 |
Дрессировка дрессировщиков 1 глава
|
|
|
|
Карен Прайор
Несущие ветер
OCR&Spelcheck TaKir http://epaper.ru.googlepages.com/
«Прайор К. Не рычите на собаку! / О дрессировке животных и людей»: «Селена +»; Москва; 1995
ISBN 5–88046–065–7
Оригинал: Karen Pryor, “Lads before the Wind”
Аннотация
В сборник «Не рычите на собаку!» известной американской исследовательницы и писательницы Карен Прайор включены два ее наиболее популярных произведения, ставших бестселлерами: «Не рычите на собаку!» и «Несущие ветер».
Книга «Несущие ветер» посвящена дельфинам, их дрессировке и даже творческим способностям. Рассматриваются различные психологические теории: бихевиоризм, этология и пр. Произведения Карен Прайор не только несут нужную и интересную информацию для читателей, но и захватывают как хороший, увлекательный роман.
Книга предназначается как для широкого круга читателей, так и для специалистов в области психологии и биологии.
Карен Прайор
Несущие ветер
НЕСУЩИЕ ВЕТЕР
Моему отцу, Филипу Уайли, которому я рассказывала все эти истории посвящается
Моряки с восторгом приветствуют их появление. Полные веселья, они всегда летят по ветру с пенистого гребня на пенистый гребень. Это молодцы, несущие ветер. Говорят, что они приносят удачу. И если вы при виде этих ликующих рыб сумеете удержаться от троекратного «ура», то да смилуются над вами небеса; ибо, значит, нет в вас благого духа радости и игры.
Герман Мелвилл, «Моби Дик»
ДЕЛЬФИНЬИ ПРОБЛЕМЫ
(вместо предисловия)
О дельфинах написано немало, но книге Карен Прайор в этой литературе принадлежит особое место. Это записки дрессировщицы, которая властью обстоятельств и благодаря собственной незаурядности становится исследователем в самом высоком смысле слова. Автор с первых же страниц вводит нас в обширный круг проблем и, рассказывая, как начинала совершенно незнакомое для себя дело, шаг за шагом вместе с читателем решает их.
|
|
|
Книга «Несущие ветер» в своем роде уникальна, поскольку Прайор в живой и занимательной форме знакомит читателя с основами дрессировки животных, а ведь секретами своего мастерства делятся лишь немногие профессиональные дрессировщики! Да что там дрессировка, даже методы отлова дельфинов, способы их адаптации к условиям неволи, профилактика заболеваний и лечение дельфинов долгое время были профессиональной тайной. Автор словно говорит: «Чудеса дрессировки? Ну что вы, это же так просто…» И читатель узнает, как это делается, а также и то, что надо твердо помнить правила дрессировки, не бояться трудностей, любить свое дело и учиться, думать, пробовать варианты, снова думать – на работе, дома, на прогулке – везде и всегда!
– Как это увлекательно! Но до чего же это трудно!
И еще одна важная особенность – Карен Прайор любит дельфинов (как и других животных), она очень наблюдательна и великолепно владеет словом, а потому читатель узнает множество интересного о дельфинах, живых, настоящих дельфинах – у каждого свой характер, свои особенности и привычки, и на страницах книги они живут нормальной дельфиньей жизнью, то удивляя, то радуя, то огорчая человека.
Наконец, в книге Прайор показана та атмосфера шестидесятых годов, когда американские гидроакустики, лингвисты, философы, специалисты по гидродинамике и военные предпринимали настойчивые попытки разгадать дельфиньи «секреты». Автор знакомит нас с известными американскими учеными – Кеннетом Норрисом, Джоном Лилли, Грегори Бейтсоном и другими. Прайор решительно выступает против попыток использовать дельфинов в военных целях, подтрунивает над секретностью работ военно‑морского ведомства, высмеивает журналистов, которые из опытов по эхолокационному различению дельфинами разных металлов тут же сделали сенсацию, превратив этих животных в сверхоружие для уничтожения вражеских подводных лодок. Куда полезней и гуманней использовать способности этих морских млекопитающих быстро плавать, глубоко нырять и прекрасно ориентироваться, чтобы сделать их настоящими помощниками в мирном освоении Океана. И Прайор демонстрирует в экспериментах именно это.
