Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!

Тайных посланий от монаха, который продал свой «феррари» 3 страница

И в конце я написал: «Пробное испытание системы впрыскивания топлива». После предыдущей записи о рождении сына это событие казалось чересчур и сугубо приземленным, но все равно. Это был мой первый независимый проект, над которым я работал самостоятельно. Джуан попросил меня попробовать придумать новую систему впрыскивания топлива. «Даже не пытайся переделать предыдущие проекты, – сказал он, – ты говорил мне о том, что нужно делать вещи по-другому. Так делай! Начни с наброска. Придумай абсолютно новый проект».

Несколько месяцев я работал над этим проектом. Я забыл про время. Я садился за стол рано утром и с трудом отрывался от него в восемнадцать часов. Выходя из машины вечером, я вдруг останавливался, не понимая, куда я попал. Настолько я был поглощен идеями и переполнен энергией. Утром я вскакивал с кровати, спеша скорее отправиться на работу.

Когда в конце концов я показал свои разработки и схемы Джуану, он сказал задумчиво:

– Хм, существует только один способ проверить, как это будет работать. Давай построим твою систему.

Так мы и сделали. И потом мы ее запустили. В конце концов, встроив ее в машину, мы решили провести испытания. Я не спал всю ночь. Наблюдая за скоростью машины в процессе тестирования, я слышал каждый удар моего сердца.

Четыре воспоминания. Достаточно для одного дня. Я закрыл блокнот и засунул его обратно в карман. Откинувшись на сиденье насколько возможно, я закрыл глаза и попытался уснуть.

В аэропорту «Шарль де Голль» сразу после приземления мой пульс начал ускоряться, как сумасшедший. Очереди на таможне, казалось, не будет конца, да и своего багажа я дожидался целую вечность. Выскочив, наконец, через стеклянные двери аэропорта на улицу, я бросился к первому же такси, как ребенок бежит к ларьку с мороженым. Я любил Париж и очень хотел поскорее прогуляться по его улочкам.

Но добирались мы до города очень медленно. Около шести вечера скоростная трасса оказалась забита машинами. В отличие от времени, проведенного в Стамбуле, прозябание в пробках было для меня делом привычным. Я был окружен людьми, для которых пробки на дорогах тоже стали частью ежедневной рутины: водители смотрели вперед без энтузиазма, отягощенные тысячами мыслей о прошедшем дне – что они успели сделать и что им предстоит завтра. Таким был и я, только на другой стороне земного шара. Вместо этого здесь я был пассажиром, пожирающим глазами пейзаж, такой знакомый и в то же время чужой, со стеной серых пригородных многоэтажек, возвышавшихся вдоль дороги, напоминавших мне о том, что в этом многомиллионном городе я не знаю ни одной живой души.

Джулиан забронировал мне отель на Елисейских Полях, но, когда такси остановилось перед входом, я не захотел выходить. Я чуть было не попросил водителя ехать дальше. Ничто не казалось мне более соблазнительным в тот момент, чем возможность покататься по парижским улицам, пока не сядет солнце и не зажгутся огни Эйфелевой башни, которые видно из любой точки города.

Однако, по словам Джулиана, мне предстояло увидеться с человеком по имени Антуан Гоше, но пока было непонятно, когда именно. Антуан должен был оставить для меня записку на стойке в гостинице, уточнив, где и когда мы сможем встретиться, – и я подумал, мало ли, может быть он уже сейчас ждет меня. В конце концов, Джулиан говорил:

– Антуан – очень интересный человек. Это может быть необычная встреча.

Такси покатило дальше вдоль Елисейских Полей, а я зашел в отель. Холл был переполнен. Десятки людей в деловых костюмах, с бейджиками на груди, выстроились перед стойкой регистрации, а еще больше собиралось в холле небольшими группами. Рядом со стойкой консьержа маленькая девочка плакала, сидя на чемодане. Унылая женщина стояла рядом с ней, пытаясь найти что-то в кошельке. Отовсюду слышались выкрики, смех, разговоры и слезы.

