Эволюция заканчивается в голове человека 6 глава

 

«Я не знаю, как они выделяют нас из сорока тысяч других людей, снующих, как муравьи по проторенным тропам. Но они нас замечают, и все окрестные вороны слетаются, издавая крики, в которых звучит осуждение. При этом они спокойно гуляют среди наших студентов или коллег, которые никогда их не ловили, не измеряли, не кольцевали или еще как-нибудь не унижали их достоинство»[92].

 

Марзлоф исследовал это распознавание с помощью маски грабителя, которую надевают на Хэллоуин. Вороны могут узнавать некоторых людей по телу, волосам, одежде, но маска позволяет передавать «лицо» от одного человека другому, указывая на его особую роль. Марзлоф предполагал ловить ворон, надев маску грабителя, чтобы затем проверить, узнают ли вороны его сотрудников в этой же маске и в другой, которую они не видели. Вороны легко запоминали маску грабителя, и далеко не с любовью. Была и забавная контрольная маска — изображение вице-президента Дика Чейни, но она вызывала более отрицательную реакцию у студентов, чем у ворон. Птицы, которые ни разу не были пойманы, узнавали маску грабителя спустя годы и все еще преследовали тех, кто ее носил. Вороны, должно быть, перенимали отрицательное отношение у своих товарищей, и в результате все вместе ополчились на отдельных людей. «Вороне вряд ли встретится дружелюбный ястреб, но с людьми все по-другому — их приходится воспринимать индивидуально, — пояснял Марзлоф. — Они действительно способны на это»[93].

Несмотря на то что способности врановых птиц к распознаванию производят сильное впечатление, оказалось, что овцы еще дальше продвинулись в этом направлении. Британские ученые во главе с Кейт Кендрик научили овец различать двадцать пять пар «лиц» их собственного вида, вознаграждая выбор одного заданного «лица» из двух. Нам все овцы кажутся одинаковыми, но сами они сохраняют память об индивидуальных различиях в течение двух лет. Для этого овцы используют те же участки мозга и нервные цепи, что и люди, причем некоторые нейроны отвечают именно за распознавание лиц, а не других стимулов. Эти нейроны активируются, когда овцы видят изображения своих знакомых соплеменников — овцы даже приветствуют их так, как будто они присутствуют рядом. Публикуя свои результаты под заголовком «Как оказалось, овцы не такие уж глупые» — название, против которого я протестую, потому что не верю, что бывают глупые животные, — исследователи сравнили лицевое распознавание у овец и приматов, высказав предположение, что стадо, которое выглядит для нас безликой массой, на самом деле достаточно дифференцировано. Это означает, что смешение стад, как это иногда происходит, может вызвать у животных больший стресс, чем мы предполагаем.

Поставив поклонников приматов в глупое положение исследованиями на овцах, наука обратилась к осам. Северные бумажные осы, обычные на американском Среднем Западе, образуют иерархические сообщества со сложной структурой, вершину которой занимают королевы, доминирующие над рабочими осами. При этом каждая оса знает свое место. Альфа-королева откладывает больше яиц, чем бета-королева, и т. д. Осы узнают друг друга по лицевым маркерам, имеющим выраженный индивидуальный характер. Члены небольшой колонии ос агрессивны по отношению к чужакам, а также собственным самкам, чьи лицевые маркеры были изменены исследователями. Американские ученые Майкл Шихан и Элизабет Тиббетс исследовали индивидуальное распознавание у ос и выяснили, что оно не менее специализировано, чем у овец и приматов. Осы узнают лицевые маркеры собственного вида намного лучше, чем другие визуальные стимулы, и превосходят в этом близкородственных ос, живущих в колониях, в которых всего одна королева. У последних не такая выраженная иерархия и намного менее вариабельные лицевые маркеры, так как они не нуждаются в индивидуальном распознавании[94].

 

 

Бумажные осы живут в небольших, подчиняющихся строгой иерархии колониях, в которых имеет смысл знать каждого ее члена. Черно-желтая лицевая маркировка позволяет этим осам различать друг друга. У близких видов ос, живущих в менее дифференцированных сообществах, такой маркировки нет, что говорит о том, насколько познание связано с экологией вида

 

Если способности к лицевому распознаванию возникли в таких закоулках животного царства, возникает вопрос — что связывает подобную способность у разных животных? У ос нет такого большого мозга, как у овец и приматов, а только скромная цепочка нервных узлов, значит, и распознавание лиц у них устроено как-то иначе? Биологи постоянно подчеркивают различие между механизмом и функцией: животные часто достигают одного и того же результата (функции) разными способами (механизмами). Тем не менее применительно к познанию это различие часто забывается, особенно когда умственные способности животных с крупным мозгом подвергаются сомнению на основании поведения «низших» животных, ничем подобным не обладающих. Скептики любят задавать вопрос: «Если даже осы способны на это, что особенного в этом умении?» Эта игра на понижение привела к обучению голубей скакать на коробочки, чтобы опровергнуть опыты Кёлера с человекообразными обезьянами, поставила под сомнение умственные способности животных, не входящих в отряд приматов, а вместе с этим и непрерывность переходов между интеллектом человека и других гоминидов[95]. В основе всего этого — идея линейной шкалы мыслительных способностей, так что, если мы не допускаем существования познания у «низших» животных, значит, нет основания делать это у «высших»[96]. Как будто существует только один способ получить нужный результат!

Природа изобилует примерами, разбивающими подобные рассуждения. Один из них я знаю по своему опыту — это амазонская рыбка дискус из семейства цихлид, которая выработала способ выведения потомства, сходный с млекопитающими. Когда появляются мальки, они собираются по бокам своих родителей, чтобы питаться слизью, выделяемой их кожей. Родители с этой целью выделяют слизь в избыточном количестве. Мальки получают одновременно питание и защиту примерно в течение месяца, пока родители не «отнимают их от груди», и с этого момента они уплывают, как только приближаются их отпрыски[97]. Никому не придет в голову выяснять, насколько проще или сложнее способы выращивания потомства у этих рыбок и млекопитающих, потому что в их основе совершенно разные механизмы. Все, что их объединяет, — функции кормления и защиты потомства. Механизм и функция — это инь и ян биологии: они взаимодействуют и переплетаются, но ничего нет хуже, чем перепутать одно с другим.

Чтобы понять, как из поколения в поколение работает эволюция, часто применяются парные концепции гомологии и аналогии. Гомологией называют сходные черты разных видов, происходящие от общего предка. Так, рука человека и крыло летучей мыши гомологичны, так как происходят от передней конечности общего предка и в качестве доказательства содержат в точности одинаковое количество костей. В свою очередь, аналогией называют результат однонаправленного независимого развития, это так называемая конвергентная эволюция. Крылья насекомых аналогичны крыльям летучих мышей, потому что, обладая общей функцией, имеют разное происхождение. Родительская забота рыбок дискусов и вскармливание детенышей млекопитающими аналогичны, но никоим образом не гомологичны, потому что у рыб и млекопитающих нет общего предка, который делал бы что-либо подобное. Другим примером аналогии служит похожая форма тела дельфинов, ихтиозавров (вымерших морских пресмыкающихся) и рыб, возникшая благодаря водной среде, в которой обтекаемое тело с плавниками обеспечивает скорость и маневренность. Так как у дельфинов, ихтиозавров и рыб нет общего водного предка, значит, их формы тела аналогичны. Мы можем применить тот же подход к поведению. Лицевое распознавание у ос и приматов возникло независимо и представляет собой поразительную аналогию, основанную на необходимости индивидуально различать членов своей группы.

 

 

Эволюционное учение устанавливает различие между гомологией (черты разных видов произошли от одного предка) и аналогией (сходные черты у разных видов возникли независимо). Рука человека гомологична крылу летучей мыши, так как они имеют общее происхождение от передней конечности позвоночных, на что указывает наличие сходных костей с пятью фалангами пальцев. Крылья насекомых аналогичны крыльям летучих мышей, потому что, обладая общей функцией, имеют разное происхождение

 

Конвергентная эволюция обладает очень большими возможностями. Она обеспечила летучих мышей, дельфинов и китов эхолокацией, насекомых и птиц — крыльями, опоссумов и приматов — большими пальцами, противопоставленными всем остальным пальцам. Конвергентная эволюция произвела также внешне похожие виды в географически отдаленных регионах, такие как защищенные панцирями броненосцы и панголины, вооруженные иглами ежи и дикобразы, обладающие арсеналом хищников тасманийские волки и койоты. Существует также примат, мадагаскарский ай-ай, напоминающий своим удлиненным средним пальцем инопланетянина E. T. из известного фильма. Пальцем зверек выстукивает полости в коре деревьев и выковыривает их них личинок. Тем же навыком обладает полосатый кускус — маленький сумчатый зверек, обитающий в Новой Гвинее. Эти виды очень далеки друг от друга по происхождению, тем не менее они пришли к одинаковым функциональным решениям. Поэтому мы не должны удивляться, когда обнаруживаем сходные черты поведения и познавательной деятельности, разделенные исторически и географически. Знаки мыслительной деятельности вездесущи именно потому, что не привязаны к эволюционному древу: одно и то же свойство может проявиться всюду, где в нем появляется необходимость. Вместо того чтобы служить доводом против эволюции познания, как некоторые полагают, это подтверждает, что для эволюции важно и общее происхождение, и приспособление к сходным обстоятельствам.

Лучший пример конвергентной эволюции — применение орудий.

 

Переопределяя человека

 

Когда человекообразная обезьяна видит что-либо привлекательное, но находящееся вне ее доступа, она начинает подыскивать предмет, способный расширить возможности ее тела. Если во рве, окружающем обезьяний остров в зоопарке, плывет яблоко, обезьяне хватает одного взгляда, чтобы кинуться искать подходящую палку или пару камней, бросить их позади яблока и пригнать его к берегу. Обезьяна поступает при этом вопреки логике, отдаляя себя от своей цели, пока пытается подобрать орудие, наилучшим образом соответствующее ее представлению о решении данной задачи. Она торопится, потому что, если не вернется достаточно быстро, кто-нибудь может ее опередить. Если же ее задача — поесть свежих листьев на дереве, то требуется иное орудие — что-нибудь прочное, на что можно взобраться. Обезьяна может в течение получаса тащить и катить тяжелое бревно к единственному дереву на острове с низко растущей ветвью. Причина, по которой ей нужно это орудие, — необходимость преодолеть электрическую проволоку, которой обмотан ствол дерева. Прежде чем непосредственно приступить к выполнению задачи, обезьяна убеждается, что низкая ветвь дерева подходит для того, чтобы за нее ухватиться. Я даже видел обезьян, которые проверяли, находится ли проволока под напряжением, с помощью шерсти на тыльной стороне запястья: они сгибали кисть и чуть-чуть касались проволоки шерстью на сгибе руки и так получали ответ. Если напряжение отключено, значит, никакое орудие не требуется и листва становится легко доступной.

Человекообразные обезьяны не только находят орудия, подходящие к тому или иному случаю, но и создают их самостоятельно. В 1957 г. британский антрополог Кеннет Оукли опубликовал книгу «Человек — создатель орудий» (Man the Toolmaker), в которой утверждал, что производить орудия способен только человек. Когда он писал эту книгу, ему было хорошо известно о наблюдениях Кёлера за Султаном, вставлявшим бамбуковые палки одну в другую. Но Оукли отказался рассматривать такое поведение в качестве создания орудия, потому что оно было ответом на сложившиеся обстоятельства, а не предвидением будущей воображаемой ситуации. Даже сегодня некоторые ученые отвергают применение орудий человекообразными обезьянами на основании того, что человеческие технологии взаимосвязаны с социальной структурой, образованием и производством. Шимпанзе, раскалывающие камнями орехи, не подходят под это определение так же, как, я подозреваю, и фермер, ковыряющий палочкой в зубах. Один философ даже высказал мнение, что, если шимпанзе в состоянии обходится без орудий, значит, это понятие к ним неприменимо[98].

