 |
О фундаментальном свойстве невроза и психоза
|
|
|
|
Привлекающему внимание факту, что невротик так или иначе оставляет нерешенными свои общественные, профессиональные и эротические вопросы, скорее отделываясь от нас своими симптомами и оправданиями, придается немаловажное значение. Однако проблема выявится только в том случае, если встать на позицию индивидуальной психологии: в вопросах общества, профессии и любви оправданий быть не может! Мы предъявляем непреклонное требование — облегчать и делать краше жизнь другим людям. В ответ же слышим о желании устраниться и соответствующие доводы. Мы солидарны с поэтом: “На страшном суде не спросят, какие у вас оправдания!”
Практическое значение индивидуальной психологии заключается прежде всего в уверенности, что из отношения человека к жизни, обществу и общественно необходимым, свойственным всем людям проблемам, из его политики престижа и чувства общности можно вывести его жизненный план и жизненные линии. В качестве побуждающего фактора в душевной жизни здоровых и нервных людей следует назвать фундаментальный факт “чувства неполноценности”, равно как и внутреннюю потребность в постановке цели и в повышении чувства личности, “компенсаторный” акт, а также навязанный индивиду “жизненный план”, который должен обеспечить ему достижение целей с помощью разного рода “агрессий”, “исключений” и “уклонений”, по линии “мужского протеста” или “боязни решений”. Кроме того, я могу считать общеизвестным понимание невротической и психотической душевной жизни как застревание на “ведущей фикции”, в отличие от душевной жизни здорового
* Впервые опубликовано в Zeitlschrill fur Individualpsycholoqie, Bd. 1, 1914, S. 8—16.
|
|
|
– 112 –
человека, который воспринимает свой “идеал” только как “приблизительно ориентирующий”, как средство объективное, а не субъективное. То же самое относится к общему аспекту невроза и психоза как “защите” чувства личности.
Чтобы сделать очевидным значение “финала” в душевной жизни и противопоставить его попыткам причинного объяснения, можно было бы показать, как непрерывное стремление человека “вверх” приводит к прогрессу культуры и вместе с тем создает метод и технику жизни, в которых находят применение (пусть даже неправильное) все имеющиеся возможности, включая органические реалии. Несостоятельность так называемой сексуальной психологии особенно отчетливо выявилась с тех пор, как самыми широкими кругами было подхвачено одно из основных положений индивидуальной психологии: половое поведение невротика следует понимать как “иносказательное” выражение его жизненного плана.
Благодаря этим исследованиям стремление к “получению удовольствия” стало известно нам в качестве одной из переменных, полностью соответствующих жизненному плану, а отнюдь не в качестве ведущего фактора. И наоборот, вопреки общепринятым представлениям черты характера, чувства и аффекты оказались испытанными, а потому прочно закрепленными, сформировавшимися свойствами, способствующими достижению фиктивной цели превосходства. Это открытие опровергает учение о “врожденных сексуальных компонентах, перверсиях и преступных наклонностях”. Всю область психоневрозов мы можем понимать как домен всех тех индивидов, которые (либо вследствие органических неполноценностей, либо из-за неправильного воспитания или вредной семейной традиции) принесли в свою жизнь из детства чувство слабости, пессимистическую перспективу, и вместе с тем всегда одни и те же или похожие уловки, предубеждения, трюки и экзальтации — такие же, как и при создании воображаемого субъективного превосходства. Каждая отдельная черта характера и любой выразительный жест настолько направлены к цели, предвещающей успокоение и победу, что правомерно утверждать: предпосылками существования невротических яв -
|
|
|
– 113 –
лений можно считать возвышающееся над всем честолюбие и недостаток веры в собственные силы у лишенной мужества личности. Данные невротические явления становятся понятными только с этих позиций. Самое лучшее определение невроза таково: “Да — но!”.
Такие же душевные сверхусилия наша школа обнаружила в фантазиях, сновидениях и галлюцинациях пациентов. Их побуждающий мотив всегда состоял в том, чтобы с помощью подготовительных, пробных попыток, в виде “как если бы” в воображении проложить путь тенденции к экспансии, стремлению добиться личной власти над другими или защитить себя от опасностей. При этом всегда следует иметь в виду, что внешне он может принимать вид совершенно другого намерения. Последовательность поведения не обязательно определяется актом принятия решения, и стремление к признанию часто удовлетворяется в собственном воображении (или же бывает достаточно социальных последствий предъявления доказательств болезни). Вместе с тем осуществление в одно и то же время внешне противоположных действий* (в диссоциации, в полярности, в амбивалентности), искажение внешнего мира, доходящее до отчуждения, произвольное, всякий раз тенденциозное формирование сферы чувств и ощущений с вытекающими отсюда внешними реакциями и планомерное сочетание воспоминания и амнезии, осознанных и бессознательных побуждений, знания и суеверий показывают, как часто все переживания становятся для невротика лишь средством или материалом, чтобы благодаря его перспективам получить новые импульсы в направлении своих невротических линий.
Если однажды твердо усвоено, что любое душевное проявление невротика несет в себе две предпосылки — чувство незрелости, неполноценности и гипнотизирующее навязчивое стремление к цели богоподобия, то отмеченная еще Крафтом-Эббингом “неоднозначность” симптома никого уже не введет в заблуждение. Эта неоднозначность представляла собой существенное препятствие в развитии психологии неврозов.
|
|
|
* Разве так трудно усмотреть “видимость” в так называемой интроверсии и ее противоположности, понять их как средство, а не как врожденную способность?
– 114 –
Школа индивидуальной психологии принципиально стремится к тому, чтобы исследовать систему душевного заболевания на тех путях, которые прошел сам больной. Наши работы показали, какое большое значение необходимо придавать индивидуальному материалу, которым располагает пациент, и еще больше — его собственной оценке. Поэтому главным требованием для нас было понимание индивида и индивидуальный подход. Построение же жизненного плана и его жесткое требование достижения всеобщего превосходства выражают противоречие с требованиями действительности, т. е. общества, лишают больного непосредственности в поведении и в переживании и заставляют отвечать бунтом болезни на обычные для общества решения. Тем самым рассмотрение невроза приобретает явный социально-психологический уклон: в жизненном плане невротика всегда присутствует его индивидуальное понимание общества, семьи и отношения полов, этот план дает возможность увидеть некритическую позицию человека, живущего среди других людей. Тот факт, что здесь повторяются общечеловеческие черты, хотя и внутренне неуравновешенные, усилившиеся, свидетельствует о том, что неврозу и психозу не чуждо своеобразие человеческой душевной жизни, что их следует рассматривать в качестве одного из вариантов. Если бы кто-то захотел оспорить этот факт, то он должен был бы раз и навсегда отвергнуть возможность понимания психопатологических явлений, поскольку мы всегда будем располагать для исследования лишь средствами нормальной душевной жизни.
Если же придерживаться линий невротика (которые наша школа считает определяющими), нацеленных “вверх” вследствие чувства неполноценности, то из-за двойственности обоих эмоциональных состояний мы получим постоянное “колебание”, “пятьдесят на пятьдесят”, состояние бессильной экзальтации, в котором обычно более отчетливо проявляются либо черты бессилия, либо экзальтации *. При невротической мнительности, или неврозе навязчивых состояний, или фобии конечным эффектом также является “ничто” или почти ничто, в лучшем слу-
|
|
|
* Наиболее отчетливо такая последовательность проявляется при маниакально-депрессивном психозе.
– 115 –
чае подготовка к ситуации, которая представляется трудной, и констатация болезни, с которой иногда (в более благоприятных случаях), по-видимому, связано поведение пациента. В силу каких причин — мы увидим.
Этот необычный процесс, который всегда можно доказать во всех неврозах и психозах, при меланхолии, паранойе и слабоумии, подробно описан мною в виде “нерешительного поведения”. Пользуясь случаем, я позволю себе остановиться на этом несколько подробнее.
Если проследить жизненные линии пациента в указанном нами направлении и понять, как он характерным для себя образом (проще говоря, используя свой индивидуальный опыт и субъективные перспективы) усугубляет свое чувство неполноценности, но благодаря этому избавляется от ответственности, относя его к наследственности или взваливая вину на родителей или на другие факторы, если затем увидеть в его манерах и уловках претензию на превосходство и безгрешность, то всегда поражает то расстояние, которое отделяет невротика в определенный момент его экспансии от ожидаемого направления в его поведении.
Чтобы показать это нагляднее, я хочу описать модус, состоящий из четырех частей, для которого всегда характерно то, что пациент с уверенностью берется за дело, чтобы установить “дистанцию” между собой и ожидаемым поступком или решением. Чаще всего здесь возникает общее расстройство, подобное стартовой лихорадке, внешне проявляющееся в виде симптома или невротического заболевания. Наряду с этой тенденциозной дистанцией, которая довольно часто заявляет о себе и в соматических проявлениях, больной, испытывая сильное напряжение в связи с социальными проблемами, по-разному отгораживается от мира и действительности. Любой невролог легко может дополнить эту картину, опираясь на свой опыт, особенно если он помнит о многочисленных оттенках.
1. Движение вспять. Самоубийство, попытки самоубийства; тяжелые случаи страха открытых пространств; обмороки; психоэпилептические приступы; навязчивое покраснение и тяже-
– 116 –
лые неврозы навязчивых состоянии; невротическое удушье; мигрень и тяжелые истерические боли; истерические параличи; абулия; мутизм; сильные приступы разного рода страха; отказ от пищи; амнезия; галлюцинации; психозы; алкоголизм; морфинизм и т. д.; бродяжничество и преступные наклонности, ночные кошмары. Часто встречаются также сны, связанные с падениями и преступлениями, в которых видна чрезмерная предосторожность (что, например, могло бы случиться). Понятие внешнего принуждения чрезвычайно расширяется, и любое общественное и даже человеческое требование воспринимается с непомерной чувствительностью и отвергается. В подобных тяжелых случаях всякая полезная деятельность оказывается парализованной. Разумеется, признание болезни способствует также проведению собственной воли, негативистски противостоящей общим для всех социальным требованиям. Это относится также и к трем следующим категориям.
|
|
|
2. Состояние застоя. Больной как бы оказывается в заколдованном круге, не позволяющем приблизиться к фактам жизни, увидеть настоящее, приспособиться, испытать свои силы и ответить на вопрос, что он собой представляет. Как только в качестве жизненного вопроса появляются производственные задачи, экзамены, общественные, любовные и супружеские отношения, они тут же становятся актуальным поводом для развития невроза. Страх, слабость памяти, боли, бессонница с последующей неспособностью трудиться, навязчивые явления, импотенция, ускоренная эякуляция, мастурбация и совершенно ненормальные перверсии, истерические психозы и т. д. — все это защитные аранжировки, чтобы не дай бог выйти за рамки. Равно как и менее тяжелые случаи из первой категории. Часто встречаются сновидения, в которых человек чувствует себя скованным, не способным ничего добиться, он опаздывает на поезд, сдает экзамены. Эти сновидения нередко наглядно представляют жизненную линию пациента и то, как он в определенный момент ломается и конструирует “дистанцию”. “Тщеславие нации, как и личное, стыдится неудачи, свидетельствующей об ограниченности силы, сильнее, чем самого большого позора, который навлекает на себя бездействие, связан-
– 117 –
ное с ленью или малодушием: в первом случае высокомерные претензии исчезают, во втором — они продолжают существовать и дальше” (Нибур, Римская история, т. III, с. 248).
3. Сомнения и колебания в мыслях и действиях непременно приводят к установлению дистанции и появлению указанных выше заболеваний, часто сочетающейся с ними мнительности
или промедления. Явно выражено стремление к пустой трате времени. Плодородное поле для неврозов навязчивых состояний. Чаще всего можно обнаружить следующий механизм: сначала создается и канонизируется трудность, затем предпринимаются тщетные попытки ее преодолеть. Довольно часто встречаются навязчивое умывание, болезненный педантизм, страх прикосновения (тоже как пространственное выражение аранжировки дистанции), опоздания, возвращение к проделанному пути, уничтожение начатой работы (Пенелопа!) или дела постоянно не доводятся до конца и т. д. Столь же часто обнаруживается откладывание работы или решения при “непреодолимом” влечении к маловажной деятельности, к развлечениям, пока не станет слишком поздно. Или же непосредственно
перед решением возникает, как правило, сконструированное осложнение (например, “предстартовая лихорадка”). Такой образ действий обнаруживает явное родство с предыдущей категорией, с той лишь разницей, что в указанных случаях решение еще и предотвращается. Распространенный тип сновидений: какие-либо колебания или промедление как пробная попытка жизненного плана. Превосходство и самозащита пациента достигаются благодаря фикции, которая часто высказывается или остается не выраженной, однако никогда не осознается. Пациент “это говорит, но не знает этого”. Высказывания начинаются с сослагательного предложения: “Если бы у меня не было... (этого недуга), я был бы первым”. Понятно, что, следуя своему жизненному плану, он не расстается с этой жизненной ложью. Как правило, сослагательное предложение содержит в себе невыполнимое условие или аранжировку пациента, упразднить которые может только он сам.
4. Конструирование препятствий вместе с их преодолением как признак дистанции. Иногда выделяются более легкие слу-
– 118 –
чаи, которые тоже тем или иным образом сказываются на жизни. Порой они возникают спонтанно или развиваются из более тяжелых в результате врачебного вмешательства. При этом и врачу и пациенту обычно кажется, что все еще имеется “остаток” болезни. Этот “остаток” — не что иное, как старая “дистанция”. Разве что теперь пациент использует ее иначе, испытывая на себе более сильное чувство общности. Если раньше он создавал дистанцию, чтобы отделиться, то теперь — чтобы ее преодолеть. О “смысле”, цели такой позиции догадаться нетрудно: уважение к себе и престиж пациента надежно защищены от его собственных суждений и, как правило, также от оценок других людей. Если выводы не в его пользу, то он может сослаться на свои трудности и на (сконструированное им самим) доказательство своей болезни. Если же он оказывается наверху, то самооценка повышается еще больше: чего бы он только не достиг, будь он здоровым, ведь он так многого добился, так сказать, одной рукой — будучи больным! Аранжировки этой категории следующие: легкие состояния страха и навязчивости, фобии, утомление (неврастения!), бессонница, запоры и болезни кишечника и желудка, большие затраты сил и времени, а также педантичное соблюдение нерационального режима, съедающего много времени, навязчиво-невротический педантизм, головные боли, слабость памяти, раздражительность, перемены настроения, педантичные требования, чтобы окружающие подчинялись, и постоянная готовность вступать с ними в конфликты, мастурбация и поллюции с суеверными выводами и т. д. При этом пациент постоянно производит проверку своей пригодности, однако осознанно или неосознанно приходит к выводу о болезненной неполноценности. Зачастую этот вывод никак не выражается, но его легко можно понять именно в той невротической аранжировке, которая протежируется жизненным планом пациента. Если дистанция уже создана, то пациент может позволить себе сослаться на свое “иное намерение” или вступить в борьбу со своей собственной позицией. В таком случае его линия складывается из бессознательной аранжировки дистанции и тщетной борьбы с ней. Нельзя оставить без внимания и то, что борьба пациента со своим
– 119 –
недугом, а также его жалобы, сомнения и возможные чувства вины на стадии развитого невроза направлены прежде всего на то, чтобы усиленно подчеркивать для самого больного и его окружения значимость симптома.
В заключение следует отметить, что при таких невротических методах жизни как бы нивелируется всякая ответственность за достижения личности. Какую большую роль этот фактор играет при психозах, я попытаюсь изложить в дальнейшем. Следует также отметить, что жизнь невротика, в соответствии с его задавленным чувством общности, развертывается главным образом в рамках его семьи. Если же пациент оказывается в большом круге общества, то у него всегда обнаруживается стремление вернуться обратно к семейному кругу.
Это удается выявить лишь с позиций индивидуально-психологической школы, когда на передний план выступает аналогия с поведением здорового человека. В любом случае психическое поведение в конечном счете следует понимать как планомерный ответ на вопросы, поставленные общественной жизнью. Тогда в качестве имманентных условий и защит мы всегда обнаружим стремящийся к целостности жизненный план, учитывающий тенденциозную самооценку, цель превосходства и душевные уловки, которые сами по себе — опять-таки в едином контексте — возникли в перспективе детства.
Не менее убедительным является сходство наших типов с образами мифов и поэтического творчества. В этом нет ничего удивительного. Все они являются образованиями психической жизни человека, созданы с помощью тех же самых средств и имеют такие же формы. В жизненных линиях всех этих художественных образов опять-таки обнаруживается признак “дистанции”, причем наиболее отчетливо — в фигуре трагического героя, куда она вводится в виде перипетии, с которой соединяется “нерешительное поведение”. Эта “техника” явно заимствована из жизни, и идея “трагической вины” с прозорливой интуицией указывает одновременно на активность и на пассивность, на “аранжировку” и на победу благодаря жизненному плану. В явлении героя перед нами предстает не просто судьба,
– 120 –
но прежде всего планомерные события, за которые он вроде бы не отвечает, но на самом деле несет ответственность, потому что он игнорирует всегда неотложный вопрос о своем проникновении в общественные требования, чтобы возвыситься над остальными* как герой.
Таким образом, каждому, кто пытается найти новый, чуждый обществу путь, грозит серьезная опасность утратить контакт с действительностью. Противоречивое сочетание честолюбия и неуверенности в себе, свойственное всем этим типам, вызывает в их жизни перипетию и в итоге загоняет их на индивидуальную для каждого дистанцию.
* И наоборот, “толпа” представляет собой голос общества, который в последующем развитии драмы переносится в уста героя.
– 121 –
О МУЖСКОЙ УСТАНОВКЕ У ЖЕНЩИН-НЕВРОТИКОВ*
Властолюбие начинается со страха оказаться во власти других людей и стремится к тому, чтобы заблаговременно захватить власть над другими в свою пользу.
Когда утонченная роскошь поднимается очень высоко, женщина бывает нравственной только по недоразумению и не делает тайны из того, что она больше хотела бы быть мужчиной: тогда она могла бы дать больше простора и свободы своим наклонностям; но ни один мужчина не пожелает быть женщиной.
Кант. Антропология
Опыт индивидуальной психологии свидетельствует: ни один человек не может спокойно переносить чувство реальной или мнимой неполноценности. Во всех случаях, когда мы можем констатировать наличие чувства неполноценности, мы обнаруживаем также чувство протеста, и наоборот. Более того, сама воля, поскольку она предшествует поступкам (в противном случае это будет лишь видимость воли), всегда движется в направлении снизу вверх; правда, иногда это становится ясным только при рассмотрении контекста.
В ряде работ о механизме невроза я описал общее состояние, которое следует рассматривать как основную движущую силу невротического заболевания, — мужской протест против женских или кажущихся женскими побуждений и ощущений. Исходным пунктом невротической диспозиции является патогенная детская ситуация, в которой формирование этого состояния происходит наиболее просто: с одной стороны, сомнение в своей будущей половой роли, с другой стороны, усилившая-
* Введение и случаи 1 и 2 впервые были опубликованы в Zentralblaff fur Psychoanalyse, Bd. 1, 191 I, S. 174-178; раздел 3 здесь (1920) новый.
– 122 –
ся тенденция играть мужскую (главенствующую, активную, героическую) роль, используя имеющиеся средства.
Помимо неуверенности в себе, которой повсеместно можно объяснить это отступление в поступках, желаниях и грезах невротика от своих “женских” линий и усиление “мужских”, фаза обретения пола у ребенка сопровождается большим напряжением, и в этом нет ничего удивительного. Многие пациенты сообщают, что вплоть до старшего детского возраста у них на этот счет были большие сомнения. Другие же в течение всей своей жизни имеют настолько выраженные черты чрезмерного мужского протеста, что из-за них терпит крушение любая их попытка включиться в социальную сферу, будь то в работе, в семье, в любви или браке. Все определенно высказываются, что всегда стремились к тому, чтобы быть настоящим мужниной, и это желание проявлялось у них самыми разными способами, однако у невротиков-женщин эта черта выражена еще более отчетливо. Опираясь на собственные данные, я считаю совершенно обоснованным следующее утверждение: то, что в этих замечаниях наших невротиков попадает в поле их сознания и практически лишено энергии благодаря тому, что значительно большая энергия остается неосознанной, вызывает у них невротические симптомы, поступки и грезы.
Далее я хочу предложить несколько выдержек из проведенных мною анализов, которые позволят нам словно со сторожевой башни взглянуть на мужскую установку у женщин-невротиков.
|
|
|