Полагаю, перелет, поездка из аэропорта и шум совсем вымотали меня, поскольку, добравшись наконец до регистрации, я думал уже не о ярких огнях ночного Парижа, а о стуле в кафе и напитке покрепче. Когда портье протянул мне ключ со словами: «Комната 1132», – не выдержал, даже не пытаясь разговаривать на французском:

– Нет, это совершенно невозможно. Не выше пятого этажа.

Портье взглянул на меня вопросительно.

– Я не могу… – начал было я, но остановился. Я не хотел ничего объяснять.

Подлинный «Я»? Ну что ж, вот еще часть подлинного «Меня». Я страдаю клаустрофобией; боюсь небольших замкнутых пространств. И отсюда проблема с лифтами. Немногие знают это обо мне – я делаю вид, что моя любовь к лестницам – дань приверженности здоровому образу жизни. Джуан даже прозвал меня «любитель лестниц», после того как я поднимался на восемнадцатый этаж в офис для приема гостей во время конференции. На самом деле мне было легче предстать вспотевшим и запыхавшимся перед своими коллегами, чем перенести несколько минут паники.

Портье понадобилось время, чтобы найти мне комнату на пятом этаже. Вместе с ключом он передал мне небольшой конверт. Должно быть, это от Антуана, подумал я и положил его в карман. Я оставил багаж посыльному и направился к лестнице.

Оказавшись в номере, я наконец скинул ботинки и, повалившись на кровать, достал конверт. В нем был один листок бумаги с короткой запиской: «Антуан Гоше, хранитель архива. Катакомбы Парижа, 1, avenue du Colonel Henri Rol-Tanguy. Давайте встретимся у меня на работе, s’il vous plait. В среду, в 17:30, после того, как музей закроется».

Определенно Антуан был не особенно разговорчив.

Среда – означало завтра. То есть у меня оставался целый день в Париже. Первой моей реакцией был восторг. Целый день, чтобы бродить по одному из самых фантастических городов мира. Куда же пойти? Нотр-Дам? Маре? Монмартр? Лувр? Но затем другая мысль начала зудеть в голове. Целый день. Я достал из кармана телефон. Уже два дня меня не было на работе, а мне все еще оставалось собрать восемь талисманов. Если продолжать с той же скоростью, сколько еще я буду отсутствовать? Три недели казались реальной, но довольно оптимистичной оценкой – а что, если что-то пойдет не так? Я попытался дышать медленнее, расслабил мышцы. Сейчас я ничего не могу поделать со временем, так зачем же беспокоиться о нем, сказал я себе. Расслабься. Успокойся. Воспользуйся открывшейся тебе возможностью. Я глубоко вздохнул и пошел в ванную, чтобы освежиться.

Прогуливаясь по Елисейским Полям, освещенным лучами заходящего солнца, я чувствовал себя тоскливо. Париж – город, который требует пары. Я смотрел на держащиеся за руки парочки, мужчин и женщин, сидящих рядом за небольшими столиками уличных кафе. Если б Анниша была здесь… Мы бы смогли поговорить о наших отношениях. Что пошло не так, как я обидел ее и чем разочаровал Адама. Черт. Магия Парижа испарилась. Изменю курс. Что было бы, если бы я приехал сюда с Тессой? Так-то лучше. Романтика неизведанного.

Я прогулялся до парка, прежде чем повернуть обратно по широкому проспекту. Вдали виднелся великолепный силуэт Триумфальной арки. Я остановился у крошечного бистро, чтобы поужинать. Я был очень голоден, так что заказал графин красного вина и салат, потом утку и сыры на закуску. Традиционный французский ужин.

Бистро было переполнено людьми. Я пытался прислушаться к разговорам вокруг. Мама и дочка определенно приехали отдохнуть. Чем они займутся завтра? Пойдут по магазинам или отправятся на поезде в Версаль? Какой-то бизнесмен говорил о презентации, которую они собираются провести в конце недели. Парочка обсуждала назойливую соседскую собаку.