|
|
|
Насколько умны дельфины? Есть ли у них речь? Автор высказывает свои суждения и по этим проблемам, интригующим всех, кто работает с дельфинами. Меня, в частности, всегда поражала в этих зверях удивительная жажда нового, беспредельная способность находить разнообразные занятия – исследовать новые предметы, превращать в игрушку все, что попадает в бассейн, ну а если нет ничего, то играть водой! Дельфин изо всех сил старается обратить на себя внимание человека, может подолгу всматриваться в пульсирующий луч ни экране осциллографа. Порой программу экспериментов, рассчитанную на неделю, дельфин осиливал за один опыт и начинал метаться по бассейну, требуя продолжения, а мы – мы были не готовы. Счастливые минуты – полное взаимопонимание с животным и горькие минуты – дальше продвинуться не можем по собственной вине! Удивительно трудно, оказывается, придумать опыты, которые дали бы «решающие доказательства» достаточно высокого уровня развития дельфинов. Члену‑корреспонденту АН СССР Л.В. Крушинскому удалось доказать, что дельфин обладает элементарной рассудочной деятельностью, поскольку способен мгновенно решать логическую задачу. Но только ли элементарной?
Наиболее распространено представление, что по умственному развитию дельфин занимает место где‑то между собакой и шимпанзе. Но это весьма условно, поскольку все подобные шкалы оценок несовершенны. Действительно, дельфины обладают огромным мозгом, но его нельзя сравнивать с мозгом наземных млекопитающих, так как его высшие отделы устроены иначе. Дельфин способен быстро обучаться, он наделен превосходной памятью, мгновенно реагирует на любое изменение во внешней среде. Его мозг постоянно бодрствует (не знает сна в нашем понимании, поскольку его полушария спят попеременно) и отличается по строению новой коры от всех других млекопитающих. Так как же решать вопрос, умен дельфин или нет? Безусловно умен, но можно ли указать, какое место по развитию интеллекта он занимает среди других животных? Мы пока еще слишком мало знаем. Ведь это, собственно говоря, мозг жителя другой планеты – планеты Океан!
|
|
|
Особое внимание давно уже привлекает проблема языка у дельфинов. В начале шестидесятых годов многие американские ученые были убеждены, что дельфины обладают сложной коммуникативной системой. Десять лет спустя американцы потеряли интерес к изучению этой проблемы, придя к выводу, что многочисленные свисты дельфинов являются всего лишь индивидуальными опознавательными сигналами – позывными, которые, кроме того, передают и степень эмоционального возбуждения. Однако некоторые наши ученые, наоборот, считают, что система дельфиньих свистов на редкость сложна и может быть отнесена к системе открытого типа, такой же, как и у человека, позволяющей передавать неограниченный объем информации. До сих пор это обосновано лишь теоретически, «решающий эксперимент» еще не поставлен, а потому возникает вопрос: «А знают ли сами дельфины, что они способны „говорить“ о чем угодно?»
Во всех этих экспериментах и расчетах во внимание принимались только свисты, а коротким импульсам, так называемым щелчкам, и их сериям приписывалась лишь функция эхолокации. Может быть, это грубейшая ошибка? В настоящее время уже установлено, что по тончайшим оттенкам эха дельфины узнают самые различные предметы, причем это акустическое восприятие настолько детально, что сравнимо с нашим «видением». Кроме того, их система генерации сигналов столь совершенная, что с легкостью позволяет копировать практически любые сигналы. Может быть, тут и следует искать разгадку дельфиньего способа общения? Логично предположить, что, имитируя щелчками эхо, дельфины могут воспроизводить те или иные акустические образы. Согласитесь, что это непривычный для нас, но совсем не плохой способ общения. Расшифровка пока еще загадочного «языка» дельфинов – сложная и волнующая проблема, которая ждет своих открытий!
|
|
|
Анатомия, некоторые аспекты физиологии, сенсорика дельфинов изучены весьма обстоятельно, а вот поведению этих животных внимания уделялось меньше. Не умаляя заслуг других ученых, я хотел бы подчеркнуть, что Карен Прайор не только наблюдала и описывала, как ведут себя дельфины, но и ставила опыты, экспериментировала, и ее работы в этом направлении внесли важный вклад в понимание биологии этих морских млекопитающих. Естественно, возникает вопрос, насколько исчерпывающи наблюдения, полученные в бассейне, и можно ли сделать из них выводы, приложимые к дельфинам в море – это новая страница в их изучении, область, которая сейчас начала бурно развиваться, но в книге отражены лишь первые шаги в этом направлении.
