 |
“чехов” (А.Чехов) “дюма” (Л.Мизинова)
|
|
|
|
Агапэ
“Агапэ” - самое сложное из чувств, особенно в той его части, что касается динамики отношений. Ведь “агапэ” - любовь-эволюция, где партнеры движутся от противоположности к тождеству. Принцип “агапэ”, если смотреть на нее через призму психософии, заключается в перекрестье Вторых и Третьих функций, как на схеме:
ОН ОНА
1) 1)
2) 2)
3) 3)
4) 4)
Внешне “агапэ” очень напоминает “эрос” прежде всего потому, что перекрещиваются сильные и слабые стороны натур. Однако есть между ними и принципиальные различия.
“Агапэ” не столь внезапна и ослепительна, как “эрос”. Ведь в данном случае Третья функция западает не на Первую, а на Вторую функцию, которая не является визитной карточкой человека и не избыточна, а нормативна, т. е. менее заметна и привлекательна. Поэтому встретив человека с той же Второй функцией, что и ваша Третья, вы не воспламеняетесь, не ослепляетесь, не вздрагиваете “Это - он (она)! ” и вообще не сразу замечаете те достоинства, что станут для вас позднее наиболее привлекательными. Коротко, первое отличие любви-“агапэ” от “эроса” то, что в нее не бросаются сразу и с головой, а медленно и постепенно входят.
Специфика “агапэ” видна уже на схеме. Встречаются двое и, не сразу, но обнаруживают, что у противоположной стороны сильно то, что у самого слабо. Само по себе такого рода знание не обязательно провоцирует любовь, но безусловно будит взаимный интерес. Далее, по мере сближения, открывается парадоксальная картина, прямо противоположная “псевдофилии”: ценности и приоритеты сильно отличаются, но интересы одни. Партнеры ощущают как бы неполное тождество друг друга, что-то взаимно влекущее и в то же время отталкивающее. Поэтому, зная о несоответствии своих ощущений любовным стереотипам, они ведут себя поначалу осторожно и сдержано. Проходит достаточно времени прежде чем выясняется, что между ними происходит нечто большее, нежели простой флирт. Однако чем дальше затягивают их в себя отношения, тем сильней оказывается потребность друг в друге, тем мощнее желание сделать их еще теснее. Любовный процесс становится необратимым. Открываются новые пласты личностей партнеров, жаждущие взаимодействия. Возникают новые, не предполагаемые прежде ступени и оттенки близости. Процесс взаимного открывания, сближения, слияния делается не эпизодом, а нормой жизни. И продолжается он до тех пор, пока все ресурсы личностей партнеров не оказываются исчерпанными.
|
|
|
Источник всех этих метаморфоз также лежит на поверхности: решающие при данной “системе любви” Вторые и Третья функции имеют разные характеристики, но одно направление - на ПРОЦЕСС. Напомню, что именно процессионные функции стремятся к партнерству и только через него полностью реализуются; тогда как результативные функции могут достигать своих целей в одиночестве.
Что касается особой сладости отношений при перекрестье процессионных функций, то она объясняется тем, что только перекрестье (в отличие от тождества) способно обеспечить подлинный и длительный процесс.
Пара с перекрестьем по процессионным напоминает альпинистов, идущих в связке. Партнеры перекрестно страхуют сильными сторонами своих натур слабые. При этом происходит не подмена, когда каждая из сторон, взвалив на себя из общего груза пусть двойную, но удобную для себя ношу, движется параллельно и независимо, а именно страховка, и каждый в связке проходит свою часть единого пути, только, в зависимости от участка, меняясь в роли ведущего и ведомого. Так, в связке, постоянно ведя и поддерживая друг друга, восходит пара житейских альпинистов на вершину горы, именуемой любовью-“агапэ”. Восхождение это длительное, и практически завершается только тогда, когда оба достигают максимума своих возможностей по процессионным функциям.
|
|
|
Боюсь, образ альпинистов создал излишне идиллическую картину отношений при “агапэ”. Чувство это сложное и ненависти при нем бывает не меньше, чем любви. Вторые функции совсем не радует необходимость идти в связке с заведомо слабым партнером. Третьи функции раздражаются при виде самонадеянности и прямоты Вторых, а, кроме того, достаточно болезненным оказывается для Третьих функций расставание по ходу дела с приросшим к телу “фиговым листом” (иронией, ханжеством, лицемерией, скепсисом), который худо-бедно, но защищал больное место. Одним словом, поводов для взаимной неприязни при “агапэ” бывает больше чем достаточно, и эйфория, с которой обычно путают любовь при данной “системе любви” испаряется через определенный срок точно так же, как и в других случаях.
Иное дело - приметы и результаты “агапэ”. Они неповторимы. Главная примера “агапэ” - динамичность. Для “эроса” характерна статика противостояния, для “филии” - статика отождествления. И только “агапэ” движется, движется от противостояния к тождеству. В конце долгого эволюционного процесса партнеры приходят к тождеству, но не к тому бесплодному тождеству, что наблюдается при “филии”, а тождеству высшего порядка, при котором нет уже деления на сильные и слабые стороны личности, обе процессионные функции предельно мощны и чувствительны.
Динамизм “агапэ” проявляется не только в отношениях между людьми, но и в существе захваченного этим чувством человека. Главная примета “агапэ” - влюбленный человек при ней МЕНЯЕТСЯ. Сам же механизм перемен заключен в благотворном воздействии Второй функции партнера на Третью функцию индивидуума. Это воздействие выпрямляет человека, доводя состояние Третьей до нормы; язва по Третьей постепенно исчезает и вместе с ее исчезновением увереннее в себе, спокойнее, гармоничнее делается человек.
|
|
|
При этом гармонизация личности обусловлена не только тем, что Третья начинает функционировать нормативно, но и тем, что освободившийся от язвы по Третьей человек уже не цепляется за мощь своей Первой функции и смягчает ее, смиряет ее агрессивность. 1-я Эмоция делается не столь истеричной, 1-я Физика - не столь прижимистой, 1-я Логика - не столь догматичной, а 1-я Воля соглашается поменьше тиранствовать. Дело в том, что избыточность Первой функции существует только в контексте ущербности Третьей и размер избытка прямо пропорционален размеру язвы. Сверхмощью Первой целиком покрывается слабость Третьей, поэтому об ущемленности последней очень точно можно судить по масштабам проявления Первой. Соответственно, гармонизация Третьей функции делает нормативной не только ее, но и напрямую зависящую от нее Первую.
Этого мало. Если наряду с процессом по процессионным функциям у партнеров имеется добротный результат по Первой функции, то приходит упоминавшаяся прежде “полнота жизни” (адекватность первых трех функций самим себе), которая заставляет во всю мощь говорить спавшую прежде Четвертую функцию. А это обстоятельство, в свою очередь, приводит к тому, что адекватность себе всех функций уничтожает иерархию их, переводя функции из вертикального положения в горизонтальное. Горизонталь функций, т. е. положение, при котором все функции равны, являются Вторыми и работают с максимальной отдачей - предел человеческих желаний, полная самореализация личности.
Вообще, по моим наблюдениям, главная проблема индивидуума, проблема контактности, уживчивости, добродушия и т. д. заключается не столько в удачливости или неудачливости данного природой психотипа, они все хороши, сколько в степени гармонизации личности (приходилось знавать очень неприятных “пастернаков” и милейших “аристиппов”). Поэтому вопрос гармонии, горизонтальной функциональности - главный вопрос человеческой жизни. Горизонталь функций - это переход в 25-ый, безымянный психотип - единственно возможный путь эволюции человеческого характера не в худшую, а в лучшую сторону. Принадлежность к 25-ому типу - максимум и потолок психических возможностей человека.
|
|
|
Описать 25-о не составит труда. Он трудолюбив, чувственен, чувствителен, вдумчив, заботлив, ответственен, чуток, порядочен, одним словом, он - идеал человека, и какой стороной вы бы ни разворачивали его к себе, его поведение всегда будет эталонным. 25-й - человек-мечта, средоточие всех достоинств, муж всех жен, жена всех мужей. У него один недостаток - ОН НЕ ВЛЮБЧИВ. 25-й - самодостаточен и жил бы анахоретом, если бы его функции, ставшие поголовно Вторыми, не требовали постоянного процесса и диалога. На этом его можно поймать. Но удержать нельзя. 25- й не влюбчив, а жалостлив, но жалость, в отличие от любви, имеет свои пределы. Поэтому роман с 25-м имеет ту особенность, что в нем нет равноправия, и подлинную страсть являет лишь одна из сторон, мучительно переживающая сочетание близости с неадекватной, по ее мнению, реакцией на подлинное чувство.
Но главное, 25-й чрезвычайно, фатально редок, дается часто с опозданием и на короткий срок. Достаточно сказать, что Гёте достиг 25-о к 60-ти годам и потерял его почти сразу же, когда вино и время в своей дьявольской работе быстро и навсегда разрушили в нем внутреннюю гармонию...
Вопрос, который обычно возникает в связи с 25-м, формулируется просто: как его достичь? какими путями гармонизировать свою личность? Но просто на него не ответишь. Видится, несколько приемов, способных сдвинуть индивидуума в сторону 25-о типа. Первый и самый главный: сознательная и последовательная работа на заделывание язвы по Третьей функции. Для 3-й Логики – это занятие риторикой, шахматами, науками и участие в дискуссиях чисто интеллектуального свойства. Для 3-й Эмоции – театр, литература, искусства, религия в ее эмоциональной, ритуальной ипостаси. Для 3-й Физики – все, что связано с физическим пластом жизни: плодовитость, чадолюбие, экономическая независимость, устроенный быт, здоровье, красота и т. д. Для 3-й Воли – полная независимость по всем функциональным пластам и свобода при принятии решений.
Второе, прекрасным дополнением работы по Третьей функции может послужить сознательная и последовательная работа над своей Первой функцией в смысле отъятия избытка, перевода результативности и монологовости на рельсы процессионности и диалоговости. Такой путь подсказал мне один из учеников с 1-й Волей и 3-й Эмоции. Однажды он поведал, как, сознательно задавив свою 1-ю Волю, вдруг открыл в себе шлюзы совершенно неведомым и сильных чувств. Думаю, данный ход очень возможен и перспективен, хотя бы для высокостоящих Воль. Но представляется наиболее эффективной параллельная работа над Первой и Третьей функциями, так как они главные чаши весов, раскачивающих человеческую психику, и приведение их в равновесие – непременное условие гармонизации личности.
|
|
|
Третье, в очередной раз выскажу ересь, но практически универсальным, независящим от порядка функций средством гармонизации личности является секс. Не будучи поклонником фрейдистской теории пансексуализма, все-таки не могу не отметить силу и глубину самого подхода (не толкования) к роли секса в психике человека у Фрейда. Вопреки широко распространенному мнению, секс - это не только физиология, а значит Физика, хотя отрицать весомость физиологии в половом акте не приходится. Секс – это действо, в котором участвует вся личность человека, весь порядок функций.
Воля определяет: с кем, когда, сколько, как и т. д. заниматься сексом. В частности, при изнасиловании кроме Воли, другие функции почти или вообще не участвуют в акте. Насильник в этом случае тешит не тело, не душу, а удовлетворяет свою жажду власти, не реализованную в обычной жизни. Жажда унизить, видеть страх, покорность, оцепенение жертвы – самое дорогое, чего жаждет насильник и идет на преступление. Поэтому, хотя изнасилование и называется “сексуальным преступлением” собственно сексуального в нем очень мало, точнее, из всего данного человеку реализуется больная, искореженная Воля.
Об эмоциональной составляющей секса много говорилось прежде, и, конечно же, Эмоция непременный участник интимных отношений, если речь идет не о продажной любви. Хотя и в последнем случае бывают исключения. Один мой знакомый, много поездивший по миру и много чего там попробовавший, отмечал как огромное достоинство русских проституток – их выглядящую искренней эмоциональность. “В этот момент они тебя любят! ” – восклицал он.
Банальность говорить о Физике, как о компоненте секса, но не упомянуть его нельзя, как нельзя не сказать, что это самое уязвимое звено личности в данном контексте. Особенно когда речь заходит о мужчинах, чья половая сфера как минимум на порядок тоньше и уязвимее женской. Поэтому лозунг: “Берегите мужчин! ” не так смешон и дик, как выглядит на первый взгляд.
Вероятно, страннее всего покажется, что и Логика участвует в интимной жизни. Но это так. Человеческий секс, особенно в последние столетия, непременно умозрителен. “Кама сутра”, даосская теория, православное сочинение “А се грех”, где регламентируются позы в постели, рекомендации авторитетных друзей и родственников и множество других чисто ментальных инъекций во многом определяют вид и содержание человеческого секса. Так что, даже Логика – непременная участница нашей интимной жизни.
Таким образом, секс – это та из немногих, а может быть, единственная сфера человеческой жизни, в которой участвует вся личность человека без изъятия, весь порядок функций. И да простят меня за цинизм, постель – самый лучший, идеальный полигон, на котором испытывается и совершенствуется людская натура.
Правда, есть еще одно занятие, которое можно назвать “протосексом” или “укороченным сексом” – это танцы и танцы непременно парные (прежде всего – латиноамериканские). В танцах постоянно ищется консенсус по Воле (куда и как вместе двигаться), ведется поиск адекватности по Эмоции, как по отношению к партнеру, так и к музыке, определяется мера телесной близости и силе касаний по Физике. Только Логики нет в танцах, поэтому их лучше назвать “укороченным сексом”.
Наконец, возвращаясь к тому, с чего началу, кроме секса и танцев назову третий и наиболее эффективный способ гармонизации личности – любовь “агапе” и о ней наш дальнейший рассказ.
* * *
Чтобы конкретно представить себе, как выглядит и что дает “агапэ”, обратимся к истории отношений между Антоном Чеховым и Лидией (Ликой) Мизиновой. В виде схемы эти отношения можно представить так:
“чехов” (А. Чехов) “дюма” (Л. Мизинова)
1) Физика 1) Физика
2) Воля 2) Эмоция
3) Эмоция 3) Воля
4) Логика 4) Логика
Некоторые современники Чехова считали, что в жизни его не было большой любви, и ошибались. Чехов любил и был любим, только роман его с Ликой Мизиновой протекал в специфической для “агапэ” их психотипов форме.
Они познакомились при необычных и в то же время характерных обстоятельствах. Когда Лика Мизинова впервые попала в дом Чеховых, и Чехова повели с ней знакомиться, внезапно выяснилось, что гостья пропала, и ее лишь случайно обнаружили спрятавшейся за вешалкой. Казалось, чего было бояться этой необычайно красивой девушке при встрече с еще в ту пору молодым и лишь начинавшим приобретать известность писателем? А секрет в 3-й Воле Лики.
“Мещанин”, вообще чувствующий себя не очень уверенно в любой обстановке, теряется на чужой, незнакомой территории. В присутствии большого числа новых людей, особенно, если они имеют заметный общественный вес. Изначальное ощущение враждебности мира в такой ситуации обостряет у 3-й Воли чувство опасности, сеет в трусоватой душе “мещанина” панику и мысли о бегстве как самом удобном решении проблемы. Параллельно к конфузу с Ликой Мизиновой можно привести пример конфузливости Петра I, который, придя на прием к курфюстине Брандербургской и обнаружив, что она встречает его всем семейством, закрыл лицо руками и бежал.
Однако, как бы там ни было, знакомство Чехова и Мизиновой состоялось, время делало их отношения все теснее, но сам роман начался лишь три года спустя после их знакомства. Переписка между Мизиновой и Чеховым - единственное полновесное свидетельство их любви, и тот, кто хотел бы проследить ее историю во всех тонкостях и нюансах, должен обратиться непосредственно к ней. Мы же ограничимся лишь несколькими цитатами.
Роман между Чеховым и Мизиновой, а, толкуя ситуацию расширительно, роман между “чеховым” и “дюма” лучше всего охарактеризовать как роман-хихиканье. Оба по своей 1-й Физике - люди жизнерадостные, веселые; Чехов по 2-й Воле и 3-й Эмоции склонен был к добродушному иронизированию, Лика по 2-й Эмоции и 3-й Воле так же не чуждалась шутки, хотя и с известной долей яда. Поэтому общий шутливый тон, которым они окрасили свои отношения, был достаточно удобен для обоих. Иное дело, что когда отношения вступили в ту фазу, которая требует открытой речи, они так и не смогли преодолеть эту хихикающую интонацию и прямо слово “люблю” с полной открытостью так и не прозвучало..
Трагизм “агапэ”, где, как в данном случае, перекрещиваются процессионные Воля и Эмоция, заключается в том, что у одного хватает духу (2-я Воля) для произнесения заветного слова, но оно отсутствует в его словаре (3-я Эмоция). Тогда как другому известно это слово (2-я Эмоция), но не хватает духу его произнести (3-я Воля). Так, хихикая, и двигаются обычно навстречу друг другу “чехов” и “дюма”, в пути мучительно пополняя словарь и собираясь с духом. И на вопрос удастся ли им до такой степени сблизиться, что придет черед открытого выражения чувств - однозначно ответить нельзя.
Динамика и специфика “агапэ” при данной комбинации хорошо просматривается в переписке Чехова и Мизиновой. Сначала она написала ему в присущем себе несколько манерном, но эмоционально открытом стиле. Он ответил в своей манере: спокойно, суховато, иронично. Она обиделась и написала: “Ваши письма, Антон Павлович, возмутительны. Вы напишете целый лист, а там окажется всего только три слова, да к тому же глупейших”. Упрекнув Чехова в эмоциональной неадекватности, Мизинова по слабохарактерности все-таки не решилась настаивать на своем стиле выражения и несколько снизила тон, хотя и не сделала его тождественным чеховскому хихиканью. Так они и переписывались, говоря о своей любви лишь в шутовской, ехидной манере, хотя и не без взбрыкивания с ее стороны: “Право, я заслуживаю с Вашей стороны немного большего, чем то шуточно-насмешливое отношение, какое получаю. Если бы Вы знали, как мне иногда не до шуток”.
С момента их знакомства прошло три года, прежде чем Чехов попробовал разжать сведенный 3-й Эмоцией рот и прямо сказать о своих чувствах. Он написал: “Увы, я уже старый молодой человек, любовь моя не солнце и не делает весны ни для меня, ни для той птицы, которую я люблю”. Однако Чехов не был бы самим собой, если бы, испугавшись чуждой себе прямоты речи, вслед не зачеркнул приведенные строки ёрнической цитатой из романса: “Лика, не тебя так пылко я люблю! Люблю в тебе я прошлое страданье и молодость погибшую мою”.
Сразу не найдясь, что сказать на это странное полупризнание, Мизинова адекватно ответила лишь ШЕСТЬЛЕТ спустя. Начав зеркально цитатой из романса:
“Будут ли дни мои ясны, унылы,
Скоро ли сгину я, жизнь погубя,
Знаю одно, что до самой могилы
Помыслы, чувства, и песни, и силы
Все для тебя!!! ” -
она далее приписала: “Я могла написать это восемь лет тому назад, а пишу сейчас и напишу через 10 лет”. К сожалению, ответ Мизиновой так безнадежно опоздал, что о продолжении диалога к тому моменту не могло быть и речи.
Как и по эмоциональной линии, сложно складывались отношения между Чеховым и Мизиновой по линии Воли. “Слабохарактерная” (по наблюдениям окружающих) Лика болезненно воспринимала чеховские шуточки на свой счет. “Я отлично знаю, что если Вы и скажете или сделаете что-нибудь обидное, то совсем не из желания это сделать нарочно, а просто потому, что Вам решительно все равно, как примут то, что Вы сделаете”, - писала Мизинова, задним числом осознавая беззлобность шуток Чехова. Но задним числом. Поначалу ей, мнительной, казалось, что постоянные шуточки, расточаемые по ее адресу ничего не подозревающим, душевно здоровым Чеховым, таят в себе оскорбительный подтекст. Она в ответ взрывалась и начинала говорить гадости. Он недоумевал и заводил речь о ее “дурном характере”, что было чистой правдой. Осложняло положение и то, что Мизинова, сама будучи человеком недоверчивым и непостоянным, сомневалась в серьезности и глубине чувств Чехова, а внешняя его холодность невольно подкармливала ее подозрения.
Здесь, оторвавшись на некоторое время от переписки, следует заметить, что кроме нее сохранился еще один памятник этой любви - рассказ “Ариадна”, где, правда, изложен только чеховский взгляд на проблемы их взаимоотношений. Однако, подписав одно из писем к Чехову именем Ариадна, Мизинова засвидетельствовала достоверность рассказа и, видимо, признала справедливость той нелицеприятной характеристики, что дал ей в рассказе Чехов. Судя по “Ариадне”, суть претензий Чехова к Лике заключалась в следующем: “По прекрасному лицу и прекрасным формам я судил о душевной организации, и каждое, слово Ариадны, каждая улыбка восхищали меня, подкупали и заставляли предполагать в ней возвышенную душу. Она была ласкова, разговорчива, весела, проста в обращении, поэтично верила в бога, поэтично рассуждала о смерти, и в ее душевном складе было такое богатство оттенков, что даже своим недостаткам она могла придавать какие-то особенные, милые свойства...
Моя любовь, мое поклонение трогали Ариадну, умиляли ее, и ей страстно хотелось быть тоже очарованной, как я, и отвечать мне тоже любовью. Ведь это так поэтично!
Но любить по-настоящему, как я, она не могла, так как была холодна и уже достаточно испорчена. В ней уже сидел бес, который день и ночь шептал ей, что она очаровательна, божественна, и она, определенно не знавшая, для чего собственно она создана и для чего ей дана жизнь, воображала себя в будущем не иначе, как очень богатой и знатной, ей грезились балы, скачки, ливреи, роскошная гостиная, свой салон и целый рой графов, князей, посланников, знаменитых художников и артистов, и все это поклоняется ей и восхищается ее красотой и туалетами... Эта жажда власти и личных успехов и эти постоянные мысли все в одном направлении расхолаживают людей, и Ариадна была холодна: и ко мне, и к природе, и к музыке...
Она мечтала о титуле, о блеске, но в тоже время ей не хотелось упустить и меня. Как там ни мечтай о посланниках, а все же сердце не камень и жаль бывает своей молодости. Ариадна старалась влюбиться, делала вид, что любит, и даже клялась мне в любви. Но я человек нервный, чуткий; когда меня любят, то я чувствую это даже на расстоянии, без уверений и клятв, тут же веяло на меня холодом, и когда она говорила мне о любви, то мне казалось, что я слышу пение металлического соловья. Ариадна сама чувствовала, что у нее не хватает пороху, ей было досадно, и я не раз видел, как она плакала...
Затем любовь моя вступила в свой последний фазис, в свою последнюю четверть.
“Будьте прежним дусей, любите меня немножко, - говорила Ариадна, склонясь ко мне, - Вы угрюмы и рассудительны, боитесь отдаться порыву и все думаете о последствиях, а это скучно. Ну, прошу вас, умоляю, будьте ласковы!.. Мой чистый, мой святой, мой милый, я вас так люблю! ”
Я стал ее любовником. По крайней мере с месяц я был, как сумасшедший, испытывая один восторг. Держать в объятиях молодое, прекрасное тело, наслаждаться им, чувствовать всякий раз пробудившись от сна, ее теплоту и вспоминать, что она тут, она, моя Ариадна, - о, к этому не легко привыкнуть! Но я все-таки привык и мало-помалу стал относиться к своему новому положению сознательно. Прежде всего я понял, что Ариадна, как и прежде, не любила меня. Но ей хотелось любить серьезно, она боялась одиночества, а главное, я был молод, здоров, крепок, она же была чувственна, как все вообще холодные люди - и мы оба делали вид, что сошлись по взаимной страстной любви. Затем я понял кое-что и другое...
Главным, так сказать, основным свойством этой женщины, было изумительное лукавство. Она хитрила постоянно, каждую минуту, по-видимому без всякой надобности, а как бы по инстинкту, по тем побуждениям, по каким воробей чирикает или таракан шевелит усами. Она хитрила со мной, с лакеями, с портье, с торговцами в магазинах, со знакомыми; без кривлянья и ломанья не обходился ни один разговор, ни одна встреча. Нужно было войти в наш номер мужчине, - кто бы он ни был, гарсон или барон, - как она меняла взгляд, выражение, голос и даже контуры ее фигуры менялись...
И все это для того, чтобы нравиться, иметь успех, быть обаятельной! Она просыпалась каждое утро с единственной мыслью: “Нравиться! ” И это было целью и смыслом ее жизни. Если бы я сказал ей, что на такой-то улице в таком-то доме живет человек, которому она не нравится, то это заставило бы ее серьезно страдать...
Часто, глядя, как она спит, или ест, или старается придать своему взгляду наивное выражение, я думал: для чего же даны ей богом эта необыкновенная красота, грация, ум? Неужели для того только, чтобы валяться в постели, есть и лгать, лгать без конца? Да и была ли она умна? Она боялась трех свечей, тринадцатого числа, приходила в ужас от сглаза и дурных снов, о свободной любви, и вообще, о свободе толковала, как старая богомолка, уверяла, что Болеслав Маркевич лучше Тургенева. Но она была дьявольски хитра и остроумна, и в обществе умела казаться очень образованным, передовым человеком.
Ей ничего не стоило даже в веселую минуту оскорбить прислугу, убить насекомое; она любила бои быков, любила читать про убийства и сердилась, когда подсудимых оправдывали.
Я находился в положении того жадного, страстного корыстолюбца, который вдруг открыл бы, что все его червонцы фальшивы. Чистые, грациозные образы, которые так долго лелеяло мое воображение, подогреваемое любовью, мои планы, надежды, мои воспоминания, взгляды мои на любовь и женщину - все это теперь смеялось надо мной и показывало мне язык. ”
Как мы знаем, клясться Чехову в любви Мизинова начала лишь много лет спустя окончания их романа, а в остальном рассказ “Ариадна” безукоризненно точен, причем, в нем с поразительной полнотой воспроизведена не просто отдельная личность, но тип “дюма” в его женской ипостаси, тип очаровательной хищницы. Верно в нем и то, что, будучи чувственны и чувствительны, женщины этого типа в глубине своего существа совершенно холодны и в силу своей 3-й Воли скорее жаждут любви, чем способны на это чувство. Однако игра их в любовь безукоризненна, и, как сказано в рассказе, только “нервность”, “чуткость” рафинированной 3-й Эмоции Чехова позволили ему почувствовать колодезную температуру подкладки, обращенных на него якобы горячих чувств.
Но вернемся к хронологии. Не дождавшись от Чехова открытого и прямого признания в любви, Лика “с досады” и чтобы подтолкнуть события, начала демонстративно флиртовать с Левитаном. Чехов, для которого такой стиль отношений был совершенно неприемлем, смертельно оскорбился и сделался еще холодней. Правда, спустя некоторое время, видимо, произошло объяснение, и отношения восстановились. Они даже собрались вместе поехать на Кавказ, но поездка расстроилась. И с этого момента начался закат их любви, они дали друг другу все, что могли. Вдоволь намучившись, усталые, опустошенные, они обменялись прощальными полупризнаниями. Чехов писал: “В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и, в сущности, я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Дальше, дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от Ваших духов и помогите мне крепче затянуть аркан, который Вы уже забросили мне на шею.
Воображаю, как злорадно торжествуете и как демонски хохочете Вы, читая эти строки... Ах, я, кажется, пишу глупости. Порвите это письмо. Извините, что письмо так неразборчиво написано, и не показывайте его никому. Ах, ах! ” Лика отвечала: “А как бы я хотела (если бы могла) затянуть аркан покрепче! Да не по Сеньке шапка! В первый раз в жизни мне так не везет! ” Дальше их пути окончательно разошлись. Но оба до конца дней хранили и благодарную память друг о друге, и скорбь о разлуке.
Может показаться, что роман между Чеховым и Мизиновой следует отнести к разряду неудачных. Так считали все: люди, их хорошо знавшие, исследователи чеховского творчества - спорили лишь о том, кто виноват, кто любил, а кто не откликнулся на чувство. И были неправы. Ошибка заключается в том, что к удачным принято относить лишь те романы, что заканчиваются законным браком, благополучно тянущимся до гробовой доски. Но это заблуждение. Любовь - удача, когда она плодотворна, когда она обогащает, все остальное - от лукавого. И роман между Чеховым и Мизиновой - наглядный тому пример.
К сожалению, каких-либо свидетельств значительных перемен, произошедших под влиянием Чехова во внутреннем мире Лики Мизиновой, история для нас не сохранила. Но сам факт ее, пусть запоздалого, открытого признания Чехову в любви говорит о многом, о том, что их знакомство не прошло для Мизиновой даром, придало ей так не хватавшей прежде решительности, укрепило колеблемый 3-й Волей дух.
Что касается свидетельств глубоких перемен в душе Чехова, вызванных Ликой, то их наберется великое множество, не меньше тома. Специалисты обратили внимание, что к середине 90-х годов, т. е. ко времени заката их романа, у Чехова наступил качественно новый период творчества, прорезался новый голос. Но нас в данном случае интересует не столько то, что этот период освящен необычайно глубокими и сильными творениями, а прежде всего то, что под пером писателя бурно и широко зазвучала практически запретная для 3-й Эмоции - ТЕМА ЛЮБВИ. Однажды Чехов настолько преодолел свою эмоциональную скованность, что даже вынес слово “любовь” в заголовок (“О любви”). Такой заголовок для 3-й Эмоции - верх свободы чувств, и поставь Чехов после слова “любовь” восклицательный знак, ему можно было бы приписать 1-ю Эмоцию. В этот период, кроме “О любви”, написаны “Дом с мезонином”, “Ариадна”, “Дама с собачкой”, “Чайка”. Под новую для себя тему Чехов даже коренным образом переделал почти написанные “Три года”, наполнив любовной проблематикой произведение, прежде целиком посвященное сценам из купеческого быта.
Исследователи обычно соотносили с Мизиновой в творчестве Чехова лишь то, что в “Чайке” или “Ариадне” напрямую связывалось с ее биографией или чертами характера. Но в действительности ее влияние было неизмеримо значительней. Лика - не сказать открыла для Чехова тему любви, она ему ее “разрешила”. Именно благодаря Лике он смог заговорить не только о чувствах, вызванных непосредственно ею, но и о своих увлечениях, предшествовавших и последовавших за их романом (письма Чехова к жене – наглядное тому подтверждение).. Силой своей процессионной и нормативной 2-й Эмоции Мизинова, конечно, не научила Чехова чувствовать, но разжала сведенный 3-й Эмоцией рот, научила открыто, естественно и громко говорить о своих переживаниях. А для обладателя 3-й Эмоции - это наибольший и драгоценнейший дар.
* * *
Надеюсь, усвоив, почему именно “агапэ” - самый перспективный и плодотворный вид любви, читатель, очевидно, должен задаться вопросом: как, при перекрестье процессионных функций, должны стоять результативные функции, чтобы “агапэ” могло дать наибольший эффект? Вопрос этот не праздный, потому что для достижения подлинной гармонии мало заживления язвы по Третьей функции, необходимо, чтобы при этом максимально реализовывались результативные функции.
Чтобы понять, какое положение результативных функций наиболее благоприятно при “агапэ”, обратимся к истории второго брака Бориса Пастернака. Опыт данного брака дал отчасти отрицательный результат, но, как это бывает в науке, отрицательный результат в этом случае оказался не менее выразительным, чем положительный. Еще более интересен второй брак Пастернака тем, что на его примере можно проследить некоторые психотипические закономерности смены партнеров.
Надеюсь, сказанное прежде о первом браке Пастернака еще не забыто, поэтому сразу приведу схему отношений между супругами, только на этот раз не в паре, а в треугольнике, составленном из соотношений функций самого поэта, его первой (Евгении Пастернак) и второй (Зинаида Пастернак) жены:
“ахматова” “пастернак” “пушкин”
|
|
|