Я, не торопясь, доел сыр, оплатил счет и пошел дальше навстречу ночи. Солнце уже село, но город вокруг был полон света. Я дошел до Триумфальной арки и поднялся по трем сотням ступенек на смотровую площадку на крыше. Я не собирался на Эйфелеву башню (из-за лифтов), так что это был для меня лучший шанс взглянуть на город. Наверху я прошелся по кругу смотровой площадки. Эйфелева башня сияла на западе. Огни машин и такси освещали улицы от площади Шарля де Голля. Крошечные фигурки ходили по тротуарам, скрываясь в магазинах и появляясь вновь. Так много людей и так много жизней, все разные, все движутся и меняются. Все ли они проживают свою «подлинную» жизнь? И, если нет, осознают ли они это?

Я все еще не представлял, что же такое моя «подлинная» жизнь, но подозревал, что это не та жизнь, которой я жил. Вряд ли в ней могло быть так много того, о чем я старался даже не думать. Анниша? Мой отец? Джуан? Если бы я жил «подлинной» жизнью, наверно, я чувствовал бы себя более счастливым. Я направился обратно к лестницам. Вниз и вниз по ступенькам, вокруг холодные и молчаливые каменные стены. С каждым поворотом я чувствовал, как энергия уходит. Это был долгий день. Долгие несколько дней. С того момента, как я встретил Джулиана, моя жизнь закрутилась в сплошном урагане. Мой дом, моя работа казались мне сейчас такими далекими. А предстоящие недели маячили впереди, как огромный вопросительный знак. Время отправляться в постель; время забыться сном.

Следующим утром я добрался на метро до района Маре и отыскал крошечное кафе, которое помню со времен прошлой поездки. Заказал сafé au lait и pain au chocolat. Расположившись за небольшим столиком, я достал телефон. Ответил на несколько сообщений, а затем вошел в Интернет и набрал «Катакомбы Парижа». Я и раньше слышал о катакомбах, но никогда в них не бывал. Теперь, прочитав о них, я понял, как это было мудро с моей стороны. Как и все христиане, парижане закапывали умерших на священных землях кладбищ. Проблема, видимо, была в том, что со временем кладбища начали переполняться. Время шло, и число людей, живших вокруг них, росло. К концу семнадцатого века кладбищенская земля была переполнена жертвами чумы, эпидемий, голода и войн. Десятки лет трупы складывали один на другой, и на землях для захоронения кости и разлагающаяся плоть смешивались с грязью. Воздух вокруг кладбищ смердел; растекающаяся грязь загрязняла воду и еду. Разносящие заразу крысы наводнили дома и общественные строения, и дошло до того, что однажды стены в основании одного ресторана рухнули под давлением гниющего содержимого кладбища Невинных. Трупы и кости оказались в кладовых ресторана. Я прочитал, что каменщик, осматривавший место происшествия, подхватил гангрену, только дотронувшись до рухнувшей стены.

Все те годы общественность, должно быть, протестовала, но именно эта рухнувшая стена по соседству с кладбищем Невинных дала толчок решению властей закрыть кладбища и привело к тому, что лейтенант Александр Ленуар изобрел решение проблемы. Пять лет спустя после происшествия представители правительства действовали согласно предложению Ленуара. Было решено перенести тела с городских кладбищ в подземные средневековые каменоломни. Выбрали тоннели, расположенные к югу от городских ворот, и процессией перенесли кости с парижских кладбищ в новый освященный склеп. Не было никакой возможности оставить скелеты целыми, поэтому кости были отсортированы по типу и сложены вдоль стен тоннеля, вместе с отметками с могил, взятыми с кладбищ. В катакомбах, как мне стало известно, хранились останки шести миллионов человек.