Я склонен воспользоваться здесь своим правилом «знай свое животное», в соответствии с которым мы можем проигнорировать высказывание этого философа, полагающего, что шимпанзе раз за разом пытаются расколоть камнем скорлупу ореха — в среднем тридцать три удара на одно добытое ядро — без всякой осмысленной цели. Полевые наблюдения показывают, что в определенное время года шимпанзе тратят до 20 % времени своего бодрствования на раскалывание орехов камнями и добычу термитов с помощью палочек. Подсчитано, что в процессе этой деятельности они получают в девять раз больше килокалорий, чем тратят[99]. Более того, японский приматолог Джен Ямакоши обнаружил, что орехи служат резервным источником питания, когда основной пищи человекообразных обезьян — сезонных фруктов — недостаточно[100]. Другой запасной источник питания — сердцевина масличной пальмы, которая добывается с помощью «толчения пестиком». Шимпанзе поднимается на пальму, пока не окажется на самом верху, где, стоя на ногах, руками с помощью черешка от листа дробит верхушку пальмы, делая в ней глубокую ямку, из которой добывает мякоть и сок. Иными словами, орудия совершенно необходимы шимпанзе для выживания.

 

 

Один из наиболее сложных способов применения орудий человекообразными обезьянами — раскалывание орехов с прочной скорлупой. На рисунке изображена самка шимпанзе в естественных условиях, которая нашла подходящие камни, служащие наковальней и молотком, чтобы расколоть орех, в то время как ее детеныш наблюдает за ней и учится. Только к шести годам он приобретет необходимые навыки

 

Бен Бек сформулировал наиболее известное определение применения орудий, которое в сокращенном виде выглядит следующим образом: «перемещение неприкрепленного объекта в окружающей среде, чтобы более эффективно изменять форму, положение или состояние других объектов»[101]. Хотя и несовершенное, это определение десятилетиями применялось в изучении поведения животных[102]. Создание орудий, таким образом, можно определить как активное изменение неприкрепленного объекта, чтобы сделать его более эффективным в связи с конкретной задачей. Обратите внимание, что важную роль в этой деятельности играет намерение. Орудия приносятся со значительного расстояния и изменяются в соответствии с задуманной целью. Традиционные представления об обучении, вращающиеся вокруг случайно найденных полезных вещей, не позволяют объяснить подобное поведение. Если вы видите, как шимпанзе обрывает боковые побеги на веточке, чтобы выровнять ее для добычи муравьев, или жует пригоршню листьев, превращая их в подобие губки, чтобы впитать воду из дупла дерева, трудно не предположить наличие определенного намерения. Изготовляя подходящие орудия из простых материалов, шимпанзе демонстрируют то самое поведение, которое когда-то определяло Homo faber, человека творящего. Вот почему британский палеонтолог Луис Лики, впервые узнав о подобном поведении от Гудолл, написал ей в ответ: «На мой взгляд, у ученых, придерживающихся традиционных представлений, есть три выхода: они должны признать шимпанзе людьми, или дать новое определение человеку, или дать новое определение орудиям»[103].

Казалось бы, после множества наблюдений за шимпанзе, применяющих орудия в неволе, те же действия того же вида в естественных условиях не должны быть неожиданными, однако это открытие стало ключевым, потому что не могло быть объяснено воздействием человека. Более того, дикие шимпанзе не только применяют и создают орудия, но и учатся друг у друга, что позволяет им улучшать свои орудия из поколения в поколение. Результаты намного превосходят то, что нам известно о шимпанзе, содержащихся в зоопарках. Хорошим примером служат наборы инструментов, которые могут быть настолько сложны, что трудно поверить в их изобретение в один шаг. Типичный пример был обнаружен британским приматологом Крикетт Санц в Треугольнике Гуалуго в Республике Конго, где шимпанзе приходили на определенную поляну в лесу с двумя разными орудиями. Это всегда была одна и та же комбинация: прочная палка длиной около метра и гибкий тонкий стебель травы. Шимпанзе решительно втыкали палку в землю и начинали орудовать ею обеими руками, помогая себе ногами, наподобие того, как мы копаем лопатой. Выкопав яму, чтобы проникнуть в гнездо бродячих муравьев, расположенное глубоко под землей, шимпанзе вынимали палку, обнюхивали ее, а затем аккуратно вставляли свое второе орудие — стебель. В стебель впивались муравьи, которых обезьяны вынимали и поедали, периодически опуская его в гнездо. При этом шимпанзе часто забирались на ветви деревьев, чтобы избежать атаки муравьев, защищавших гнездо. Санц собрала более тысячи подобных орудий, что доказывает, насколько широко распространена комбинация палки и стебля[104].

Более совершенный набор инструментов применяют для добычи меда шимпанзе в Габоне. Для такого опасного предприятия, как разорение пчелиных гнезд, они используют комплект из пяти разных орудий. Он включает пестик (толстую палку, которой взламывают вход в улей), бур (палку, которой протыкают улей, чтобы добраться до отделения с медом), расширитель (для увеличения прохода боковыми движениями), коллектор (палку с расщепленным концом, чтобы погружать в мед и доставать его) и щетку (кусочек коры, чтобы счищать мед)[105]. Применение этих орудий очень сложно, потому что их нужно подготовить и принести на место до начала работы и держать под рукой, пока рассерженные пчелы не вынудят шимпанзе уйти. Требуется также предварительно продумать и спланировать последовательность действий — то есть та самая организационная деятельность, которой придавалось такое большое значение у наших предков. С одной стороны, применение орудий человекообразными обезьянами может показаться примитивным, так как они используют палки и камни, но с другой стороны — чрезвычайно изобретательным[106]. Палки и камни — это все, что у них есть в лесу, и нам не следует забывать, что универсальным орудием бушменов служит палка-копалка (заостренная палка, с помощью которой вскрывают муравейники и выкапывают корни). То, как используют орудия дикие шимпанзе, значительно превосходит все, что когда-либо считалось возможным.

В каждом сообществе шимпанзе применяется от пятнадцати до двадцати пяти разных орудий, которые различаются в зависимости от культурных и экологических обстоятельств. Например, члены одного из сообществ, обитающие в саванне, охотятся с помощью остроконечных палок. Это открытие вызвало переполох, так как орудия для охоты считались еще одним уникальным достижением человека. Шимпанзе втыкают свои «копья» в дупла деревьев, чтобы добыть спящих галаго — небольших представителей отряда приматов, которые служат источником белка для самок шимпанзе, не способных догонять обезьян, как это делают самцы[107]. Также хорошо известно, что шимпанзе в сообществах Западной Африки умеют раскалывать орехи камнями, тогда как в Восточной Африке об этом никто никогда не слышал. Людям, новичкам в этом деле, обычно не удается расколоть такие же орехи с твердой скорлупой не только потому, что они не обладают силой взрослых шимпанзе, но и из-за отсутствия необходимой координации движений. Требуются годы тренировок, чтобы установить орех на ровной поверхности, найти подходящий по размеру камень и нанести удар так, чтобы расколоть один из самых крепких орехов в мире, не повредив при этом пальцы.

Японский приматолог Тетсуро Матсузава следил за развитием этого навыка на «фабрике» — открытом пространстве, куда шимпанзе приносили свои орехи к каменным наковальням и наполняли джунгли равномерным ритмом ударов. Молодые шимпанзе теснились вокруг усердно работающих взрослых, периодически таская орехи у своих матерей. Таким образом они знакомились со вкусом орехов, а заодно и их взаимосвязью с камнями. Они производили множество бесполезных действий, пытаясь расколоть орехи руками и ногами или бесцельно пиная камни. При этом молодые обезьяны осваивали навык, что служит несомненным доказательством ненужности поощрений при обучении, потому что никакого вознаграждения за все эти действия они не получали. Примерно в трехлетнем возрасте молодые шимпанзе приобретают достаточную сноровку, чтобы случайно расколоть свой первый орех, и только в шесть-семь лет достигают мастерства взрослых[108].

