Отец. Об этом мы и поговорим. Сейчас же отмечу, это открытие закона сохранения и превращения энергии нанесло сокрушительный удар по вере в неизменность и в корне подорвало метафизический взгляд на неживую природу. Это была громадная революция в физике. Си

Отец. Об этом мы и поговорим. Сейчас же отмечу, это открытие закона сохранения и превращения энергии нанесло сокрушительный удар по вере в неизменность и в корне подорвало метафизический взгляд на неживую природу. Это была громадная революция в физике. Сильный удар по тому же метафизическому взгляду на природу, на этот раз на живую природу, нанес Дарвин в 1859 году своей книгой «Происхождение видов». Именно Дарвин подорвал, сломал и окончательно разрушил в самой его основе старый метафизический взгляд на органические виды, веру в их вечность и неизменность.

Сын. Да, ты об этом уже говорил, когда упоминал Дарвина и Ламарка. Но я помню, ты сказал, что Ламарк был плоский эволюционист и что он признавал только количественную постепенность, а ему противостоял катастрофист Кювье, который признавал только одни резкие качественные изменения, одни катастрофы в природе. К кому же из них примкнул Дарвин?

Отец. Ни к тому, ни к другому. Дарвин на деле был диалектиком, и он отверг и плоскую эволюцию Ламарка, и в особенности катастрофы Кювье. Дарвин сумел отразить в их единстве такие противоположности, как скачки и постепенность, как коренные, качественные изменения и медленная количественная постепенность. В результате этого скачок (изменение качества) в развитии живой природы выступил в учении Дарвина как закономерный результат предшествующего развития, подготовленный постепенными количественными изменениями (чего не было у Кювье), а эти последние получили определенную направленность в сторону подготовки их перехода в качественное изменение (чего не было у Ламарка). Поэтому дарвинизм ни в коем случае не есть соединение плоского эволюционизма Ламарка с катастрофизмом Кювье. Это было бы не преодоление метафизики, а ее усиление, тогда как в дарвинизме она действительно преодолевается.

Сын. Почему ты сказал, что Дарвин был на деле диалектиком? Разве он сам не был ее сторонником?

Отец. Нет, Дарвин не считал себя ее сторонником. Более того, ему казалось, что ему удалось доказать, что в природе вообще не бывает скачков, а все развивается строго постепенно, эволюционно. Он даже привел старый афоризм, который задолго до него высказал немецкий философ Лейбниц: «Природа не делает скачков». Но на самом деле Дарвин доказал, что в природе нет только таких скачков, какие придумал Кювье, а именно в виде взрывов и катастроф. Живая природа развивается, как правило, очень медленно и постепенно, но скачки особой формы в ней происходят постоянно. Какая же это форма? Это постепенный переход от старого качества к новому. Ранее существовавший вид живых существ — это старое качество. Возникший из него новый их вид — это новое качество. Переход от старого к новому происходит здесь подобно медленному и постепенному испарению жидкой воды: постепенно убывают или ослабляются элементы старого качества, и столь же постепенно накапливаются или усиливаются элементы нового качества, а, суммируясь, эти элементы нового качества приводят к скачку, к переходу количества в качество.

Сын. Но разве Дарвин не видел этого?

Отец. Конечно, видел, но самое слово «скачок» у него звучало, очевидно, как совпадающее с катастрофой, по Кювье. И вот, открыв форму скачков в живой природе, протекающих не резко, а постепенно и медленно, он решил, что здесь нет вообще скачков. Между тем само название его главного труда указывает прямо на то, что речь идет о возникновении новых видов, то есть новых качеств в живой природе, а это и есть скачок в философском (а не житейском! ) смысле этого слова. Советский ученый-селекционер Иван Мичурин уточнил приведенный Дарвином афоризм, добавив: «Природа не делает резких скачков». Этим была более правильно выражена мысль самого Дарвина, заключенная в его афоризме.

Сын. Каким образом Дарвин представлял себе происхождение видов?