Продолжая чтение, я посмотрел несколько фотографий и был рад, что Антуан пригласил меня встретиться уже после закрытия катакомб. Я бы ни за что не согласился отправиться туда на экскурсию. Мало того что пришлось бы проводить время среди груд костей, так еще узкие, темные тоннели… У меня кружилась голова, стоило мне только подумать об этом.

После завтрака я решил побродить по улицам. К полудню солнце стало припекать нещадно. Его яркость и тепло напомнили мне о талисмане «подлинности» – об этой крошечной монетке с солнцем и луной. Предполагалось, что он должен обладать некой восстанавливающей силой. Как именно это работает? Может ли он помочь человеку обрести его подлинное «Я»? И если да, как это может помочь кому-то исцелиться? Я шел, вглядываясь в лица прохожих. Я решил поиграть, отгадывая, кто из встречавшихся мне людей живет своей подлинной жизнью, а кто нет. Молодой высокий мужчина, уткнувшийся носом в путеводитель по Парижу, – нет. Малыш, крепко ухватившийся за мягкую игрушку, – да. Немолодой хмурый официант, стоящий у дверей в небольшое бистро, достающий из кармана сигарету, – нет. Женщина, раскладывающая яркие шарфы на витрине магазина, – да. Еще несколько кварталов я продолжал гадать, а потом призадумался о том, что определяет мой выбор. Я решил, что определенное выражение наполненности во взгляде заставляет меня думать, что они живут «реальной» жизнью, а не по какому-то шаблону, который навязывает им общество. Взгляд, который говорит, что они знают, кто они на самом деле, что для них важно и чему они посвящают отведенное им время. У кого еще был такой взгляд? У мамы и папы. Возможно, это только детское восприятие, но, даже когда они ворчали из-за нашего покосившегося дома или по поводу старого автомобиля, они казались мне невозмутимыми, более того – даже довольными жизнью. Это сводило меня с ума. Я подумал о нескольких своих друзьях и вдруг вспомнил про Джуана. Не того Джуана, которым он был в последние годы, а того человека, которого я встретил, когда впервые перешагнул порог нашей компании.

Должно быть, ему только-только перевалило за сорок, когда мы впервые встретились, но он обладал мудростью и энтузиазмом ученого старца. Во время собеседования он казался отвлеченным, даже безразличным; я удивился, когда он в итоге позвонил мне и предложил работу. Позже я понял, что мне просто довелось застать его погруженным в свои мысли. Вероятно, ему так понравились мои тесты по профпригодности, мой предыдущий опыт работы и мои вводные замечания, что он просто размышлял, работу над какими проектами он мог бы мне доверить. Однако в мой первый рабочий день Джуан казался уже вполне заинтересованным.

– А вот и он, – объявил он, когда я вошел. – Идите все сюда! – обратился он ко всем в лаборатории. – Встречайте нового члена нашей команды – юного, но впечатляющего Джонатана Лондри.

Потом нас всех представили друг другу, провели для меня экскурсию по лаборатории и накормили обедом в местной забегаловке. Джуан велел мне сразу приступать к работе по новому проекту. Я до вечера засиделся у компьютера, ни на секунду не забывая о своем страстном желании преуспеть. Около пяти часов я почувствовал, как мне на плечо легла чья-то рука. Я обернулся и увидел улыбающегося Джуана.

– Кажется, у тебя был довольно насыщенный первый день, – сказал он. – Я останусь разобраться с бумагами, а ты иди домой. Ты и так хорошо поработал.

Не думаю, что я сделал хоть что-то полезное, но уверенность Джуана приободрила меня. Я глубоко вздохнул, сохранил файлы и выключил компьютер.

Так продолжалось всю неделю. Я сидел за компьютером, предельно сосредоточившись на работе, и, как только мои плечи затекали или в висках начинала стучать головная боль, Джуан заходил поинтересоваться, как у меня дела, предложить что-нибудь или даже временами посоветовать мне отправиться передохнуть. Но, несмотря на всю его поддержку, я умудрился напортачить еще в первый месяц работы – глупая ошибка в расчетах, из-за которой наши образцы отклонили. Босс Джуана ворвался в лабораторию, швырнув пачку листов на один из столов.

