 |
Октябрь-ноябрь 857 года от основания Рима
|
|
|
|
Октябрь-ноябрь 857 года от основания Рима
Перевал Вылкан–Банита
Приск следил за Сабинеем, за каждым его шагом, прислушивался к каждому слову. Нет, ничего подозрительного – полное спокойствие и даже какая-то снисходительная небрежность чувствовались в этом опасном варваре. Сабиней всем видом показывал, что даки больше не представляют для римлян угрозы. Даже когда на перевале их встретили два десятка коматов и присоединились к отряду, Сабиней сделал вид, что это всего лишь жест гостеприимства: даки привезли соленое мясо, ячмень, овес, новые попоны и одеяла из плотной овечьей шерсти – такие теплые, что спать под ними можно было в самые сильные морозы. Еще привели свежих лошадей. Командовал вновь прибывшим отрядом уже немолодой комат с клочковатой бородой и недобрым взглядом из-под кустистых бровей. Длинное одеяние из овчины делало его фигуру по-медвежьи огромной. Сделав вид, что римлян он не видит в упор – даже блестящие доспехи Лонгина не произвели на него впечатления, – комат протопал прямиком к Сабинею и торопливо и невнятно заговорил с царским посланцем. Как ни старался прислушиваться к их разговору Приск, в чужой речи разбирал лишь отдельные слова: долина, река, горы, крепость, стены, северный склон… Речь явно шла об укреплениях.
– Это гости царя, – ответил Сабиней громко, – я дал слово их проводить, куда они захотят. Захотят увидеть Баниту – поедут в Баниту.
Комат повернулся, смерил взглядом сначала Лонгина, потом Приска. Неведомо, как почувствовал себя Лонгин, встретив этот «дружелюбный» взгляд, а Приску показалось, что дак прикидывает, какого размера погребальный костер понадобится для римлян, – столько ненависти было в его прозрачных глазах.
|
|
|
– Да, мы хотим увидеть Баниту! – сказал Лонгин с вызовом.
– Значит, мы едем сначала в Баниту, – опять же громко, для своих и римлян, объявил Сабиней. – Великий царь повелел беречь гостей, если надо – на руках нести, но доставить к нему целыми и невредимыми.
Старый комат демонстративно сплюнул, погрозил кому-то невидимому кулаком и ушел. А его отряд остался, присоединившись к людям Сабинея. Даков сделалось теперь почти в два раза больше римлян.
– Путь опасный, – пояснил Сабиней.
И все же хорошего лазутчика не так-то просто было обмануть. Острый глаз Приска приметил пару раз за стволами деревьев мелькание силуэтов – и вряд ли это были олени или волки. Центурион был уверен, что еще один отряд идет теперь за ними по следу, хотя даки соблюдали осторожность и не разводили костров.
«Как глупо», – сам себе повторял Приск.
«Глупо» могло относиться к дакам, решившимся захватить послов римского императора.
«Глупо» могло звучать оценкой опрометчивого поступка Лонгина.
«Глупо», – сам себе мог сказать Приск, вообразивший, что сумеет свершить то, что никому было не под силу.
* * *
Перевал Вылкан
Сразу за перевалом Кука нашел следы посланцев трибуна Анния: в одном месте – щит ауксилария, в другом – разорванную дорожную сумку.
Обыскав кусты, легионеры наткнулись на тела: вернее, на их останки – зверье успело попировать, обгладывая тела убитых и растаскивая куски. Варвары даже не сняли с римлян лорики: горцы не особенно жаловали римские доспехи. Только шлемы унесли, как и мечи. Кука в ярости стукнул кулаком по дереву: пришлось признать – прав был Анний, зря погибли эти парни, абсолютно зря!
– Тиресий, ты что-нибудь видишь? Ну хоть что-нибудь? – окликнул Кука товарища.
Слабый вдох за спиной – даже не вдох, а просто намек на движение. И следом порыв ветра ниоткуда, холодом обдало затылок и спину. Пальцы Куки вмиг легли на рукоять меча, клинок взвизгнул, как живой, выходя из ножен. Поворот. Никого. Лишь вздрагивают тонкие ветви орешника, задумчиво роняя листья, да гудит в кронах ветер. И все же Кука почуял опасность – нутром, по-звериному. Легионер метнулся в сторону, краем глаза увидел, как стрела впилась в ствол молодого дерева.
|
|
|
– Засада… – рухнул рядом с Кукой на землю Тиресий.
– И сам вижу.
Фламма растянулся там, где был, – благо рядом торчал здоровенный камень, на который Фламма опустился сделать путевые заметки. Теперь в этот камень, дзинькнув, ударила стрела.
– Не высовываться, – приказал Кука. – Сколько их?
В ответ Тиресий приподнял левую руку и растопырил три пальца. [459] Пальцы были в крови – прорицатель ободрал их о камень.
– Двое?
– Молчун! – окликнул старого приятеля Кука.
– Здесь! – отозвался тот и выступил из зарослей орешника, волоча за шкирку мальчишку-дака.
Пленнику было лет пятнадцать, не больше.
Оклаций выбрался за ним следом, неся трофеи: гетский лук и колчан со стрелами.
– Одного прикончили, тот был старше. А этого взяли живьем, – похвастался Оклаций.
– Впереди еще есть засада? – спросил у пленника Кука, поднимаясь и отряхивая палую листву.
Мальчишка глянул на Молчуна диким зверьком, рванулся, но без толку: силы были чудовищно не равны.
– Сейчас я его поспрашиваю. – Молчун развернулся и потащил парня назад в заросли.
Оклаций шагнул следом.
– Тебе лучше не ходить, – остановил юношу Тиресий.
– А я только поглядеть, – Оклаций осклабился: мол, и не такое видали.
– Лучше не надо.
Чудовищный визг, похожий на визг свиньи, угодивший в последний день своей жизни под неумелую руку, донесся из зарослей. И в следующий миг смолк, придушенный.
– Думал, даки, они мужественные все, – хмыкнул Оклаций.
– Заткнись! – Кука отстегнул от пояса флягу, глотнул.
Тиресий последовал его примеру. Оклаций тоже потянулся к фляге.
– А мне плевать.
Фламма вдруг поднялся и направился в кусты. Видимо, решил, что именно этой сцены будет не хватать для его записок.
– Это я, Фламма! – крикнул, предупреждая.
– Это умно, – заметил Тиресий, – а то наш Молчун пустил бы его на колбасу вместе с даком.
|
|
|
В кустах послышались голоса, говорил сначала Молчун, спокойно, неспешно, потом дак – голос мальчишки прыгал, как горный ручей по камням, захлебываясь болью. Потом все смолкло. Из кустов вышел Молчун, отряхнулся, как пес после купания, и направился к друзьям.
– Два поворота дороги дальше – ловушка. Двенадцать человек и командир в засаде. Если кто покажется на дороге – забросают камнями сверху.
– Пойдем через лес, – решил Кука. – Выйдем в тыл.
– Не многовато ли тринадцать человек на нас пятерых? – спросил Фламма.
– Справимся, – решил Кука. – Драться мы не будем – просто обойдем засаду.
Фламма выполз из кустов бледный, зеленоватый даже, отирая тыльной стороной ладони губы.
– Ты чего, человечину ел? – хмыкнул Оклаций.
– А ты иди! Ты иди погляди! – огрызнулся Фламма, затравленно озираясь, будто за ним кто-то крался по кустам.
Оклаций пожал плечами и двинулся в заросли. Вернулся вскоре, еще раз повел плечами.
– Подумаешь – глаза выкололи.
Он подобрал свои вещи, забросил палку-фастигату на плечо. А потом жестом фокусника извлек кинжал. И на нем, насаженный, белел глаз.
– Фламма, отдашь свой обед? – хмыкнул Оклаций.
Фламма спешно отвернулся и несколько раз вздохнул.
– Прекратить! – Кука отобрал у Оклация кинжал. – Да это же…
– Хлебный мякиш и темный камешек, – хмыкнул Оклаций.
Он выковырял из «глаза» камешек и забросил хлебный шарик в рот.
В этот миг Фламму все-таки вывернуло наизнанку – уже одной желчью.
– Похоже, наместник не того человека назначил палачом, – пробормотал Тиресий.
* * *
Вечером, уже после того, как миновали ловушку в горах и устроились на ночлег, Фламма подполз к Молчуну и спросил:
– Что ты чувствуешь, когда пытаешь? Отвращение? Наслаждение? Ужас?
– Ничего, – ответил Молчун, вороша угли в костре. – Абсолютно ничего. Это просто работа. Ты видел когда-нибудь, как хирург отпиливает раздробленную голень, а человек хрипит от боли?
Фламма судорожно дернул кадыком, кивнул.
– Я извлек глаза. Когда парень мне все рассказал, я больше его не мучил.
Молчун взял новую ветку для костра, повертел в руках, потом уткнул ее в грудь товарищу.
– Фламма…
– Да-а-а?
– Никогда не подходи ко мне, когда я этим занимаюсь. Ясно?
Фламма еще раз кивнул и немного отодвинулся от костра.
* * *
|
|
|
