Денежная терминология и денежный счет домонгольской Руси

Глава II

Денежная терминология и денежный счет домонгольской Руси

 

Денежное обращение и денежные системы Древней Руси уже в самых ранних русских памятниках письменности предстают перед исследователем как явления сложившиеся и имеющие значительную давность.

Говоря о деньгах и денежных единицах, начальная русская летопись и древнейший русский юридический памятник – Русская Правда имеют дело не только с терминами живыми, сохраняющими свое значение и в последующие века русской истории, но отчасти и с терминами явно пережиточными. Последнее касается, в первую очередь, собирательного термина «скот», равнозначного современному «деньги». В этом смысле слово «скот» четыре раза встречается в первой части краткой редакции Русской Правды[72], один раз в летописи[73], один раз в Мирном договоре Новгорода с Готским берегом (1189–1199 гг. )[74] и несколько раз в памятниках переводной литературы[75].

Пережиточность термина «скот» подтверждается как крайней редкостью употребления его в источниках, предпочитавших пользоваться термином «куны», так и неоднократными заменами его последним в позднейших редакциях древних текстов. Такими же пережиточными являются и производные от «скот» понятия «скотница» (казна), «скотолюбие» (сребролюбие)[76].

Этимология термина «скот» допускает заманчивую возможность видеть в нем указание на очень отдаленный период употребления восточными славянами скота в качестве товаро‑ денег. Однако вряд ли можно настаивать на таком предположении. Существование в древнейшей Восточной Европе условий, при которых скот мог выполнять роль средства обращения, никем не доказано. Кроме того, во всех отмеченных случаях термин «скот», хотя применяется и к деньгам, но, по‑ видимому, не имеет ограничительного значения. В контекстах он может быть переведен более точно как «имущество», «достояние», «казна». Точно такие же понятия (в том числе и понятие «деньги») в древнескандинавском языке выражает термин skattr, в англосаксонском – skeatt, в древнесаксонском – skat, в древнем верхненемецком – seaz[77]. В современном немецком языке им соответствует слово Schatz, производное от того же корня. Нужно полагать, что все эти термины восходят к древнему индоевропейскому термину, который был собирательным для обозначения разных видов имущества и богатства, а в позднейшем русском языке сохранился лишь в ограничительном применении к одному из главнейших видов имущества и богатства – домашнему скоту. Процесс ограничения этого термина мы, по‑ видимому, и наблюдаем в упомянутых текстах.

Однако и те единицы денежно‑ весовой системы, которые не были пережиточными в XI–XIII вв. – в первую очередь, куна и гривна, не являются понятиями, только что сформировавшимися. Их терминология, а следовательно, и начало употребления значительно древнее самих письменных памятников Киевской Руси.

Термин «гривна», служивший для обозначения высшей единицы денежно‑ весовой системы, известен не только в языках восточных славян. Им пользовались для обозначения и денежной, и весовой единицы западные и южные славяне. Он одинаково хорошо известен полякам, чехам, литовцам[78]. Значительным распространением пользуется и термин «куна», который бытовал не только в Восточной Европе, но и на Балканах, в частности у хорват[79]. По‑ хорватски «куна» также имеет значение «куница». Интересно отметить, что в средневековой Хорватии воспоминание об этом термине проявляется в изображении на монетах куницы, ставшей геральдической эмблемой, а в период Второй мировой войны термин «куна» был возрожден националистическим правительством Хорватии для обозначения выпущенных им кредиток.

Общность основных древних денежных терминов у разных славянских народов не является результатом общения этих народов в летописные времена, когда процессы развития феодализма вели к экономическому и политическому дроблению, а развитие местных производительных сил замыкало товарные связи производителей в пределах сравнительно небольших областей. В условиях раннего феодализма преобладающую роль в товарном обращении первоначально имеют внешние торговые связи, значение которых ослабевает с развитием внутренних производительных сил. Это затухание значения внешней торговли для славянских народов в связи с их собственным экономическим развитием, как будет показано ниже, всецело проявляется ко времени возникновения первых славянских письменных памятников.

Денежные системы не складываются раз и навсегда. Сформировавшись в основных чертах, они претерпевают дальнейшее развитие; большая или меньшая ясность вопроса о денежных единицах летописного периода еще не позволяет решить проблему происхождения и первоначальной структуры русских денежно‑ весовых систем, а отсутствие взаимопроверяемых данных долетописного времени не дает возможности начать изучение их истории непосредственно со времени их возникновения. Однако, опираясь на данные денежных систем XI–XIII вв., являющихся уже результатом известного развития, мы можем судить об основных тенденциях этого развития и о наличии в поздних системах несомненно древних элементов.

