 |
Непроизносимое слово из пяти букв
|
|
|
|
Корр.: Идеологию и пропаганду называют явлениями из других культур. В США их якобы не существует. К той же категории относится «класс». Вы назвали его «непроизносимым словом из пяти букв».
Любопытно, как это работает. Статистика качества жизни, детской смертности, продолжительности жизни и т. д. обычно дается по расам. И всегда оказывается, что у черных по сравнению с белыми ужасные статистические показатели.
Но профессор из университета Джона Хопкинса Висенте Наварро провел интересное исследование. Он изучает здравоохранение и решил повторно проанализировать статистику, разделив факторы расы и класса. Он сравнивал, например, белых и черных рабочих с белыми и черными управленцами. Оказалось, что разница между черными и белыми во многом является классовой разницей. Если посмотреть на бедных белых рабочих и на белых управленцев, то мы увидим, что разрыв между ними колоссальный.
Поскольку исследование имело очевидное отношение к эпидемиологии и здравоохранению, автор предложил его результаты главным медицинским журналам
Америки. Но все они его отвергли. Тогда он отправил его в Великобританию, в ведущий медицинский журнал мира «Лэнсет», который тут же ответил согласием.
Причина совершенно ясна. В США нельзя говорить о классовых различиях. Фактически классовым самосознанием позволено обладать только двум группам. Одна из них — бизнес-сообщество, имеющее буйное классовое самосознание. Его литература полна страха перед массами и их растущей силой, утверждений о необходимости нанести им поражение. Это подобие вульгарного, опрокинутого вверх ногами марксизма.
Вторая такая группа — высокие планирующие сектора правительства. Они толкуют о том же: как тревожны растущие притязания простого человека и обедневших масс, которые своей тягой к улучшению стандартов жизни вредят деловому климату.
|
|
|
Классовое самосознание этих двух групп понятно: такова их работа. Но других, все остальное население, чрезвычайно важно заставить считать, что никаких классов нет. Все мы равны, все мы американцы, живем в гармонии, вместе трудимся, все прекрасно!
Займемся для примера книгой «Мандат на перемены», выпущенной Институтом прогрессивной политики, мозговым центром Клинтона. Эту книгу можно было приобрести на книжных стендах в аэропортах, она принадлежала к пропагандистской литературе, описывавшей программу клинтоновской администрации. В ней есть раздел «предпринимательская экономика» — это про экономику, которая избегнет ловушек правизны и левизны.
В ней ставится крест на старомодных либеральных идеях Просвещения и на матерях, имеющих право кормить своих детей на средства социальных программ. Все это устарело, ничего этого у нас больше не будет. Теперь у нас «предпринимательская экономика», рост капиталовложений и производства. Единственные, кому мы хотим помогать, — работники и фирмы, где они трудятся.
В этой картине мира мы все — работники, трудимся в фирмах. Нам хочется совершенствовать фирмы, в которых мы трудимся, как хотелось бы улучшить наши кухни, обзавестись новыми холодильниками.
В этой истории есть провал: где тут менеджеры, боссы, инвесторы? Их не существует. Есть только работники и фирмы, в которых они заняты. Интерес администрации в том, чтобы мы там и оставались.
Слово «предприниматели» произносится, кажется, всего один раз: так названы люди, помогающие работникам и фирмам, где они трудятся. Слово «прибыли» тоже употреблено, как я помню, один-единственный раз. Даже не знаю, как оно туда попало, ведь это такое же бранное слово, как «класс».
|
|
|
Или «рабочие места». Теперь этим понятием заменяют понятие «прибыль». Когда Дж. Буш-старший отправился с Ли Якоккой и остальными шишками автопромышленности в Японию, лозунгом их поездки было: «Рабочие места, рабочие места!» Вот, значит, зачем они туда полетели...
То, как дороги Бушу рабочие места, отлично известно. Достаточно взглянуть, что произошло за годы его президентства: количество полностью и частично безработных официально достигло 17 миллионов, то есть выросло за четыре года его президентства на восемь миллионов.
Он старался создавать условия для экспорта рабочих мест за моря, упорно содействовал ослаблению профсоюзов и снижению зарплат. Что же он и его пресса имеют в виду, когда кричат про рабочие места? Очевидно, что это надо перевести как «прибыли, прибыли!». Они настойчиво ищут способы дальнейшего роста прибылей.
Замысел состоит в том, чтобы создать у населения ощущение одной большой счастливой семьи. Мы — Америка, у нас свой национальный интерес, мы трудимся сообща. Вот мы, такие чудесные работники, вот фирмы, в которых мы трудимся, а вот правительство, пекущееся о нас. Это мы их подбираем, они — наши слуги.
Вот, собственно, и весь мир — никаких других конфликтов, никаких других категорий людей, никаких других составных частей системы. И уж конечно никаких классов, разве что вам посчастливилось оказаться в правящем классе — в этом случае вы свое счастье и так отлично сознаете.
Корр.: Получается, что такая экзотика, как классовое угнетение и классовая война, существует только в каких-то малопонятных книгах и у Маркса?
А еще в деловой прессе, в деловой литературе — там постоянно об этом пишут. Там это вызывает беспокойство, отсюда и интерес.
Корр.: Вы пользуетесь словом «элита». Политэконом и историк экономики Самир Амин говорит, что эти люди недостойны такого громкого эпитета, и предпочитает «правящий класс», хотя и это слишком напыщенно.
Единственное, почему я не употребляю слово «класс», — девальвация терминологии в политическом дискурсе, усложняющая поиск верных слов. Это тоже часть их стратегии — сделать разговор невозможным. К тому же у «класса» немало ассоциаций. Стоит вам произнести слово «класс», как вокруг вас образуется мертвая зона. Люди думают: «Опять марксистские бредни!»
|
|
|
И еще: претендуете на серьезный классовый анализ — осторожно пользуйтесь словосочетанием «правящий класс». Принадлежат ли к нему гарвардские профессора? А редакторы «Нью-Йорк таймс»? Бюрократы из Госдепа? Люди разделены на множество категорий. Поэтому правильнее пользоваться такими туманными выражениями, как «истеблишмент», «элита», «люди в доминирующих секторах».
Но я согласен, что невозможно не видеть факта резких различий во власти, коренящихся в экономической системе. Если хотите, можно говорить о «хозяевах». Это слово из лексикона Адама Смита сейчас в моде. Элита и есть хозяева, следующие правилу, которое Смит назвал их «подлой максимой»: все для самих себя и ничего для всех остальных.
Корр .: Получается, что класс выходит за пределы расы.
Так и есть. Например, США могли бы стать обществом, не учитывающим цвета кожи. Это возможно. Не думаю, что это произойдет, но такая возможность существует, и вряд ли это изменило бы нашу политэкономию. Так же и женщины иногда пробивают «стеклянный потолок», что совершенно не меняет политэкономию.
Это одна из причин того, что бизнес не прочь поддержать усилия по преодолению расизма и сексизма. Это для них не так важно. Пускай белый мужчина утратит некоторую часть своих привилегий как управленец — это допустимо, пока остаются нетронутыми базовые институты власти и доминирования.
Корр .: А женщинам можно недоплачивать.
Или платить им столько же. Вот в Англии недавно завершились десять приятных лет во главе с «железной леди». Это было даже похуже рейганизма.
Корр.: В тени либеральных демократий — там, где есть эта пирамида контроля и доминирования, — обязательно присутствует классовое, расовое, гендерное угнетение, процветает принуждение, насилие.
Это следствие концентрации объективной власти. Она принимает разные формы: патриархата, расового превосходства. А главное, собственности.
Если задуматься, как вообще функционирует общество, то получается, что правы были отцы-основатели. Джон Джей говорил: «Страной должны править те, кто ей владеет». Владельцы склонны следовать подлой максиме Адама Смита. Это сердцевина всего. При всех переменах это останется неизменным.
С другой стороны, другие формы угнетения надо преодолевать. В человеческой жизни расизм и сексизм могут быть гораздо хуже классового угнетения. Когда на Юге линчевали людей, это было хуже, чем низкая оплата труда. Поэтому когда мы говорим о корнях угнетательской системы, термина «страдание» оказывается недостаточно. Страдание — независимое измерение, от которого мы стремимся уйти.
|
|
|
