Украина: национальная самобытность и национализм.

В конце 40-х годов XX вв. в американской психологии возникло направление, названное позднее этнопсихологическим, утверждавшее существование у различных этносов специфических национальных характеров, отличающихся стойкими психическими характеристиками личности, отражающимися на «культурном поведении» представителей того или иного народа. Так, одна из идеологов этой школы, Рут Фолтон Бенедикт[1][1], строила «модели культуры» и «модели усредненной личности», как уменьшенной копии этой культуры, отдавая приоритет в формировании национального характера влиянию на него культурных институтов в процессе воспитания подрастающего поколения. Другая исследовательница, М. Мид[2][2] постулировала точку зрения, согласно которой взгляды, стиль жизни, мировосприятие представителей различных национальностей образуют несовпадающие «модели мира», формирование которых обусловлено спецификой обучения ребенка, в свою очередь, определяемой системой ценностей и поведением взрослых. При этом, в большинстве своем, американские этнопсихологи указывали на то обстоятельство, что черты характера у представителей масс и элитарных слоев населения - контрарные.

Аналогичные процессы протекали и в исторической науке, где к концу 40-х гг. XX в. на передовые рубежи начала выдвигаться французская школа «Анналов» (Л. Леви-Брюль, Ж. Лефевр, М. Блок, Ле Гофф, др., в отечественной историографии указанное направление развивали[3][3] П.Я.Гуревич, Л. Баткин, ин.), с ее базисной категорией «ментальности», как совокупности специфических характеристик мировидения и поведения (готовностей, установок, и предрасположенностей) личности, несовпадающих у представителей различных этносов и социальных групп.

Параллельно, в европейское массовое сознание осуществлялась мощная интеллектуальная интервенция идеологии «аналитической психологии» (К.Г. Юнг и др.[4][4]) с его исходным понятием «коллективного бессознательного», которое толковалось – в одних работах: как психический коррелят инстинктов; в других – как результат спонтанного порождения образов инвариантными для всех времен и народов нейродинамическими структурами мозга; в третьих – как формообразующий элемент восприятия, обусловливающий саму его возможность (сравни с понятием «соборной личности» у Н.Бердяева)[5][5].

В политологическом аспекте (в его теоретических приложениях) концепция культуры, включая национальные аспекты этой проблематики, развивалась в работах последователей «культурного консерватизма» (в XX вв. – Р. Скратон, Дж. Кейси, Ш.Левин, М.Каулинг[6][6]), которые толковали понятие «культура», как совокупность человеческой деятельности, наполняющей мир значением и составляющей основу осознания индивидом его социальной природы. Так, скажем, по Р.Скратону, указанному осознанию способствует обычаи, которые не являются продуктом индивидуальной воли или результатом «социального контракта», но которые, в совокупности, образуют собой традицию, в свою очередь, стремящуюся врасти в структуру государственного порядка, что, по мнению последователей «культурного консерватизма», является естественным (генетическим) фактором политики и, в частности, демонстрирует необходимость для всякого политического действия выходить за рамки чисто экономической сферы.

В той или иной мере все эти взгляды имели источник или нашли отражение в трудах К. Ясперса, О. Шпенглера, Й. Хейзинги, Ю. Хабермаса и других.

К концу XX века большинство упомянутых концепций подверглись решительной ревизии (фальсификации)[7][7].

Между тем, с развитием разрушительных политических процессов в 90-е гг. XX ст., культурософская и культурологическая проблематика, в их приложениях, обращенных к изучению национальных аспектов, получила новый импульс, обретя актуальное прикладное значение. В свете сказанного, представляется очевидным, что сегодня назрела необходимость очередной верификации теоретического багажа европейской культурологии, с учетом опыта становления национальных государственных образований на постсоветстком пространстве.

Не секрет, что идеологическим основанием существованием практически всех (за исключением, пожалуй, Белоруссии и, в самое последнее время, -Молдавии) постсоветских государств являются те или иные националистические доктрины: от «интегрального национализма» Дм. Донцова в Украине (наиболее развитой в теоретическом плане, как думается, националистической концепции «отечественного производства»[8][8]) до невнятных элиминаций в рефлектирующий субъект архаического мировидения среднеазиатских акынов в южных республиках бывшего СССР. Как правило, - и с этим сегодня вряд ли кто-либо всерьез будет спорить - упомянутые концепции не являются самодостаточным фактором духовной жизни автохтонных этносов: местная и местечковая бюрократия попросту их использует для обоснования олигархического контроля над конкретными территориями[9][9]. Тем не менее, в своей внешней адресации, националистические концепции апологизируют феномены ментального субстрата национальной самобытности, объявляя их умножение конечной целью своего применения.

