II. Своеобразие проблематики и жанра романа «1984». Место лингвистической утопии о новоязе в проблематике романа

Интеллектуальность как свойство типа проблематики произведения достигается, в первую очередь, средствами его композиционной организации. Структура романа имеет вид «рамочной конструкции», которая создается за счет включения в текст двух фрагментов:

1) приложения;

2) книги некоего Гольдштейна.

1) В приложении центральное место занимает постановка и решение вопроса: каково влияние языка на сознание человека. Выясняется, что язык может оказывать реальное влияние на работу сознания, т.е. выполняет так называемую «формирующую функцию». Сокращение и трансформация лексического состава языка (как, очевидно, и других его уровней) может приводить к сужению сознания людей, к утрате мыслепроизводства, к мышлению людей-марионеток в заданном направлении. Понять некоторые категории старояза становится невозможным, так как под влиянием языка изменяется и сужается сознание. Например, выражение «Все люди равны» на новоязе людей из общества, сконструированного сознанием писателя, в принципе допустимо, но лишь в той мере, в какой можно допустить фразу «Все люди рыжие», то есть выражение воспринимается как заведомо ложное. Грамматических ошибок нет, но очевидно, что предлагается заведомая неправда.

Сужение значения слов, семантического спектра лучше всего проиллюстрировать таким примером из текста романа: человеку, не знающему, что такое шахматы, невозможно понять слова «королева» и «ладья» в их специфическом значении. Точно так же для новояза было непостижимым, что слово «равный» может означать политически равный, а свободный – интеллектуально свободный. Для того, чтобы понять эти значения, надо было снова перейти на старояз, а, следовательно, войти в другую систему мышления. В качестве примера см. также мысли героя, которые приходят ему на ум после нескольких недель пребывания в тюрьме с ее пытками и другими формами «проработок» и которые отражают сужение сознания и мышление в заданном направлении – в соответствии с законами нового мира абсурда: «Свобода – это рабство», «Дважды два пять». На этом месте происходит остановка процесса мыслепроизводства: разум героя, который не может сосредоточиться, смущен. Наконец, сделав над собой усилие, в ходе которого «пришлось и думать, и рассуждать», сознание Уинстона породило тезис «Бог это власть».

Введение новояза неслучайно рассматривается автором романа как лингвистическая утопия.

Язык становится для писателя предметом специальной рефлексии при размышлении над вопросом о путях развития человечества и о картине общества будущего. В отличие от модернистов и постмодернистов, например, от Джойса, Оруэлла не интересовала игра слов сама по себе – безотносительно к важнейшим проблемам человеческого бытия.

Размышляя о роли в романе лингвистической утопии, важно показать, в каких отношениях интересовала писателя игра слов как языковой феномен. Этот феномен интересовал Оруэлла и в непосредственной связи с решением важнейших социально-политических вопросов бытия, и как явление языкового сознания.

Раскрывая место в романе «1984» лингвистической утопии о новоязе, необходимо соотнести эту утопию с реалиями исторической жизни – с процессами, происходившими в современном английском языке, а также с фактами языковой политики в СССР, с речевой стратегией вождей германского фашизма. Источники свидетельствуют о том, что Оруэлл имел в виду также факты российской и германской истории, когда воплощал свои творческие замыслы в романе – на это указывает, в частности, биографический словарь, переведенный с немецкого языка, – «100 писателей ХХ века» (Челябинск: Урал LTD, 1999. – С. 142-143).

Интересное и очень важное свидетельство того, что Оруэлл размышлял не только над состоянием английского языка, но что его волновали состояние языка как такового в современном мире, проблема соотношения и зависимости языка от идеологии и политики, мы находим в статье писателя «Политика и английский язык»: «Все вопросы жизни носят политический характер, и политика сама по себе является нагромождением лжи, уверток, глупостей, ненависти и шизофрении. При пагубности общей атмосферы страдает и язык. Скорее всего, можно заключить предположение, для подтверждения которого у меня нет достаточной информации, что за последние 10-15 лет немецкий, русский и итальянский языки изменились в худшую сторону под влиянием диктаторских режимов».

Эксперимент с новоязом Оруэлла имел вполне конкретную фактическую основу: он соотносим с языковой политикой СССР в 20-е годы ХХ века. Приведем в пример конкретные факты языковой политики. В качестве имен, рекомендуемых для называния детей, родившихся в новом обществе, были официально рекомендованы следующие:

- Даздраперма – образовано от выражения «Да здравствует первое мая!»;

- Гертруд – мужское имя, образованное от «герой труда»;

- …..