Мы расстаемся с Карен Прайор, когда она оставила работу с дельфинами, но пройдет всего несколько лет, и дельфины снова властно позовут ее, на этот раз в открытый океан. Карен Прайор примет активное участие в программе работ по изучению поведения дельфинов в сетях, в которые они попадали и гибли в огромных количествах (до четырехсот тысяч в год) при ловле тунцов. И вновь самоотверженность, наблюдательность и знания победили – были найдены пути для спасения дельфинов: переделаны орудия лова, изменена техника промысла.
Наконец, надо отметить, что эта книга будет интересна и полезна читателям самого разного возраста и подготовки. Одни найдут в ней взволнованный рассказ о буднях и праздниках научной работы, другие – тонкие наблюдения за поведением людей и животных, третьи узнают, как рождался дельфиний цирк на Гавайях, побывают на его представлениях. А те, кто любит животных, работает с ними или держит их у себя дома, получат практическое пособие, которое поможет им глубже понять поведение своих питомцев и объяснит, как можно добиваться полного взаимодействия с попугаем, собакой или аквариумными рыбками.
В заключение хочу сказать, что исследование дельфинов – крайне трудная и сложная область морской биологии, где каждый новый шаг дается очень дорогой ценой, но игра стоит свеч, так как без этих усилий нам не понять закономерностей эволюции жизни в Океане и не избежать непоправимых ошибок при его освоении.
В.М. Белькович, доктор биологических наук
ПРЕДИСЛОВИЕ К АМЕРИКАНСКОМУ ИЗДАНИЮ
Карен Прайор, урожденная Уайли, восемь лет профессионально занималась дрессировкой дельфинов в парке «Жизнь моря» (Sea Life Park) на мысе Макапуу гавайского острова Оаху.
|
|
|
Она с детства принадлежала к тем, кто ощущает неизъяснимую первозданную радость, просто наблюдая животных, и благодаря этому научилась интуитивно понимать их поведение в целом, как систему.
Бесспорно, об определенных частях этой системы можно получить представление путем лабораторных экспериментов. Можно, не касаясь биологии животного в целом, исследовать только его способность к научению. Например, с достаточным успехом исследовала некоторую часть, или «подсистему», живых организмов бихевиористская школа в психологии. Можно, наоборот, поведение животных рассматривать, как часть функционального единого целого, включающего все виды животных, растений и микроорганизмов, живущих и взаимодействующих в одном месте. Такие системы называют экосистемами, а изучающую их науку – экологией.
Между экологическим и бихевиористским подходами к поведению животного существуют всевозможные промежуточные градации. У каждого ученого есть свобода, хочет ли он исследовать работу нервной системы мухи или экологию целого континента. В принципе научные исследования самых малых и самых больших систем живого вполне равноправны и равно могут быть плодотворны. В этом смысле нет никакой разницы в ценности или точности, скажем между биохимией и экологией.
Однако само собой разумеется, что, изучая подсистему какого‑либо живого организма, исследователь в то же время должен ощущать ее как часть более широкой системы. Некоторых исследователей поведения можно упрекнуть в том, что полностью сосредоточиваясь на процессе научения через поощрение и закрепление, они игнорируют организм как целое, хотя все остальное в нем не менее достойно рассмотрения, самые нетерпимые из них готовы объявить «ненаучными» любые попытки изучать поведение вне круга вопросов, связанных с поощрением и закреплением. Естественно, эта позиция ошибочна, так как она оставляет за пределами научного рассмотрения все то, что делает голубя голубем, крысу крысой, а человека человеком.
Этологи, с другой стороны, пытаются раскрыть поведение животных того или иного вида как сложную систему взаимодействий организма с внешней средой или – в еще более широком плане – как экологию вида в целом. Однако, хотя этология по самой своей сути изучает присущее данному виду поведение как единую систему, а поведение, возникающее благодаря научению, бесспорно, составляет неотъемлемую часть этой системы, этологи более склонны интересоваться филогенетически запрограммированными формами поведения животных данного вида, чем процессом обучения. Во всяком случае мне практически не известны этологи, которые в своих этологических изысканиях применяли бы весь арсенал методик, разработанных бихевиористской школой для исследования процесса обучения.
Тем не менее одно исключение из этого правила существует и есть один этолог, который сделал именно это, причем с удивительным успехом. Это Карен Прайор. То умение извлекать радость просто из соприкосновения с животными, которое, как я уже говорил, является необходимым условием объективного наблюдения, делает ее прирожденным этологом. А острый аналитический ум, унаследованный от отца, Филипа Уайли, позволяет ей делать верные выводы из наблюдений. По воле судьбы – и к большой удаче для науки – ей пришлось заняться дрессировкой дельфинов. Она применила поразительно тонкие методы скиннеровского научения, чтобы контролировать и формировать поведение своих дельфинов, и те в результате начали выполнять на редкость эффектные цирковые номера. Кеннет Норрис, величайший из ныне живущих специалистов по поведению китообразных, с уважением и восхищением называет ее несравненным дрессировщиком.
Однако главное в ее книге – то, что свой талант она употребила не просто на достижение чудес дрессировки. Нет, она использовала традиционные дрессировочные приемы для установления контакта со своими дельфинами. Она сознательно использовала скиннеровские методики как средство общения с животными.
Становится ясно (одни воспринимают это с изумлением, другие – как нечто само собой разумеющееся), что животным нравится учиться и что активная роль в оперантном научении принадлежит не столько экспериментатору, сколько объекту эксперимента. История о дельфине, который учит своего учителя тому, как надо учить, не только забавна, но и чрезвычайно полезна для тех, кто исследует формы общения. Рассказ Карен Прайор о том, как она училась дрессировать дельфинов, вскрывает самую суть процесса оперантного научения и показывает, как искомое поведение может быть «сформировано» и приведено под стимульный контроль. Собственно говоря, этой книгой можно пользоваться (и, я надеюсь, будут пользоваться!) как руководством по обучению животных вообще и скиннеровскому научению в частности.
Однако величайшая ценность этой книги заключается в следующем: она показывает этолога, использующего все тонкости научения не как самоцель и не для того, чтобы изучать только поощрение и закрепление, но как орудие для обретения знаний о животном в целом. Карен Прайор нигде не поддается модным теориям, утверждающим, будто высокоразвитые животные вроде дельфинов или собак не обладают субъективным опытом и эмоциями, близкими к нашим собственным. Она нисколько не скрывает своего убеждения, что они обладают всем этим, и в своей книге описывает взаимодействие двух видов живых существ, которых при всей их непохожести объединяет способность испытывать удовольствие и боль – способность, составляющая суть нашего сознания и души, чем бы они ни были. Однако Карен Прайор не преуменьшает различия между человеком и дельфином. Ее наблюдения неопровержимо доказывают, что россказни о чуть ли не сверхчеловеческом уме дельфинов, о наличии у них прямо‑таки синтаксической речи – короче говоря, об их интеллектуальном превосходстве над человеком – представляют собой чистейшей воды выдумки или, в лучшем случае, самообман пристрастных наблюдателей. Но, как часто бывает в подобных случаях, правда оказывается куда более увлекательной и прекрасной, чем мифы, сплетенные вокруг этого животного. В безыскусном повествовании Карен Прайор есть по‑настоящему трогательные эпизоды. В одном месте у меня на глаза чуть не навернулись слезы. Самка дельфина явно мучилась (я сознательно употребляю здесь это слово) из‑за того, что не могла справиться с предложенной ей задачей. Когда же она с помощью дрессировщика вдруг разобралась в том, что от нее требуется, она сделала то, что до сих пор не наблюдалось ни разу – подплыла к своей дрессировщице и погладила ее грудным плавником. Такой дружелюбный жест обычен между дельфинами, но не известно другого случая, когда эта ласка адресовалась бы человеку.
Наибольшее впечатление производит глава «Творческие дельфины», которая, бесспорно, наиболее важна и с научной точки зрения. В двух экспериментах дельфины были выдрессированы ожидать поощрения, когда они изобретали совершенно новый элемент поведения. Осмысление того факта, что вознаграждаться будет не какое‑то данное движение или система движений, но движение – любое движение, – которое никогда прежде не поощрялось, требует совершенно неожиданной для животного степени абстрактного мышления.
Нет никаких сомнений, что эта книга имеет огромное научное значение. Однако я подчеркиваю это прежде, чем указать на остальные ее достоинства, только потому, что у некоторых читателей сложилось ошибочное убеждение, будто работы, ценные с научной точки зрения, всегда скучно читать. О книге Карен Прайор этого никак не скажешь. Ее с начала и до конца пронизывает тонкий юмор, а местами она вызывает не только веселую улыбку, но и громкий смех. Как я уже говорил, она рассказывает о взаимоотношениях дельфинов и людей, и именно эти последние сплошь и рядом попадают в смешное положение. Очень забавно читать, как дельфины нередко умудрялись приводить поведение своих дрессировщиков под стимульный контроль, научившись демонстрировать требуемые движения тогда, когда хотели извлечь из этого выгоду, и тем самым ловя людей в их собственную ловушку. Но еще забавнее глава, посвященная заезжим ученым.
У этой книги есть и другие достоинства, которые отнюдь не уступают уже перечисленным, хотя я и называю их под конец: искренняя и горячая любовь ко всем живым существам, глубокое ощущение их красоты и в сочетании с этим непоколебимая и лишенная сентиментальности преданность научной истине.
Лауреат Нобелевской премии, профессор Конрад Лоренц
Как это начиналось
Восемь лет – с 1963 по 1971 год – свой хлеб насущный я зарабатывала в основном дрессировкой дельфинов.
Не знаю, как должен выглядеть настоящий дрессировщик дельфинов, но уж конечно не так, как я. Почти все люди – и особенно дрессировщики дельфинов, принадлежащие к сильному полу, – убеждены, что это мужская работа. Мои соседи в самолетах выпрямляются на сиденье и переспрашивают: «Что‑что? Чем вы занимаетесь?!» А участники телевикторины «Угадай профессию» разобрались со мной, только использовав все десять вопросов – да и то лишь после очень прозрачного намека.
Мне и в голову не приходило, что я стану дрессировщиком дельфинов. В 1960 году мы с моим мужем Тэпом Прайором, специалистом по морской биологии, тогда еще аспирантом, жили на Гавайях, куда попали по воле командования морской пехоты. У нас было трое маленьких детей, и я писала книгу о грудном вскармливании («Как кормить своего маленького». – Харпер энд Роу, 1963) Мы разводили фазанов, чтобы Тэп мог окончить аспирантуру при Гавайском университете.
Тэп изучал акул. Нигде на Гавайях не было бассейна, достаточно просторного для содержания крупных акул. Поэтому Тэпу, чтобы вести исследования, пришлось целое лето прожить в южной части Тихого океана, на атолле Эниветок, где такие бассейны имелись. Разлука была очень тяжела для нас обоих.
Нам уже случалось видеть коммерческие демонстрационные бассейны, получившие название океанариумов, – и самый первый, «Морскую студию» во Флориде, и второй, «Маринленд» построенный в Калифорнии. А нельзя ли зоологу вести работу с крупными морскими животными в одном из этих океанариумов? Когда Тэп был демобилизован из морской пехоты и нам оплатили проезд домой, мы побывали в «Морской студии», в «Маринленде», в «Морском аквариуме» в Майами, и приуныли. Представления перед публикой и частные научные исследования не слишком‑то сочетались между собой. Опыты иногда плохо сказывались на номерах, а ученые, работающие в таких океанариумах, сердито рассказывали о том, как бесценных подопытных животных забирали для выступлений именно тогда, когда эксперимент наконец налаживался.
И Тэп решил построить океанариум на Гавайях. Вернее, два океанариума, стенка к стенке: один – демонстрационный для зрителей (Гавайям очень пригодилась бы такая приманка для туристов), другой – для научной работы.
Денег у нас не было. Мы жили на пособие, положенное демобилизованным, и на доход от фазаньей фермы. Чтобы построить модель океанариума, мы взяли в Гавайском банке заем в пятьсот долларов. Утренняя газета поместила на первой странице фотографию модели, любезно разрекламировав замысел Тэпа, и осуществление проекта началось.
Три года спустя, когда в прошлом остались тысячи фазанов, сотни писем и десятки поездок Тэпа на материк, идея начала обретать реальность. На пустынном берегу, где еще совсем недавно росли только колючие кусты, мечта Тэпа воплощалась в жизнь. Там воздвигался Гавайский океанариум – наш океанариум, спланированный биологами, а не дельцами. Научно‑исследовательский океанариум, снабжаемый водой вместе с демонстрационным и снабжающий дрессировщиков творческими, оригинальными, подлинно научными идеями, оставался пока на чертежных досках. Тэп нашел вкладчиков, финансировавших демонстрационный океанариум, а кроме того, он нашел ученых для научно‑исследовательского института.
Виднейшим среди них был доктор Кеннет С. Норрис, бывший куратор «Маринленда», профессор Калифорнийского университета. Кен знал все, что было известно (в то время) о дельфинах, а нам настоятельно требовался такой специалист, потому что представления в океанариумах без дельфинов немыслимы. Кен, кроме того, был знатоком рыб и пресмыкающихся, биологом с мировым именем, а главное – удивительно творческим человеком с поразительно живым воображением. Ему понравилась идея Тэпа, и он с самого начала помогал в разработке планов.
Первое сооружение в парке «Жизнь моря» было новшеством: дрессировочный отдел, закрытый для посторонних и предназначенный исключительно для содержания и дрессировки диких дельфинов. Тэп договорился, что дельфинов нам будет поставлять Жорж Жильбер, наполовину француз, наполовину гаваец, опытный рыбак и прекрасный натуралист, который и прежде занимался их ловлей. И мы уже получили восемь животных, принадлежащих к трем разным видам.
Кен Норрис нашел нам консультанта по дрессировке дельфинов, психолога Рона Тернера: он раньше работал с Кеном в программе изучения дельфинов и был специалистом по малоизвестному тогда скиннеровскому оперантному научению – направлению теории обучения, очень облегчившему дрессировку животных.
Рон написал для нас краткие инструкции, как дрессировать дельфинов. Предположительно любой неглупый человек мог с их помощью добиться желаемых результатов. Тэп подыскал трех таких людей, и они принялись готовить дельфинов для выступления перед публикой.
До назначенного дня открытия парка «Жизнь моря» оставалось три месяца, и тут вспыхнула паника. Бульдозеры рыли котлованы для огромных водоемов, росли стены зданий, началась предварительная продажа билетов – и ни одного дрессированного дельфина! Выяснилось, что дрессируемые дельфины тем временем выдрессировали своих дрессировщиков давать им рыбу даром.
Тэп позвонил в Калифорнию Кену Норрису. Довольно с него науки, теорий и специалистов‑консультантов – ему срочно нужен хороший дрессировщик дельфинов, причем такой, который не запросит слишком дорого. Где его найти?
– Ну, а ваша жена? Чего уж лучше?
Я? Я с интересом следила за осуществлением проекта. Я перепечатывала деловые письма, угощала обедами заезжих вкладчиков и, до того как был достроен дрессировочный отдел, принимала живое участие в водворении первых четырех дельфинов в пластмассовый плавательный бассейн у нас на заднем дворе. Но что я знала о дельфинах?
Правда, о дрессировке я кое‑что знала. У меня был изумительный пес, веймаранская легавая по кличке Гас, которого я водила в собачью школу, а потом на собачьи выставки и получала призы. Затем отец Тэпа подарил внучатам уэльского пони, а у пони родился жеребеночек Эхо, и жеребеночек вырос, и его надо было приручить и приучить работать. Я заказала по почте необходимую сбрую, привязала молодого конька к забору, проштудировала статью «сбруя» в Британской энциклопедии, принялась так и эдак накидывать на жеребчика сбрую, пока не добилась соответствия с иллюстрацией, и мало‑помалу научила младшего пони возить тележку.
Вряд ли это можно было считать солидной подготовкой к дрессировке дельфинов. Однако мы всегда слушались советов Кена Норриса, а он сказал, что у меня все должно получиться, если я как следует изучу инструкции Рона.
После этого звонка я засела за инструкции. Рон Тернер писал тяжеловесно, не жалея научной терминологии, и мне почти сразу стало ясно, почему дрессировщики, которых нанял Тэп, предпочли не углубляться в подобное пособие. Однако суть его была страшно увлекательной: правила, научные законы, лежащие в основе дрессировки. И тут я вдруг поняла, почему у меня с Гасом не ладились упражнения с поноской. И почему Эхо дергал головой влево, когда поворачивал направо. Я начала понимать механизмы дрессировки и твердо уверовала, что с помощью этой изящной упорядоченной системы, носящей название «оперантного научения», можно приучить любое животное совершать любые действия, на которые оно физически способно.
Впервые в жизни я провела бессонную ночь, раздумывая над тем, что значит стать служащей у собственного мужа. И как повлияет на моих малышей, если их мать будет работать. И к каким последствиям приведет открытие парка «Жизнь моря» без приличного представления с дельфинами. И до чего интересно будет применить инструкции Рона на практике и посмотреть, как теория воплощается в жизнь.
Я согласилась. На условии, что буду работать только четыре часа в день (ха‑ха!) и сразу же уйду, едва представление наладится и меня смогут заменить другие (ха‑ха‑ха!). Я и не подозревала, что берусь за одно из самых важных дел в моей жизни.
Когда Тэп только начал разрабатывать проект парка «Жизнь моря», видный профессор Гавайского университета, специалист по морской биологии, указал, что идея океанариума с дрессированными дельфинами на Гавайях совершенно беспочвенна, поскольку вокруг наших островов почти нет дельфинов. «Гавайские воды теперь крайне бедны китообразными», – заявил он. (Китообразные – это все киты и все дельфины.)
В биологии утверждение, что такое‑то животное там‑то не водится, не так уж редко означает, что его в этих местах просто до сих пор никто не искал. В гавайских водах встречаются тысячи дельфинов разных видов, да и киты тоже. Со временем мы обнаружили там по меньшей мере тринадцать видов китообразных. Представители девяти из них многие годы постоянно содержались в наших бассейнах. Уже первые животные, которых я дрессировала, принадлежали к трем разным видам, и я работала словно бы с тремя совершенно разными породами собак.
В морях и реках Земли водится свыше тридцати видов дельфинов[1]. Первые четыре животных, пойманные Жоржем и некоторое время жившие у меня на заднем дворе, были «вертуны» – вертящиеся продельфины. Они принадлежали к роду продельфинов (Stenella) и оказались природными гавайцами, местным подвидом Stenella longirostris Hawaiiensi s (гавайский длиннорылый дельфин). Вертящиеся продельфины – прелестные небольшие животные, вдвое меньше Флиппера[2], героя серии телевизионных фильмов, и весят около 45 килограммов. У них изящные узкие тела, длинные тонкие клювы[3]и большие кроткие карие глаза. Спина у них глянцевито‑серая, а брюхо нежно‑розовое. Название «вертящиеся» они получили из‑за манеры выпрыгивать из воды, вертясь вокруг своей оси как волчки. В первый день, когда я вышла на работу, у нас было четыре вертуна: Меле (что значит по‑гавайски «песня»), Моки (уменьшительное мужское имя), Акамаи («умница») и Хаоле (гавайское прозвище европейцев – окраска у Хаоле была необычно бледная). До сих пор дельфины этого вида никогда в неволе не содержались.
|
|
|