Способствует ли национализм становлению национальной самобытности? Как соотносятся процессы нацификации и унификации категориальных аппаратов наук (включая гуманитаристику) и их прикладных приложений, развивающиеся в интеллектуальной и духовной сферах жизни Человека начала XXI века? Каковы социальные, экономические, политические последствия применения националистических доктрин на постсоветском пространстве? – вот вопросы, обретающие сегодня особую актуальность и, как думается, имеющие теперь оптимальную опытную базу для разрешения[10][10].

Эти проблемы и рассматриваются в настоящей работе.

В чем сущность процессов нацификации, происходящих на постсоветском пространстве?

Существует множество определений понятия «национализм». Одним из наиболее распространенных (а потому, ipso facto, наиболее банальных) является представление о нации, как элементе иерархической системы приоритетов, в основании которой лежит личность, далее – семья, социальное окружение (коллеги по работе, соседи); еще дальше – нация и, наконец, раса. Действующий субъект позитивно относится к своему окружению, причем степень его актуализации, как личности, находится в пропорциональной зависимости от степени удаленности указанных приоритетов в предложенной системе ценностей. В практическом плане, процесс нацификации обусловливает углубляющуюся дифференциацию общественного бытия, прогрессирующий изоляционизм социальных институтов в контексте существующей культурной традиции; негативное отношение ко всему «чужому» (как проявление «естественного отбора»); и, в конечном счете, экспансионистский индивидуализм, имеющий целью адаптировать окружающую действительность к особенностям мировидения конкретных личностей. В историко-научном континууме националистические концепции (впрочем, как и любые прагматические наложения на действительность, претендующие на всеобщность), с нашей точки зрения, не имеют серьезной перспективы, ибо жизнь несоизмеримо богаче, нежели мыслительные усилия субъектов, претендующих на ее адекватное осмысление (вариант: витальное «освоение»). Однако, в социальном смысле, они оказываются одними из наиболее действенных, ибо их использование в социальной практике влечет столь масштабные социальные последствия, которые не могут быть обеспечены никакими другими «продуктами» интеллектуальной активности (вспомним «холокост», Освенцим, Бухенвальд, погромы польских «зайдов» в Западной Украине в период ВОВ, современный этноцит русскокультурных этнических образований на постсоветском пространстве).

Рассмотрим итоги процесса нацификации на примере современной Украины. Какие последствия имела нацификация одной из самых процветающих республик Советского Союза?[11][11]

Коснемся нескольких аспектов: некоторых – кратко; других – чуть более пространно.

Экономический аспект.

О современном состоянии экономики Украины написано достаточно много.[12][12] Наиболее значимыми ее показателями являются: катастрофическое падение промышленного и сельскохозяйственного производства по сравнению «доперестроечным» периодом, отраслевая и региональная деформация, нехватка инвестиционных ресурсов для модернизации базовых отраслей промышленности и сельского хозяйства, кризис в топливно-энергетическом комплексе, наличие проблемы внешнего долга и, связанная с нею, финансовая нестабильность, половинчатость и незавершенность экономических реформ, кризис неплатежей, бюрократизация системы управления экономикой страны, с одной стороны, и ее криминализация (уход значительного сектора в «тень»), с другой.

Все эти проблемы, в той или иной мере, являются следствием нацификации политической жизни страны.

