 |
А мельница слухов все вертится
|
|
|
|
Слово тренеру Рольфу Хайккола
После победы на 10 километров у Лассе, естественно, было основание для небольшого торжества. Под руку с Пяйви, в сопровождении Тапани Илкка, Эро Уотила и председателя Спортивного союза Финляндии Юрьё Кокко Лассе отправился в самый шикарный ресторан Монреаля.
Настроение было праздничным, кухня отличной, а Лассе – голоден как волк. Прошло 14 часов с тех пор, как он ел в последний раз. В полночь Лассе и Пяйви ушли, остальные остались.
А уже во вторник начались будни. И эти будни несколько дней подряд не очень-то приятны. Даже я, человек по натуре спокойный, не раз терял самообладание.
Как по местному телевидению, так и в прессе поднялась шумиха вокруг так называемого «допинга кровью». Именно этим пытались объяснить успех Лассе, который для многих был непостижим. Прежде всего выражалось удивление, как он мог одержать победу на Олимпийских играх, если долгое время не принимал участия в соревнованиях.
Я изучил результаты Лассе и других лучших бегунов мира начиная с 1971 года. Эти данные с предельной ясностью подтверждают, что Лассе из года в год сохранял свое место в числе лучших в беге на 5000 и 10 000 метров. Очевидно, шум поднимали как раз те, кто был плохо осведомлен.
За эталон я взял Ричарда Квокса. В 1970 году он пробежал 5000 метров на 0,4 секунды хуже Лассе. В течение последующих трех лет еще слабее. В 1974 году Квокс пробежал эту дистанцию на 0,2 секунды лучше Лассе, а в 1975 году они показали одинаковое время. Так как же можно говорить о том, что Лассе «бездействовал» в предолимпийские годы?
За месяц до Олимпийских игр в Монреале Квокс пробежал в Стокгольме 5000 метров за 13.13,2, а в Монреале только за 13.25,16. Как он мог проиграть Вирену? Здесь-то и открывается простор для спекуляций и домыслов, ибо Лассе, не попав даже в десятку лучших сезона, на Олимпийских играх победил всех.
|
|
|
Аналогичная песня звучала по поводу всех прославленных мастеров, начиная с Пааво Нурми; обвиняли в допинге и Эмиля Затопека, и Владимира Куца, и Рона Кларка... Всегда кто-то из великих пользовался «волшебными средствами». Очевидно, люди никак не могут привыкнуть к мысли, что на свете действительно есть одаренные бегуны.
Все это приходило мне на ум, когда я размышлял о третьей победе Лассе на олимпийских играх. Сумеет ли он выиграть четвертую золотую медаль? – спрашивал я себя. Если у меня и были сомнения на этот счет, то их компенсировала уверенность, что Лассе находится сейчас в прекрасной спортивной форме. Даже при таком сильном составе участников он придет к финишу первым. И все же кто-то пустил слух, что Лассе Вирен не примет участия в финале.
Когда один из финских журналистов перед началом соревнований позвонил мне и сказал, что есть сомнения по поводу того, что Лассе побежит на 5000 метров, я чертыхнулся и ответил: «Побежит, непременно побежит, и интересно взглянуть на твою физиономию, если он и на этот раз выиграет». В это время по Олимпийской деревне о предстоящем забеге ходили слухи один фантастичнее другого. Кто-то принес известие о том, что новозеландские парни намерены в решающий момент перед финишем взять Лассе в «мешок». Другой сообщил, что Родней Диксон намерен повести бег на такой бешеной скорости, что Лассе наверняка отстанет, а если не отстанет, то его просто собьют с ног.
Слухи разрастались как снежный ком. Я ничего не говорил о них Лассе: тренер не должен перегружать психику своего подопечного. Кроме вреда, это ничего не даст.
До забега на 5000 метров я считал Роднея Диксона самым опасным соперником Лассе. Это быстрый, всегда готовый к рывку и одновременно выносливый бегун. Летом 1975 года он трижды участвовал в соревнованиях на 5000 метров и победил всех лучших бегунов на эту дистанцию. Такого соперника нельзя недооценивать.
|
|
|
И напротив, акции Брендана Фостера резко упали в моих глазах после забега на 10 000 метров. В его беге уже не было той легкости, которая у него была в Риме на первенстве Европы. Его бег стал напряженным; исчезли эластичность и ощущение полета. Не знаю, то ли у него были какие-то неприятности, то ли он слишком затянул усиленные тренировки и не успел восстановить силы до Олимпийских игр...
