 |
Волшебник изумрудного города
|
|
|
|
Когда-то существовало правило, по которому подданные могли видеть своего правителя только в дни торжеств. А когда облаченный в дорогие одежды и окруженный свитой, он выходил к народу, его появление должно было лишь подчеркивать величие власти. При этом, каким бы правитель ни был, все делалось, чтобы карлик казался великаном, урод – красавцем, глупец – мудрецом. И писать о нем могли лишь придворные поэты. А кто дерзал делать это сам, должен был слагать только гимны, в противном случае он рисковал головой.
Одним из наших недавних духовных властителей, чей авторитет казался недосягаем, а сам его носитель – безгрешен, был А.И.Солженицын. И чем больше его преследовали, чем больше запрещали его книги, чем меньше мы о нем знали, тем более легендарной фигурой он нам казался. Какими только комплиментами его ни награждали: великий гуманист, гений, голос миллионов. Наследник великих традиций, первопроходец, праведник, пророк, рыцарь, самовидец, светоносец, совесть нации, титан, учитель свободы, и так далее, и так далее.
Известность рождает интерес, интерес – спрос, спрос – публикации. Так уже в 70-е годы появляются первые биографии писателя. Одной из них, едва ли не самой первой, стала книга Давида Бурга и Джорджа Фейфера (1). И сразу же А.И.Солженицын разразился гневом: «Считаю беззастенчивым и безнравственным – писал он, - составлять биографию писателя при его жизни, но без его согласия. Такие действия ничем не отличаются от сыска, полицейского или частного» (2).
Согласиться с Александром Исаевичем в данном вопросе – значит признать, что при жизни писателя могут публиковаться только панегирики. Ведь даже отьявленный подлец и циник не позволит, чтобы о нем писали плохое.
|
|
|
Между тем, как только человек напечатал свое первое произведение, он вынес на общественный суд не только свое творчество, но и себя как личность со всеми ее достоинствами и недостатками. А суд может быть объективным только тогда, когда ни от кого не зависит. Он должен руководствоваться лишь действующими законами, устанавливающими границы допустимого вторжения в личную жизнь человека, в его профессиональную и общественную деятельность, а также моральными нормами, зависящими от степени открытости общества.
Поэтому Д.Бурга и Д.Фейфера можно было бы упрекнуть не за то, что они взялись за перо без разрешения героя своей книги, а за то, что нарушили существующие юридические и моральные нормы, допустили сознательное искажение фактов из биографии писателя. Ничего существенного на этот счет А.И.Солженицын не назвал. Если же какие-то факты из его биографии, нашедшие отражение в этой книге, ему не понравились, то ответственность за них лежит не на том, кто их описал.
Почему же А.И.Солженицына так встревожила эта публикация? Видимо потому, что возникла угроза существованию мифа о нем.
Тогда в 1970-е годы рассказывали анекдот: наш далекий потомок открывает энциклопедию и читает: «Брежнев – мелкий политик, живший в эпоху Сахарова и Солженицына». С тех пор прошло всего лишь четверть века. За это время произведения писателя стали известны не только за границей, но и у нас, появились первые воспоминания о нем, а затем документальные публикациии, и произошло то, что, на мой взгляд, удачно выразил В.Н.Войнович. «Я, - пишет он о А.И.Солженицыне, - смотрел на него задравши голову и прижмуриваясь, чтобы не ослепнуть. Но вот он стал снижаться кругами и вопреки законам оптики становился не больше, а меньше» (3).
Следует отметить, что некоторые современники А.И.Солженицына сразу достаточно скромно оценивали его литературный талант. Так, в 1962 г. Н.Грибачев написал стихотворенение «Метеорит», в котором говорилось:
|
|
|
«Отнюдь не многотонной глыбой
Но на сто верст
Раскинув хвост,
Он из глубин вселенских прибыл
Затмил на миг
Сиянье звезд.
Ударил светом в телескопы,
Явил
Стремительность и пыл.
И по газетам
Всей Европы
Почтительно отмечен был.
Когда ж
Без предисловий вычурных
Вкатилось утро на порог.
Он стал обычной
И привычной
Пыльцой в пыли земных дорог.
Лишь астроном в таблицах сводных,
Спеша к семье под выходной,
Его среди других подобных
Отметил строчкою одной» (4)
Я не поклонник Н.Грибачева, однако в данном случае он во многом оказался прав.