Так, скажем, катастрофическое падение промышленного и сельскохозяйственного производства непосредственно связано с разрушением и деформацией экономических связей Украины с бывшими республиками СССР[13][13]; отраслевая и региональная деформация экономики Украины явилась опосредованным следствием политики специализации и кооперации, проводимой в рамках единого союзного государства; при этом, с изменением масштабов экономической активности, кооперативные связи ослабли и модель, успешно работавшая в рамках целостной системы экономики, обернулась проблемой при ее фрагментации; нехватка инвестиционных ресурсов для модернизации промышленности и сельского хозяйства происходит из процесса раздробления финансовых мощностей в ходе приватизации отраслей экономики; кризис украинского ТЭКа опосредован прогрессирующими финансовыми аппетитами российского производителя; наличие внешнего долга и, связанная с ним, финансовая нестабильность обусловлены всеми вышеперечисленными обстоятельствами вместе взятыми; криминализация экономической жизни, кризис неплатежей, уход значительных секторов украинской экономики в «тень» обусловлены, зиждущимся на нацификации (а точнее: взаимосвязанном с последней), процессе индивидуализации общественной жизни (см. ниже); бюрократизация системы управления экономикой страны является аутентичной реакцией правящего страта страны (украинского чиновничества) на негативные процессы, происходящие в экономической жизни страны.

Другими словами, нацификация Украины является значимым фактором деформации и последующего разрушения экономики страны.

Политический аспект[14][14]. Непосредственным следствием нацификации Украины явилось дифференциация политикообразующего слоя страны. Коротко говоря, политическая активность в современной Украине формируется на двух «горизонтах»: региональном и общегосударственном. При этом, на общегосударственном уровне политическая жизнь обусловлена взаимодействием двух факторов: политической активности партий и общественных объединений и политической активности администрации и ближайшего окружения Президента Украины[15][15]. Как упоминалось выше, в целом власть в стране находится в руках украинского чиновничества, способного подавить любую оппозиционную активность, включая выступления членов собственной корпорации (см. примеры Звягильского, Лазоренко, др.).

Региональные кланы Украины играют определяющую роль в осуществлении экономической политики на «подконтрольных территориях». Поэтому условия хозяйственной жизни различаются здесь существенным образом[16][16].

Так, можно выделить пять крупных региональных массивов на территории Украины: Восточная Украина (промышленный регион: Донецкая, Запорожская, Луганская, Харьковская области; словом, Донбасс, в распространенном толковании этого термина), Днепропетровск (как «кузница управленческих кадров» и опорная база украинской «оборонки»), Новороссия и Крым (районы интенсивного сельского хозяйства, туристическая зона, зона повышенной деловой активности), Центральная Украина («столичный регион» - средостение экономических, финансовых, политических процессов) и Западная Украина (сельскохозяйственный район, с экстенсивным ведением хозяйства, основанным на «хуторской» организации землепользования). Отличительной чертой политической активности украинских региональных лидеров к настоящему времени является нарочитая лояльность к правящему режиму и – параллельно – латентное стимулирование процессов регионализации страны, как источника укрепления личной власти.

Политические партии Украины подразделяются на две разнохарактерные группы. Большинство из них (как правило, партии «центристского направления») представляют собой либо «отстойники» для «избытых» (временно или безвозвратно) из «большой» политики украинских чиновников, либо структуры, предназначенные для «отмывания денег», либо политическое прикрытие лоббирующих торгово-промышленных группировок (включая российские). Крайне «правые» (УНА-УНСО, КУН) и крайне «левые» (КПУ, СПУ, др.) - состоят из людей, искренне разделяющих постулируемые (полярные) политические идеалы. Многочисленные и маловлиятельные пророссийские политические объединения, в основной своей части, являются маргинальными образованиями, ориентированными на извлечение прибыли из декларирования политических программ[17][17].

В последнее время, роль партий «левого крыла» политического спектра планомерно (и закономерно) возрастает, что обусловлено как внутриполитическими (перманентным ухудшением жизни населения, компаративными реминисценциями советского «образа жизни», проч.), так и внешнеполитическими (победа коммунистов в Молдавии, устойчивость режимов Кастро, Ким Чер Ира, объективно экспансионистский характер панамериканизма ets). обстоятельствами. Между тем, как таковые, политические партии не оказывают существенного влияния на развитие внутриполитической ситуации в стране, где «правила игры» формируются административными циркулярами.

Определяющую роль в украинской политике играет ближайшее окружение Президента и его администрация[18][18]. В самые недавние месяцы в украинской политике усилились позиции ориентированной на Запад правительственной группировки, номинально возглавляемой премьер-министром В.Ющенко[19][19], однако ее долговременные политические перспективы представляются весьма сомнительными (см. указ. пример П.Лазоренко[20][20]).