Древнейшие русские письменные памятники знают пять элементов денежной системы: гривну, куну, ногату, резану, веверицу. Последняя часто фигурирует в источниках под наименованием векша. Специфический характер основного нашего источника для изучения древнерусского денежного счета – Русской Правды – позволяет выяснить взаимоотношение этих единиц, не прибегая к синтезу разнородных свидетельств, что, конечно, не только облегчает расчеты, но и делает их наиболее достоверными.

Важнейшими элементами денежной системы Древней Руси времен Русской Правды были гривна и куна. Первая является высшей единицей системы, все остальные единицы были ее фракциями. Куна, являясь одной из мелких единиц системы, дала наименование и собирательному понятию «куны» – деньги. Аналогии из истории других денежно‑ весовых систем показывают, что подобные собирательные названия могут соответствовать либо основному материалу денежного обращения (ср. франц. argent, русск. «сребро»), либо одной из единиц системы, наиболее употребительной в практике денежного обращения (русск. «деньги», укр. «гроши»), либо, наконец, отражать понятие «монета» (англ. money). Ниже мы постараемся показать, что собирательное наименование «куны» усвоило не только русское название наиболее распространенной денежной единицы, но и термин, служивший для обозначения монеты вообще. Остальные названия фракций гривны употребляются реже, что особенно наглядно демонстрирует летопись, имевшая дело главным образом с куной и гривной. Соотношение единиц в гривенной системе после работ П. С. Казанского[80] и П. Н. Мрочек‑ Дроздовского[81] может считаться выясненным окончательно. В основу расчета обоими исследователями были положены две статьи Краткой Правды: статья о возмещении за скотину[82] и так называемый Покон (Поклон) вирный[83].

Первая статья содержит расценки, выраженные в разных единицах, но сохраняющие последовательность от более крупных сумм к более мелким: за коня – 2 гривны, за кобылу – 60 резан, за вола – гривна, за корову – 40 резан, за третьяка– 15 кун, за лоньщину – 1/2 гривны, за теля – 5 резан, за яря и барана – ногата. Иными словами: 2 гривны больше 60 резан; 60 резан больше гривны; гривна больше 40 резан; 40 резан больше 15 кун; 15 кун больше 1/2 гривны; 1/2 гривны больше 5 резан; 5 резан больше ногаты. Отсюда следует, что резан в гривне больше, чем 40, но меньше 60, а кун больше 15, но меньше 30; в гривне больше 8 ногат. Допустив – до дальнейшей проверки, что в гривне содержалось круглое число фракций, мы получаем, что гривна = 50 резанам = 20 или 25 кунам = 10 или 15 или 20 ногатам.

«Покон вирный» позволяет установить, что в куне содержалось 2 резаны. В этой статье регламентируется размер сбора виры и норма довольствия вирника: «А се покон вирный: вирнику взяти 7 ведор солоду на неделю, тъже овен любо полоть, или две ногате, а в среду резану, въже сыры, в пятницу тако же; а хлеба по кольку могуть ясти, и пшена; а кур по двое на день; коне 4 поставити и сути им на рот, колько могуть зобати; а вирнику 60 гривен и 10 резан и 12 веверици; а переде гривна; или ся пригоди в говение рыбами, то взяти за рыбы 7 резан; тъ всех кун 15 кун на неделю, а борошна колько могуть изъясти; до недели же виру сберуть вирници; то ти урок Ярославль»[84].

Исчисление общей суммы денежного довольствия в недели поста дает здесь возможность выяснить соотношение резаны и куны, т. к. сумма выражена в кунах, а слагаемые – в резанах. При оплате работы вирника учтены, по‑ видимому, шесть дней; седьмой день – воскресенье – является нерабочим. Из шести дней отличны среда и пятница, в которые пост усиливается. В среды и пятницы мясоедов «Покон» назначает вирнику плату в одну резану. Та же плата сохраняется и в постные недели, т. к. в «Поконе» каких‑ либо отличий не оговорено. В остальные четыре дня постной недели устанавливается рыбный корм, или по 7 резан в день. В течение недели работа должна быть окончена; воскресенье, по‑ видимому, назначается для переездов. В сумме недельная плата выражается в 30 резанах (7 X 4) + (1 X 2), которые в самом памятнике обозначены как 15 кун. Отсюда: куна = двум резанам, а гривна = 25 кунам = 50 резанам.