Но даже тем, кто с самого начала скромно оценивал литературные способности А.И.Солженицына, его личность казалась безупречной: «Личность С. выше и сильнее его литературного таланта, в целом подражательного, натужного, исчерпывающегося содержанием и сегодняшним», - писал, например, поэт Давид Самойлов (5).
Но дело не только в том, что А.И.Солженицын оказался не настолько велик, как представлялось до этого. Неожиданно стало открываться, что он совсем не тот, каким его все считали и за кого долгое время он выдавал себя сам. И тогда из толпы его почитателей раздались первые «детские» голоса: «А король-то гол» (6). Одним из таких «мальчиков» был писатель В.Н.Войнович, опубликовавший в 1986 г. сатирический роман «Москва. 2042 год», в герое которого писателе Карновалове современники без труда узнали Великого писателя земли русской (7). А затем в 2002 г. Н.В.Войнович издал книгу «Портрет на фоне мифа», в которой все вещи были названы своими именами (8).
Наше знакомство с жизнью «великого писателя» свидетельствует, что расхождение между его образом и действительностью еще более поразительно, чем показал В.Н.Войнович.
«Подайте милостыню ей»
Читатели «Архипелага», наверное, знают фотографию А.И.Солженицына в одежде зэка с номерами на шапке, куртке и брюках: сутулая фигура, голова, вобранная в плечи, угрюмое лицо (фото). Известна и другое его фотографическое изображение в подобной же одежде с разведенными в сторону руками: он в лагере, во время обыска (фото).
Когда я впервые увидел эти снимки, был поражен: неужели в каторжных лагерях не только фотографировали заключенных, но и выдавали им фотографии при освобождении?
|
|
|
Оказывается, снимки были сделаны позднее, уже в ссылке. А.И. Солженицын просто позировал перед объективом (1).
И тогда я стал перебирать другие его фотографии: вот, он с автоматом на груди рядом с командиром артиллерийского дивизиона Е.Ф.Пшеченко: и не понятно, кто командир, кто подчиненный и откуда у командира батареи звуковой разведки автомат? (фото). Вот, он в погонах старшего лейтенанта с орденом Красной звезды задумался над рукописью (фото). Другой снимок – он за столом в майке снова над рукописью и снова в глубом раздумье (фото). А вот он обнимает Наталью Алексеевну и весь его взгляд излучает любовь (фото). Перед нами роман-газета с повестью “Один день Ивана Денисовича”, на обложке изображение А.И.Солженицына (фото). Комментируя его, он пишет: “… то, что мне нужно было, выражение замученное и печальное, мы изобразили” (2). Прошло три года и когда последовал провал части его литературного архива, несмотря на возникшую угрозу, Александр Исаевич снова оказался перед обьективом, чтобы запечатлеть для потомков охватившую его тогда тревогу (фото).
Он играл и позировал не только перед фотообъективом и телекамерами. Открываем его воспоминания и читаем: «Моя жизнь в Рязани идет во всем… по-старому (в лагерной телогрейке иду с утра колоть дрова…)» (3). Можно было бы допустить, что Александр Исаевич привез из Казахстана «лагерную телогрейку» и сохранил её как реликвию. Но присмотритесь к его фотографии 1954 г. (фото). Неужели этот интеллигентный мужчина в выглаженной рубашке, с галстуком и в шляпе летом 1956 г. через полстраны вез изношенную «лагерную телогрейку» потому, что не желал ее выбрасывать и собирался носить дальше?
Можно было бы допустить, что перед нами авторская фантазия, если бы не воспоминания Г.П.Вишневской. Описывая, как осенью 1969 г., А.И.Солженицын поселился у них на даче, она отмечает: «…в шесть часов утра приехал Александр Исаевич, оставил свои вещи, а сам уехал в Москву поездом…Заходим в дом, и я хозяйским глазом вижу, что ничего не изменилось, никакого нового имущества нет. Лишь на кровати в спальне узел какой-то лежит…Что же за узел такой? Оказывается, это старый черный ватник, стеганый, как лагерный, до дыр заношенный. Им обернута тощая подушка в залатанной наволочке, причем видно, что заплаты поставлены мужской рукой, так же, как и на ватнике, такими же большими стежками…Все это аккуратно связано веревочкой, и на ней висит аллюминевый мятый чайник. Вот это да. Будто бы человек из концентрационного лагеря только что явился и опять туда же собирается. У меня внутри точно ножом полоснуло» (4).
|
|
|
Неужели Александр Исаевич собирался ходить в «до дыр заношенном ватнике» в Жуковке, в элитном, закрытом для обычных людей поселке, в котором жили правительственные чиновники и представители высшего слоя столичной интеллигенции?
А в том, что Александр Исаевич был способен на это, мы можем убедиться, читая его воспоминания. В декабре 1962 г. он, простой рязанский учитель, начинающий автор, по вызову Цека на обкомовской машине едет в Москву на встречу руководителей партии и правительства с деятелями культуры: ”…Я, - пишет Александр Исаевич, - нарочно поехал в своем школьном костюме, купленном в “Рабочей одежде”. В чиненных-перечиненных ботинках с латками из красной кожи по черной, и сильно нестриженный…Таким зачуханным провинциалом я привезен был во мраморно-шёлковый Дворец Встреч…В раздевалке ливрейные молодцы приняли мое тертое унылое длинное провинциальное пальто” (5)
Видимо, “в чиненных-перечиненных ботинках с латками” он появляся и в других местах, свидетельством чего может служить разговор Натальи Алексеевны с К.И.Чуковским 19 июля 1966 г. Передавая ее слова о своем муже Корней Иванович записал: “Говорю ему: тебе нужны ботинки. А он: еще не прошло десяти лет, как я купил эти” (6).
Подобным же образом Александр Исаевич любил показаться и на рязанских улицах. “Когда Солженицын приезжал в Рязань из Давыдова, - вспоминала А.М.Гарасева, - у него был вид старого колхозника из глухой деревни: куртка-стеганка (видимо, обыкновенный ватник, который называли фуфайкой или телогрейкой -А.О.), шапка с ушами, и весь он выглядел каким-то усталым и измученным” (7).
В таком виде застал его бывший генерал П.Г.Григоренко, побывавший у него зимой 1968-1969 гг. в Давыдове: на плачах “фуфайка”, на ногах “огромные зэковские бахилы” (8). Весьма скромным был и ужин: “по кусочку свиного сала, черный хлеб, луковица, перловая каша-концентрат”, “флакон из-под духов, в нем на 1/3 спирт”, завтрак: “картофель”, “снова по кусочку сала, луковица, соль, растительнео масло”, “снова накапали в рюмки спирта” (9).
|
|
|
Образ неприхотливого, бедствующего писателя А.И.Солженицын начал внедрять в сознание окружающих, как только стал выходить в люди. Рассказывая о своем первом появлении в редакции “Нового мира”, он пишет: “Распрашивали о моей жизни, прошлой и настоящей, и все смущенно смолкли, когда я бодро ответил, что зарабатываю преподаванием шестьдесят рублей в месяц, и мне этого хватает” (10). В те годы за 60 руб. в месяц один человек прожить мог, но очень скромно. Чтобы это было понятнее, приведу следующий факт. Тогда в высших учебных заведениях студент получал стипендию только в том случае, если доход семьи составлял менее 100 руб. в месяц на человека.
Можно представить как смотрели на Александра Исаевича сотрудники редакции «Нового мира». «Все были в восторге от того, – вспоминает В.Н.Войнович, – как он пишет, как держится и что говорит. Говорит, например, что писатель должен жить скромно, одеваться просто, ездить в общем вагоне и покупать яйца обыкновенные по девяносто копеек, а не диетические по рублю тридцать» (11).
Эти обыкновенные яйца по девяность копеек нашли отражение и в
воспоминаниях самого А.И.Солженицына. Рассказывая, как однажды в 1967 г. он возвращался из Москвы в Борзовку, Александр Исаевич пишет: «Это было 8 июня, на Киевском вокзале, за несколько минут до отхода электрички на Наро-Фоминск, с продуктовыми сумками в двух руках, шестью десятками дешевых яиц» (12). Видимо, этот эпизод нашел отражение в дневнике А.И. Кондратовича. 16 июня 1967 г. после одной из встреч с А.И. Солженицыным он записал: «…живет стестенно. Уезжал в прошлый раз в Рязань. «Шесть десятков яиц увез» – сказал мне. «А разве в Рязани нет их?» – «По девяносто копеек нет. Есть по рублю сорок. А на шесть десятков разница уже почти целый проездной билет» (13). Подсчитать разницу нетрудно. Три рубля.
Мотив о бедственом положении, в котором долгое время находился писатель, звучит во многих воспоминаниях о нем. Так, в 1967 г. беседе с Н.Бианки А.Т.Твардовский заявил: «У него за душой ведь нет ни копейки» (14). «Денег у них не было, - вторила ему А.М.Гарасева, - они с женой копили их всю зиму на отпуск, а потом летом отправлялись по добытым адресам бывших лагерников» (15). «… денег у Солженицына нет. Это ясно», - читаем мы в дневнике А.И.Кондратовича (16).
Наслушавшись рассказов Александра Исаевич, даже Г.П.Вишневская, которую очень трудно провести, с удивлением и восхищением пишет: «…жил Александр Исаевич на один рубль в день – так распределил он на много лет свой довольно большой гонорар за Ивана Денисовича» (17).
Но оказывается, если верить писателю, в его жизни бывали дни, когда он не мог наскрести на хлеб даже рубля. Выступая 20 марта 1976 г. в Мадриде, он с возмущением заявил: «Коммунистическая печать очень любит спекулировать на том, что вот Солженицын поехал на Запад и стал миллионером. Когда я в Советском Союзе голодал, они не писали об этом» (18)
Г.П.Вишневская уверена, что до получения Нобелевской премии, Александр Исаевич жил только за счет гонораров от «Ивана Денисовича», но 30 марта 1972 г. в интервью «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», А.И.Солженицын назвал нам еще один источник своих доходов: «…После гонораров за «Ивана Денисовича» у меня не было существенных заработков, только еще деньги, оставленные мне покойным К.И.Чуковским, теперь и они подходят к концу. На первые я жил шесть лет, на вторые – три года» (19).
Откровения нобелевского лауреата настолько потрясли его поклоников, что один из них, американский писатель Альберт Мальц, направил в редакцию «Нью-Йорк таймс» письмо, в котором заявил о своей готовности помочь деньгами бедствующему собрату по перу.
Узнав об этом, Александр Исаевич был растроган. Поблагодарив А.Мальца за предложеннную помощь, он заявил, что «хотя и очень смущен» таким предложением, но «готов принять деньги», правда, как уважающий себя человек только с возвратом, т.е. «в долг» (20)
Однако если А.И.Солженицын на протяжении многих лет еле-еле сводил концы с концами, если он носил ботинки по десять лет и вынужден был появляться на рязанских улицах в сапогах и фуфайке, если иногда он жил даже в проголодь, то как ему удалось приобрести дачу за 2600 рублй (21), одну автомашину не менее чем за 3000 (1963) (22), вторую за 7500 тыс. валютных рублей (1971) (23), третью за столько же (1972) (24)? А благоустройство новой квартиры? А ремонт дачи? А ежегодные комфортабельные поездки (и ведь останавливался не где-нибудь, а в таких, например, столичных гостиницах как «Будапешт» и «Москва»)? Да если посмотреть на фотографии, обнаруживается, что Александр Исаевич и Наталья Алексевна не ходили годами в одной и той же одежде.
Более того, как мы знаем, с 1 мая 1969 г. Наталья Алексеевна, оклад которой составлял 320 руб., вообще оставила работу. Причем, что следует подчеркнуть, почти за полгода до смерти К.И.Чуковского. В результате к весне 1972 г. Н.А.Решетовская пожертвовала примерно 11520 руб. Такое можно было позволить лишь при условии компенсации не меньшей суммы из другого источника. А ведь не следует забывать, что с конца 1969 – начала 1970 г., т.е. до получения Нобелевской премии, «нищенствующий» писатель стал содержать за границей собственного адвоката.
К сожалению, у нас пока нет возможности получить полное и точное представление о бюджете семьи А.И.Солженицына до его отьезда за границу. Но некоторые расчеты сделать все-таки можно. Как доцент Наталья Алексеевна Решетовская получала 320 рублей в месяц, пенсия ее матери составляла 50 рублей, около 80 рублей приходилось на пенсию двух ее тетушек: Марии Николаевны и Нины Николаевны (25). Итого 450 рублей. Делим на пять членов семьи, получаем 90 рублей. Таким образом, даже если бы Александр Исаевич вообще не работал, у него была возможность жить не на один рубль, как он сумел уверить знаменитую певицу, а на три рубля в день.
Между тем у него были и гонорары.
Рассказывая о публикации «Одного дня Ивана Денисовича», А.И.Солженицын пишет: «Властно и радостно распорядился Твардовский тут же заключить со мной договор по высшей принятой у них ставке» (26). К сожалению, он не назвал конкретных цифр, но мы можем найти их в воспоминаниях Н.А.Решетовской. По ее свидетельству, гонорар за «Один день» был начислен из расчета 300 руб. за авторский лист (27). А поскольку обьем повести примерно 6 авторских листов, полученный за ее публикацию на страницах Нового мира гонорар составлял не менее 1800 руб. Если допустить, что таким же образом был оплачен его труд и в дальнешйем, то вырисовывается следующая картина: издание «Одного дня» в роман-газете и отдельной книгой – 3600 рублей, четыре других рассказа (общий обьем 7,5 а.л.) - 2250 руб. Итого - 7650 руб.
С 1962 по 1974 г. ничего больше опубликовать в Советском Союзе А.И.Солженицыну не удалось. Однако мы знаем, что кроме гонораров за опубликованные произведения, ему выплачивались гонорары за произведения, которые напечатаны не были. Так, за роман «В круге первом» он получил аванс не менее 2700 (28), за повесть «Раковый корпус» - три аванса в сумме 6000 руб. (29), аванс за отвергнутый киносценарий «Тунеядец» - 1500 руб. (30). К этому нужно добавить авансы за непоставленные пьесы «Свеча на ветру» и «Олень и шалашовка» (не менее 2000) (31). Получается, еще 12200 руб.
Не следует также забывать, что Союз писателей СССР содействовал переводу «Одного дня Ивана Денисовича» и некоторых других его произведений на иностранные языки, в связи с чем, как мы знаем, у А.И.Солженицына уже в 1963 г. появился валютный счет во Внешторгбанке. Даже если взять по минимуму (1800 рублей за одно издание) и принять во внимание, что его повесть и рассказы официально, т.е. через «Международную книгу», только до 1970 г. выдержала не менее 23 изданий за рубежом, мы получим более 41 тыс. руб. (32).
Поэтому можно утверждать, что с ноября 1962 по март 1972 г. бедствующий писатель совершенно официально получил гонораров на сумму, как минимум, 60 тыс. руб, что не менее 6000 руб. в год или же более 500 руб. в месяц. 500 и 450 рублей – это 950 рублей, 180 руб. в месяц или же 6 рублей в день на одного человека.
Но и это не все. Мы не учли ту часть наследства, которую Александр Исаевич получил после смерти К.И.Чуковского. Остаются неизвестными те гонорары, которые потекли с конца 1960-х годов на его заграничный счет за роман «В круге первом» и повесть «Раковый корпус»*. По свидетельству О.Карлайл, издательство Харпер энд Роу готово было выплатить писателю за роман только в виде аванса более 60 тыс. долларов (33).
Наконец, осенью 1970 г. Александр Исаевич стал нобелевским лауреатом и уже 27 ноября 1970 г. предложил своему адвокату Ф.Хеебу перевести “часть денег от Нобелевской премии” на его счет “в шведский или швейцарский банк” и выразил надежду, что “в конце декабря или начале января“ эти деньги будут в распоряжении Ф. Хееба. В связи с этим он писал: “…я прошу Вас мне лично перевести через Внешторгбанк 3000 долларов“ (34). В декабре 1970 г. затребованная сумма находилась на личном счете Александра Исаевича (35).
26 августа 1973 г. Ю.В.Андропов докладывал в ЦК КПСС: “ За последние два года (т.е. с лета 1971 г. – А.О.) Солженицыным из иностранных банков получен 23301 инвалютный рубль, на которые он купил легковые автомобили марки Москвич-214 для своей первой жены Решетовской и матери второй жены – Светловой. Различные промышленные и продовольственные товары он, как правило, приобретает в валютных магазинах “Березка” (36)
|
|
|