В целом политическая жизнь Украины характеризуется крайней нестабильностью политической ситуации, произволом региональных и столичных властей, предельной коррумпированностью (зиждущейся на ангажированности) политической элиты, покоящимся на социальной пассивности и политическом нигилизме основной части электората, прогрессирующим отрывом власти от народа, бюрократизацией властных институтов, латентной (скрытой) регионализацией страны, ослаблением властной вертикали и, как реакцией на происходящее, ужесточением репрессивной активности направленной против инакомыслящих (см. сообщения о нападении на киевского корреспондента «Известий», «деле военных отставников», аресте бывшего вице-премьера по ТЭКу Юлии Тимошенко и т.д., и т.п.).

В качестве институционального идеала политикообразующего слоя Украины декларируется американская модель демократии. Между тем, по факту, политическая практика в Украине является реминисценцией командно-административных методов управления[21][21]. В итоге, демократические институты (парламент, свободная пресса, общественные объединения), в действительности, в Украине выполняют функцию фасада реальной политической жизни, происходящей по законам бюрократической активности, с неизбывной «подковерной» борьбой «олигархических» кланов, институтом «фаворитизма», совершенным пренебрежением нуждами населения, беспредельной личной властью «первого лица» государства - «Отца (вариант –«Батьки) нации», подлогом и взяткой, как основными средствами достижения политических целей[22][22].

С другой стороны, прогрессирующее обнищание широких масс, сокращение занятости населения обуславливают экстенсификацию политической активности, как суррогата производственной деятельности. В силу сказанного, в украинскую политическую «элиту» сегодня рекрутируются представители самых разных (включая, люмпенизированные) слоев населения, в большинстве своем, не имеющие не только необходимых знаний, глубоких убеждений, но и элементарных способностей к публичной деятельности. Провоцируемая, как западными, так и московскими политическими группировками беспредельная вариативность политических норм и идеалов, порождает бесконечное многообразие политических платформ и идеологических установок, определяющих возникновение огромного количества общественных объединений, сформированных, как по национальному (общество греков, немцев, евреев; «русские общины Украины» ets), производственному («Селянская партия Украины», «Независимый профсоюз работников угольной промышленности»), так и идеологическому (КПУ, УНА-УНСО, как нацистская организация) принципам.

Вместе с тем, поскольку, усилиями – опять же, - как московских, так и «атлантических» глобалистов, политическая жизнь страны де-факто превращена в столкновение не только политических, но и цивилизационных проектов, зиждущихся на контрарных иерархиях приоритетов[23][23], политический плюрализм в Украине – ситуация, ad ovo, объективно обретающая позитивную направленность исключительно в контексте устоявшейся цивилизационной модели, – на практике вырождается в личностную конкуренцию политических лидеров, в контексте которой применяются самые нечистоплотные методы политической борьбы: от «грязных технологий» до «заказных» убийств[24][24]. И все это происходит на фоне – см. выше – тотальной маргинализации политической активности, как таковой.

В итоге, политическая жизнь Украины с необходимостью оказывается обусловленной системой мировоззрения провинциальной по духу бюрократии, как объективированным выражением воли менее всего ангажированного (т.е., по сути, не имеющего никаких политических убеждений, никаких социальных установок, помимо инстинкта власти и – что новое! – устремленности к наживе) и, одновременно, наиболее опытного и заинтересованного[25][25] страта общества.

В свете сказанного, украинский национализм, разумеется, едва ли вправе претендовать на роль самодостаточного фактора деформации политической жизни Украины (в сущности, нацификация проявляет себя, как частный случай глобального процесса «приватизации» власти). Однако, (ввиду имманентной идейной предрасположенности) становясь оружием в руках ангажированных политиков, национализм (и российский, кстати, и украинский) начинает выполнять функцию идеологического обеспечения предельной плюрализации и последующей дифференциации (вплоть до обмельчания) политической активности, на практике, сводя действенность ее демократических институтов к «абсолютному нулю».

И в этом смысле, негативные процессы, протекающие в политической жизни Украины, являются опосредованным следствием актуализации общего феномена: нацификации.

Социальный аспект.[26][26] Приведем несколько цитат из ранее опубликованных работ.

«В целом, следует сказать, что анализ рынка труда на Украине приводит к самым неутешительным выводам. Так, например, хорошо известен тот факт, что в 1998 году занятость в Украине сокращалась быстрее, чем в предыдущие годы. По прогнозам до конца 1998 года занятость уменьшилась до 22 млн. человек с 22,6 млн. человек на конец 1997 года. При этом падение занятости в экономике в 1998 году было вызвано дальнейшим освобождением излишней рабочей силы на государственных и приватизированных предприятиях, то есть поступательным переходом от скрытой до открытой безработицы…»

«Число безработных в Украине в течение 1998 года возросло в более чем полтора раза по сравнению с 1997 годом. По данным Госкомстата, на 1 января 1999 года статус безработного имели 1003,2 тыс. граждан, а уровень безработицы на 1 февраля составлял 3,3% от численности трудоспособного населения в трудоспособном возрасте, а на конец 1999 года ожидается увеличение данного показателя до 5%...»

«…в настоящее время Донецкая область находится под угрозой депопуляции в связи с ухудшением всех демографических показателей - рождаемости, смертности, естественного прироста, ожидаемой продолжительности жизни. Последний показатель, например, сократился с 70 лет в 1989 г. до 65 лет в 1995 г., а естественный прирост на 1000 человек в этот период также уменьшился, то есть началась убыль населения. При этом необходимо отметить, что в целом, такая угроза распространяется на все области Украины…»

«За 90-е годы в целом по Украине заметно повысились показатели и темпы роста заболеваемости отдельными видами недугов (в частности - инфекционными). Так, количество больных с впервые установленным диагнозом активного туберкулеза выросло (по сравнению с 1990 г.) в 1,5 раза. Особенно быстрыми темпами заболеваемость туберкулезом распространяется среди социально дезадаптированных контингентов (мигрантов, бездомных) - с 1986 г. в 60 раз…»

«В результате сокращения расходов на здравоохранение из бюджетных средств значительно уменьшились расходы на приобретение медикаментов, оборудования и инвентаря для медицинских учреждений. Ежегодно наблюдается сокращение сети медицинских учреждений системы Министерства здравоохранения, уменьшение численности врачей и среднего медицинского персонала, уменьшение обеспечения бесплатными медицинскими препаратами и питанием в стационарах, что в свою очередь влечет за собой ухудшение медицинского обслуживания населения…»

«За 11 месяцев 1998 года номинальная заработная плата в Донецкой области уменьшилась по сравнению с 1997 годом на 7,6% и составила в среднем по области 194,5 грн. (56,8 долларов по курсу Нацбанка Украины). Оплата труда заметно снизилась практически во всех основных отраслях материального производства: в промышленности, в сельском хозяйстве, на транспорте, в строительстве, в торговле и т.д….»

«Снижение номинальной заработной платы в Донецкой области наряду с сохраняющими довольно высокие темпы инфляционными процессами (индекс инфляции в ноябре 1998 года составил 103,0) обусловило и падение реальных заработков населения - с начала 1998 года - на 21%.

Кроме того, остается острой проблема получения того, что заработано - на середину ноября 1998 года задолженность по заработной плате составила 887,9 млн. грн., что эквивалентно 5,4 месяца работы трудящихся…»

«Ежегодное снижение выпуска потребительских товаров, которое в среднем за год составляло по 19%, привело к тому, что в 1997 г. их объемы равны лишь 22,6% от уровня производства за 1990 г…»

«В Украине в 1998 году по сравнению с 1997 годом уменьшились, прежде всего, расходы на финансирование мероприятий по государственному регулированию цен (с 1,9 до 0,9% ВВП), образование (с 5,4 до 4,5% ВВП), охрану здоровья (с 4,3 до 3,7% ВВП), науку (с 0,63 до 0,4% ВВП), экономику (с 6,4 до 5,5% ВВП), а также затраты целевых социальных фондов.

В 1998 году Украина имела самый низкий за последние 5 лет уровень расходов на образование и охрану здоровья…»

«В 1997 году по сравнению с 1996 годом темп снижения численности работников в городах Донецкой области составил: Снежное 85,4%, Горловка - 86,4%, Селидово - 87,7%, Красноармейск - 88,8%, Енакиево - 89,5% …»

и так далее, и так далее … (см. Указ. Соч.)