Во время финального забега его участники дали Лассе возможность делать все, что он хотел. Никто не запрещал им применить такой, например, прием, как высокая начальная скорость, которой Лассе мог не выдержать. Все хорошо знали, что за плечами у него уже три трудных забега. Последние 3 километра на дистанции 10 000 метров он прошел за 8.04, а это не могло не дать о себе знать. Соперники по забегу, очевидно, с большим уважением относились к Лассе, если позволили ему вести бег. По-видимому, в Монреале не оказалось ни одного бегуна, обладавшею достаточной спортивной формой и уверенностью в себе, чтобы попытаться сломить Лассе.
Что касается спортивной формы самого Лассе, то она была поистине превосходной. Это было непостижимо даже для врачей. Когда в Финляндии подбирали для Олимпийских игр марафонца, то тренерский совет получил от врачей заключение, в котором было сказано, что среди бегунов нет такого спортсмена, который был бы в состоянии принять участие в марафоне на другой день после забега на 5000 метров. Тем более если он в течение той же недели должен участвовать в предварительных забегах, а потом в финале на 10 километров.
Учитывая это обстоятельство, финское спортивное руководство предложило включить в состав команды третьего стайера – Олани Суомалайнена. Однако эта кандидатура была отклонена олимпийским комитетом. Таким образом, в марафонском беге принял участие спортсмен, который, согласно врачебному заключению, был не способен бежать на эту дистанцию...
Марафон
Очень хорошо помню, что я думал о марафоне за три с лишним года до Олимпийских игр в Монреале. Тогда он казался мне ужасно длинной дистанцией, если учесть, что и 10 километров, состоящие из 25 кругов по беговой дорожке, уже угнетают своим однообразием. Правда, в марафоне нет кругов, но их «заменяют» бесконечные километровые столбы.
|
|
|
31 июля 1976 года я впервые вышел на старт марафонской дистанции в числе 76 крепких, выносливых бегунов из самых разных уголков мира, даже из Новой Гвинеи.
По сравнению с ними я находился в самом не выгодном положении, так как был единственным бегуном, уже участвовавшим в соревнованиях на 5000 и 10 000 метров с их предварительными забегами. А все остальные участники марафона были совершенно свежими. Даже Франк Шортер не осмелился стартовать на 10 000 метров, сохраняя силы для марафона. Я же лишь вчера вечером участвовал в финале бега на 5000 метров.
На старте марафона я постарался избавиться от навязчивой мысли, что еще ни одни бегун за всю историю олимпийских игр не брался за такое дело. Лишь Эмиль Затопек в 1952 году в Хельсинки выиграл марафон, а также соревнования на 5000 и 10 000 метров, но тогда на «десятке» не было предварительных забегов. А перед марафонским бегом у этого «человека-паровоза» было трое суток передышки.
К тому же участники забега были опытными, стреляными воробьями, знали, на каком этапе нужно прибавить скорость, как рационально пользоваться напитками на трассе и какой график скорости наиболее разумен.
Правда, как-то я пробежал по дорогам Мюрскюля марафонскую дистанцию в одиночку и без питания за 2:40. Некоторые, видимо, считали меня человеком, страдающим манией величия, что, в сущности, могло показаться не столь уж далеким от истины.
Однако прежде чем я начну рассказывать о тех мучительных переживаниях, которые выпали на мою долю в олимпийском марафоне, мне хочется объяснить, почему я отказался от своей клятвы трехлетней давности не участвовать в марафонском беге и отправился «считать» километровые столбы.
Очевидно, марафон распалял мою душу и стал своеобразным вызовом, поскольку я только и слышал разговоры о том, что никто не сможет повторить достижение Эмиля Затопека. Осенью 1975 года мы обсуждали с Ролле Хайккола, стоит ли мне пробовать свои сипы в монреальском марафоне. После многомесячного раздумья я решил, что приму участие и в марафоне, но без излишней рекламы. Во время тренировок в Кении в марте–апреле у меня появилась уверенность в удаче.
|
|
|
В мае намеревался вместе с Сеппо Туоминеном принять участие в марафонском беге в Оулу, по результатам которого решался вопрос о кандидатах на Олимпийские игры. Однако Сеппо получил травму ноги, а меня начала беспокоить гайморова полость. Никто из нас на старт в Оулу не явился. Тем не менее Олимпийский комитет Финляндии предложил мне принять участие в марафоне, и я согласился.
После того как я завоевал две золотые медали, желание участвовать в марафонском беге выглядело не слишком убедительно, однако упрямый мой нрав не разрешал мне выйти из игры. Раз уж я заявлен на марафон, то побегу. Хотя бы во избежание кривотолков.
Вот, собственно, и все причины, объясняющие, почему в день марафона я стоял во втором ряду участников почти крайним слева и ждал стартового выстрела.