Когда речь идет о применении орудий, в центре внимания всегда оказывается шимпанзе, но существует три других вида крупных человекообразных обезьян — бонобо, горилла и орангутанг, — которые вместе с шимпанзе и человеком образуют семейство гоминид. В отличие от других обезьян, гоминиды — крупные, плоскогрудые приматы без хвоста. В этом семействе у нас больше всего общего с шимпанзе и бонобо, которые генетически от нас практически не отличаются. Как и следовало ожидать, идут жаркие споры, что на самом деле означает ничтожное различие в 1,2 % ДНК между нами и ними, но то, что мы в близком родстве, сомнений не вызывает. В неволе абсолютный чемпион по применению орудий — орангутанг, настолько умелый, что может завязать узлом шнурки ботинок и конструировать инструменты. Видели, как один молодой самец вставил три палки, которые сначала заострил, в две трубки, получив в результате шест из пяти секций, чтобы сбить подвешенный фрукт[109]. Орангутанги — непревзойденные специалисты по побегам, способные терпеливо разбирать клетку день за днем, неделя за неделей. При этом они прячут вывинченные болты и гайки, так что смотрители ничего не замечают, пока не становится слишком поздно. Напротив, о диких орангутангах мы знаем только то, что они иногда чешут себе палочкой спину и прикрываются веткой с листьями от дождя. Как может вид, проявляющий такой талант в неволе, так ограниченно использовать орудия в естественных условиях? Это несоответствие было устранено в 1999 г., когда стало известно о технологиях, применяемых орангутангами, обитающими на торфяных болотах острова Суматра. Эти орангутанги используют прутики, чтобы добывать мед из пчелиных гнезд, и короткие палочки, чтобы доставать питательные семена неезии, окруженные острыми колючками[110].

Остальные человекообразные обезьяны также превосходно умеют использовать орудия, и я уже ранее приводил данные, опровергающие мнение, что гиббоны не обладают этой способностью[111]. Но сведения о подобном поведении человекообразных обезьян в дикой природе немногочисленны или просто отсутствуют, создавая впечатление, что только шимпанзе — мастера применения орудий. Есть только намеки, например, когда горилла предусмотрительно разряжает ловушку, поставленную браконьерами, для чего нужно хотя бы примитивное представление о механике, или как она пересекает глубокую воду. Когда слоны вырыли новый водопой в болотистом лесу Республики Конго, немецкий приматолог Томас Брюер заметил самку гориллы Ли, пытавшуюся преодолеть его вброд. Она остановилась, когда наполовину погрузилась в воду — человекообразные обезьяны терпеть не могут купаться. Ли вернулась на берег и подобрала длинную ветку, чтобы определить глубину. Нащупывая дно веткой, она зашла далеко в воду, пока ее не заставили вернуться вопли детеныша. Этот пример вскрывает недостаток в определении Бека: несмотря на то, что ветка ничего не изменила ни в окружающем пространстве, ни в собственном положении Ли, она, несомненно, послужила орудием[112].

Шимпанзе считаются самыми разносторонними в применении орудий приматами, не считая нас, но это престижное положение может быть оспорено. Соперником шимпанзе стал не представитель гоминидов, а маленькая обезьяна из Южной Америки. Бурые капуцины в течение многих столетий сопровождали шарманщиков, а в последнее время служат помощниками больных детским церебральным параличом. Эти обезьяны очень ловко действуют руками и особенно любят по чему-нибудь стучать или что-нибудь разбивать. Наблюдая за колонией капуцинов в течение десятилетий, я убедился, что стоит им что-нибудь дать (кусок моркови, огурец), как они немедленно превратят это в кашу, бросая об пол или о стену. На воле обезьяны обрабатывают таким способом устриц, пока моллюск не расслабит свою мышцу и они не смогут открыть раковину. Осенью наши капуцины в Атланте собирали такое количество орехов гикори, упавших с соседних деревьев, что мы целый день слышали непрекращающиеся звуки ударов в своем офисе, примыкавшем к помещению для обезьян. Это был веселый звук, потому что обезьяны пребывали в прекрасном расположении духа, когда занимались подобными вещами. Чтобы вскрыть орехи, некоторые из них использовали твердые предметы (пластиковую игрушку, кусок древесины). Примерно половина капуцинов в одной группе научилась такому способу колоть орехи, в то время как во второй группе эта технология не была изобретена, несмотря на наличие тех же орехов и орудий. Вторая группа, очевидно, добывала меньше ореховых ядер.