Отец. Ты, конечно, знаешь, что у видов в живой природе бывают разновидности. Разновидности существуют внутри вида, а поэтому различия между ними носят менее глубокий характер, нежели различия между видами. Если различия между видами являются качественными, поскольку сами виды суть различные качества, то различия между разновидностями внутри одного и того же вида выступают как количественные. Но разновидности могут появляться вновь. Ты с детства знаешь, как часто непохожи собаки между собой:. А ведь все они принадлежат к одному виду. То же самое у голубей и кур. И вот Дарвин установил, что если у разновидностей внутри одного вида признаки разойдутся настолько, что выйдут за рамки данного вида, то из такой разновидности образуется новый вид. Произойдет это все тем же путем перехода все усиливавшихся и нараставших количественных различий (между разновидностями) в качественные видовые. Вот почему Дарвин говорил, что разновидность — это возникающий новый вид, а вид есть развившаяся до степени видового различия разновидность. Значит, сначала происходят количественные изменения в рамках существующего качества (вида), а на известной ступени эти изменения влекут за собой образование нового качества (вида), а это всегда совершается путем скачка независимо от того, каким способом или путем он протекает. Таковы некоторые черты эволюционного учения Дарвина, известного под кратким именем «дарвинизм». Я не могу ничего тебе рассказать о таких важных сторонах этого учения, как естественный отбор, борьба за существование, соотношение изменчивости и наследственности. Это увело бы нас с тобой в сторону от главного вопроса: как рушилась вера в неизменность и как проникала великая, всеобщая идея развития в биологию, свершая здесь очередную научную революцию?

Сын. Скажи, а были ли враги у эволюционного учения Дарвина?

Отец. Были да еще какие. Ведь Дарвин еще сильнее, чем это сделали до него Коперник, Галилей и Джордано Бруно, нанес удар по церковному учению, согласно которому бог создал человека по своему образу и подобию. Дарвин же доказал, что человек вышел из животного мира, что он произошел от своих обезьяноподобных предков, как и современные человекообразные обезьяны. Церковники и мракобесы всех мастей напали сразу же на дарвиновское учение, ругали его всячески, пытались «опровергать» и запрещать, но оно, как и всякая истина, находило дорогу к сознанию человечества и утверждалось в науке. Я еще помню, как даже в конце 20-х годов нашего века в США были организованы судебные процессы с целью преследования учителей, которые в школах преподают дарвинизм. Эти процессы получили название «обезьяньи процессы». Как они походили на те преследования передовых ученых, какие в свое время организовывала инквизиция! Как видишь, стоит только научному открытию затронуть корыстные интересы угнетателей, как сейчас же это открытие слуги угнетателей начинают «опровергать», а защитников новых идей — преследовать с помощью судебных органов. Запомни, мой друг, твердо запомни и никогда не забывай, что у тех, кто угнетает других людей, другие страны и народы, на первом плане стоит не истина, а их корыстные классовые интересы. И если новая истина приходит в столкновение с их интересами, то угнетатели ни на минуту не задумаются, не поколеблются ничуть, чтобы такую неугодную им истину отбросить, «опровергнуть», объявить ее несуществующей.

Сын. Значит, в результате трех великих и других открытий в естествознании XIX века окончательно и повсюду рухнула вера в неизменность и утвердилась идея развития?

Отец. Да, если говорить о живой природе и более сложных телах, и явлениях неживой природы. Однако метафизика с ее верой в неизменность и вечность каких- то тел природы сохранилась еще в одной области науки, а именно в той, которая изучала самые простые виды материи (атомы и химические элементы) и самые общие формы существования самой материи (пространство и время). Но об этом мы побеседуем после.

Сын. Скажи только, когда и сюда проникнет диалектика, а метафизика наконец исчезнет полностью?

Отец. Видишь ли, дело с метафизикой обстоит гораздо сложнее, чем может тебе показаться с первого взгляда. Можно сказать, что метафизика — это своеобразная болезнь человеческого мышления, причем очень прилипчивая. Кажется, от принятого лекарства она прошла, но оказывается потом, что прошла в одном месте, чтобы вспыхнуть с новой силой в другом и в иной форме. Лекарством тут служит объективная диалектика, которую волей-неволей вынужден открывать даже такой ученый, который сам привык мыслить метафизически. Открыв диалектический характер явлений в одной области природы, он пытается каким-то причудливым образом удержать свой метафизический взгляд на всю природу в целом, на явления в иной ее области, куда диалектика еще не проникла, то есть туда, где наука еще не успела открыть их диалектического характера. Более того, одно дело — своими работами найти и открыть объективную диалектику, присущую самой природе, а совсем другое дело — понять и осознать ее как диалектику. В естествознании нередко возникали и возникают до сих пор в странах Запада такие положения, что ученые делают диалектические открытия, а думать продолжают метафизически. Это одно из глубочайших противоречий, в которое они попадают и выйти из которого можно лишь при условии, что ученые овладеют диалектикой сознательно, чему всячески препятствует реакционное мировоззрение, господствующее в странах современного империализма. Поэтому диалектике приходится там пробиваться только силой, с большим трудом, против воли и сознания самих ученых, иначе говоря, стихийно, только в силу диалектического характера делаемых ими открытий… Ну а сейчас нам пора снова в путь.

Беседа 14 (дневная)