– Чьих это рук дело? – выпалил он.

Тут же появился Джуан, поднял бумаги и, взглянув на них, сказал:

– Извини, Карл, кажется, мы допустили здесь ошибку. Я прослежу, чтобы исправленные планы были у тебя к концу дня.

Карл не спешил уходить, подозрительно посматривая в мою сторону.

– Это моя ошибка, – сказал Джуан, продвигаясь к двери, явно пытаясь поскорее выпроводить Карла из лаборатории, – но ее легко исправить, мы сейчас же этим займемся!

Как только Карл скрылся в коридоре, Джуан подошел к моему столу:

– Никто не застрахован от ошибок, не стоит их бояться. – И добавил: – Ведь мы учимся на ошибках.

Таким был Джуан, словно в броне. Он вовсе не винил ни меня, ни того человека, который проверял мой отчет перед тем, как отправлять его дальше. Спокойный и философски смотрящий на жизнь. Неизменно оптимистично настроенный. Готовый поддержать каждого, кто с ним работает. Он мог достучаться до лучшего, что было в нас. Я искренне верю в это.

Тогда я даже не догадывался, что спустя восемь лет Джуана не станет, и что в конце останется только его жалкое подобие, вечно спешащее куда-то, тревожное и беспокойное. Его плечи опустятся, лицо осунется, а волосы покроет седина. Я больше не буду с ним работать, и хуже того, даже не буду с ним разговаривать.

За окном показалась Сена, и это прервало мои мысли о Джуане. Я приехал к мосту Нотр-Дам. Перешел мост, побродил по улицам, вышел к собору. Я долго стоял перед его великолепными дверями с фигурами святых и гаргульями на каменных стенах, витражными окнами, сияющими в лучах солнца. Захватывающая работа. Какое великолепное творение! Сделал пару фотографий на телефон, чтобы показать Адаму, когда вернусь домой. Потом вошел внутрь.

Остаток дня я провел, гуляя по городу, добираясь на метро до очередной достопримечательности, исследуя улочки Латинского квартала, и в конце концов, ближе к вечеру устроился отдохнуть в бистро под названием «Les Deux Magots» рядом с бульваром Сен-Жермен. Небо затягивало тучами, но я все равно выбрал столик на улице. Заказал citron presse и откинулся на спинку плетеного стула. Я положил руку на заветный мешочек, который висел у меня под рубашкой, и посматривал на прохожих. Был погожий день, но я чувствовал, как сердце сжимается в груди. Я был предоставлен самому себе – и даже не представлял, насколько это может затянуться. Мне хотелось обратно домой. Провести выходные с Адамом. Поработать вместе с коллегами. И может быть даже, набравшись храбрости, пригласить Тессу на обед. Или на ужин. Это был бы неплохой способ избежать одиночества в пустой квартире. Мысли о ее темных волосах заставили меня улыбнуться.

Я мог бы сидеть так до захода солнца, но мой телефон звякнул, напоминая, что мне пора отправляться в катакомбы. Я расплатился по счету и неохотно направился к метро.

Проехав несколько станций, я вышел на остановке Денфер-Рошеро и поднялся по лестнице. На площади я наткнулся на указатель и сразу же отправился к каменному зданию, которое, как я прочитал, было частью бывших городских ворот Barrière d’Enfer. Небольшая серая каморка, примыкавшая к воротам, оказалась билетной кассой катакомб. Но маленькая дверь была плотно закрыта, и вокруг никого не было.

Я постучал, но никто мне не ответил. Я постучал снова, в этот раз сильнее колотя по темному дереву. Мне показалось, что я услышал шаги с другой стороны, а потом дверь медленно открылась внутрь. Прыщавый юнец лет восемнадцати стоял передо мной.