Кроме имен известны своим комизмом, доходящим до абсурда, многочисленные названия общественных акций, организаций, должностей и тому подобные факты. Замкомпоморде – заместитель командующего по морским делам. Ср.: русская литература остро реагировала на казусы исторической жизни, непосредственно отражавшиеся в казусах языка. См. у Маяковского в «Бане» – главначпупс – главный начальник по управлению согласованием, товарищ Победоносиков; у Вл. Войновича в «Приключениях солдата Чонкина» селекционер-новатор выводит растение ПУКС.

Такого рода явления имели место не только в тоталитарном советском обществе, но и в фашистской Германии, т.е. в практике любого тоталитарного общества. Языковая политика социалистического и фашистского тоталитаризма имела явные сходства, о чем можно судить, опираясь на сравнительный анализ советского новояза и языка фашистской идеологии, описанного в книге Кемперера «LTI: Lingua tertium Imperium»

(«Язык III Империи» или «Язык III Рейха» – П. С.)

Действительность советской жизни содержала в себе еще больший потенциал абсурда и комизма, чем искусство (что подтверждает тезис эстетической теории Н.Г. Чернышевского: жизнь превосходит искусство неожиданностью своих форм). Вот один из примеров, отражающих реакцию народного языкового сознания на факты внутренней и, возможно, языковой политики и являющихся составной частью контекста народной смеховой культуры: изобретенное народным языковым сознанием выражение «МРП» – милиция разрешила пукнуть – отразило ироническое отношение и отторжение народным сознанием официальной языковой политики и политики всевозможных запретов – тотальной регламентации жизни людей. Отдельные выражения до сих пор широко употребимы в обиходной речи российских людей: ИБД – имитация бурной деятельности, налпина – наладь пинка отсюда, ОБСДД – одна баба сказала, а другая добавила и т.п. (P.S.: хотя существует и другая цель употребления этих аббревиатур, например, экономия речевых средств).

Оруэлл, как член троцкистской рабочей партии с марксистским уклоном, преследуемой сталинскими комиссарами, был прекрасно осведомлен о деталях языковой политики в СССР от своих русскоязычных корреспондентов. В романе «1984» он создает ряд неологизмов своего собственного новояза:

- преступстоп – такой характер мышления, при котором опасные мысли вообще не приходят в голову; при появлении опасности разум обязан слепнуть, и этот процесс должен стать автоматическим, инстинктивным;

- добродумный – такой, который не требует перевода со старого языка на новый, т.е. не является непонятным, требующим специального разъяснения, например, какой-либо технический процесс, примитивное обиходное действие или нечто уже ставшее ортодоксальным.

Именно такая лексика отражает ситуацию двуязычия и двоемыслия. Перевести недобродумные мысли на новояз значило полностью их изменить, превратив в свою идеологическую противоположность. Так, Оруэлл показал, как сущность демократического правления, обоснованная Джефферсоном в «Декларации независимости», превратилась в панегирик абсолютистскому правительству.

Цель новояза как лингвистической утопии – переписать историю, навсегда порвать последнюю связующую нить с прошлым.

Текст романа или собственно романное «тело», находящееся за пределами приложения, коррелирует с ним: дает материал – факты, подтверждающие основную идею приложения. Таким образом, вопрос о соотношении языка и сознания заостряется в приложении и коррелирует с проблематикой остального текста романа, что способствует акцентировке и укрупнению обозначенной нами идеи, т.е. «работает» на качество «интеллектуальности» содержания произведения.

2) Такую же функцию выполняет и книга Гольдштейна в структуре романного целого. В книге обобщены и состематизированы все сомнения главного героя Уинстона Смита на предмет изъянов общественной и государственной системы, в которой он живет, причем не только те сомнения, которые стали специальным предметом его рефлексии, но и те сомнения, которые он ощущал на уровне подсознания. В книге Гольдштейна они отрефлексированы, выведены на уровень рационального осмысления. Но книга Гольдштейна, вызывая живой эмоциональный отклик в душе героя, не удовлетворяет его главную потребность: книга отвечает лишь на вопросы «Как мог сложиться такой тип общества?», какие трансформации в нем произошли, однако не отвечает на вопрос «Почему эти метаморфозы оказались возможны?», то есть раскрывает механизм, но не причины происходящего.

Текст же «собственно романа» отвечает на вопрос: почему данный механизм может функционировать. Книга Гольдштейна и остальной текст романа соотнесены по принципу взаимодополнения: одно (роман) объясняет содержание другого (книга Гольдштейна).

Своеобразие жанра связано с решением авторских задач. Жанровый синтез допускает постановку целого комплекса вопросов – социально-нравственных, социально-психологических, философских, сосредоточив при этом внимание на проблеме социального устройства, механизмов функционирования тоталитарного общества и месте языка в структуре общественных отношений. Таким образом, своеобразие жанра романа непосредственно отражает содержательную новизну проблематики антиутопии Оруэлла.