Правильность выясненного соотношения резаны и гривны подтверждают некоторые дополнительные статьи Русской Правды, содержащиеся в ее Карамзинском списке. Они же позволяют установить соотношение гривны и ногаты. Эти статьи содержат исчисление возможного приплода от овец, коз, свиней, кобыл, пчел и т. д. за 10–12 лет и выражают его стоимость в денежных суммах[85].

В статье о приплоде от овец стоимость 360 446 рун определяется в 7 208 гривен 46 резан, а стоимость каждого руна – в 1 резану. Таким образом, 7 208 гривен = 360 400 резанам (360 446 – 46). Простым делением легко установить, что гривна содержит 50 резан.

Стоимость 90 112 овец и 90 111 баранов в той же статье определяется в 45 055 гривен 40 резан, в то время как стоимость овцы равна 6 ногатам, а стоимость барана – 10 резанам. Таким образом, все 90 111 баранов стоят 901 110 резан, или 18 022 гривны 10 резан, а 90 112 овец – 27 033 гривны 30 резан (45 055 гр. 40 рез. – 18 022 гр. 10 рез. ). В то же время овцы стоят 540 672 ногаты (90 112 X 6), что дает уравнение:

27 033, 6 гривны = 540 672 ногатам;

1 гривна = 540 672: 27 033, 6 = 20 ногатам.

Тот же результат дает расчет стоимости коз в следующей статье «О козах», где повторяются такие же цифры. Не отличаются в этом отношении и дальнейшие статьи, но в одних случаях они полностью подтверждают полученные равенства, в других им свойственна та или иная легко объяснимая путаница. Подробный разбор этих статей Карамзинского списка издан неоднократно. Здесь следует обратить внимание лишь на полное отсутствие в них куны среди упоминаемых денежных единиц; расчет ведется в основном на резану.

Таким образом, расчет соотношений денежных единиц в Краткой редакции Русской Правды позволяет реконструировать систему денежного счета XI в. в следующем окончательном виде:

гривна = 20 ногатам = 25 кунам = 50 резанам.

Отношение к гривне самой малой ее фракции – веверицы, или векши – по письменным источникам не устанавливается.

Отношение куны к гривне в Пространной редакции Русской Правды, составленной на рубеже XII и XIII вв., оказывается иным. Сравнение параллельных статей этого памятника и Краткой Правды показывает, что в нем полностью отсутствует резана, место которой везде занимает куна, тогда как оценки, выраженные в гривне и в ногате, остаются одинаковыми в обеих редакциях:

 

Пространная Правда

7. Покон вирнии… а в середу куна, же сыр, а в пятницю тако же.

37. Аже крадеть кто скот в хлеве или клеть, то же будеть один, то платити ему 3 гривны и 30 кун; будеть ли их много, всем по 3 гривны и по 30 кун платити.

38. Аже крадеть скот на поли, или овце, или козы, ли свиньи, 60 кун; будеть ли их много, то всем по 60 кун.

41. Аже за кобылу 60 кун, а за вол гривна, а за корову 40 кун, а за третьяка 30 кун, за лоньщину пол гривны, за теля 5 кун, а за свинью 5 кун, а за порося ногата, за овцю 5 кун, за боран ногата, а за жеребець, аже не вседано на нь, гривна кун… 73. Аже лодью украдеть, то 60 кун продаже.

77. А за гусь 30 кун, а за лебедь 30 кун, а за жеравль 30 кун[86].

 

Краткая Правда

42. …а в среду резану въже сыры, в пятницу тако же.

29. А иже крадеть любо конь, любо волы, или клеть, да еще будеть един крал, то гривну и тридесят резан платити ему, или их будет 18, то по три гривне и по 30 резан платити мужеви.

40. Аже украдуть овцу или козу, или свинью, а их будеть 10 одину овцу украле, да положать по 60 резан продажи.

26. За кобылу 60 резан, а за вол гривну, а за корову 40 резан, а третьяк 15 кун, а за лоньщину пол гривне, а за теля 5 резан, за яря ногата, за боран ногата.

34. А оже лодью украдеть, то за лодью платити 30 резан, а продажи 60 резан.

36. А в утке, и в гусе, и в жераве, и в лебеди 30 резан; а продажи 60 резан.

Как видно из приведенных статей, куна уменьшается вдвое, замещая резану. В одном случае пересчитана сумма в 15 кун (цена третьяка), выраженная теперь в 30 кун. Однако это не означает, что резана вообще устраняется из денежной терминологии. Отсутствующая в Русской Правде, она постоянно встречается нам на страницах летописи и других письменных документов. Мы найдем ее в «Слове о Полку Игореве», созданном в 1187 г. [87], в духовной Климента второй половины XIII в. [88], в Мирном договоре тверского великого князя Михаила Александровича 1375 г. [89] Однако неизвестно ни одного текста XII–XIV вв., в котором резана упоминалась бы рядом с куной. Счет на куны, более распространенный в это время, нежели счет на резаны, сосуществует рядом с последним, в рамках одной и той же системы на одних и тех же территориях. Отмеченный выше факт замещения резаны куной и свидетельствует о том, что в XII–XIV вв. имело место не сосуществование двух разных денежных единиц, а сосуществование двух терминов, применявшихся к одной и той же единице. Куна и резана сливаются и служат для обозначения той денежной единицы, которая прежде называлась резаной.

Кроме куны, другие единицы не испытывают каких‑ либо изменений, так же как и сама гривна. Об этом свидетельствует полное совпадение ставок штрафа в параллельных статьях Краткой и Пространной Правды.

Последнее тем более замечательно, что письменные памятники уже с 1137 г. фиксируют появление новой гривны или «гривны новых кун». Новая гривна впервые упоминается в уставной грамоте Святослава Ольговича новгородскому Софийскому собору (1137 г. ): «Того для уставил есть святой Софьи, ать емлет пискуп за десятину от вир и продаж 100 гривен новых кун»[90]. Новые куны противопоставляются старым на всем протяжении XII в. Это противопоставление известно даже документам самого конца XII в.: «а оже мужа свяжють без вины, то 12 гривн за сором старых кун»[91], «оже пошибаеть мужеску жену любо дчьрь, то князю 40 гривн ветхыми кунами…»[92].

Появление гривны новых кун в актах не ранее 30‑ х гг. XII в. косвенно указывает, что именно нужно понимать под гривной старых или ветхих кун. Это могла быть только гривна Краткой Правды, безраздельно господствовавшая во всех памятниках XI в. Как мы только что видели, и гривна Пространной Правды, составленной спустя долгое время после появления в документах новой гривны, по стоимости не отличается от старой.

Характер различия старой и новой гривен определяется спецификой денежной терминологии русских международных договоров XII–XIII вв., в первую очередь, Мирного договора Новгорода с немецкими послами, составленного в 1189–1199 гг. [93] Этот договор, относящийся к тому времени, когда гривна новых кун насчитывала уже не менее 50–60 лет существования, тем не менее выражает штрафы в гривнах старых или ветхих кун. Поскольку стоимость гривны не менялась, предпочтение старых кун новым свидетельствует о том, что новые куны почему‑ либо не были пригодны для удовлетворения потребностей международного обмена. Совершенно естественно напрашивается вывод о соответствии термина «новые куны» каким‑ то специфическим формам денег, имеющим внутренний характер.

Действительно, если вернуться к тому моменту, когда источники впервые фиксируют появление «новых кун», т. е. к 30‑ м гг. XII в., то легко можно сопоставить возникновение «новых кун» с исчезновением из русского обращения серебряных монет, до этого бытовавших на территории Восточной Европы непрерывно на протяжении трех с половиной веков. Обобщивший сведения о русских кладах западноевропейских денариев Н. П. Бауер датирует самый поздний русский монетный клад домонгольского времени 1120 годом (клад из деревни Спанко б. Петергофского уезда, найденный в 1913 г. )[94]. Сопоставление «ветхих» кун с серебряной монетой, с серебром вообще, объясняет причину предпочтения таких кун «новым» кунам, которые уже не могли быть серебряными. «Новые куны», таким образом, можно объяснять как термин для обозначения товаро‑ денег.

Расчет на серебро предусматривается всеми международными договорными грамотами XIII в. «Марка кун» в них упоминается один раз[95], один раз упоминается и гривна кун (1229 г. ) в одном из списков договора смоленского князя Мстислава Давидовича с немцами, но и в этом случае разъяснено, что под кунами следует понимать куны серебряные: «Оже бьють волного человека, платити за голову 10 гривен серебра, а за гривну серебра по 4 гривны кунами или пенязи»[96]. Серебро и в безмонетный период остается основным платежным средством при расчетах с «немцами» и единственной основой денежных расчетов. Обращение к «ветхим кунам» в новгородском договоре 1189–1199 гг. стоит, таким образом, в одном ряду с оговорками других международных актов, свидетельствующих о предпочтении серебра.