Однако прежде мне пришлось подумать о питании. Мои запасы энергии были исчерпаны после бега на 5000 метров, а для их пополнения ни времени, ни подходящей обстановки не было. Если бы я плотно поел на ночь, то это помешало бы нормальному сну. Поэтому вечером, накануне марафона, мой рацион состоял в основном из богатой углеводами пищи, которые эффективно снабжают организм энергией. Я съел немного фруктов, черники, мяса, много хлеба, овощей и запил все это молоком. Перед сном принял лицетин и витамины и лег спать в 11 часов вечера.
Не буду напрасно разыгрывать из себя хладнокровного героя и уверять, что спал беспробудным сном. Победные 5000 метров периодически виделись мне во сне, и я просыпался примерно каждые два часа, зажигал свет и смотрел на часы. Переживания оказались настолько сильными, что сон был очень беспокойным и чутким, как и после бега на 10 километров. А мне необходимо было полностью расслабиться перед 42-километровой дистанцией по асфальтовым улицам Монреаля.
В день марафонского забега, около 7 часов утра, я уже делал разминку, состоявшую, в основном, из десятикилометровой пробежки, после чего единственной заботой оставалось питание. Необходимо было максимально восполнить израсходованные запасы энергии, иначе мне не пройти и половины дистанции.
В восемь тридцать я, так сказать, заправился: съел яичницу из двух яиц, мясо, хлеб и мед – снова углеводы.
Прошло еще два часа, и вновь я принялся за еду. Было уже около половины одиннадцатого, и начался обычный завтрак. Помимо прочего съел кусок курицы, чем удивил самого себя: вообще-то я люблю куриное мясо, но редко ем его, так как есть курицу руками – малоприятное занятие. Но я знал, что куриное мясо легко усваивается организмом. Питание перед марафоном – очень важный фактор, ибо бегун выбывает из соревнований, если нарушается нормальное функционирование желудка. В связи с этим я вспоминаю своего земляка Юакку Тойвола, который, впервые участвуя в марафоне, вынужден был пару раз забегать в частные дворики, иначе ему пришлось бы испачкать штаны...
|
|
|
Напряжение на старте нарастало от одного лишь сознания, что здесь собралась очень опытная и сильная дружина. Вот разминается местный бегун – канадец Джером Дрейтон, фаворит канадской публики. А там, подальше, прохаживается маленький и худощавый Карел Лисмонд, бельгиец, чемпион Европы 1971 года. Рядом подпрыгивает другой фаворит – итальянец Джузеппе Чиндоло, ему принадлежит лучшее время сезона. Внезапно я вспомнил, что еще до Мюнхенских игр я обошел в забеге на 10 километров этого самого Чиндоло на целый круг, показав время 27.52,4. А сейчас смогу ли я обойти его на один километровый столб?
Наиболее усердно я искал глазами американца Фрэнка Шортера, победителя Олимпиады в Мюнхене, ориентируясь на которого я и решил строить свою незамысловатую тактику: буду тянуться за ним сколько хватит сил. Я считал, что именно Шортер должен стать победителем соревнований. Имя Вольдемара Цирпинского в то время мне ни о чем не говорило.
Едва миновали первые полчаса, как я понял, что допустил серьезную ошибку. Я не стал пить ни на 6-м, ни на 11-м километре, в то время как «старая лиса» Фрэнк Шортер прикладывался к бутылке оба раза. А именно мне, больше чем кому-либо другому, следовало сделать то же самое, потому что в моем организме уже со вчерашнего дня после бега на 5000 метров образовался дефицит жидкости.
Я понял это, миновав питьевой пункт на 11-м километре. Понимая весь ужас положения, я, к изумлению бежавшего рядом со мной голландца Херменса, воскликнул: «Дай глотнуть!» Но было уже поздно: Херменс не успел отреагировать на мои слова, и его до половины опорожненная пластмассовая бутылка полетела, постукивая по асфальту. Это получилось не преднамеренно – добропорядочный голландец сам выражал потом сожаление по поводу случившегося.
Ошибка очень меня огорчила. К тому же в сутолоке возле питьевого пункта я потерял из виду Фрэнка Шортера. Где он? И вдруг я услышал его голос из середины группы бегунов: «Lasse, I'm hеге!» («Лассе, я здесь!»). Фрэнк явно догадался, что я поставил себе целью идти за ним с начала и до конца. И я действительно следовал за Шортером, как акула за кораблем. К чему это в конце концов приведет, у меня еще не было ни малейшего представления.
Миновав питьевой пункт на 26-м километре, Фрэнк Шортер дал бой. На подъеме он прибавил скорость, за ним последовали Вольдемар Цирпинский, индийский «сюрприз» Шивнах Сигх, Джером Дрейтон, а также второй представитель США Билл Роджерс. Они ушли вперед, а я отстал.
Километра через два, на подъеме за железнодорожным мостом, я достал Роджерса. А еще через 2 километра передо мною возникла спина Сингха. Через такой же интервал я настиг и Дрейтона.