Природные задатки капуцинов проявляются и в естественных условиях. Впервые о капуцинах, раскалывающих орехи, сообщил испанский натуралист более пятисот лет назад, а в наше время международный коллектив исследователей обнаружил десятки сообществ обезьян, владеющих этим навыком, в экологическом парке Тиете и других местах в Бразилии[113]. В одном из сообществ капуцины съедали мякоть больших фруктов, а косточки бросали на землю. Через пару дней они возвращались, чтобы собрать эти косточки, которые к тому времени подсыхали и кишели личинками, служившими для обезьян лакомством. Набрав семян в рот, руки и свои (хваткие — да-да) хвосты, капуцины отправлялись искать твердую поверхность, например, на большом камне, а также камень поменьше, чтобы с его помощью раздолбить косточки. Учитывая, что камни, используемые капуцинами и шимпанзе в качестве молотков, примерно одинакового размера, а капуцины — величиной с небольшую кошку, получается, что капуцины справлялись с весом, составлявшим около трети веса их тела! Действуя, без преувеличения, как работники тяжелой промышленности, они поднимали камни высоко над головой, чтобы добиться мощного удара. После того как косточка раскалывалась, обезьянам доставались личинки[114].

Раскалывание капуцинами орехов весьма расстроило приверженцев стройной сложившейся повести о людях и обезьянах. В этой истории мы не единственные существа, в прошлом которых был каменный век: наши ближайшие родичи даже продолжают в нем жить. Такую точку зрения подтверждают раскопки в тропических лесах в Кот-д'Ивуаре, где были обнаружены следы «ударной каменной технологии» (включая скопления камней и остатков расколотых орехов), которой шимпанзе пользовались на протяжении по меньшей мере четырех тысяч лет[115]. С этим открытием вырисовывается сюжет о культуре каменного века, общей для человекообразных обезьян и человека, весьма симпатично связывающей нас с нашими непосредственными родичами.

Вот почему похожее поведение у более отдаленных родственников человека, таких как капуцины — да еще и с хвостом, на котором можно висеть! — было встречено сначала с ворчливым удивлением. Капуцины не укладывались в этот сюжет. Тем не менее чем больше мы узнавали, тем больше общего находили в раскалывании орехов капуцинами в Бразилии и шимпанзе в Западной Африке. Однако капуцины относятся к южноамериканским обезьянам, самостоятельной группе, отколовшейся от отряда приматов 30–40 млн лет назад. С одной стороны, использование орудий может быть результатом конвергентной эволюции, потому что и капуцины, и шимпанзе добывают себе пропитание деятельным собирательством. Они вскрывают и ломают предметы, разбивают скорлупу, чтобы добраться до съедобной мякоти, и вполне возможно, что именно на этом фоне развивались их умственные способности. С другой стороны, так как и те и другие обладают крупным мозгом, бинокулярным зрением и хваткими ловкими руками, трудно отрицать наличие между ними эволюционной связи. Различие между аналогией и гомологией не всегда так очевидно, как нам хотелось бы.

Дополнительно усложняет ситуацию то, что применение орудий капуцинами и шимпанзе может быть проявлением познавательных способностей разного уровня. После многих лет работы с обоими видами у меня сложилось впечатление, что они по-разному занимаются этой деятельностью, и я постараюсь изложить свою точку зрения простыми словами. Шимпанзе, как и все человекообразные обезьяны, обдумывают свои действия. Самыми предусмотрительными, наверное, следует назвать орангутангов, но и шимпанзе, и бонобо, несмотря на свою эмоциональность, также сначала оценивают ситуацию и, прежде чем приступить к действиям, взвешивают возможные последствия. Они часто находят решение в собственной голове, вместо того чтобы испытывать один за другим варианты. Иногда мы видим сочетание обоих подходов, когда человекообразные обезьяны начинают выполнять еще не полностью продуманный план, что не так уж необычно и для нашего собственного вида. Напротив, капуцины действуют по принципу бесконечных проб и ошибок. Эти обезьяны чрезвычайно энергичны, подвижны и ничего не боятся. Они перебирают невероятное количество возможностей, пока не обнаружат способ, приводящий к результату, которому мгновенно обучаются. Они не боятся совершать множество ошибок и редко сдаются. В их поведении очень мало обдумывания и планирования — ими управляет желание действовать. Даже если капуцины приходят к тому же решению, что и человекообразные обезьяны, оно будет найдено совершенно иным путем.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: