 |
6.5. Пётр I в Гражданской войне
|
|
|
|
После крушения империи. 2 (15) марта 1917 г. Николай II подписал отречение от престола за себя и сына в пользу младшего брата Михаила. 4 марта от престола отрёкся Михаил – 300‑ летнее царствование Романовых кончилось. Через полгода либеральная интеллигенция и буржуазия лишились власти в результате переворота, устроенного большевиками – ещё недавно небольшой группы партийных фанатиков, стремительно выросших в крупную партию, сумевшую повести за собой матросов Кронштадта, солдат и рабочих Петрограда и Москвы. Дважды за полгода Россию перетряхнули: распались власть и порядок, стало трудно с едой и страшно жить.
«День Петра» Алексея Толстого. Среди творческой интеллигенции очень многим происходившие в стране перемены не нравились, вплоть до полного неприятия. К их числу принадлежал Алексей Толстой. Желая найти ответ на настоящее, он обратился к истории и весной 1917 г. написал рассказ «День Петра», опубликованный в 1918 г. в альманахе «Скрижаль». Позже Толстой говорил, что написал рассказ под влиянием Мережковского. Слова эти – отговорка человека, отказавшегося от прежних взглядов, ведь к середине 20‑ х годов Толстой признал большевиков и пересмотрел отношение к Петру. Двойственность Петра, столь важная для Мережковского, в рассказе едва заметна. У Петра Толстого преобладает зверское начало; лишь при последнем допросе раскольника в нём проглянуло что‑ то человеческое. На самом деле, рассказ не о Петре, а о бессмысленности попыток петровскими методами цивилизовать Россию. Бесполезности, при всей страшной воле Петра:
«И пусть топор царя прорубал окно в самых костях и мясе народном, пусть гибли в великом сквозняке смирные мужики, не знавшие даже – зачем и кому нужна их жизнь; пусть треснула сверху донизу вся непробудность, – окно все же было прорублено… Но всё же случилось не то, чего хотел гордый Пётр; Россия не вошла, нарядная и сильная, на пир великих держав. А подтянутая им за волосы, окровавленная и обезумевшая от ужаса и отчаяния, предстала новым родственникам в жалком и неравном виде – рабою».
|
|
|
Пильняк о Петре. О Петре писал принявший революцию Борис Пильняк. В 1919 г. он закончил рассказ «Его величество Kneeb Piter Komandor», впервые опубликованный в сборнике «Быльё» (1920). В рассказе Пильняк дал уничтожающий портрет Петра, равного которому не было в русской литературе:
«Человек со способностями гениальными. Человек ненормальный, всегда пьяный, сифилит, неврастеник, страдавший психастеническими припадками тоски и буйства, своими руками задушивший сына. Монарх, никогда, ни в чем не умевший сокращать себя – не понимавший, что должно владеть собой, деспот. Человек, абсолютно не имевший чувства ответственности, презиравший всё, до конца жизни не понявший ни исторической логики, ни физиологии народной жизни. Маньяк. Трус. Испуганный детством, возненавидел старину, принял слепо новое, жил с иностранцами, съехавшимися на легкую поживу…. обычаи голландского матроса почитал идеалом. Человек, до конца дней оставшийся ребенком… и игравший всю жизнь: в войну, в корабли, в парады, в соборы, иллюминации, в Европу».
Пильняк ненавидит Петра за растоптанную Русь, за навязывание чуждого народу западного стиля жизни. Эти же настроения заметны в повести «Санкт‑ Питер‑ Бурх» (1922) и в романе «Голый год» (1922). В «Голом годе» – одном из лучших романов о революционной России, тема Петра затронута в рассуждениях князя Глеба Ордынина. По мнению князя Глеба (и автора) революция порывает с Западом и возвращает страну на прерванный Петром путь русской цивилизации:
|
|
|
«Европейская культура – путь в тупик. Русская государственность два последних века, от Петра, хотела принять эту культуру… И революция противопоставила Россию Европе… Сейчас же после первых дней революции Россия бытом, нравом, городами – пошла в семнадцатый век. На рубеже семнадцатого века… была русская народная живопись, архитектура, музыка… Пришёл Петр… и исчезло подлинное народное творчество – в России не было радости, а теперь она есть… Интеллигенция русская не пошла за Октябрем. И не могла пойти. С Петра повисла над Россией Европа, а внизу, под конем на дыбах, [271] жил наш народ как тысячу лет… а интеллигенция – верные дети Петра».