Теперь я бежал уже третьим!
Асфальт, видимо, требовал от бегунов дополнительных усилий, иначе мне не удалось бы настичь эту тройку. Я и сам уже бежал медленнее, чем вначале. До 25-го километра все пятикилометровые отрезки покрывались равномерно за 15.15–15.24, однако на следующие 5 километров ушло уже ровно 16 минут.
К этому моменту я понял, что смогу преодолеть всю дистанцию. Погода была не жаркая, почти все время накрапывал приятный дождичек. Если бы температура воздуха была 36 градусов, а влажность 88 процентов, как во время моего первого несостоявшегося марафона в Оулу, то я, конечно, до финиша не добежал бы. При такой жаркой погоде организм теряет максимум влаги, а во мне лишней жидкости не было. Если бы не благодатный дождь, у меня начались бы судороги ног.
Время испытаний наступило для меня на 36-м километре, когда я выпил сок ряпушки. И ноги, и сердце работали как надо, но в организме уже не осталось резервов, из которых можно было бы черпать силы. Шаг стал тяжелым. Я понял, что впереди меня ждут страдания.
Примерно на 37–38-м километре рядом со мной впервые появился Карел Лисмонд. Бельгиец не случайно носил звание чемпиона. Он сумел удивительно тонко и точно распределить скорость и силы. Никаких неоправданных рывков в начале дистанции, а затем, когда другие начали уставать, он постепенно стал наращивать скорость.
Мы пробежали вместе с полкилометра, пока нас не настиг еще один спортсмен, огромный детина из США, Стив Кардонг. Он и Лисмонд переглянулись и ушли вперед. У меня не было сил последовать за ними.
Скорость все падала, иногда мне казалось, что я ползу. Когда вдали, наконец, показался олимпийский стадион, я вновь поравнялся с Джеромом Дрейтоном. Так, вдвоем, обессилевшие, мы продолжали путь. Я пробежал пятикилометровый отрезок (между 35-м и 40-м километрами) за 17.17, а Дрейтон – за 17.20. Откуда-то нашлось еще немного сил, и я чуть прибавил скорость. Едва ли это было заметно на глаз, но канадец совсем изнемог и отстал. В эту минуту я понял, что в конце марафона нужно только сохранять скорость, ибо уже никто не в состоянии спуртовать. В этом заключается секрет победителей марафона.
Нам с Дрейтоном не пришлось искать товарищей по несчастью через увеличительное стекло. Шивнах Сингх проплелся последние 2195 метров за 8.42,0, а Билл Роджерс – за 11.41,8. Последние 10 километров он бежал, спотыкаясь и пошатываясь, более 40 минут, но все же не сошел с дистанции. Крепкий парень!
Позже мне рассказывали, что Роджерс еще на отборочных соревнованиях в США вот так же плелся по стадиону, заканчивая марафонский бег. Тогда на последней миле судороги сковали ему ноги. Возможно, он и теперь по той же причине потерял скорость.
Я узнал также, что долговязый Стив Кардонг на тех же отборочных соревнованиях начал марафон столь же медленно, как и в Монреале. Тогда он переместился с 26-го места в начале бега на третье на финише. Теперь на 15-м километре он был двадцатым, а на финише – четвертым. Настоящий мастер бега по принципу «торопись медленно!»
Преодолев черту финиша, я был вынужден присесть на минуту у дорожки – настолько изнурительным был бег. Мне дали кружку с водой и губку, которой я вытер пот, а затем пошел в раздевалку.
Несмотря ни на что, дело было сделано! Позади осталось 42 километра крепкого, как камень, монреальского асфальта. Мой конечный результат был 2:13.10,8. Из финских спортсменов только Лятся-Пекка лучше меня пробегал эту дистанцию!
А затем наступила реакция. Выпитая вода вдруг забурлили в моем желудке, и меня вырвало. Я распластался на полу в комнате отдыха и провалялся там свыше часа. Пробовал еще попить, но вода, едва успев попасть в желудок, тут же извергалась обратно. И все же мой организм очень нуждался в жидкости. Лежа на полу, я все время менял положение, пытаясь найти такую позу, при которой успокоился бы желудок, но ничего не получалось. С помощью заместителя руководителя финской легкоатлетическое команды Пентти Карвонена я выбрался из комнаты отдыха и перешел в отведенную для нас раздевалку. Там я пролежал еще около часа, и меня снова стошнило. Сколько раз я проклинал и посылал в преисподнюю марафон и причиненные им мучения! Наконец мне удалось подняться и встать под душ, подставив свое измученное тело холодным струям воды. Самочувствие немного улучшилось. Однако прошло еще около двух часов, прежде чем я смог выйти из раздевалки. Никогда прежде мне не приходилось переживать таких отвратительных минут.
Только к половине первого ночи все постепенно прошло, и я мрачно буркнул врачам нашей команды Хальмеру Квисту и Маркку Явринену, что теперь можно бы и поесть. Куриный бульон, отварной рис и мороженое показались мне райской пищей – я до сих пор помню их вкус. Жизнь, наконец, вновь обрела для меня свою прелесть.
Марафон – это не 10 километров, пройденные даже со скоростью мирового рекорда. Я уразумел эту истину, возвращаясь в Олимпийскую деревню и укладываясь в кровать где-то около 2 часов ночи. Но мне стало ясно, что будь у меня три свободных дня перед марафоном, я завоевал бы призовое место. А еще я подсчитал, что за последние восемь дней пробежал в рамках официальных соревнований 72 километра. Моя олимпийская страда с пятью забегами осталась позади.
В то раннее утро ротационные машины выбрасывали последний номер олимпийской газеты. В ней были опубликованы и окончательные результаты олимпийского марафона:
1. Вольдемар Цирпинский, ГДР 2:09.55,0
2. Фрэнк Шортер, США 2:10.45,8
3. Карел Лисмонд, Бельгия 2:11.12,6
4. Стив Кардонг, США 2:11.15,8
5. Лассе Вирен, Финляндия 2:13.10,8
6, Джером Дрейтон, Канада 2:13.30,0
7. Леонид Мосеев, Советский Союз 2:13.33,4
8 Франко Фава, Италия 2:14.24,6
9. Александр Гоцкий, Советский Союз 2:15.34,0
10 Хенри Шофс, Бельгия 2:15.52,4
11. Шивнах Сингх, Индия 2:16.22,0
12 Чанг Соп Чое, КНДР 2:16.33,2
Но меня газеты не интересовали. Я уже спал.
Когда Лассе бежал
Размышления Пяйви
Олимпийский стадион Монреаля совершенно подавил меня. Уже само сооружение производило грандиозное впечатление. Однако окончательно оглушил и лишил меня дара речи гул 80 тысяч человек.
Я впервые ощутила это через два дня после приезда – во время предварительных забегов на 10 километров. Когда публика начала грохотать, как бушующее море, я недоуменно спросила себя: «Неужели такое может быть на самом деле?» И в этом кромешном аду Лассе предстояло выполнить свой олимпийский долг!
Предварительные забеги не особенно волновали меня. На бег Лассе я смотрела спокойно. Мне было почти безразлично. Очевидно, путь через Атлантику и полная смена обстановки немного вскружили мне голову.
Но уже позже, во время финала на 10 километров, мое восприятие событий было совсем иным. В окружении спортсменов я сидела в первых рядах напротив последней прямой. Неподалеку сидел председатель Спортивного союза Финляндии Юрьё Кокко, а также известные финские спортсмены Яска Туоминен и Сеппо Симола.
Соревнования полностью завладели моим вниманием в тот момент, когда Лопеш и Лассе бежали на полной скорости один за другим. Я понимала, что победа достанется кому-то из них. Одновременно я впервые почувствовала, насколько отличается обстановка на стадионе, на месте событий, от спокойного пребывания у экрана телевизора.
Вся финская команда прыгала от восторга, и даже Сеппо Симола испустил долгий, пронзительный клич, вместо обычных шуточек, которые не сходят у него с языка.
Когда Лассе с поднятыми вверх руками пересек финишную прямую, я плакала. Слезы катились по моим щекам, хотя я, собственно, не очень понимала, что он совершил. Хотелось сказать Лассе что-то ласковое, но это было невозможно: я сидела, как арестант, на трибуне. И когда он, совершая круг почета, остановился напротив меня и послал воздушный поцелуй, я просто лишилась дара речи.
Только после 10 часов вечера мне удалось пробиться к Лассе, впервые после его победы. Я бросилась ему на шею и воскликнула:
– Ты был великолепен!!
Наверняка глаза мои говорили в тысячу раз больше слов.
Мы отпраздновали победу в ресторане, тем более что Лассе проголодался. Ресторан был шикарным, настроение прекрасным. Вместе с нами были Юрьё Кокко, Ролле Хайккола, Тапани Илкка и Эро Устила – все наши хорошие знакомые.
Мы посидели в ресторане всего часа два, так как Лассе пора было ложиться спать. Поэтому мне пришлось коротать время в обществе незнакомых мне финнов, но это меня не стесняло. Я знала, какая задача стоит перед Лассе, знала, что он не в туристской поездке. Приходилось мириться с его режимом дня.
Наши встречи с Лассе во время Олимпийских игр были крайне редки и коротки. Свидания наши происходили у ворот Олимпийской деревни, где мы обменивались двумя-тремя словами. Словно современные Ромео и Джульетта...
Время в Монреале шло быстро, почти каждый день я была на стадионе. Соревнования, вместе с отборочными, длились по пять и даже по шесть часов ежедневно.
Когда Лассе не бежал, я наблюдала за другими победителями. И должна сказать, что незабываемое впечатление на меня произвел Альберто Хуанторена. Какой шаг, какая мощь, какая убийственная скорость! Не удивительно, что сидевший за мной Калле Кайхари сказал, что никогда не видел ничего подобного. Хуанторено я никогда не забуду.
Наконец наступил день финального забега на 5000 метров. Лассе снова был в ударе!
Мое место на этот раз было довольно высоко, но я спустилась по проходу и присела на корточки у перил возле самой дорожки.
Эти 3 с небольшим минут были самыми невероятными и напряженными в моей жизни. Стоило мне чуть-чуть приподняться, как сзади раздавались крики: «Сядьте, сядьте!» Сама же я кричала все время: «Давай, давай, жми!» Я была уверена, что Лассе слышит мой голос – настолько отключилась от внешнего мира.
Борьба на последней прямой шла под невообразимый гвалт, шум, крик. Я беспрестанно вопила, как дикое животное. А когда Лассе пришел к финишу, ноги у меня стали как ватные, и я не в состоянии была сделать ни шагу. От долгого сидения на корточках они у меня затекли, и я плюхнулась на пол, как древняя старуха. Посидев с минуту, я все же поднялась. Колени дрожали и подгибались, голос срывался, я была точно пьяная.
На следующий день Лассе снова вышел на старт. Его ожидал марафон. Я немного беспокоилась, ибо знала, что он взялся за очень ответственное и трудное дело.
На стадионе довольно часто объявляли промежуточное время. В лидирующей группе – спортсмены под номером 961, 387, 510, 956. 301... Это же Лассе! А бегуны уже прошли более 20 километров. Нет, это, очевидно, не Лассе... С лишком много для одного!
Через полчаса номер Лассе больше не упоминали. Бесстрастные цифры промежуточного времени на табло лишь вызывали раздражение – они ничего не говорили о событиях на дистанции. Есть ли у Лассе еще силы, достаточно ли запасов питания и хватит ли их до конца дистанции? Я беспокойно вертелась на своем месте.
Когда же Лассе появился наконец на стадионе, примерно через четыре минуты после Вольдемара Цирпинского, я тотчас поняла, что он крайне измотан и переутомлен. Шаг был тяжелым, ноги едва отрывались от дорожки, лицо бледное как полотно. Казалось, что он даже пошатывался. Хотелось встать и уйти. Мне стало плохо.
После марафона я ходила одна вдоль сквера, окружавшего стадион; мной овладело крайнее беспокойство. Накрапывал дождь, настроение было тяжелое, я не знала, как чувствует себя Лассе. Ролле Хайккола вышел на минуту ко мне и сказал, что Лассе довел себя до полного изнеможения.
Почему я должна оставаться одна? Почему нам нельзя быть вместе? Что там с ним делают? Почему мне нужно ждать до утра? Как я проведу эту длинную ночь?
Вот о чем я думала, когда села в метро и поехала к себе в гостиницу. А в это время Лассе корчился на полу раздевалки, ему было плохо, его рвало. Я примерно догадывалась, что с ним, однако не знала всей правды.
С наступлением нового дня все тревоги исчезли. Лассе был в порядке и даже улыбался, когда мы встретились. Монреальская эпопея миновала.
Баталии в Монреале заинтересовали даже самого Эмиля Затопека. Когда в сентябре мы с Лассе были в Праге, где он вышел победителем пробега по улицам столицы на приз газеты «Руде право», мы встретились с этим знаменитым спортсменом. Он был почетным гостем пробега и присутствовал на заключительном банкете. Затопек повторил несколько раз, усиленно помогая себе пальцами:
– У меня было три дня перед марафоном, у Лассе – только одна ночь. Это чудо! Это чудо!
Если Лассе решит участвовать в Олимпийских играх в Москве, я окажу ему всяческую помощь и поддержку. Я знаю, что Лассе придется часто и надолго уезжать, но четыре года в человеческой жизни – это совсем немного. Не успеешь оглянуться, как они пройдут.
И тогда у нас будет много времени друг для друга – каждый месяц, каждая неделя, каждый день...
В Москву
Слово тренеру Рольфу Хайккола
Еще до Монреальской олимпиады Лассе сказал, что намерен принять участие в Олимпийских играх в Москве в 1980 году. Я верю, что так оно и будет, Если бы он заявил о своем намерении после Монреаля, можно было бы подумать, что его слова продиктованы упоением собственной победой.
Эта перспектива ставит перед Лассе и мной сложные проблемы. Хватит ли у Лассе энтузиазма усиленно тренироваться после четырех золотых медалей? Видимо, нужно так построить тренировки, чтобы Лассе не тяготился ими, и для этого их необходимо разнообразить новыми, интересными элементами.
Естественно, что предстоящие четыре года надо разбить на этапы, всякий раз ставя перед Лассе новые промежуточные цели, иначе ему будет трудно. Этапы эти подсказывает сама жизнь: в 1977 году – Кубок Европы в Хельсинки, в 1978 году – соревнования на первенстве Европы в Праге, на 1979 год в Хельсинки планируется матчевая встреча восьми ведущих спортивных стран.
Может возникнуть вопрос: почему нужно заглядывать так далеко вперед, с прицелом на 1980 год, почему не продвигаться к Олимпиаде постепенно от года к году? Ответ очень прост. Лассе и я – мы оба понимаем, что не можем топтаться на месте и смотреть, что делают другие, мы всегда должны быть впереди, если хотим добиться успеха. А его невозможно достичь, не заглядывая в будущее.
Кроме этой основной проблемы возникает много других. Хватит ли у Лассе времени для эффективных тренировок, сможет ли он выполнять их в полном объеме?
А кроме того, Лассе теперь женат. Когда после Мюнхена мы взяли курс на Монреаль, он был беззаботным холостяком. Теперь положение изменилось. Лассе и Пяйви должны многое для себя решить, прежде чем брать курс на Москву. Лассе придется часто отлучаться из дома: на соревнования, на тренировки, выезжать за границу. Жена должна быть к этому готова. Важно полное взаимопонимание, ибо размолвки дома подрывают моральное состояние спортсмена. Кроме того, нужно учесть, что до 1980 года Лассе может стать отцом. Появятся новые заботы, которых до сих пор он не знал.
Думали мы с ним и о том, что к 1980 году в Финляндии может появиться целая плеяда сильных бегунов на 5000 и 10 000 метров. Возможно, даже они заслонят его или, по крайней мере, избавят от бремени лидера. На Московской олимпиаде Лассе лучше всего было бы участвовать в беге на 10 000 метров и в марафоне. Из нынешней программы придется, возможно, что-то исключить,– скорее всего, бег на 5000 метров.
Во всем мире лихорадочно изыскивают способы, которые позволили бы бегуну быстрее восстанавливать силы после больших тренировочных нагрузок. А это, в свою очередь, зависит от того, какие питательные вещества способны наиболее эффективно пополнить энергией опустошенный большими физическими нагрузками организм. Чем быстрее этот процесс будет происходить, тем больше времени в течение суток можно будет уделять тренировкам.
Вполне возможно, что основной дистанцией Лассе в Москве будет марафон. В этом отношении мы приобрели богатый опыт в Монреале. Очевидно, до сих пор еще не найдены питательные вещества, которые могли бы лучше ныне существующих помочь бегунам на этой тяжелой дистанции. Видимо, необходимо решить некоторые проблемы в области обмена веществ, прежде чем мир получит марафонца экстракласса. Возможно, им будет Лассе, возможно, кто-то другой. Мне кажется, для марафона не сделано еще многое из того, что уже проделано для развития других видов спорта.
Я прекрасно сознаю, что четыре года перед Олимпиадой в Москве потребуют от Лассе огромных усилий, если он намерен еще раз подняться на высшую ступень олимпийского пьедестала. Я сознаю также, отнюдь не подчеркивая своего значения, что многое потребуется и от тренера.
Необходимо правильно учитывать физические и духовные силы подопечного, необходимо знать его частную жизнь со всеми ее заботами и трудностями. Все это и многое другое надо так уравновесить, чтобы не возникло дисгармонии. Кроме того, тренер должен обладать необходимым воображением, которое позволило бы ему предвидеть, как воспримет спортсмен бесконечно повторяющиеся тренировки. Он должен уметь разгадывать, что ощущает и чувствует его воспитанник на различных этапах тренировочного процесса.
Поскольку Лассе работает с предельной нагрузкой круглый год, то даже незначительное увеличение интенсивности тренировок может свести на нет результаты большой конструктивной подготовки. Всего несколько просчетов, и спортсмен, который еще месяц-другой назад показывал оптимальные результаты, может сдать.
Не будет никакого толку, если я сегодня дам Лассе задание пробежать 35 километров, завтра – 20, послезавтра – 50. Я должен постоянно контролировать нагрузку, которую способен выдержать его организм.
Если бы не болезни, то уже после Мюнхена Лассе был бы готов к мировому рекорду. Однако мы решили, что главное – Игры в Монреале, и было бы неразумно пренебречь победой на Олимпиаде ради охоты за мировыми рекордами в предолимпийские годы. Лассе отказался от всего и четыре года вел рискованную игру, очень рискованную, ибо целью ее была только олимпийская победа.
Не могу сказать сейчас, захочет ли Лассе в следующем году или позднее попытаться побить мировой рекорд, сделав это своей промежуточной целью перед Москвой. Но Лассе знает, что рекорды падают, а олимпийская победа остается. Поэтому думаю, что рекорд мира в беге на 5000 или 10 000 метров по-прежнему остается для него второстепенной целью, хотя для финских почитателей спорта это был бы большой подарок. Основная цель Лассе, по крайней мере на данный момент,– победить в Москве, и, вероятнее всего, таковой она и останется, пока 70-е годы не отойдут в прошлое.
Большой интерес представит и марафон в Фукуока, на который мы отправимся с Лассе в начале декабря 1976 года. На этот раз он сможет пройти эту дистанцию со свежими силами, хотя и не будет так хорошо подготовлен, как в Монреале.
В Фукуока каждый год собираются лучшие бегуны мира. Поэтому я с особым интересом жду результатов Лассе в Японии.
Лассе – человек
Рассказывает Антеро Раевуори
Крис Брашер, известный спортивный комментатор английской «Обсервер», писал после Олимпийских игр в Монреале: «Лассе Вирен подобен дереву, которое вросло корнями в свой родной Мюрскюля. В этом его сила. Его не удалось вырвать из своего надежное прибежища, и потому ветры неудач не в состоянии свалить его, самое большее – лишь пригнуть иногда».
Крис Брашер, человек с далеких британских островов, попал, вне сомнений, не в бровь, а в глаз. Одержанными победами Лассе Вирен обязан своим физическим и моральным качествам, тренеру Ролле Хайккола, массажисту Элмеру Уккола и профессору Пекке Пелтокаллио, своему клубу «Мюрскюлян Мюрскю» и всему Финскому спортивному союзу. К этому следует добавить, что он остается патриотом своей деревни. Он не бездомный скиталец, его корни остаются в Мюрскюля; от ее природы и земли, а также от своей семьи он вобрал в себя тот железный дух, который не плавится даже в адовом олимпийском котле.
Канадские газеты во время Олимпийских игр называли Лассе Вирена сверхчеловеком. На беговой дорожке он действительно сверхчеловек: рассудительный, хладнокровный тактик, которому не ведомо, что такое нервы, мозг его работает словно острая бритва. На тартане у Лассе Вирена отсутствует чувство жалости даже к себе, он никого не почитает, ни перед кем не преклоняется, но никому и не завидует. Это качество ему совершенно чуждо, в то время как финнам в целом оно присуще, и, к сожалению, даже очень.
Кто из нас верил в победу Лассе Вирена на 5000 метров в Монреале, когда открылась последняя прямая и шесть быстрых бегунов-асов дышали ему в спину? Наверное, немногие. Но и в этой критической ситуации мозг Лассе отдал ему единственно верный приказ: быстрее и дальше выбрасывай вперед бедро – от этого увеличится шаг и возрастет скорость.
Короче говоря, Лассе Вирен духовно сильнее своих противников, значительно сильнее. Он умеет обнаружить в каждом слабые стороны: медлительность, неуверенность, слабую тактику – и побеждает их, используя эти недостатки. Различные трудности, хотя бы история с «допингом кровью» в Монреале, превращаются у него из факторов раздражения в движущую силу, в импульс, толчок, они не подавляют воли, не выбивают из колеи.
Лассе Вирен никогда не жалуется. Если же это случается, то столь же редко, как выигрыш в лотерее. Он быстро переживает любые неприятности (вспомним перенесенную им операцию ноги в январе 1975 года). Так же хорошо приспосабливается он к жаре, влажности и даже холоду, легко мирится с отсутствием комфорта. На тренировках в Пуэрто-Рико зимой 1974 года ему не мешали ползавшие по стенам ящерицы, полное отсутствие удобств, одиночество.
Он, расслабившись, может часами лежать на кровати в полном покое. Даже крайняя необходимость не заставит его нарушить это состояние. Окажись Лассе арестантом, отбывающим пожизненное заключение, он и в тюрьме не почувствовал бы особых неудобств.
Приходят на память слова матери Лассе:
«Еще совсем маленьким Лассе умел обходиться без посторонней помощи. Наверное, уже тогда, в долгие дни одиночества, когда взрослые были на работе, и начали формироваться его характер и взгляды на жизнь».
Когда спортсмен способен бежать, как бежит Лассе Вирен, конечно же, он в определенном смысле сверхчеловек. На беговой дорожке хорошо видны его сильные стороны: высокая спортивная форма, физическая одаренность и хладнокровие. Они-то и являются основой его достижений, о которых говорит
|
|
|