– Антуан? – неуверенно спросил я.

– Нет, – ответил он по-французски, закатывая глаза. – Антуан работает. Следуйте за мной.

Он повернулся и пошел, а у меня не оставалось иного выбора, кроме как последовать за ним. Он шел быстро, так что мне пришлось поторопиться, чтобы не отставать.

– Куда мы… – начал было я на ломаном французском, но мой проводник только пренебрежительно махнул рукой и повторил:

– Следуйте за мной.

Пройдя еще немного, он скрылся за дверью. Оказавшись на пороге, я с ужасом увидел, что проход ведет к крутой каменной винтовой лестнице, уходящей вниз. Катакомбы. Мы направлялись в тоннели. Мое сердце бешено заколотилось в груди, воротничок рубашки показался слишком тесным, казалось, воздух больше не поступает в легкие. Но, несмотря на поднимающуюся панику, ноги сами понесли меня вниз по узким каменным ступеням, хотя стук метавшегося в груди сердца едва ли не заглушил звуки шагов. Мы спускались все ниже и ниже. Голова кружилась, и от постоянных поворотов начинало тошнить. Я не представлял, как долго мы шли, но к тому моменту, как лестница закончилась, мне показалось, что мы спустились уже на несколько этажей под землю.

Мой молчаливый проводник поспешно шел впереди меня, похоже было, что ему тоже здесь не нравилось. Тоннель был сырым и темным. Кости шести миллионов парижан покоились в этом месте. Скелетов пока видно не было, но меня пугали вовсе не они. А вот тоннель, с его низкими потолками и узкими стенами… Я спешил позади моего проводника, чувствуя, что начинаю дышать быстрее и чаще. На лбу выступили капли пота, хотя самого меня пробирала дрожь. Накатывали волны головокружения, и я с трудом переставлял ноги. Я не был уверен, что смогу продержаться долго, но страх потерять из виду моего проводника заставлял меня двигаться вперед. Нужно было попытаться отвлечься.

И как раз тогда мы прошли мимо небольшой ниши, закрытой оргстеклом. За ограждением виднелся потрепанный деревянный стул и небольшая табличка с текстом, освещенная свечой. В ней говорилось о Второй мировой войне. Я вспомнил еще кое-что, что успел прочитать о катакомбах. Во время войны партизаны прятались в этой извилистой сети тоннелей. Годами жили тут.

Каково им было бороться против господства фашистов? Жили ли они в постоянном страхе и с ощущением нависшей над ними угрозы? Или же их преданность своей цели, справедливости и стремление к свободе наделяли их отвагой? Я подумал, что, наверное, в их душе смешивались все эти чувства. Настоящая отвага может быть только перед лицом страха – если ты ничего не боишься, то как твои поступки можно назвать храбрыми?

Но какова ирония! Задумывались ли они, живя в стесненных условиях, окруженные останками умерших, но верные своим принципам, глядя на кости, о том, что в любом случае все, кого они пытаются спасти, так или иначе окажутся здесь же? Пусть даже им удастся сократить страдания и смерти, будет ли в этом какой-то смысл? Вселяло ли это в них сомнения? Кости в тоннелях принадлежали людям, они прожили свою жизнь и умерли – кто-то со смыслом и значением, кто-то нет. Важно ли это, по большому счету, как они жили?

Мой проводник продолжал петлять по коридорам. Я ускорил шаг, как раз когда мы повернули за угол и наткнулись на кучу костей.

Я остановился. Моя паника прошла. Длинные скошенные стены были облеплены костями – аккуратно уложенные бедренные кости, кости голени. Сложные витиеватые узоры сложены из ключиц и ребер. Прямо передо мной была колонна из оскалившихся черепов. Я подумал о тех, кто прятался в катакомбах. Конечно, важно, как мы проживаем свою жизнь. Партизаны понимали это. Должно быть, они смотрели на эти кости и думали, что ужас этих тоннелей – ничто в сравнении с тем, что совершается над ними, на улицах оккупированных Парижа, Лодзи, Берлина, Амстердама. Все партизаны, где бы они ни жили, должно быть, понимали, что лучше встретиться со страхом лицом к лицу, чем игнорировать его.

Внезапно мой проводник остановился на входе в следующий тоннель, отгороженный от того, по которому мы только что шли, ржавой железной решеткой. Впереди ничего не было видно. Он отодвинул решетку и пошел дальше. Он обернулся, чтобы убедиться, что я не отстаю. Неуверенным шагом я двинулся за ним, от тусклого света во тьму, в которой только что скрылась его спина. Сделав несколько шагов, я вдруг споткнулся. Послышался глухой стук, и я замер как вкопанный. Неожиданно все озарилось ярким светом. Это мой проводник включил фонарик. Лучше бы он этого не делал! Ужасный порядок был нарушен. Кости были повсюду – разбросанные по земле у наших ног, свисающие со стен. Луч фонаря осветил залежи пыли и рваную паутину.

– Ça c’est pour vous, – сказал юноша, сунул мне в руки фонарь и побежал прочь.

– Что?! – попытался выкрикнуть я в ответ.

Но не успел я закончить своего вопроса, как мой проводник огрызнулся:

– Il vous rencontrer ici.

И вот он уже исчез, оставив меня одного, в полусотне футов под землей, единственное живое существо в океане смерти.

Теперь уже ничто не могло меня отвлечь. Все вокруг замерло, но стены тоннеля словно давили на меня со всех сторон. Казалось, потолок начал дрожать, и мне почудилось что он вот-вот рухнет. «Это нереально, – пытался внушить себе я. – Это приступ страха». Но волны паники накатывали на меня, грозя разорвать части. Я хотел опереться на что-нибудь, чтобы собраться с силами, но боялся даже пошевелиться, окруженный всеми этими костями.

Мне показалось, что прошла целая вечность, хотя на самом деле прошло всего несколько секунд, и я услышал шаги.

Из тени вышел невысокий мужчина.

– Это я, Антуан, – сказал он по-французски. И тут я пошатнулся.

– О, боже! – воскликнул Антуан. Он подхватил меня под руку и помог удержаться на ногах. Затем он прошел вперед, мимо груд костей, сваленных у стены, принес два маленьких складных стула и поставил их посреди тоннеля. – Садитесь, пожалуйста.

Ему, похоже, было за пятьдесят. Седые вьющиеся волосы обрамляли бледное морщинистое лицо. Он был в круглых очках и в чем-то, похожем на темный лабораторный халат. Как и у Ахмеда, у него было очень доброе лицо, но в то же время в его поведении было что-то напускное.

– Простите, что вам пришлось дожидаться меня здесь, – извинился Антуан, – у меня работа сегодня вечером – я реставратор. Кости ведь постепенно оседают или просто падают. А иногда их крушат вандалы. Приходится постоянно что-то поправлять.

Мое дыхание постепенно приходило в норму. Хорошо, что мои панические атаки обычно не затягиваются. Словно мое тело не может подпитывать их необходимым количеством энергии. Я вытер лоб и промямлил:

– Ничего страшного.

Антуан кивнул и мягко улыбнулся:

– Я не удивлен, что вам тут не по себе. Большинство людей чувствуют себя нормально, пока кто-то рядом. Но вот оставаться тут один на один со своими мыслями, как это делаю я каждый день, вряд ли кто-то согласится. Но, знаете, делая то, чего мы боимся, мы становимся бесстрашными.

Он пошарил в карманах и вытащил небольшую баночку. Сняв крышку, он предложил мне леденец. Я покачал головой, а он взял один себе.

– Когда я был еще очень молод, я потерял отца, – сказал он. – Все, что я знал о нем, оставалось в прошлом, возможно, поэтому я так заинтересовался историей, архивами. Но воспоминание о нем, лежащем в гробу, преследовало меня годами. Не давало мне покоя. Когда открылась эта вакансия, я подумал: «Ну уж нет, работать с костями, со смертью – это то, чем я меньше всего хотел бы заниматься». Но потом я понял, что именно потому, что я так боюсь смерти, мне стоит согласиться на эту работу. Это освободило меня. – Он обвел руками вокруг и засмеялся. Затем подался вперед и внимательно посмотрел на меня: – Вам лучше?

Я кивнул.

– Ох! – Он словно вспомнил что-то: – Вот, держите! – И он протянул мне небольшой сверток и сложенный лист пергамента, похожий на тот, что Ахмед давал мне в Турции. – А мне нужно возвращаться к работе. Но, думаю, вы не станете возражать против того, чтобы уйти отсюда побыстрее.

Я кивнул и попытался улыбнуться, немного удивившись, что встреча, ради которой я проделал столь долгий путь, оказалась такой короткой. Мы оба встали.

– Думаю, вы сможете выбраться самостоятельно, – сказал Антуан. Он подошел к железной решетке и указал на тускло освещенный тоннель: – Вам туда. Просто идите по тоннелю и не сворачивайте ни в какие ответвления. Я попросил Жана оставить дверь открытой, чтобы вы могли выйти.

Я спрятал сверток и пергамент в карман.

– Спасибо вам, – сказал я. – Спасибо!

Уходя, я услышал, как Антуан крикнул мне:

– Храбрость, Джонатан! Только так можно жить. Помните, это не что-то, что можно почувствовать, это то, что можно продемонстрировать.

Я шел вперед по тоннелям. Симметрия, аккуратность и сложность узоров, в которые были сложены кости, вызвали у меня облегчение в сравнении с тем беспорядком, что царил в тоннеле Антуана. И я уже не так стремился поскорее выбраться из этой тесноты, я бы даже мог задержаться, чтобы оценить искусность работы. Но вместо этого я глубоко вздохнул и напомнил себе, что выход совсем рядом, может, даже за ближайшим поворотом или за следующим. В конце концов я добрался до основания каменной лестницы. Я поднялся наверх так быстро, как только мог, хотя мои ноги еще немного ныли после вчерашнего подъема на Триумфальную арку. И с облегчением вышел на улицу. Свежий вечерний воздух был великолепен. Я сделал несколько жадных вдохов и только после этого направился по тротуару к ближайшей скамейке.

Присев, я достал небольшой сверток, который дал мне Антуан. Снял несколько слоев пожелтевшей оберточной бумаги. Внутри был крошечный металлический череп. Его челюсти были открыты, словно он улыбался мне. Или смеялся. Это заставило меня улыбнуться. Я повертел миниатюрный череп в руках. Антикварная бронза, возможно. Или какой-то сплав железа. Я вынул кожаный мешочек, висящий у меня на шее, и положил в него талисман. Затем я аккуратно развернул пергамент.

«Примите свои страхи» — гласил заголовок. Смешно. Я уже догадался, что талисман должен быть связан со страхами. Я продолжил читать:

Примите свои страхи

То, что более всего сдерживает нас в жизни, – это невидимая стена страха. Она заставляет нас оставаться в зоне комфорта, которая, по правде говоря, самое небезопасное место для жизни. На самом деле рискованней всего – вообще не рисковать. Но каждый раз, делая что-то, чего мы боимся, мы получаем обратно ту энергию, которую отнимал у нас страх, – ведь по ту сторону от наших страхов находится наша сила. С каждым шагом в сторону дискомфорта роста и развития, мы становимся свободнее. Чем больше страхов мы преодолеем, тем больше энергии приобретем. В таком случае мы станем не только бесстрашными, но и сильными и сможем прожить ту жизнь, о которой мечтаем.

Достав блокнот, я положил пергамент внутрь. Повесил мешочек с талисманами на шею и направился в метро.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