Пётр у Цветаевой. Крайности смыкаются. Ненависть к Петру певицы белого лебединого стана Марины Цветаевой не уступала по силе ненависти певца революции Пильняка. В 1920 г. Цветаева пишет стихотворение «Петру». Там есть такие строфы:
Не на своих сынов работал –
Бесам на торжество! –
Царь‑ Плотник, не стирая пота
С обличья своего.
Не ты б – всё по сугробам санки
Тащил бы мужичок.
Не гнил бы там на полустанке
Последний твой внучок…[272]
Ты под котел кипящий этот
Сам подложил углей!
Родоначальник – ты – Советов,
Ревнитель Ассамблей!
Родоначальник – ты – развалин,
Тобой – скиты горят,
Твоею же рукой провален
Твой баснословный град…
Соль высолил, измылил мыльце –
Ты, Государь‑ кустарь!
Державного однофамильца
Кровь на тебе, бунтарь!..
Волошин о Петре. Казалось, все русские писатели и поэты отринули и прокляли Петра. Не мягче Цветаевой писал о Петре Максимилиан Волошин в поэме «Россия» (1924):
Стрелец в Москве у плахи говорит:
«Посторонись‑ ка, царь, мое здесь место».
Народ уж знает свычаи царей
И свой удел в строительстве империй.
Кровавый пар столбом стоит над Русью,
Топор Петра российский ломит бор
И вдаль ведёт проспекты страшных просек…
Пётр у Есенина. В поэме Сергея Есенина «Песнь о великом походе» (1924) важное место занимает Пётр. Поэма написана в частушечном стиле и предназначена для широких масс трудящихся, поэму не оценивших. В серии лубочных зарисовок поэт воспевает победу народа в гражданской войне. В первых картинках лубка рассказывается о царствовании Петра. В отличие от многих интеллигентов тех лет, Есенин Петра уважал, а если осуждал, то с классовых позиций. Симпатий к защитникам старой Руси поэт не испытывал. Поэму он начинает с крамольных речей «непутёвого» дьяка:
|
|
|
Уж и как у нас, ребята,
Стал быть, царь дурак.
Царь дурак‑ батрак
Сопли жмет в кулак,
Строит Питер‑ град
На немецкий лад.
…
Бреет он князьям
Брады, усие, –
Как не плакаться
Тут над Русию? …
Дьяка хватает молодой стрелец и доставляет в Петербург пред государевы очи. Узнав, что дьяк позорил его в кабаке, Пётр разгневался:
«Ну, – сказал тут Петр, –
Вылезай кось, вошь! »
Космы дьяковы
Поднялись, как рожь.
У Петра с плеча
Сорвался кулак…
И навек задрал
Лапти кверху дьяк.
В следующей зарисовке поэт рассказывает о кручине Петра – боязни за будущее страны и его города. Он посылает Лефорта в Амстердам передать всем от Петра поклон и сказать, что «в страшной доле он за родную Русь»:
«Помирать боюсь,
Да и жить не рад:
Кто ж теперь блюсти
Будет Питер‑ град? ».
Царю снится встающий средь местных болот и туманов погибший трудовой народ. Мертвецы грозят сквитаться с ним после смерти:
«Потому что ты
Был собачий сын.
Поблажал ты знать
Со министрами.
На крови для них
Город выстроил».
Пётр умирает. Умер последний умный царь; теперь гибель царизма неотвратима:
Но с того вот дня
Да на двести лет
Дуракам‑ царям
Прямо счёту нет.
Последующие зарисовки поэмы посвящены гражданской войне. Война заканчивается победой трудового народа; победители празднуют победу в граде Петра; ночами здесь бродит его тень – «грозно хмурится» (по другой версии – «и дивуется»):
Бродит тень Петра,
Грозно хмурится
На кумачный цвет
В наших улицах.
Если умерить классовый задор поэта ещё полного эмоций гражданской войны, то поэма, слабая для Есенина, выглядит как пролог сталинской мифологии о Петре.
|
|
|
