 |
Обоснование чужой одушевленности
|
|
|
|
§ 1. Вступление
Если, наблюдая целесообразные действия вне нас, мы заключаем о существовании чужой одушевленности, по аналогии с тем, что мы наблюдаем в себе, то это умозаключение не стоит в противоречии с идеалистическим мировоззрением.
Толкование
“ Все сущее есть мысль”,
Сказал Учитель мира,
Молюсь ему и приступаю
К истолкованию одушевления.
В вышеприведенных вступительных словах Дхармакирти, автор настоящего трактата, указывает на его содержание и цель, а также и на связь между ними. Содержание его посвящено существованию чужой одушевленности. Цель состоит в доказательстве этого. А связь между ними понятна сама собою, так как это сочинение является средством для достижения данной цели.
Известен спор между реализмом и идеализмом по данному вопросу. Реалист утверждает, что с точки зрения идеализма существование чужой одушевленности недоказуемо. Он рассуждает так: тот, для кого существуют всего лишь одни представления, и внешних вещей нет, не может считать восприятие за средство познавать чужую одушевленность, потому ли что объекты восприятия лежат исключительно внутри нашего сознания, или потому, что действительных объектов восприятия вообще нет. Умозаключение в данном случае также невозможно. Ведь можно было бы заключать о существовании чужой одушевленности по внешним признакам ее признакам, чужим словам и целесообразным действиям. Но с точки зрения идеализма последние не существуют, следовательно и умозаключение, на них основанное, невозможно.
Авторитет священного писания тоже делу не поможет, так как что же такое священное писание, как не внешний материальный предмет? Ведь, священное писание слагается или из слов, или даже отдельных звуков, составляющих слово. И то и другое суть внешние материальные объекты, которые для идеалиста не существуют. Даже существование самого писания для идеалиста не является авторитетным доказательством их существования. Следовательно и этим путем не может он знать о чужой одушевленности.
|
|
|
На это нападение реалистов мы отвечаем так.
Несомненно, что чувствами чужой одушевленности воспринять нельзя. С этим мы согласны, и основано это на том, что мы не обладаем трансцендентным восприятием. Что же касается писания, то мы не признаем того, что сущность его состоит в членораздельных звуках. Сущность его состоит в представлениях, кои являются нам в особых предложениях, словах и звуках. Эти представления суть принадлежность нашего сознания, хотя являются они у нас под влиянием творцов философских систем: Будды, Капилы, Канады. На этом основании этим нашим представлениям переносно дается название слов Будды и др. Ведь, все мы буддисты согласны в том, что слово само по себе, как единичный звук, ничего не выражает, но когда мы говорим, что слово что-то выражает, то разумеем наше представление, содержащее общее понятие, со словом ассоциированное. Ведь, единичный звук не может содержать в себе того, что было раньше, а общее понятие, которое он якобы обозначает, объединяет в себе бывшее раньше с настоящим. На этом основании мы отрицаем за единичными звуками, как таковыми, способность служить обозначением мышления 1. Тем не менее, и мы не утверждаем, что наше знание о чужой одушевленности основывается на свидетельстве писания. Но мы утверждаем, что оно основано на умозаключении. В какую форму выливается это умозаключение, принимая во внимание то, что внешние признаки не считаются существующими, об этом говорит автор во вступительных словах. В этом заключается общее их значение. В частности же говорится о мыслях, т.е. о той сознательности, которая предшествует действиям. Под этим разумеются волевые акты, стремления прийти, уйти, поговорить. Они являются причиной целесообразных действий. Если реалист, признающий существование внешних объектов, заключает о существовании таких стремлений у другого на том основании, что он видит его целесообразные действия, и делает это потому, что в себе самом он, и непосредственно, и через умозаключение, видит связь между намерениями и действиями – то этот вывод не стоит в противоречии с идеализмом. Не только действия являются признаком одушевленности, но и живое выражение лица, кровь и т.п. Слово “если” указывает на то, что помянутое умозаключение со стороны реалистов в действительности не делается 2.
|
|
|
§ 2. Постановка вопроса.
Указывая на то, что обе стороны признают значение умозаключения, автор говорит:
1. Реализм заключает о существовании чужой одушевленности на основании сходства со своей.
Наблюдая у других такие же телодвижения и слова, какие имеются у него самого, реалист заключает, что им должны предшествовать такие же внутренние побуждения, какие он наблюдает в себе. Но это умозаключение возможно и с точки зрения идеализма, поэтому идеалист также может умозаключать о существовании чужой одушевленности.
Здесь под побуждениями разумеется стремление к деятельности; под телодвижениями и словами разумеются телесные и словесные признаки одушевленности. Поэтому смысл следующий. Если в себе самом замечается, что движениям и словам предшествует желание действовать и желание говорить, и затем делается заключение о существовании подобных же побуждений и у другого лица, на том основании, что у него наблюдаются такие же телодвижения и слова, - то схожий с этим ход мыслей возможен и у идеалиста. Следовательно, и он может умозаключать о существовании чужой одушевленности.
Возникает вопрос: основанием помянутого умозаключения являются чужие слова и движения, которые служат внешними признаками чужой одушевленности; реалист признает их существование, но для идеалиста они не существуют. Какое же тут возможно сходство?
2. Идеалист также признает, что те представления, в которых нам являются чужие действия и слова, не существовали бы, если бы не было особых процессов чужого сознания.
|
|
|
Представления, содержащие образы внешних признаков чужой одушевленности, то, что нам является в виде чужих движений и слов, не существует, по мнению идеалиста, независимо от особых процессов чужого сознания.
Сознание, отличающееся от собственного, называется чужим. Составляющие его процессы суть явления чужого сознания. Под особыми процессами разумеется побуждение к действиям и желание говорить.
§ 3. Краткое опровержение реализма.
Реалист возражает:
3. Если ты не признаешь восприятия деятельности чужого сознания, то ты не имеешь права заключать о его существовании.
Идеалист:
И ты не имеешь, так как ты находишься в таким же положении!
Реалист говорит: никогда ты, идеалист, не воспринимал таких представлений, содержащих образы движений и слов, коим предшествовала бы деятельность чужого сознания; поэтому как можешь ты заключать о существовании его?
Идеалист отвечает? Нет! Это не возражение, так как в том же самом можно упрекнуть и тебя. Действительно:
4. И реалист никогда непосредственно не наблюдал чужого одушевления. Значит, таких движений и слов, коим на самом деле предшествовало бы чужое сознание, он не видел; поэтому и он не может о нем знать.
Если идеалист никогда не воспринимал подобных явлений, то и реалист никогда непосредственно не воспринимал таких движений и слов, коим предшествовали бы процессы чужого сознания; поэтому и он не может знать о нем.
Однако, это взаимное препирательство не имеет большого значения, его и слышать то не очень приятно! В научном споре следует сначала найти общепринятую обеими сторонами связь понятий, и из нее уже выводить желаемый тезис.
Но в данном случае, противник является опровергнутым простым указанием на то, что его возражение с таким же основанием может быть отнесено и к нему самому. Поэтому автор здесь этим и ограничился.
§ 4. Начало подробного спора. 1-ый аргумент реалиста. Его неудовлетворительность.
Реалист, полагая, что он нашел способ доказательства существования чужой одушевленности, нападает:
|
|
|
5. Так как собственное сознание не может быть причиною того, что лежит в другой личности 3, то мы таким образом узнаем о существовании еще и другого сознания.
Так как собственное наше сознание не может быть причиною тех телодвижений и слов, которые принадлежат другому лицу, то мы и заключаем о существовании другого сознания.
Идеалист:
Отчего не мажет?
Укажи, пожалуйста, почему свое сознание не может быть причиною чужих движений?
Реалист:
6. Потому, что мы ясно в себе не переживаем отдельных собственных намерений, предшествующих чужим движениям.
Тут мы находимся перед дилеммой: или чужие движения и слова имеют причиной наше собственное сознание, или они исходят из другого сознания. Первое предположение исключается, так как таких мыслей, которые бы возбуждали эти чужие движения, мы в своем сознании не переживаем.
Почему?
7. А потому что то, что исходит из собственного сознания, и воспринимается как принадлежащее нашей личности.
Те движения и слова, причина которых лежит в собственном сознании, и воспринимаются, как принадлежность своей личности: “я иду”, “я говорю”.
Что же из этого следует?
8. Если бы и чужие движения исходили из нашего сознания, то и они воспринимались бы, как свои, и не были чужими.
Если бы принадлежащие другому лицу движения и слова имели причину в нашем сознании, то они и воспринимались бы, как свои.
Но этого нет. Как же мы их воспринимаем?
9. Мы их воспринимаем иначе. Этим уже является доказанным существование другой причины.
Они воспринимаются во внешнем пространстве, как объекты, отделенные от нашего тела: "он идет", "он говорит". А коль скоро они не исходят из нашего сознания, то в силу этого является уже доказанным существование другого сознания. Вот мнение реалиста.
Идеалист отвечает:
10. И с моей точки зрения получается такой же результат, потому что я также в этих случаях ясно не переживаю собственных побуждений в себе.
Тот, для которого все познаваемое состоит из представлений, имеет также и представления, в которых ему являются движения и слова, перенесенные во внешнее пространство. Но соответственных, отдельных, возбуждающих эти движения и слова, побуждений он ясно в себе не переживает.
И основание здесь такое же, как и у реалиста:
11. Представления, в которых нам являются внешние признаки собственной нашей одушевленности, воспринимаются нами субъективно; поэтому те, которые воспринимаются объективно, должны иметь причину иную.
Представления, в коих нам являются движения и слова, исходящие из побуждений нашего сознания, являются воспринятыми субъективно в себе: "я иду", "я говорю". Мы их познаем, как внешние признаки, связанные со своей одушевленностью. Наоборот, те, которые принадлежат другому лицу, мы воспринимаем, как явления объективные: "он идет", "он говорит". Следовательно, доказано, что они происходят от другой причины.
|
|
|
§ 5. Наши представления чужого движения доказывают существование чужой одушевленности.
Реалист выражает сомнение в том, что объективированные представления вызываются внутренними побуждениями:
12. Отчего ты не соглашаешься признать, что чужие явления внешнего движения вовсе не имеют такой причины?
Отчего не признать, что представления, в коих являются чужие слова и движения, не имеют такой причины, т.е. не вызываются сознательными процессами. (Отчего не считать их механическими)?
Идеалист отвечает:
13. Если они не имеют такой причины, то и все вообще явления целесообразных движений и слов не будут ее иметь.
Если те представления, содержащие образы движений и слов, которые являются нам объективированными, могли бы существовать независимо от внутренних побуждений сознания, то таковыми должны были бы быть и субъективно нам являющиеся наши собственные движения и слова.
Мнение, здесь высказываемое, состоит в том, что, если какие бы то ни было представления могут содержать образы движений и слов, не будучи вызваны сознанием, то, если нет особого основания, все такие представления должны появляться независимо от сознания.
Вопрос ставится следующим образом: есть несомненное деление таких представлений на объективные и субъективные (внешние и свои): из них первые независимы от деятельности сознания, а вторые вызываются им? На это он говорит:
14. Различие объективности и субъективности не знаменует собою различия в смысле происхождения из деятельности сознания.
Нельзя говорить, что действие механическое представляется чужим, напротив, действие сознательное своим – такого деления представлений в зависимости от их происхождения из сознания не существует; - деления, т.е. утверждения этой зависимости в одном случае и отрицания ее в другом.
Что же из этого следует?
15. А из этого следует, что, если бы чужие движения не вызывались сознанием, то и свои также им не вызывались бы, так как разницы между ними нет.
Так как в этом отношении нет никакой разницы между явлениями телодвижений и слов, разницы, которая обусловливала ба различие представлений по их происхождению, то, или в обоих случаях они не происходят из сознания, или же в обоих случаях происходят.
Доказав таким образом, что по происхождению обе категории не отличаются одна от другой, идеалист делает заключение:
16. Поэтому нельзя утверждать, что исключительно только одна категория этих явлений, свои собственные движения и слова, вызываются деятельностью сознания.
Так как таким образом доказано, что обе категории этих представлений находятся, что касается их происхождения, в одинаковых условиях, то уже нельзя утверждать, что только одна их разновидность, именно субъективно воспринимаемые явления телодвижений и слов, имеют причину в сознании.
17. Напротив, та разновидность движения, которая является нам вне нашей личности, также несомненно является признаком одушевленности.
И так, мнение идеалиста сводится к следующему: все, что бы нам ни являлось в виде целесообразных действий и слов, все вообще, независимо от того, является ли оно вне нашего тела или нет, имеет своим источником сознание.
Опыт показывает, что некоторые явления движения, хотя и являются во внешнем пространстве, вне тела данного лица, однако же, вызываются деятельностью его сознания, наоборот, другие являются в собственном теле, но не вызываются деятельностью сознания. Примером служит:
18. Полет стрелы или камня, работа метательного снаряда, действия или разговор под влиянием внушения, качание кого-нибудь и т.п. разновидности. Они представляются нам движениями чужими, однако им предшествуют акты нашей воли.
Слова "и т.п." относятся напр. К движениям в магических видениях, вызванных данным лицом. Все эти разновидности движения состоят в перемещении из одного места в другое и иных видах движения или деятельности. Так, движение брошенного камня, действие метательного снаряда состоят в перемещении, а действие лица под влиянием внушения служит примером непроизвольного разговора. Качание кого-нибудь другого лица есть пример движения на одном месте. Те представления, в которых нам являются полет стрелы и т.п. разновидности движения, хотя и дают нам явления объективные, лежащие вне нашего тела, однако вызываются нашей волей.
Итак, эти примеры доказывают, что чужое движение не является неразрывно связанным с фактом независимости от нашей воли.
Есть исключения и из противоположного правила:
19. Например, когда другой меня качает или кружит, то, хотя это движение является неотделимым от моего тела, однако, мы видим, что оно не вызвано моей волей. Таким образом, этот пример доказывает, что есть действия, хотя и связанные с собственным телом, однако независящие от своей воли.
Доказав возможность исключений в обоих случаях, он делает заключение:
20. таким образом, мы в праве заключать о существовании одушевленности на основании факта целесообразной деятельности вообще.
Так как доказано, что в обоих случаях есть исключения, то мы можем заключать о существовании чужой одушевленности на основании явлений целесообразной деятельности и речи вообще, но не на основании того, что эти явления представляются нам своими или чужими. Под особой, целесообразной, деятельностью здесь разумеются явления внешних признаков одушевленности, телесных и словесных. Слово "вообще" указывает, что различие между целесообразной деятельностью своей и чужой тут не имеет значения.
Из того факта, что есть чужие движения, вызванные своей волей, и свои движения, вызванные чужой волей, вытекает следующее:
21. Если допустить отсутствие одушевленности в одном случае, то нужно допустить его в обоих, так как различия между ними нет.
Если в одном случае, при чужой ли деятельности, или при своей, допустить независимость целесообразной деятельности от одушевленности, то она окажется независимой от нее в любом случае. Почему? Потому что разницы между ними нет. Это ясно!
Вывод из этого получается такой:
22. Общая сущность того, что мы разумеем под понятием целесообразной деятельности, приводит к знанию о существовании одушевления, как общей сущности.
Итак в силу вышесказанного, оставив в стороне всякое различие между целесообразной деятельностью своей и чужой, мы, на основании общей сущности ее, будем заключать о существовании того, что составляет общую сущность одушевленности (так как между этими понятиями существует неразрывная связь).
Словами "общая сущность одушевленности" указывается на то, что мы (не получим непосредственного знания, а) будем иметь лишь общее понятие (побуждения), независимое от частностей: от любви, ненависти, гордости и т.п. подробностей. Раз мы имеем в виду лишь факт произнесения слов вообще, то мы не можем заключать: "он говорит из любви, или из ненависти, или из гордости и т.п."
Резюмируя вышеизложенное, можно сказать следующее: от наличности действий и слов вообще можно заключать к существованию одушевленности вообще, но в частности нельзя узнать, какие побуждения кем руководят, так как признак действий и слов недостаточно определенный.
Установив, таким образом, свою точку зрения, идеалист указывает на ее сходство с точкой зрения реалиста:
23. Реалист считает, что он воспринимает действительные чужие действия и, не замечая в себе соответственных побуждений, заключает о существовании чужой одушевленности; идеалист приходит к тому же заключению, считая, однако, что воспринимаются не реальные чужие движения, а лишь их образы.
Подобно тому как реалист, воспринимая целесообразные действия, при том, что в себе он не воспринимает никаких побуждений, eo ipso заключает о существовании их у другого, точно так же идеалист, со своей точки зрения, воспринимает лишь образы чужих действий и, не воспринимая в себе побуждений, eo ipso заключает, что таковые существуют у другого.
Выше реалист делал идеалисту такое возражение: если чужие действия для тебя суть всего лишь представления о них, то отчего не допустить, что эти твои представления являются вне всякой связи с чужой волей? Идеалист ссылается на равноправность обеих категорий:
24. Ведь наш противник также не признает чужих действий и чужой речи бессознательными. В этом вопросе мы думаем одинаково.
Таким образом, и реалист признает, что те действия и слова, которые представляются нам принадлежащими другому лицу, не могут быть независимыми от сознания.
Итак, реалист не признает, чтобы действия и слова, могли являться без особой причины; следовательно:
25. Непременно нужно сказать следующее: так как чужие действия и слова обусловлены чужой одушевленностью, то если бы ее не было, и дейстивя эти не могли бы появиться.
В заключение этого спора реалист должен признать правильность следующего положения: так как чужие действия и слова имеют такую сущность, что вызываются деятельностью сознания, то если бы чужого сознания не было, и действий этих также не было бы.
Что же из этого следует?
26. Так как реалист принужден признать, что наши представления о чужих действиях, в смысле их происхождения, находятся в совершенно таком же положении, как и сами эти действия, если бы они существовали, - то между идеализмом и реализмом при умозаключении о существовании чужой одушевленности никакого различия нет.
Идеалист, так-же как и реалист, утверждает, что наши представления, в которых действия и слова являются нам перенесенными во внешний мир, имеют сущность, состоящую в том, что они представляются вызванными деятельностью чужого сознания, если бы его не было, то они никогда не могли бы появиться.
Поэтому в данном вопросе идеалист не отличается от реалиста. Действительно, подобно тому, как реалист утверждает, что сущность действия и слов, принадлежащих другому лицу, в том состоит, что они вызваны деятельностью сознания, и без него не могли бы появиться – точно также идеалист утверждает, что те представления, в которых нам являются действия и слова, воспринимаемые вне нас, вызваны деятельностью соответственного сознания и без него появиться не могут.
Итак, доказано, что между обеими точками зрения по данному вопросу никакого существенного различия нет.
§ 6. О сновидениях.
Реалист делает возражение:
27. Если ты утвержадаешь, что представления, в которых нам являются чужие движения и слова, вызываются чужой одушевленностью, то почему не утверждаешь того же самого относительно сновидений?
Идеалист полагает, что наши представления чужих движений и слов вызываются чужой одушевленностью; но в сновидениях также имеются представления чужих движений и слов; почему же и их не считать вызванными чужой одушевленностью?
Идеалист отвечает:
28. И сновидения эти объясняются так же, как представления наяву.
Сходство не ограничивается вышеизложенным объяснением представлений о чужой одушевленности в состоянии бодрствования. Напротив сновидения также объясняются во всем одинаково с вышеизложенным объяснением представлений наяву. Указывая на это, он продолжает:
29. Почему же ты думаешь, что чужие движения и слова, которые являются в сновидениях, не вызываются чужой одушевленностью?
Реалист отвечает:
30. Хотя бы потому, что таковые в это время не существуют.
Если чужие движения и слова, являющиеся в сновидениях, вовсе не существуют, то как же может существовать из причина – чужая одушевленность?
Идеалист:
31. Однако же, представления-то во сне такие же, как и наяву.
Наяву мы познаем чужие движения и слова в наших представлениях, в сновидениях мы имеем такие же представления. Почему же в последнем случае они не существуют?
Реалист:
32. Потому что человек находится во власти сна, и представления его в это время лишены соответствующих им объектов.
Человек ослаблен сном, у него появляются иллюзорные представления, которые лишены соответствующих им объектов. Поэтому, при сновидениях этих объектов нет.
Идеалист:
33. По моему также, по этой именно причине, появляются представления чужих движений и слов без прямого влияния чужой одушевленности.
Идеалист также признает, что именно вследствие сна появляются иллюзорные представления чужих движений и слов, без прямого влияния другого одушевленного лица.
§ 7. Опровержение мнения Вайбхашиков.
До сих пор имелось в виду сходство с реалистами-Саутрантиками. Взгляд реалистов-Вайбхашиков следующий:
34. Представлениям в сновидениях соответствуют внешние объекты, такие же, как и наяву. Поэтому воспринимаемые в сновидениях живые существа также, действительно, представляют собою чужую одушевленность.
То, что мы познаем во сне, есть такой же реальный объект. Поэтому, те живые существа, которых мы видим в сновидениях, существуют действительно. Где же тут сходство?
Идеалист:
35. Ты договорился до такого абсурда, который противоречит писанию и логике, и только из духа противоречия. Ведь ясно, что меня-то никто не заставит признать действительное существование такого рода живых существ.
Если Вайбхашики прибегают к таким аргументам для опровержения идеализма, то ясно, что последний неопровержим. Ничто не обратит идеалиста к признанию действительности такого рода чужой одушевленности. Ведь в этом случае, если такие объекты действительно существуют, идеалист должен был бы думать, что у него могут создаться представления, содержащие явления движений и слов, под влиянием тех живых существ, которых кто-нибудь другой видит во сне! Этот взгляд не имеет ничего общего с идеализмом, но он противоречит как писанию, так и логике. В писании сказано: "предметы, которые мы видим во сне, не из чего не рождаются". С точки зрения логики это также невозможно. Ведь видимые во сне материальные предметы должны были бы быть непроницаемыми и, для другого, видимыми наяву. Таким образом, слон, видимый во сне, не мог бы войти чрез оконную решетку, а люди, в это время там находящиеся, должны были бы его видеть. Если же допускать, что есть материальные предметы, которые не имеют видимости, ни проницаемости, то это уже не настоящие материальные предметы. Нет также в сновидениях настоящих признаков одушевленности. Мы это отрицаем. Если я во сне вижу, что я вышел вон, то оказалось бы, что вместо меня получилось бы два разных лица. А если я во сне вижу, что вышел вон, то оказалось бы, что вместо меня получилось два разных лица. А если я во сне вижу кого-нибудь другого, то оказалось бы, что это другое лицо возникло из ничего. Если я во сне видел, что я совершил безнравственный поступок, то оказалось бы, что я действительно осквернил себя. Таковы многочисленные несообразности, вытекающие из признания истины в сновидениях.
Итак, идеалист установил, в чем собственно его точка зрения аналогична с реалистической.
Теперь он указывает на то, что она не противоречит ни писанию, ни логике:
36. Только с нашей точки зрения можно утверждать зависимость всех представлений чужих движений и слов от чужой одушевленности. Различие между ними состоит лишь в том, что зависимость эта или прямая, или косвенная.
Мы можем с гордостью сказать, что исключительно с нашей точки зрения представления движений и слов во сне могут считаться зависящими от чужой одушевленности, точно так же, как и наяву. Разница лишь такая: наяву имеется зависимость прямая, очевидная; в сновидениях же по больше части – косвенная.
Возможность непосредственного влияния и во сне не отрицается.
37. Мы во всяком случае допускаем, что иногда то, что мы видим во сне, совершается под непосредственным чужим влиянием.
38. По милости божеств или другой причине сны могут быть истинными.
Известен случай с видением купца Атинанды, появившемся под влиянием божества. Возможно влияние экстаза, сосредоточенного мышления, демонов и друг.
39. Вне этих исключительных случаев, мы не придаем никакого значения нелепому тезису Вайбхашиков.
§ 8. Опровержение Саутрантиков в частности.
Обращаясь в частности к реалистам-Саутрантикам, идеалист снова, и уже другим путем, доказывает аналогичность обеих точек зрения:
40. Ты утверждаешь, что действительные чужие движения ведут к познанию чужой одушевленности. Но почему?
Отложим пока вопрос о том, что только на представления позволяют нам заключать о существовании чужой одушевленности, и обсудим с тобой следующее: те действительные движения, существование которых ты предполагаешь, - на каком основании могут они приводить к познанию чужой одушевленности?
Реалист-Саутрантик, подумав, отвечает:
41. Да потому, что они являются ее действием.
Идеалист:
42. Но ведь такая же точно причинная зависимость по отношению к чужой одушевленности есть и в наших представлениях чужого движения, так почему же они не могут вести к познанию ее?
Если движения, будучи последствием одушевленности, приводят поэтому к ее познаванию, то ведь наши представления, в коих нам является чужое движение, также происходят от чужой одушевленности. Следовательно, отчего же они не могут приводить к тому же результату?
Желая принудить своего оппонента к признанию того, что он сам мыслит чужую одушевленность лишь на основании своих представлений о чужих движениях, идеалист говорит:
43. Спрашивается, каким образом ведут чужие движения к познанию чужой одушевленности? Остается ли сознание при этом чисто пассивным, как при чувственном восприятии, или же оно сознает значение чужих движений? В первом случае, они приводили бы к познанию чужой одушевленности в силу одного лишь факта своего существования, даже, если бы мы не сознавали их связи с ней.
Имеют ли чужие движения такое значение непосредственно, в силу лишь своего бытия, или же только косвенно, в силу того, что мы сознанием их значение, знаем об их связи с одушевленностью? В первом случае, люди, даже не сознавая, что они наблюдают чужие движения, должны были бы познавать чужую одушевленность.
Реалист
44. Ведь, вообще, логическое основание (средний термин) только тогда приводит к познанию заключения, когда само опознано.
Логический признак никогда не ведет к заключению непосредственно, в силу одного лишь своего бытия, но только тогда, когда он познан. Поэтому твое возражение неосновательно.
Идеалист:
45. Значит, ты предполагаешь, что сначала из чужой одушевленности рождаются движения, от движений наше о них знание, а затем уже наше знание чужой одушевленности. Спрашивается, что достигается установлением такой цепи причинных зависимостей?
Если и ты признаешь, что логический признак может привести к заключению только в зависимости от того, что он познан, то нет ни малейшей необходимости осложнять вопрос предположением существования чужих познаний, которые происходят от чужой одушевленности и создают наши о себе представления, которые уже затем создают наше знание чужой одушевленности.
§ 9. И сновидения доказывают существование чужой одушевленности.
Итак, какой же взгляд должен быть признан правильным?
46. Только наши представления чужих движений ведут к знанию чужой одушевленности, так как причинная связь существует только между ними.
Только те наши представления, в которых нам являются чужие движения, обладают свойством причинной зависимости от чужой одушевленности; поэтому следует признать, что только они ведут к знанию об ее существовании.
В чем же различие обеих точек зрения? Допустим ли мы существование чужих движений, или лишь наших представлений о них, во всяком случае:
47. Познание чужой одушевленности в конце-то концов опирается только на эти представления.
Так как – даже если признавать существование чужих движений, - познание чужой одушевленности зависит исключительно от наших представлений о них, то только они имеют значение. Воображать существование самих движений бесполезно.
Опровергнув, таким образом, противника, идеалист высказывает свою теорию:
48. Между понятием одушевленности вообще и понятием внешних ее проявлений в движениях и словах есть причинная связь, а на основании следствия мы познаем причину.
Мы признаем, что есть общая сущность (понятие) представлений, в которых являются нам движения и слова, и причиной ее мы считаем душевную жизнь, вообще всякую, без исключений. Поэтому, если мы утверждаем, что о существовании душевной жизни вообще мы заключаем на основании представлений о движении, то этим мы лишь говорим, что можно на основании результата познавать его причину. Говоря "общая сущность" (понятие) движений, мы оставляем в стороне всякую разницу между движениями своими и чужими. Говоря о душевной жизни "вообще", мы оставляем в стороне все частности, всякую разницу, вызванную любовью и др. чувствами.
Установив, таким образом, причинную связь вообще, он указывает на разновидности результата:
49. Из них те, которые имеют причиною собственное одушевление, воспринимаются субъективно, другие объективно. Различие это устанавливается по большинству случаев.
Те представления движений, которые называются собственною одушевленностью, имеют объектом свою личность. Личность своя и чужая являются объектом таких представлений. Есть и исключения, как напр., полет стрелы. Хотя и вызванный нашей волей, он воспринимается объективно, представляется в пространстве. С другой стороны возможны и такие наши собственные движения, которые совершаются под посторонним воздействием.
Помянутая причинная связь понятна в обыкновенном состоянии, но как понять ее при сновидениях?
50. Эта причинная связь одинакова как в сновидениях, так и наяву.
Упомянутая причинная связь одинакова во сне и на яву. Она одинакова и тогда, когда сознание находится под влиянием сильного аффекта страсти или горя.
Но ведь при сновидениях чужая воля, вызывающая движения и слова, отсутствует, каким же образом оказывается, что причинная связь одинакова?
51. При иллюзиях течение наших представлений находится под влиянием особых причин, характер которых обуславливает содержание представлений. Могут появиться и представления, вызванные чужою одушевленностью и др. факторами, причем иногда между этими факторами и представлениями есть перерыв во времени; но совершенно от них независимо представления эти появиться не могут.
Иллюзиями называются такие состояния заблуждения, в которых сознание ослаблено сном и т.п. факторами. Их характер есть содержание того, что мы видим во сне, и к ним относится также существование в аду и т.п. страдания, которые представляют собою лишь переживания представлений, являющихся результатом прежних дел данного лица 4. Особыми причинами при иллюзиях являются сон и т.п. Они являются основанием, вызывающим иллюзии. Чужая одушевленность есть совокупность чужих душевных явлений, составляющих личность. Под прочими факторами, вызывающими иллюзии, разумеется предрасположение видеть всегда довольные лица, или же, наоборот, кровавые видения. Чужая одушевленность и прочие факторы являются причиною соответственных представлений, причем причиною регулирующею 5. Представления телодвижений, которые имеют такой характер, что причина их лежит в чужой одушевленности, составляют привычное течение представлений; оно есть особая функция нашего сознания.
Чужая одушевленность есть фактор, участвующий в создании таких представлений. Другие факторы, в это время существующие, так же имеются тут в виду. Они бывают удалены во времени, но вследствие вмешательства богов, иногда бывают истинные сновидения. Вот они-то и есть та сила, которая способна создавать представления, какими являются чужие движения. Таким образом, идеалист говорит, что при иллюзиях, под влиянием особых причин, появляется обычное течение наших представлений, вызванных другим лицом. Это влияние другого лица иногда имело место в прошлом, но совершенно без него такие представления не могут появиться.
Доказав, таким образом, что и в сновидениях представления, в которых нам являются чужие телодвижения, имеют причиною чужую одушевленность, идеалист заключает:
52. Итак, во всех состояниях мы несомненно можем заключать от внешних признаков, телодвижений, к существованию чужой одушевленности.
Итак, установлено следующее: исключений нет, наяву и во сне мы одинаково несомненно можем заключать о существовании чужой одушевленности на основании наших представлений о телодвижениях, а также о чужих словах, крови и т. п. признаках.
§ 10. Опровержение реалистического взгляда на сновидения.
Доказав, таким образом, свою теорию, идеалист указывает на непоследовательность реалиста:
53. Если телодвижения указывают на одушевленность, то или они указывают на это всегда, следовательно и во сне