Из приведенных данных видно, что в Украине (Донбасс – конкретный пример, позволяющий судить о тенденциях, имеющих общий характер[27][27]) наблюдается планомерное снижение уровня жизни основной массы населения. При чем, указанный процесс сопровождается прогрессирующей социальной дифференциацией (см. предыдущий разделы), оттоком трудоспособного населения из производственной сферы, люмпенизацией малообеспеченых слоев народа, укрупнением миграционных (из малых городов – в деревню; из областных центров – в Киев; из Восточной Украины – в Центральную и Западную) и иммиграционных потоков (в РФ, США, Канаду и Западную Европу)[28][28], экономической и практической изоляцией отдельных административных единиц (малых городов, поселков, сел – у населения нет средств для погашения транспортных расходов), снижением показателей воспроизведения населения[29][29] и т.д., и т.п.

Разумеется, прежде всего, упомянутые процессы обусловлены планомерным (несмотря на кратковременные стагнационные периоды) ухудшением экономической ситуации в Украине.

Но дело не только в этом.

В основе идеологии национализма лежит пренебрежение интересами и бытийными обстоятельствами конкретной личности во имя реализации «интересов нации[30][30]». В практическом ключе, реализацию данной установки организуют лидеры националистических движений[31][31]. В условиях современной Украины данная черта национализма находит ментальную опору в развязывании частнособственнических инстинктов представителей политической, экономической и интеллектуальной элит – процесс, прогрессирующий в современной Украине. Националистическое меньшинство «приватизирует» исторические судьбы народов (вариант глобализации); как реакция, каждый конкретный индивид обнаруживает стремление личностно «освоить» тот «участок» общественного бытия, который оказывается ему «по силам». В итоге, социальная значимость всякого общественного института: от семьи до государства – подвергается разрушительной ревизии и – как результат - в обществе инициируются губительные процессы, о которых упоминалось выше.

Иными словами, адепты национализма несут прямую ответственность за крушение привычной среды обитания Человека, включая социальную сферу, сферу производственных и – как результат – межличностных отношений, за формирование трагической социальной ситуации, в которой пребывает сегодня украинский народ.

Национализм и общественное сознание. Являясь, по определению, системой идеологических установок, национализм, прежде всего, ориентирован на трансформацию общественного сознания. Отчасти, роль нацификации, как ревизующего фактора общественного сознания (ее влияние на формирование специфики политического мышления, социальных институтов, как итога актуализации ситуативной специфики последнего ets) описана в предыдущих разделах работы; другие ее проявления будут указаны ниже. Здесь же мы остановимся на тех психологических феноменах, которые в контексте заявленной темы представляются наиболее впечатляющими.

Так, скажем, начиная со времен референдума о государственной независимости, украинские социологи, с завидной периодичностью проводят опросы населения, имеющие целью выяснить, кем же, все-таки, осознают себя граждане Украины: украинцами, русскими, русскоязычными, русскокультурными ets. При этом задаются вопросы: на каком языке вы думаете?, общаетесь в семье?, на производстве?, книги каких (русских или украинских) авторов предпочитаете? и т.д., и т.п[32][32].

По данным большинства упомянутых опросов[33][33], две трети граждан Украины относят себя к категории «русскоязычных». Разумеется, это, само по себе, - серьезный повод для беспокойства.[34][34] И не единственный. Ближайшим следствием вербализации национальной самоидентификации (которая в условиях «деруссификации» Украины, проводимой администрацией Кучмы, обретает характер фрейдовской элиминации), является то обстоятельство, что русскоязычные респонденты с неизбежностью начинают примерять на себя роли «социальных изгоев»[35][35], что порождает в общественном сознании комплекс «национальной неполноценности» и, следующую отсюда, социальную апатию (вспомним социальное поведение индийских «неприкасаемых»). Апатичность и, связанная с нею, социальная возбудимость обусловливают закономерную конфликтность общественной жизни в Украине, носящую – что логично! - спорадический характер.

С другой стороны, педалирование национальной тематики в Украине, на практике, порождает раздвоение общественного сознания, так что, в итоге, русскоязычные граждане Украины у себя на родине начинают ощущать себя русскими людьми, в России – украинцами, а на Западе или, скажем, в среднеазиатских республиках бывшего СССР – снова русскими. В конечном счете, как правило, в такой ситуации, человек утрачивает способность к национальной самоидентификации (пример Набокова) и, следовательно (см. русскую философию от Михайловского до Лосского), ощущение глубинной укорененности в бытии[36][36].