Утверждая, что в конце первой трети XII в. происходит важный перелом в русском денежном обращении – смена серебряной монеты товаро‑ деньгами, мы можем опереться на ряд свидетельств иноземцев и на художественные памятники, подтверждающие существование в это время товаро‑ денег. Так называемый безмонетный период русского денежного обращения окончательно устанавливается в 20–30‑ х гг. XII в. Об обращении меховых денег Низами и Ахмед Тусский писали в XII в., сообщение Рубруквиса относится к XIII в., Жильбер де Ланноа наблюдал такие деньги в Новгороде в начале XV в. [97]

Единственным свидетельством более раннего времени является сообщение Ибн‑ Русте, писавшего в 20‑ х гг. X в. о жителях волжского Булгара: «Главное их имущество – куницы. У них нет денег… дирхемы у них – куницы, причем одна куница обращается среди них (по цене) в два с половиной дирхема… белые круглые дирхемы привозятся из областей ислама и они их покупают»[98]. Ибн‑ Русте сообщает не только об отсутствии у болгар собственной монеты, но и о том, что они пользовались монетой иноземной. Он не приводит каких‑ либо сравнений степени распространенности меховых денег и «белых круглых дирхемов, привозимых из стран ислама». Его сообщение ни в коей мере не может рассматриваться как свидетельство «всеобщности» меховых денег в монетный период и отсутствия в то время монетного обращения. Оно говорит лишь о том, что обращение товаро‑ денег, свойственное XII–XIV вв., существовало в какой‑ то степени и в более раннее время наряду с обращением иноземной серебряной монеты.

До конца первой трети XII в. слово «куна» на Руси применяется к серебряной монете[99]. Важно отметить и то, что, применяя этот термин в последующее время к товаро‑ деньгам, источники оговаривают разницу лишь в редких и очень специфических случаях. К числу последних относятся цитированные места междукняжеских договоров; к ним же можно отнести и любопытное противопоставление, содержащееся в Новгородской Синодальной летописи под 1209 г.: «…повелеша на новгородцих сребро имати, а по волости куры (куны. – В. Я. ) брати»[100]. Письменные источники внутреннего русского денежного обращения XII – первой половины XIII в. не знают различия между старой и новой гривнами кун по стоимости. Пространная Правда, синхронная мирному договору 1189–1199 гг., оперирует суммами, которые выражены в гривнах кун или в гривнах кунами, не оговаривая каких‑ либо отличий, отмеченных договорами. При этом ставки штрафов за одинаковые преступления детально совпадают со ставками в договорах, где счет ведется на старые гривны. Это и позволяет заключить, что гривна кун того времени имела две формы, выражающие одну и ту же стоимость в разном материале. Пересчет гривны кун на серебро давал старую метрологическую величину.

Изложенные наблюдения открывают возможность более простых расчетов величины гривны кун, имевшей, таким образом, одинаковый теоретический вес на всем протяжении XI, XII и первой половины XIII вв. Установлению величины этой гривны способствует то, что она в некоторых памятниках XII–XIII вв. поставлена в соотношение с еще одной денежной единицей – гривной серебра. Сообщение смоленского договора 1229 г. – «а за гривну серебра 4 гривны кунами» – выше уже цитировалось. То же соотношение (1: 4) устанавливается сравнением статей одинакового содержания в Русской Правде и в Новгородском мирном договоре 1189–1199 гг.:

1. Аже убиеть мужь мужа…, то положити за голову 80 гривен. Аще ли будеть… купець… то 40 гривен положит за нь[101].

А оже убьють Новгородца посла за морем или Немецкыи посол Новегороде, то за ту голову 20 гривен серебра. А оже убьють купчину Новгородца или Немчина купчину Новегороде, то за ту голову 10 гривен серебра[102].

Решение вопроса о величине гривны кун и самой куны упирается, таким образом, в установление величины гривны серебра. Под последней, существование которой отмечено уже источниками XII в., можно понимать только серебряный слиток, единственную серебряную единицу русского денежного обращения, известную в кладах XII – первой половины XIV в.

На связь гривны серебра именно со слитком указывает целый ряд летописных свидетельств. В частности, в Ипатьевской летописи под 1288 г. сообщается, что волынский князь Владимир Василькович «блюда великаа сребрянаа и кубькы золотые и серебряные сам перед своима очима поби и полья в гривны»[103]. Летопись применяет термин «гривна» к слитку[104]. Решив сперва вопросы метрологии слитков‑ гривен, мы можем более уверенно перейти к исследованию метрологии монет‑ кун, хотя сами слитки составляют более позднюю, чем монеты, форму русского денежного обращения.

Как уже отмечалось выше, И. И. Кауфман определял вес гривны серебра в 96 золотников, подразумевая при этом никогда не существовавшие в действительности слитки серебра фунтового веса. Обращение к фактическому вещественному материалу русского денежного обращения XII–XIII вв. устанавливает, что Древняя Русь знала в этот период в основном только два рода денежных слитков: продолговатый слиток так называемого северного веса, по своей норме близкий полуфунту (такой же вес имеют так называемые «черниговские» слитки, а также часть шестиугольных слитков), и южный шестиугольный слиток весом около 160 г (такой же вес имеют некоторые продолговатые слитки)[105]. Но приведенные свидетельства договоров могут относиться только к «северному» слитку; только к нему следует относить и сообщение Ипатьевской летописи: несмотря на то, что в ней идет речь о территории Волыни, прекрасно знакомой с шестиугольным слитком, время действия относится к тому моменту, когда южный слиток уже вышел из обращения и вся Русь пользовалась так называемыми слитками «северного веса».

Следовательно, установить величину гривны серебра мы можем, выяснив вес «северных» слитков. Уже указывалось, что Н. П. Бауер считал их весовую норму (за которую он принимал норму среднего веса) равной 197 г, а Г. Б. Федоров настаивал на падении весовой нормы слитка от 204, 756 г в XII в. до 195 г в XIV в. Исчисляя норму среднего веса слитков разного времени, мы можем проверить оба эти предположения. Хронологическая классификация русских денежных слитков и сводка всех данных о весовых показателях были опубликованы Н. П. Бауером[106]. Им приведены сведения о весе 118 экз. «северных» слитков XI – начала XIII в. [107], 203 экз. таких же слитков XIII в. [108] и 279 экз. гривенных слитков XIV в. [109] Расчет среднего веса дает следующую картину:

Цифры наглядно показывают, что норма слитка остается неизменной на протяжении всего периода его существования. Разница в весе слитков XIV в. и более ранних, составляющая менее 1 г, ничего не меняет. Эта норма не имеет ничего общего с той, которая была выведена Н. П. Бауером. Во всех случаях она превышает последнюю. Учитывая неизбежный угар серебра при литье слитков, мы можем их теоретическую норму связывать только с полуфунтом (204, 756 г); любая другая величина не была бы метрологически обоснованной. Обращаясь к диаграммам указанных хронологических групп слитков (рис. 1–3), мы видим, что всюду наивысшим показателем закономерного веса являются 202–204 г. Более тяжелые отклонения единичны и не могут быть приняты в расчет.

Рис. 1. Весовая диаграмма слитков северного веса XI – начала XIII в. По 118 экз., опубликованным Н. П. Бауером в книге «Die Silber– und Goldbarren des russischen Mittelalters»

 

Установленное выше соответствие гривны серебра 4 гривнам кун дает возможность произвести расчет величины этих последних, а также расчет величины фракций гривны кун.

Гривна кун = гривне серебра: 4 = 204, 756 г: 4 = 51, 19 г.

Для времени Краткой Правды (XI в. ) гривна кун (51, 19 г) = 20 ногатам (по 2, 56 г) 5 25 кунам (по 2, 05 г) = 50резанам (по 1, 02 г).

Для времени Пространной Правды (XII–XIII вв. ) гривна кун (51, 19 г) = 20 ногатам (по 2, 56 г) =50 кунам или резанам (по 1, 02 г).

Теоретическим нормам веса гривны и ее фракций, установленным по памятникам XI–XIII вв., в XI и начале XII в., по‑ видимому, должны были соответствовать реальные весовые нормы западно‑ европейских серебряных монет, обращавшихся в то время на территории северной Руси. Ниже это предположение будет проверено и подтверждено.

Рис. 2. Весовая диаграмма слитков северного веса XIII в. По 203 экз., опубликованным Н. П. Бауером в книге «Die Silber– und Goldbarren des russischen Mittelalters»

 

Еще до обращения к изучению веса монет мы имеем все основания предупредить против априорного распространения весовых норм XI–XII вв., соответствующих периоду обращения западноевропейского денария, на русское денежное обращение более раннего времени. IX и X вв. денария еще не знают. Этот период является временем повсеместного распространения куфического дирхема, и переход от дирхема к денарию не мог происходить как простая смена в обращении безликих монетных масс, тем более, что он в значительной степени является отражением перестройки главнейших внешнеторговых связей Древней Руси. Последнее обстоятельство не могло не привести Древнюю Русь в более тесное соприкосновение с кругом весовых единиц Запада. Какими бы ни были нормы приема денария в этой торговле – счетными или весовыми, сопровождая монету, они могли вызывать те или иные изменения в структуре русской денежно‑ весовой системы.

Несоответствие теоретической величины гривны, выведенной выше для XI в., в применении к системе X в. обнаруживается с полной очевидностью, если обратиться к единственному письменному источнику X в., в какой‑ то степени дающему возможность говорить о денежно‑ весовой системе этого раннего времени, – договорам с греками.

Рис. 3. Весовая диаграмма слитков северного веса XIV в. По 279 экз., опубликованным Н. П. Бауером в книге «Die Silber– und Goldbarren des russischen Mittellalters»

 

В обоих договорах – 911 и 945 гг. – за нанесение удара «мечем, или …кацем любо съсудом» полагался штраф в 5 литр серебра: «до того деля греха заплатить серебра литр 5, по закону Русскому»[110]. «Закон Русский», под которым можно понимать только обычное русское право X в., был записан впервые в первой половине XI в. Уже в наиболее ранней его редакции «Древнейшей Правде», время возникновения которой М. Н. Тихомиров относит к 1036 г. [111], имеется статья, довольно близко соответствующая месту, цитированному из договоров с греками: «Аще ли кто кого ударить батогом, или жердью, или пястью, или чашею, или рогом, или тылеснею, то 12 гривен… Аще утнеть мечем, а не вьнез его, любо рукоять(ю), то 12 гривн за обиду»[112].

Сопоставление штрафов в византийском и русском весовом выражении дает следующее равенство: 5 литр = 12 гривнам.

Если посчитать за гривну X в. теоретическую величину гривны, выведенную выше для XI в., то результат получится следующий:

Полученная величина литры не находит никакого соответствия ни в письменных, ни в вещественных источниках и является совершенно фантастической.

Однако и подстановка в это уравнение величины хорошо известной по литературе византийской литры весом 327, 456 г не давала реальных результатов. Попытки вычислить величину русской гривны X в. таким путем были предприняты в свое время П. С. Казанским[113], П. Н. Мрочек‑ Дроздовским[114], В. О. Ключевским[115], а в советское время Н. П. Бауером[116]. Подстановка в уравнение указанной величины литры определяет искомую норму гривны в 136, 44 г. Расчет фракций полученной таким образом «гривны» – куны (1/25), ногаты (1/20), резаны (1/50) – давал соответственно величины: 5, 45 г, 6, 82 г, 2, 48 г. Куны, ногаты и резаны получались настолько тяжеловесными и несоответствующими реальным весовым данным монет, встречающихся в кладах X в., что сама возможность полного сопоставления данных Договоров и Русской Правды была взята под сомнение.

Наиболее сжато скептический взгляд на возможность полного соответствия был сформулирован В. И. Сергеевичем: ««По закону Русскому» относится не к определенному количеству литр, как это уже было замечено Эверсом, а к денежной плате вообще, так как по греческим законам оскорбление действием наказывалось иначе»[117]. Не менее последователен и скептицизм И. И. Кауфмана. Последний в обоснование своего мнения о том, что «попытки привести домонгольскую гривну в связь с византийской литрой» совершенно не состоятельны и далеко не заслуживают «той чести, которая им оказывается в нашей исторической литературе»[118], обратил внимание на серьезные разночтения разбираемого места договоров в разных редакциях летописи. Сумма штрафа, показанная в договоре 945 г., не всегда выражается 5 литрами. В некоторых редакциях летописи вместо пяти стоит десять литр. И. И. Кауфман воспользовался этим разночтением только для того, чтобы взять под сомнение достоверность летописного свидетельства вообще[119]. Пути и причины возникновения разночтений не были им исследованы.

Необходимости подобного исследования у И. И. Кауфмана и не могло возникнуть, т. к. его вывод был принципиально предрешен сочувственным цитированием работы В. И. Сергеевича. Между тем, предположение последнего о возможности неконкретного сопоставления статей закона кажется мало вероятным. В толковании В. И. Сергеевича, «закон Русский» устанавливает такие принципы, как кровная месть или денежный штраф. Конкретные же нормы ответственности за преступление являются для него якобы делом второстепенным. Такое толкование «закона Русского» как нормы, допускающей произвольное изменение ставок штрафа, или как права, допускающего абстрактное решение и безразличного к размеру штрафа, совершенно несовместимо с самими принципами раннефеодального права. Если это так, то дальнейшие поиски в решении нашего уравнения необходимы.

Разночтения, отмеченные И. И. Кауфманом, дают возможность направить эти поиски по другому руслу.

Тексты договоров 911 и 945 гг. приведены в девяти редакциях русской летописи: Лаврентьевской, Ипатьевской, Новгородской IV, Новгородской V, Софийской I, Воскресенской, Тверской, Львовской и Типографской. Чтение «10 литр» содержится в трех редакциях: Новгородской IV, Новгородской V и Софийской I (во всех списках последней, за исключением списка Царского), т. е. во всех новгородских редакциях «Повести временных лет» и только в них. Важной особенностью новгородского летописания является то, что оно использовало «Повесть временных лет» не во второй редакции (Сильверста), легшей в основу всех остальных русских летописей, а в третьей редакции (Мстислава), относящейся к 1118 г. [120]

Следовательно, чтение «5 литр» является первоначальным, а разночтение появилось только в начале XII в. Но оно не может быть объяснено простой ошибкой переписчика – настолько различны написания цифр Е (5) и I (10). Более вероятным кажется предположение о сознательной замене цифр редактором «Повести». Замена эта, однако, не могла не быть ошибочной, т. к. пропорция

дает еще более невероятное решение, определяя вес русской гривны X в. в 272, 88 г, а вес ее фракций – в 10, 90 г (куна), 4, 96 г (резана) и 13, 64 г (ногата)!

 

Причина замены, таким образом, могла быть вызвана не действительным несоответствием первоначальных 5 литр 12 гривнам, а каким‑ то недоразумением в терминологии. Единственное объяснение этому недоразумению может заключаться в том, что домонгольская Русь наряду с византийской литрой знала другую, более привычную, ошибочный пересчет на которую и был сделан Мстиславом.

Если Мстислав принял первоначальные «5 литр» «Повести» за византийские, то удваивая их количество, он засвидетельствовал существование на Руси другой литры, которая была ровно вдвое меньше византийской. Но допустим, что ошибочность его поправки заключается в том, что первоначальный текст «Повести» имел в виду уже не византийские, а как раз малые литры, вдвое меньшие по весу.

Подстановка величины такой малой литры (163, 728 г) в первоначальное уравнение

дает величину гривны в 68, 22 г, а величину ее фракций – куны, ногаты и резаны – соответственно в 2, 73 г, 3, 41 г и 1, 36 г.

Существуют ли какие‑ либо основания, кроме приведенных выше, чтобы предполагать бытование в древней Руси домонгольского времени литры, равной 1/2 византийской литры?

Слиток с таким весом был в значительной степени распространен в домонгольское время в южной Руси. Это известная шестиугольная «киевская гривна». Топографическое размещение кладов и отдельных находок этих слитков дает очень незначительную территорию: они сосредоточены на Киевщине и прилегающих к ней частях Волыни, Полтавщины, Черниговщины и Смоленщины (подробно см. рис. 48). Вопрос о происхождении веса этой гривны и об его теоретической норме в литературе чрезвычайно запутан. Для характеристики сущности разногласий в оценке природы этого слитка следует остановиться на двух работах последних лет, которые излагают основные точки зрения по этому вопросу.

Г. Б. Федоров, признавший шестиугольный слиток своего рода международной монетой, отмечает: «Правильным… является высказанное еще В. Н. Татищевым и разделяемое почти всеми последующими исследователями мнение, что киевская гривна в 36 зол. возникла под влиянием торговых сношений с Византией и для этих сношений; по своему весу она являлась половиной греческой литры в 72 зол. »[121].

Б. А. Романов придерживается иного взгляда: «Средний вес этих слитков, – пишет он, – 159 г (от 135 до 169 г). Форма их очень однообразная и потому чрезвычайно пригодная для обращения их в качестве денег; она несомненно автохтонна. Сказать это же об их весе никак нельзя. Обычно его выводят из половинной римской либры или византийской литры. В начале XX в. это мнение стало оспариваться, с чем следует согласиться, так как половинный вес либры нигде и никогда не встречался, да он к тому же и выше 159 г»[122]. Далее Б. А. Романов сближает полученный им средний вес шестиугольного слитка с некоторыми западноевропейскими весовыми единицами[123].

 

Рис. 4. Весовая диаграмма шестиугольных слитков. По 372 экз., опубликованным Н. П. Бауером в книге «Die Silber– und Goldbarren des russischen Mittelalters»

 

Попутно можно отметить также курьезное мнение И. И. Кауфмана, который считал шестиугольный слиток татарским и равным 36 золотникам (т. е. 153, 36 г)[124].

Ни с одним из этих мнений, в том виде как они изложены в указанных работах, согласиться невозможно.

Прежде всего,

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: