 |
О психологическом возрасте
|
|
|
|
Пока я разрабатывал Терапию поведением, у меня родились, росли и взрослели дети.
И как-то мне показалось, а после я сумел свою догадку проверить и убедиться в ее правильности, мне показалось, что мои пациенты ведут себя и воспринимают мир во многом так же, как дети разного возраста.
Показалось, что мой кабинет тот же детский сад или школа. Разница только в том, что мне поначалу даже думать так было неловко. Как же так, взрослые и детский сад!?
И еще - в детском саду, в школе прямое руководство детьми воспринимается всеми само собой разумеющимся, а мои пациенты, в отличие от детей, претендовали на отношение к себе, как к взрослым. Поведение с ними, как с детьми, обидело бы их.
Но оказалось, что есть ситуации, когда человека можно и нужно поучать и давать ему советы! Когда именно такая и только такая стратегия означает равенство и доверие. А отказ от такой родительской позиции значил бы стать над человеком, навязывать - свое, ему не свойственное.
Оказалось, что мы сами выбираем свою несчастливость, а с нею и жестокость. Сами заставляем и тех, кого любим, выбрать несчастье.
Оказалось, что родители и воспитатели сплошь и рядом -психологически младше своих лет ей и воспитанников.
Диагностировать такую ситуацию и действовать точно и с ребенком, и со взрослым помогает понимание того, что такое инфантилизм, возраст психологического развития и возраст задержки психологического развития.
Две обезьянки
Эту притчу я сочинил и рассказал впервые на республиканской конференции логопедов в 1990 году.
Сутью того выступления была мысль о том, что «психотерапией, может быть уместнее сказать: психодидактикой[141], следует начинать заниматься с самими логопедами», здесь бы я сказал: с самими нами: психотерапевтами, психологами, воспитателями. Это должно быть основным в нашей профессиональной подготовке.
|
|
|
Так вот - притча. Здесь я ее только повторю.
Мне представляется эдакая гипотетическая обезьянка, которая очень хотела есть.
А высоко на ветке висела аппетитная и недосягаемая «краковская колбаса».
Обезьяна прыгала, сердилась, тянулась, сетовала, плакала... Но никто ей этой колбасы не подал.
Тогда она взяла палку. Встала на задние лапы. И палкой сбила колбасу.
Села и стала есть.
Рядом было двести (не знаю, почему двести) других обезьянок, которые довольствовались прежним рационом и прежними средствами, но были завистливы и переимчивы, и тоже были не прочь попробовать «краковской», а может быть «киевской» - точно не помню - колбасы.
Все 200 стали на задние лапы. Схватили палки. И стали изо всех сил этими палками размахивать.
Махали, махали, махали... устали! Но колбасы в их лапах не появилось.
Снова махали... «в поте лица» правда, теперь, подозрительно поглядывая на обладательницу колбасы. И снова ничего не получили.
Обиделись, разозлились, подступили к обладательнице колбасы:
- Мы трудимся, стараемся из последних сил, с зари до зари, а ты тут ничего не делаешь, а ешь. Это не справедливо! Ты нас обманула! Ты над нами издеваешься, обрекаешь на муки! - Стали грозить.
Оправдываться, добиваться понимания или обороняться первая обезьянка не стала - она все понимала. Понимала, что те не виноваты - не дожили. Она стала на ноги. Взяла в руку палку. И насбивала 200 кругов колбасы. «Один с сошкой - 200 с ложкой» - все сыты.
Так обезьянки разделились!
Одна разработала новую технологию (нужда побудила).
Она встала на задние лапы, превратив их в ноги.
Использовала палку в качестве орудия и тем самым переднюю лапу превратила в руку.
Появилась у нее и новая забота о других и новое понимание других.
|
|
|
Она превратила себя в человека!
Остальные передразнили, повторив все ее действия.
В них (этих действиях) не было только ее нужды, ее цели -не было смысла.
Их «человеческое» поведение было и более выразительным, и более усердным, и более изнурительным! Только приносило оно им не удовлетворение, а, напротив, неудовлетворенность. Рождало новые и новые ожидания, обиды на весь мир и на того, кому лучше, кто ведет себя осмысленно.
В их поведении не было творчества.
Людьми эти 200 страдалиц не стали!
Они остались обезьянками, которые притворяются людьми, то есть имитаторами.
Имитатор
Имитатор, в зависимости от темперамента и силы, мог просить, клянчить, гордиться своими усилиями и заслугами, требовать, угрожать, отнимать, обменивать, даже мог убить человека, но новой технологии он не открыл и не освоил.
Строить удовлетворяющее его - человеческое поведение имитатор не мог.
Человекоподобное поведение затруднило ему или сделало невозможным прежние, животные (естественные для обезьяны) формы поведения. Взамен же дало только
- лишнюю нагрузку,
- обязало демонстрировать себя тем, кем не являешься,
- создало ожидание награды за жертву.
Иначе говоря, вынудило,
- либо признаться в несостоятельности в новой роли (отказаться от нее или ее осваивать),
- либо притворяться, претендовать на не свое, обижаться.
Обидевшемуся приходится доказывать себе, что другие
тоже притворяются. И чужим, якобы притворством - «вероломством» оправдывать свой отказ от человеческого поведения. А потом - «с волками жить - по-волчьи выть»!
Фактически имитатору приходится брать чужое, так или эдак жить на чужой счет - грабить и свой грабеж в человеческих терминах оправдывать.
Эта фантазия, по-моему, наглядно показывает, как все мы и каждый из нас в себе разделились на развивающихся, творящих свой мир и имитаторов (творцами не ставших).
В плане этого разделения - две мысли.
Два отношения к человеку
Есть два отношения к человеку.
Первое отношение
Первое отношение: человек - часть вечного, огромного, неисчерпаемого, непознанного мира. Как сказали бы раньше - часть неведомого бога.
|
|
|
Оно рождает благоговейное отношение к неизбывному для знакомства человеку в каждом другом, к бережному вниманию к человеку в себе.
Здесь - нет скуки, нет пустоты, нет страха перед другим, перед собой.
Познаваем, не значит познан! Но всегда - захватывающе интересен. Этот мир хочется открыть, сберечь, утвердить.
Второе отношение
... Я увидел женщину, с которой знаком с ее девичества. Она несла авоськи - она знала для чего ей ноги, руки. Она вся - для ношения этих авосек. Она знает, что про себя она знает все, а про другого - «ее не проведешь - всем одного и того же надо»! Нет - не мира, не хлеба, не любви, не друга, не вечности... Свой мир эта усталая женщина ограничила (и чужой тоже) очень конкретными, новых целей не рождающими, нуждами.
Второе отношение - это отношение, когда человек ограничил свое представление о себе и людях знаемым.
Он живет, не выявляя себя, не открывая все больше и больше, а, ограничив свой мир известным. Играет, словно по заведомо известному ему сценарию, известную, давно наскучившую ему роль, на которую все меньше сил дает надежда. Надежда, что вдруг когда-то этот сон кончится! И начнется какая-то иная, настоящая, лучшая жизнь.
Второе отношение - человек передразнивает, имитирует чужую жизнь, играет себя.
СЛЕДУЮЩЕЕ РАЗДЕЛЕНИЕ:
РАЗУМ ЭТО - ИНСТРУМЕНТ!
Пронзительная тоска, которую вызвала эта, отказавшая себе в жизни, в судьбе женщина с авоськами (а она жена рано седеющего безропотного мужа и мать пока еще играющей, но уже паиньки-дочки), тоска высветила, наверное, не новую мысль: «разум это - инструмент».
1.Когда этот инструмент служит нужде, голоду, сердцу -тому неисчерпаемому для познания миру, частью которого мы являемся, тогда это - новая, прежде небывалая в природе свобода. Это - выход в творчество, за пределы гороскопа.
2.Если же этот инструмент утратил связь с породившей его нуждой, стал самоцелью, тогда он порабощает, подчиняет себе своего носителя.
Тогда не авоськи для жизни, а жизнь для ношения авосек.
Такой разум обрекает на бессмысленную имитацию разумного, полезного, одухотворенного - человеческого поведения. Обрекает на самоуничтожение, то есть - безумие. Он и есть - безумие!
|
|
|
КОГДА МЫ ВЫБИРАЕМ -
НЕ БЫТЬ, А КАЗАТЬСЯ?
Когда же мы предпочитаем разуму - безумие? Смыслам - бессмыслицу? Тревоге жить - скуку (говорят - «покой») существования - запрограммированную имитацию?
Ответ прост.
Рождаясь человеческими детенышами, прежде чем стать людьми, мы все проходим стадии подражания людям - игры в человека - стадии имитации.
Правда, уже в этой игре в человека мы разделяемся.
- Одни, подражая, помнят, что играют. Остаются теми, кто есть. И помнят, что теми, в кого играют, еще не стали. Они вникают в суть всего, чему подражают - открывают смысл человеческого поведения и переживания. Осваивают роли как навыки достижения нужного им. Научаются сами достигать желаемых результатов.
- Другие заботятся только о похвале и внешнем сходстве. Не понимая сути того, что играют, они заигрываются. Забывают себя и верят, что уже стали теми, кому подражают. И ждут желаемого в награду за старания - от других.
Эти стадии имитации, как известно, есть ни что иное, как фазы развития ребенка.
Застревание на одной из таких фаз, остановка в развитии, прекращение приобретения позитивного, качественно нового опыта, ведения о себе и о жизни и есть предпочтение имитации.
Обычно это называют инфантилизмом (парциальным или тотальным, в зависимости от сфер жизни, где человек прекратил приобретать новый опыт - стал «закрыт опыту» по Роджерсу[142]).
Степень этого инфантилизма нетрудно измерить, если вспомнить этапы (фазы) формирования ребенка. Степень инфантилизма будет измеряться той фазой детского развития, на которой случилась остановка. Тем моментом, с которого человек начал отставать от развивающейся и усложняющейся реальности.
О несчастье, неудачах и провалах, в силу недостатка компетентности и умения, узнавать продолжил, как каждый что ни шаг набивающий шишки халтурщик.
О счастье узнавать он перестал! В этом смысле степень инфантилизма определяется тем возрастом, до которого человек открывал новое о счастье.
В отличие от зрелого человека - для инфантильного самой счастливой порой было детство!
Но прежде, чем перейти к разговору об этих фазах становления человека и этапах задержки нравственно-психологического развития, я хочу вспомнить еще об одном свойстве, объединяющем всех имитаторов - о так называемом «комплексе различия».
Комплекс различия
Все мы до поры жили по не нами предуготованным сценариям, обучаясь и вникая - взрослея, или бессмысленно зазубривая и отставая от самих себя, все мы до своего «грехопадения» в юность передразнивали отраженную в этих сценариях чужую жизнь.
Все оставались имитаторами.
|
|
|