И это – далеко не игрушки! Ощущения «дома», «земли», «родины» - основополагающие в сознании личности (сравни: М. Хайдеггер). Вне понятий этого категориального ряда, Человек оказывается один на один с бесконечной вариативностью (изменчивостью) природы-как-таковой, социальной природы (истории), в частности, и пространственно-временного континуума (как отвлеченной категории). Немногие сильные личности способны выдержать испытание невыдуманным (поклон Жданову!) космополитизмом (вспомним русскую эмиграцию «первой волны»; вспомним украинских казаков, «растворившихся» в Иране!). Что же говорить о целом народе, испытуемом обезличиванием[37][37].

Социальная апатия, помноженная на космополитизм, обусловливает развитие аморализма нации, который из поверхностной характеристики повседневной жизни перерастает в имманентную категорию общественного бытия. В этом качестве, аморализм (см. Тацита) являет себя, как признак крушения социума. В итоге, на поверхности социальной действительности происходит апологизация народных мифов, подобных байроновской интерпретации фигуры Мазепы, или шевченковских воспеваний «казачьей вольницы» («синие жупаны, золотые пики»), а в реальности осуществляется аннигиляция целых пластов украинской культуры, как питательной среды общественного сознания.[38][38]

Идейные националисты, разумеется, не могут не осознавать разрушительную силу своей идеологии.[39][39] Однако ими движет революционная (анти-эволюционная) по сути идея деструкции социальной действительности во имя реализации политических идеалов (скажем, идея построения новой имперской системы (идеологическая опора – понятие «пассионарности» Л.Гумилева) с центром в Львове)[40][40].

Динамика и стагнация социальных процессов – диалектические категории. Революция и социальный консерватизм – в равной мере являются необходимыми составляющими становления развитого общества. Однако устойчивый перекос общественного сознания в сторону одного из указанных феноменов обусловливает – во втором случае – застой, а в первом – аннигиляцию исторических социумов (опять же: см. историков – от Плутарха до Рыбакова). Обретя статус государственной идеологии, революционные идеологеммы с необходимостью перерождаются в консервативные.[41][41] Если же это не происходит (а некоторые из них имманентно не способны трансформации), социум разрушается. Иерархическая система ценностей («личность-семья-нация») объективно индивидуалистична. Индивидуализм, по определению, противоположен социализму (как совокупности концепций, ставящих во главу угла не личность, но общество). Вот почему национализм изначально революционен и в качестве такового – не поддается трансформации.

Иными словами, в силу своей внутренней природы, национализм, в качестве государственной идеологии, объективно обусловливает разрушение Социума. Что мы и наблюдаем в современной Украине.

С другой стороны, совершенно понятно, что, внедряясь в структуры общественного сознания, национализм уничтожает также и самого себя, поскольку, десоциализируя общество, лишается питательной среды, в которой – единственным образом – может существовать. В этом смысле, ни украинский, ни, скажем, русский национализм изначально не имеют исторической перспективы. Однако же в рамках нашей темы, важно то, уходя в небытие, национализм «уводит с собой» человеческие общности, через – по парадоксу – подавление личности, как массовидного феномена (сравни, скажем, с манихейством, другими гностическими – особенно «мусульманскими» - учениями начала Новой эры). Обезличивание нации – верный залог грядущих социальных катаклизмов (см. историю времен Ивана Грозного; Иосифа Сталина и т.д., и т.п.) Имманентно конфликтная среда – неважный фундамент для строительства «молодых» империй (как известно, все исторические империи создавались путем вытеснения конфликтного начала вовне, сберегая внутреннюю целостность)! Между тем, являясь продуктом спонтанной критической ситуации, национализм, с необходимостью, воспроизводит следующие. Иначе говоря, национализм, как феномен общественного сознания, манифестирует себя в качестве бациллы социального неблагополучия – микроба, несущего в обычной ситуации тяжелый социальный недуг, но, при известных обстоятельствах, способного «умертвить» «больного» (в данном случае: социальный организм).

И все это, сказанное выше, в равной мере – сопоставьте сами! - относится, как к украинскому, так и к русскому национализму[42][42].

123	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: