

В течение полугода после злосчастного падения семья Штернбергов ощущала всеобщую поддержку. Многие христиане верили, что Брайан встанет на ноги: такой молодой и талантливый спортсмен должен поправиться — Бог не может промыслить иначе. Брайан встречался с известными христианскими проповедниками, которые проводили служения исцеления. Однажды у постели Брайана собрались семь служителей разных конфессий, чтобы помолиться о его исцелении и совершить елеосвящение. Все они искренне верили в выздоровление молодого человека — но чуда не произошло.

Тогда Штернберги обратились к Библии, чтобы почерпнуть из нее утешение и руководство. Они беседовали со священниками и богословами, штудировали книги о том, почему Бог допускает скорби. Читая Библию, они все сильнее верили в то, что Брайан будет исцелен.

Вот что сказала его мама: «Мы поняли, что Бог любит нас. Более того — что Бог есть любовь. Окружающие говорили, что нужно принять трагедию, как Божью волю. Но Библия говорит, что Иисус пришел, чтобы принести людям исцеление. Когда Он видел боль — Он врачевал ее. Он никогда никого не проклинал, Он не посылал людям недуги.

Иисус — это Божье Слово, обращенное к людям. Иисус явил нам Отца. Разве теперь Бог стал другим? Разве Иисус сказал слепому: «Дружище, мне жаль тебя. Я и рад бы помочь, но Бог хочет через твою немощь преподать тебе урок. Так что тебе придется смириться». Нет, когда Иисус встречал слепого — Он возвращал ему зрение. Он учил нас молиться о том, чтобы Божья воля исполнилась «и на земле как на небе».

Честно говоря, я не думаю, что Богу нравится состояние Брайана. Библия говорит, что Бог хочет для нас полной жизни — жизни с избытком. Полнота подразумевает в том числе и физическое здоровье. Разве жизнь в жалком теле, в которое заточен Брайан, может быть полноценной? Нельзя все вопросы прерывать благочестивыми словами: «Такова Божья воля». Нужно искать выход, а не вздыхать: «Так угодно Господу»».

Мама Брайана замолчала. Ее слова прозвучали с большой силой. Они были выстраданы — за ними скрывалась такая боль, которая знакома немногим. Другие христиане, например Мария Вергес, обрели утешение, смирившись со своим состоянием. Но Штернберги на это не согласны.

Мама Брайана сжала кулаки: «В этой жизни нам не дано получить ответов на все наши вопросы. Многое приходится принимать на веру. Мы с мужем, как и Брайан, уповаем главным образом на Божью любовь. А если в жизни встречается нечто, подобно нашей трагедии, несовместимое с любовью Бога, то ищем причины. Мы уверены, что наша трагедия случилась не по Его воле. Если что–то не в порядке между мной и Богом, или во мне самой, или в моих отношениях с ближними, то именно на меня должно обрушиться то страдание, которое нуждается в исцелении.

Я не понимаю, почему Брайан до сих пор не встал на ноги. Я верю, что Бог может все, но мне кажется, что Он ограничивает Свою силу и власть. Зло — могущественно. Я думаю, что беды людей — это происки сатаны: ему выгодно выводить нас из строя. Он идет на любые ухищрения, чтобы лишить нас жизни с избытком. Он пользуется нашими слабостями. Он как боксер — раз за разом наносит удар в выбитую челюсть или в разбитый глаз. Дьявол от нас не отстанет».

Она говорила о борьбе между добром и злом, а я мысленно перенесся в те времена, когда Иисус жил на земле. Я думал о борьбе сатаны против Сына Божьего: избиение младенцев, искушения в пустыне, предательство друзей и в конечном итоге — крестная смерть. И все же Богу удалось превратить это, казалось бы, величайшее поражение — смерть Своего Сына — в победу. Бог в силах превратить в победу и трагедию, постигшую семью Штернбергов. Но вот станет ли Он поворачивать несчастье вспять? Дарует ли Брайану физическое исцеление, которое превратилось бы в торжество над страданием, как воскресение Христа превратилось в торжество над смертью? Я не знаю. Но Штернберги уповали лишь на такой исход.

Миссис Штернберг продолжила: «С такой травмой, как у Брайана, еще никто не встал на ноги. Никто. И все же мы верим. Я не знаю, когда Бог исцелит Брайана. Возможно, не здесь, не на земле. Кто–то выздоравливает после молитвы об исцелении, а кто–то — нет. Но я знаю: Бог хочет, чтобы мы были здоровы телом, душой и духом. Мы не сдадимся. Как врачи не прекращают искать новые методы борьбы с болезнями, так и мы не оставим нашего поиска. Мы считаем, что Бог ждет от нас упорства».

Было уже поздно, и нам пришлось закончить беседу. Но прежде чем уйти, я попросил показать мне спортивные трофеи Брайана. Меня провели в отдельную комнату, где было собрано множество призов, почетных знаков и грамот. Там же была грамота, в которой Брайан был назван лучшим спортсменом североамериканского континента 1963 года.

Мое внимание привлекло висящее на стене фото. На нем был запечатлен момент, когда Брайан установил свой последний мировой рекорд. Атлет парил в небе почти горизонтально — плечи откинуты назад, руки вытянуты, а ноги чуть–чуть не касаются планки. Видно, как напряжены все его мускулы. Схваченное фотографом мгновенье не вернуть никогда. Повтора уже не будет.

Меня охватила жалость — плоть человека, с которым я беседовал, была нелепой карикатурой на великолепное тело атлета, изображенного на фотографии. Да, конечно, Брайан возрос — духовно и душевно. Но он и ослабел. Боль разрушает тело. Я вышел из теплого дома на холодную улицу. Дул сильный ветер. Перед глазами у меня стояли два образа: Брайан, летящий над планкой, и Брайан нынешний — прикованный к кровати, скрюченный и беспомощный. Он будет лежать там завтра и послезавтра, и кто знает как долго.

Сохранил бы я веру, случись такое со мной? Стал бы искать объяснение своим страданиям? Или же примирился бы с ними? Стал бы я бунтовать? Продолжал бы я надеяться на исцеление по прошествии многих лет и даже десятилетий? Правы ли Штернберги, уповающие на чудо, которое, несмотря на постоянные молитвы, так и не пришло в их дом? Не пытаются ли они диктовать Богу свои условия? Может быть, им следует «прославлять Бога за посланные несчастья», как советовали им некоторые?

Я не знал ответов на эти вопросы. Но меня поразила яростная, воинственная сила их веры. По дороге домой я понял, что не испытываю жалости к Штернбергам. Чувство жалости вызывает слабость, а я встретился с великой силой. Такая сила вынесет все, даже когда жизнь складывается совсем не так, как хотелось бы. «Каждые полчаса в нашей стране кто–то ломает позвоночник, — сказала мне миссис Штернберг. — Полмиллиона человек проводят жизнь в инвалидных колясках. Многие потеряли всякую надежду. Но только не мы. Мы продолжаем надеяться».

Вторая встреча

Впервые я встретился со Штернбергами в 1972 году, когда после травмы Брайана не прошло еще и десяти лет. Тогда меня потрясли их упорство и вера, и я задумался о том, что будет пятнадцать лет спустя. И вот наступил 1987 год. Брайан стал мужчиной средних лет. Он по–прежнему ждет исцеления. Большую часть жизни он провел парализованным. А я снова направлялся навестить его.

Летний Сиэтл радовал глаз яркими красками. Подъезжая к дому Штернбергов, я увидел, что вся семья собралась на лужайке перед входом. Родители Брайана почти не изменились, хотя и немного сдали. У Брайана появился животик, в волосах — седина.

За чашкой кофе Штернберги рассказали мне о своем житье–бытье. За эти годы состояние Брайана несколько улучшилось. Паралич немного ослабел, и руки стали более подвижными. Нашлись способы держать боль под контролем. Значительная часть тела снова обрела чувствительность: Брайан по–прежнему не мог двигать ногами, но он, по крайней мере, их чувствовал. В результате почти прекратились фантомные ощущения.

Штернберги с энтузиазмом рассказывали мне обо всем хорошем, что произошло за это время. «Разве не чудо, что прекратились тактильные галлюцинации, — говорил отец, — что ни я, ни Хелен ни разу за эти годы не заболели? Вы только подумайте: мы ухаживаем за сыном двадцать пять лет — и сохранили прекрасное здоровье».

На протяжении нескольких лет семья молилась о создании специального служения для тех, кто страдает физически и духовно. Штернберги хотели, чтобы люди обретали всестороннее исцеление. И вот, наконец, их желание осуществилось: в одной из церквей Сиэтла раз в месяц начали проводить особое молитвенное собрание. На собрании молились о каждом желающем — о его нуждах, болезнях. Такой духовный опыт совместной молитвы и сочувствия чужому горю очень сплотил общину. Подобные собрания стали проводить не только в Сиэтле, но и в других городах.

В 1976 году Брайан чуть не умер. Он заболел пневмонией, что при его слабых легких было очень опасно. В клинике он подхватил еще и стафилококковую инфекцию и две недели пролежал в коме. Дважды его сердце останавливалось. Врачи установили ему кардиостимулятор. Больше двух месяцев он балансировал на грани между жизнью и смертью. В течение долгого времени он не мог говорить, у него нарушилась краткосрочная память.

Но на сей раз Бог ответил на молитвы об исцелении. Постепенно у Брайана восстановились все функции, за исключением тех, которые были утрачены из–за травмы позвоночника. Во время беседы мне открылась еще одно — у Брайана сильно изменился характер. Он стал более зрелым, более умиротворенным. От его прежней неуравновешенности, которая так бросалась в глаза раньше, не осталось и следа.

Я деликатно спросил Штернбергов, не изменились ли их взгляды на физическое исцеление — продолжают ли они верить в исцеление сына. Они ответили, что не изменились. «Перечисляя все добрые изменения, которые произошли в нашей жизни, некоторые люди говорят, что ради этого Бог и допустил несчастье с нашим сыном. Мы так не думаем. Мы верим в Бога любви, который хочет, чтобы Брайан был полноценным человеком. Наше представление о временах и сроках может оказаться неверным. Нам все больше кажется, что в этой жизни Брайан не обретет здоровое тело. Но помните, в книге Даниила упоминается ангел, который был послан, чтобы ответить на молитву пророка. Ангелу потребовалось три недели, чтобы добраться до этого мужа веры. Но появившись, он заверил Даниила, что его молитва была тотчас услышана».

Солнце скрылось за горами, а мы все сидели и разговаривали. Я невольно сравнивал эту беседу с той, давней. И вдруг мне стало ясно: передо мной — самое настоящее чудо. Оно совершалось медленно, шаг за шагом. Такое чудо легко проглядеть: серьезное несчастье, способное разрушить не одну семью, родных Брайана, наоборот, сплотило. Родители отказались от легкого пути: не поместили сына в дом инвалидов или в реабилитационную клинику. Они вот уже больше двадцати лет самоотверженно заботятся о нем, отдавая ему всю свою любовь. И сейчас уже стало очевидно, что их любовь приносит дивные плоды. Сами того не желая, Штернберги примирились со своим положением и приняли страдание, выпавшее на их долю.

Когда я осторожно спускался от их дома по крутому неровному склону, мне вспомнился образ, описанный Полем Турнье. Тот говорил, что христианскую жизнь можно сравнить с акробатическим номером на трапеции. Спортсмен долго упражняется на перекладине, оттачивая движения и тренируя мышцы, но наступает миг, когда ему нужно рискнуть. Нужно отпустить трапецию, оторваться от нее, ощутить под собой зияющую пустоту и — в полете ухватиться за другую перекладину.

Мне подумалось, что Брайану это сравнение понравилось бы. Когда–то давно Штернберги отказались ото всех опор, которые были в их жизни и объявили миру: они будут верить Богу, несмотря ни на что. Брайан считает, что такова его судьба. Не так уж много осталось людей, которые помнят о Штернбергах и следят за их жизнью, но Штернберги стоят на своем. На этот раз я уехал, вдохновленный их несгибаемой верой.

Глава 10

Я буду танцевать

Бог может открыться только ребенку. В идеале — только чистому ребенку. Все тяготы мира нужны лишь для того, чтобы люди стали детьми, и Бог смог бы им открыться.

Джордж Макдональд. «Сущность жизни: евангельская надежда»

Вскоре после моего первого знакомства с Брайаном Штернбергом я отправился в Балтимор, чтобы взять интервью у одной необыкновенной девушки — Джони Эриксон. Конечно, имя Джони теперь известно многим — она и писательница, и художница, и видный христианский деятель. Но когда я впервые встретился с ней, о ее жизни еще ничего не было написано. Да и я знал о ней совсем немного.

История Джони похожа на историю Брайана: оба они были молодыми и энергичными, оба занимались спортом, и вдруг — несчастный случай, который обернулся пожизненным параличом. По дороге в Балтимор я думал, что увижу людей, каких встретил в доме Штернбергов, — ведущих нелегкую борьбу, обладающих твердой, непоколебимой верой. Но в доме Джони, находящемся на другом конце страны, я ощутил совершенно иной дух.

Ее дом стоял на берегу тихого залива к западу от Балтимора. Извилистая дорога, по обеим сторонам которой высилась стена лиственных деревьев, петляла вокруг холмов с крутыми склонами. Наконец дорога взобралась на вершину самого высокого холма. Деревья расступились, взгляду открылся захватывающий вид на окрестности. Дом был построен из огромных обтесанных вручную валунов и бревен, которые отец Джони тщательно подогнал друг к другу. Этот дом был его детищем.

Стеклянные стены мастерской Джони выходили на склон холма. Было видно, как внизу, в долине, гнедой жеребец щиплет траву, отгоняя хвостом мух. По лужайке около дома бегал огромный дог. Многие художники мечтают работать в таком живописном уголке. Но есть много особенностей, которые отличают работу Джони от работы других художников. В мастерскую ее привозят в инвалидной коляске, и она рисует, зажав карандаш или кисть зубами.

Подростком Джони скакала на коне по лесным тропам, ныряла и плавала в речке вместе с догом, играла в баскетбол на площадке позади дома. Иногда она охотилась на лис в окрестных лесах.

Сейчас ее физическая активность сведена к минимуму. С помощью ортопедического приспособления на бицепсе и плечевой мышце Джони может двигать рукой — она переворачивает страницы книга. Чтобы на листе бумаги появилось нечто — то похожее на рисунок, Джони требуется совершить не одно точное, выверенное движение головой. Свои картины она создает очень медленно.

Крохотная ошибка полностью изменила жизнь Джони, но не уничтожила ее оптимизма. Когда я познакомился с Джони, меня поразило ее лицо — оно было полно жизни и света. Бодрость ее духа была настолько заразительна, что мне показался смешным любимый совет всех «мисс Америка»: «Думайте позитивно — любите себя». Мисс Америка — образчик физического совершенства, Джони — инвалид. Но здоровый дух поселился в теле Джони именно благодаря ее несовершенству.

Роковой прыжок

«Лето 1967 года выдалось необычайно жарким и влажным. Весь июль стояла страшная духота. С утра я чистила и кормила лошадей и так измоталась, что пот лил с меня ручьем. Меня могла освежить только прохладная вода залива. Мы с сестрой Кэти отправились на пляж и нырнули в темную воду.

Но плескаться на мелководье или плавать в бассейне — это не для меня. Я любила дальние заплывы. Плот, находившийся метрах в пятидесяти от берега, был отличной целью для двух спортивных девушек. Мы со свойственной нам безрассудностью наперегонки припустились к плоту.

Коснувшись плота, я быстро взобралась на него и, не раздумывая, нырнула с другого борта. Я почувствовала, как вхожу в воду, и вдруг — оглушающий удар: я ударилась о лежавший на дне камень. Руки и ноги неестественно вывернулись. В ушах стоял звон, в голове будто что–то перевернулось, но боли я не чувствовала.

Я не могла шевельнуться! Я уткнулась лицом в песок морского дна. Мозг приказывал телу плыть, но ни одна мышца не откликнулась. Задержав дыхание, я начала молиться. Оставалось только ждать помощи, покачиваясь в воде у самого дна.

Не прошло и минуты, как я услышала голос сестры — она меня звала. Голос звучал глухо и отдаленно, но вот я увидела тень Кэти прямо надо мной. «Ты что, ныряла здесь? Здесь же совсем мелко», — кричала она, глядя на меня через слой воды. Кэти наклонилась, ухватила меня за плечо и попыталась вытянуть из воды, но рука соскользнула. «Боже, скорей же», — пронеслось у меня в голове. В глазах потемнело.

Я уже теряла сознание, когда Кэти вытащила мою голову из–под воды. Воздух! Я так жадно глотала его, что чуть не задохнулась опять. Я попыталась ухватиться за Кэти, но тело не слушалось. Сестра пристроила меня себе за спину и поплыла к берегу.

Мне казалось, что мои ноги и руки тесно переплелись где–то в районе груди. Но взглянув на них, я с ужасом поняла, что они безжизненно висят по бокам. Мое тело стало чужим!»

Скорая помощь увезла Джони с безлюдного песчаного пляжа в суматоху балтиморской больницы. Девушку положили в приемном покое. Ее койка была отделена от других лишь шторкой. Одна медсестра записывала данные Джони в медицинскую карту. Другая ножницами срезала с нее купальник — красивый новый купальник! Оставшись обнаженной, Джони почувствовала себя совсем беззащитной. Подошел врач и длинной иглой стал колоть руки и ноги девушки. «Ты что–нибудь чувствуешь? А вот так?» — спрашивал он все время. Джони изо всех сил пыталась ощутить хоть что–нибудь, но честно ответить «да» смогла, лишь когда он начал колоть плечи.

Врачи посовещались и приняли какое–то решение. Один из них, доктор Шерилл, взял машинку и одним махом состриг копну белокурых волос Джони. Медсестра тут же обрила ей голову бритвой. Укол — и Джони начала впадать в забытье. Ей показалось, что она слышит пронзительный звук дрели. Последнее, что она помнила: кто–то держит ей голову, а врач высверливает два аккуратных отверстия по обеим сторонам черепа.

Зеркало

Очнувшись после наркоза, Джони обнаружила, что крепко пристегнута к специальной раме. Из отверстий в голове торчали металлические зажимы, присоединенные к какому–то пружинному механизму. Эта конструкция удерживала голову Джони в строго определенном положении. Джони лежала между двумя брезентовыми полотнищами, в одном из которых была прорезь для лица. Через нее Джони видела окружающий мир. Каждые два часа медсестра поворачивала раму на сто восемьдесят градусов. Джони поочередно смотрела то на пол, то на потолок.

Необходимость сохранять полную неподвижность угнетала. Да и сама атмосфера отделения реанимации не внушала бодрости. Но в первые несколько недель Джони ухитрялась сохранять присутствие духа. Болей почти не было. Врачи выражали надежду, что какие–то нервные окончания смогут восстановиться. Поначалу девушку часто навещали посетители. Ей приносили цветы и подарки. Сестры раскладывали журналы на полу под рамой, чтобы Джони, когда ее переворачивали лицом вниз, могла читать.

Когда истек критический срок — четыре недели, — ей сделали операцию по сращиванию позвоночных костей. Джони торжествовала, предвкушая, что все ее проблемы, наконец, закончатся, и она снова встанет на ноги. Операция прошла успешно, но в тот же день доктор Шерилл честно обрисовал ей картину. «Джони, — сказал он, — мне очень жаль, но твоя травма неизлечима. Операция не помогла. Ты никогда не сможешь ходить и двигать руками».

Только теперь Джони поняла всю серьезность ситуации. Она–то думала, что еще несколько месяцев лечения, потом восстановительный период — и можно будет говорить о полном выздоровлении. Но оказалось, что прежней жизни уже не будет. Никаких спортивных автомобилей, никакого катания на лошадях, никакой игры в баскетбол. И свиданий тоже. Никогда.

«Я была сокрушена полностью, — вспоминает девушка. — У меня была такая насыщенная жизнь! В школе я занималась всем, чем только можно. И вдруг оказалась в изоляции — голое, безжизненное тело между двумя простынями. Все мои увлечения, все, что я ценила, оказалось утраченным навсегда. А мои кони, мои красавцы? Я больше никогда не сяду на них верхом. Я даже поесть без посторонней помощи не могла. Самостоятельно я могла только спать и дышать. Все остальное для меня должны были делать другие».

Лежа лицом вниз, пристегнутая к стальной раме Джони видела, как капают на пол ее горячие соленые слезы. Потом потекло из носа — пришлось позвать медсестру. Она даже поплакать не могла без посторонней помощи!

А несколько дней спустя ее ждало новое потрясение. Впервые после несчастного случая ее навестили две школьные подруги. Они ожидали увидеть прежнюю Джони — спортивную девушку, полную энергии и жизни, и были не готовы к произошедшим с ней переменам. Подойдя к кровати Джони, они не смогли вымолвить ни слова, а через минуту пулей вылетели из палаты. Джони слышала, как одну девушку рвало за дверью. Другая захлебывалась в рыданиях. Что же так изменилось в моей внешности? — подумала Джони.

Через пару дней все прояснилось. К ней пришла Джеки, близкая подруга, которая с самого начала помогала ухаживать за Джони. Джони попросила ее принести зеркальце. Джеки поначалу отказывалась, но Джони настояла. Джеки неохотно уступила. Дрожащими руками она поднесла зеркало к лицу Джони. Одного взгляда было достаточно. Джони вскрикнула от ужаса: «Боже, как Ты такое допустил?»

Она ли это? Глубоко запавшие, налитые кровью глаза, обведенные темными кругами. Желтая кожа. Почерневшие от лекарств зубы. Обритая голова, из которой торчали металлические зажимы. Тело — груда костей: за время болезни Джони потеряла около двадцати килограмм.

Отчаянные рыдания сотрясли тело девушки. Наконец она простонала: «Джеки, прошу тебя. Ты должна мне помочь. Я больше так не могу».

— Джони, что мне сделать? Для тебя я сделаю все.

— Помоги мне умереть. Принеси мне таблетки или бритву. Я не могу жить в этом кошмарном теле. Помоги мне покончить с собой, Джеки.

Но Джеки наотрез отказалась даже думать о смерти. И Джони пришлось принять еще один мучительный факт: без посторонней помощи она не может даже умереть.

Полнота

После того ужасного дня прошло много времени. Сегодня миллионы людей знают Джони — она выступает на конференциях, проходящих по всему миру, принимает участие в телевизионных программах, каждый день в эфир выходит ее радиопередача. Она снялась в художественном фильме, основанном на событиях ее собственной жизни. О ней пишут в журналах. Да и сама Джони написала множество книг, выпустила несколько дисков со своими песнями. Ее рисунки можно увидеть на открытках, плакатах, они украшают канцелярские принадлежности. Джони вышла замуж, теперь она — Джони Эриксон–Тада.

Встречи с Джони воодушевляют людей, несут им надежду, делают их чуточку счастливей. Но как жалкий призрак Джони, который она с ужасом увидела в зеркале, сумел переродиться?

«Я лежала в больнице, подавленная и опустошенная. Меня время от времени переворачивали, как блин на сковородке. Это делали, чтобы избежать пролежней, — вспоминает Джони. — И вот кто–то из посетителей решил меня ободрить. Он напомнил мне стих из Библии — обещание Христа: «Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком» (Ин 10:10).

Я же тогда ни во что и ни в кого не верила — меня переполняли горечь и злость. Цитата из Библии прозвучала для меня как насмешка. Жизнь с избытком? Если я и выдержу весь курс лечения, то впереди меня ждет не жизнь, а лишь жалкое существование. Я никогда не смогу заниматься спортом, не узнаю любви, не выйду замуж. И какой от меня прок?

Но с годами мои взгляды изменились. Просыпаясь, я каждое утро благодарю Бога за все, что Он мне дал. Бог показал мне — и я наконец это осознала, — что я тоже могу жить полной жизнью. Но чтобы поверить, что такое возможно, мне потребовалось три года».

Перед Джони, как и перед любым инвалидом, стояла задача: смириться со своим состоянием, принять ограничения, которые оно накладывает. Какой смысл бесконечно оплакивать утрату молодого сильного тела? Это пустая трата времени. Как бы велико ни было ее желание, изменить отражение в зеркале Джони никак не могла. Нужно было признать, что она — паралитик, и научиться жить по–новому.

Привыкание к новой реальности шло болезненно. Когда Джони обнимал любимый — она ничего не ощущала. В такие минуты у нее возникало острейшее желание уйти в мир фантазий, представить себе, что она здорова. Жених, спортивная машина, походы — мечтам можно было предаваться до бесконечности. Но грезы не облегчали страданий, они лишь мешали принять реальность.

Вскоре Джони обнаружила, что рядом с инвалидом «нормальные» люди подчас чувствуют себя неловко: начинают говорить громче и четче, подбирать слова попроще, словно перед ними умственно отсталый. Когда ее везли на коляске, прохожие порой сходили на проезжую часть, чтобы дать ей дорогу, хотя места на тротуаре было вполне достаточно. Джони начала понимать, почему многие инвалиды, живущие в больницах или интернатах, не хотят перебираться в обычный мир: в больнице они ощущают себя почти полноценными людьми, их окружают медики, которые понимают их состояние.

Джони помогали друзья. Самое яркое воспоминание из тех далеких дней: ее друг, разогнав коляску на песчаном пляже, вкатил Джони прямо в приливную океанскую волну. Девушка завизжала от восторга. Да, она никогда не сможет больше заниматься виндсерфингом, но, по крайне мере, видит, как волны колышутся вокруг ее ног, ощущает вкус соленых брызг. Джони нравилось, когда люди обращались с ней легко и свободно, а не нянчились, как с фарфоровой куклой.

Все было непросто. Даже для того, чтобы научиться сидеть в коляске, Джони пришлось выдержать немало мучительных процедур. Несколько месяцев Джони пролежала в горизонтальном положении. Теперь нужно было постепенно вновь учить тело сидеть. Когда медсестра в первый раз приподняла верхнюю часть тела девушки на сорок пять градусов, Джони чуть не потеряла сознание: голова закружилась, подступила тошнота. И сердце не сразу привыкло к новому положению.

Настоящим бедствием были пролежни — они появлялись постоянно. Когда Джони сажали, острые края костей протыкали кожу в области копчика и бедер. Чтобы предотвратить травмы, врачи сделали разрезы и обточили кости. Операцию проводили без наркоза — ведь Джони не чувствовала боли. После операции девушке пришлось лежать пластом еще несколько недель. А потом возобновились ужасные упражнения — нужно было приучать тело к сидячему положению.

Это были очень трудные времена. Но рядом всегда находились друзья. Они всемерно поддерживали Джони. Друзья–христиане — теперь уже не школьники, а студенты — преданно заботились о ней. Однажды они тайно притащили в палату смешного щенка. Щенок облизывал лицо Джони, а она смеялась.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