Воспитание, образование и наука в Украине.

Образование. Пожалуй, трудно найти сферу культурной жизни Украины, которой тоталитарная сущность украинского национализма нанесла бы больший урон, нежели системе образования. Вот некоторые (далеко не полные) цифры, характеризующие его институциональный аспект[76][76].

В 1990 году в Киеве функционировало 155 русских школ; ныне – осталось 10 (сокращение на 95%). В этом же году, в Западной Украине работало 300 средних учебных заведений, с преподаванием на русском языке; теперь их 7 (сокращение на 97,7%). Общее уменьшение количества русских школ в Украине за период с 1990 по 2000 гг. (с учетом ситуации в Донбассе и Крыму, где – см. выше – украинизация развивается замедленными темпами) составило 89%[77][77]. Единственным официально признанным русскоязычным государственным ВУЗом в Украине ныне остается только Таврический университет (в советские времена практически все вузовское образование в Украине осуществлялось на русском языке). Все остальные высшие учебные заведения, даже в полностью русскоязычном Крыму и, в значительной мере, русскоговорящем (см. районы компактного расселения греков-эллинов, греков-татар, немцев, цыган, др.) Донбассе, постановлением Кабмина Украины от 27.11.97 г., переведены на украинский язык.

Широкое распространение в Украине имеет система частного образования. Причем, только украиноязычные частные учебные заведения обладают правом на получение гос.дотации. Частные лицеи, гимназии и ВУЗы, где учебный процесс осуществляется на русском языке, выживают (если выживают) исключительно за счет популярности у населения.

Далее. По сообщениям украинской прессы, в Севастополе, к примеру, проживает около 500 преподавателей русской словесности, но с момента образования независимой Украины система преподавания русского языка перестала получать государственную поддержку, и филологи-русисты остались без работы. Причем, по мнению многих известных украинских методистов, официальный учебник русского языка, признанный киевским Минбразом, не соответствует современным требованиям (впрочем, даже им школы обеспечены лишь на 30%). Методические пособия, необходимые для преподавателей русской словесности, обновляющиеся в России ежегодно, на Украине не издаются с 1992 года. С того же времени не проводятся олимпиады по русскому языку. Городские библиотеки уже несколько лет не получают новые издания русской классической литературы. (Гоголя и других классиков, писавших на русском языке, изучают в переводе на украинский!)

В общей сложности в 90-е годы XX в. на деньги Дж. Сороса в Украине было выпущено свыше 90 новых учебных пособий. В некоторых из них, подготовленных украинской эмиграцией в Канаде и США, насчитывается четыре (!) русско-украинских войны! Понятно, что “русскими” назвать школы, где преподают по таким учебникам, можно только с издевательской намерениями[78][78]. Что же говорить об учебниках биологии, химии, физике? (представьте себе звучание, скажем, понятий «однодольные растения», «индукция», название элементов Периодической таблицы Менделеева – в нашем распоряжении есть один такой экземпляр!)

Но все это – только «лицевая» сторона «медали». А есть еще и «оборотная»!

Не секрет, что наиболее гарантированным в социальном плане общественным стратом современной Украины является бюрократия, извлекающая прибыль, главным образом, посредством «росчерка пера». В соответствии Законами «незалежной» Украины, в большинстве регионов этого государства, делопроизводство переведено на украинский язык. Всякий родитель желает своему ребенку обеспеченного будущего. Поэтому, вопреки сказанному выше относительно сегодняшней популярности частных русскоязычных учебных заведений, наиболее «продвинутые» родители – тем не менее - пытаются устраивать своих детей в детские сады, школы и ВУЗы, в которых учебный и воспитательный процессы осуществляются на украинском языке. Отсюда – у неискушенного наблюдателя возникает иллюзия престижности и, следовательно, перспективности украиноязычного образования в Украине, чего, на самом деле, конечно, не так.

Как уже говорилось выше, в ходе своего исторического развития, украинский язык не выработал лингвистических средств экспликации сложных понятий эпохи НТР. Причем, речь идет не только о технических или прикладных областях знания, но и о гуманитаристике, как таковой (как «перевести» на украинский термин «эманация»?; помните булгаковское «кот» и «кит»?)

В современной педагогике полагается трюизмом утверждение о том, что важнейшим фактором усвояемости предмета является преподавание на «естественном» языке. Сегодня в Украине в школьную и ВУЗовскую образовательную практику активно внедряется галичский «новояз». В результате дети просто усваивают материал, предлагаемый им на языке, отличном от того, на котором они разговаривают дома, общаются со сверстниками на улице[79][79].

Как бы там ни было, остается непреложным фактом, что уровень массового образования в Украине – на порядок ниже, нежели в России[80][80] (об этом свидетельствуют множество фактов, одним из наиболее показательных из которых является низкая (по сравнению с выпускниками российских учебных заведений) конкурентноспособность украинской молодежи на внутреннем («СНГ-овском») и мировом рынках интеллектуальноемкого труда). Причем, истоки деградации украинской системы образования следует искать в эскалации идеологии украинского национализма.

О современном состоянии украинской науки приходится говорить предельно кратко: практически ее уже нет.

И это – закономерно. Так, скажем, как известно, гуманитаристика, по определению, развивается в атмосфере свободы самовыражения личности и в контексте удовлетворительного финансового обеспечения. И первое, и второе в кучмовской Украине напрочь отсутствуют.

Стремление Человека к познанию - неодолимо. Отсюда – одним из наиболее существенных показателей отсутствия интеллектуальной активности в Украине является интенсификация «утечки мозгов»[81][81]. Сегодня, на смену развитой гуманитаристики в Украине приходит квази-история (вот показательный пример: обоснование основания Иерусалима украинскими казаками – обрат. вниман. на корень «рус»), квази–философия (вам не приходилось читать Ф. Ницше в украинском переводе?), квази- политология (как обоснование специфичности украинской политики и формирование эмпирической базы «черных технологий»), квази- антропология (учет антропологических различий черепов украинцев и «москалей») и т.д., и т.п.

Как упоминалось выше, широкое распространение в Украине получили всякого рода квази-научные доктрины, вроде «новой хронологии» акад. Фоменко, фрейдизма (в наиболее вульгарных его описаниях), различных проявлений примитивного натурализма и панпсихизма[82][82].

Другой негативный процесс, развивающийся в украинской науке, связан – назовем его так – с «синдромом Отрепьева». Сущность этого явления состоит в том, что всякий провинциальный кандидат наук стремится упрочить свой социальный статус путем присвоения (иногда - но не непременно! - при содействии членов своей корпорации) высоких академических званий. В итоге, в Украине, как грибы, растут многообразные «университеты»[83][83], возглавляемые «изредка санкционированными» Киевом академиками и докторами наук. В подавляющем числе, подобные «академики» не только абсолютно не способны к научной деятельности, но и говорить-то правильно не умеют. Причем, ни на русском языке, ни по-украински. Более того, как правило, «дипломы», выдаваемые подобными «учебными» заведениями, не признаются нигде, за пределами «поселков городского типа», в которых выданы. Впрочем, последнее обстоятельство отнюдь не мешает местечковым «ученым» «снимать обильные финансовые урожаи» с «нивы» народного образования[84][84].

Положение дел с техническим образованием в Украине вполне убедительно характеризует недавняя катастрофа АН-70, который, по мысли его создателей, должен был стать «стартовой ступенью» грядущего взлета украинской экономики.

И это крушение – отнюдь не случайность. В нем, как в капле воды, отразились все составляющие системного кризиса, разразившегося в Украине: экономическое, социальное, духовное обнищание нации ets.

Но вернемся к науке. Идеологический и - прежде всего! – финансовый прессинг украинской науки имеет следствием экстесификацию научных контактов: научные центры не располагают достаточными средствами для закупки специальной литературы; научное общение затруднено несопоставимой стоимостью ж\д билетов внутри Украины на транзит; между тем, как безвинная ссылка на труды российских авторов способна вызвать столь резкую негативную реакцию ангажированных коллег, что соискатель научных степеней, скорее решается прибегнуть к неприкрытой компиляции, нежели упоминать использованные источники![85][85]. В итоге, «украинская» научная мысль, с необходимостью, начинает двигаться в направлении, отличном от линии развития мировой науки. Иначе говоря, украинские научные школы, одна за другой, выпадают из соответствующих научных парадигм (см. раб. Куна). При этом, в виду своей малочисленности, а также по финансовым и интеллектуальным обстоятельствам (что делать: украинская наука формировалась, главным образом, как отраслевая!), они оказываются не в состоянии консолидироваться в формировании новых развитых научных сообществ (см. там же), конкурировать с устоявшимися научными направлениями, и, как следствие, с неизбежностью, погибают[86][86].

С другой стороны, общеизвестно, что в процессе становления мировой науки (кто-нибудь будет отрицать тот факт, что наука - явление историческое?), на каждом конкретном его этапе, та или иная дисциплина берет на себя функцию интегрирующей среды, обеспечивающей поступательное продвижение вперед. В Средние века эту роль выполняла латынь, в Новое время – математика, позже – физика, теперь – совокупность компьютерных технологий, еще не обретшая общепризнанного наименования (быть может – технология Искусственного интеллекта?) и, как не странно это звучит, - политология.[87][87] Национализм, как изоляционистская идеология, противоположен любому из интегрирующих начал. Сегодня украинский национализм, по факту, уничтожает национальную политологию, редуцируя ее сложность к совокупности избирательных технологий да к набору малофундированных идеологических аксиом, а завтра (если у него хватит сил) он выступит против всеобщей компьютеризации (см. пример мусульманских стран), ибо «сетевой» тип мышления, по определению, противоположен изоляционистской составляющей национализма. И - очень может быть! - мы скоро станет свидетелями эскалации указанного процесса: вначале, через фальсификацию неограниченного информационного обмена (суть виртуального общения), затем, с использованием традиционалистской риторики, через противостояние хайдеггеровскому «поставу» (экспансии цивилизации – см. выше - в духовные сферы; здесь очевидно пойдут в ход «заключения» медицинских «экспертов» о пагубности использования компьютера в быту, другие благоглупости) и так далее (в общем виде, указанный сценарий всем известен – он не раз применялся в истории разных народов!).

И этому не нужно удивляться: национализм, в сущности своей, - катализатор аналитизма[88][88]. Научные открытия, как и все культурные феномены (см. выше), в генезисе своем, - синтетичны (обусловлены научной традицией). В этом смысле, национализм противоположен науке (гуманитаристике во всяком случае), а потому ретрограден.

В практическом плане, «деруссификация» украинской науки, через интервенцию в сферы, как естественнонаучных, так гуманитарных дисциплин, галичского «новояза» и изоляционистского (хуторского) мировидения, обусловливает ее неизбежную маргинализацию[89][89]. И все это происходит на фоне тотальной «чукчализации» подрастающего поколения[90][90], формируя духовный вакуум, как объективную среду морального разложения.

Иначе говоря, система высшего и среднего образования Украины, украинская наука сегодня де-факто ориентированы на подрыв преемственности поколений, вне которой невозможен прирост знания, как неспешного, глубинного, личностного, поступательного (пошагового) процесса. В техническом отношении, это обусловливает неизбежное отставание украинской интеллектуальной элиты от технического прогресса[91][91], обрекая будущие поколения украинцев (граждан Украины) на подчиненное положение в постиндустриальном обществе. В гуманитарном смысле, разрушение науки и образования порождает ситуацию духовного вакуума, приводящую не только к агрессивной экспансии феноменов квази-культуры в духовную жизнь общества, но и, на бытовом уровне, росту преступности, алкоголизма, наркомании, проституции, др. показателей морального разложения.

Еще раз. Сформулируем корректно: в формировании указанной ситуации в культурной жизни Украины принимают участие несколько факторов. Однако роль катализатора энтропийных процессов в данном случае берет на себя идеология национализма.

Дальше. В соответствии с постулатами современной педагогики, воспитание (формирование личности), в значительной мере обусловленное физическими и физиологическими факторами, главным образом, происходит в трех средах: семье, школе, как социальных институтов и кампании, как среде сверстников (в приложении к кучмовской Украине, - часто и густо, в производственной среде).

Если говорить кратко[92][92], то родственные отношения в современной Украине, в значительной мере, редуцированы к совместному добываю средств к существованию. Иными словами, семейные отношения подменяются производственными. Производственные отношения имеют свою специфику, предполагающую (и обосновывающие!) конкуренцию, как средство оптимизации производственной деятельности, относительную автономность производящих субъектов, многоуровневость их включенности в производственный процесс. В реальности, производственные отношения в современной Украине сводятся к прогрессирующей (ранжированной) «приватизации» тех или иных фрагментов социального бытия.[93][93] В воровстве в Украине участвуют все: все страты общества, каждый индивид в своей социальной нише. Между тем, воровство, как социальный феномен, слабо коррелируется с понятием «стабильность» и, во многом, оказывается обусловленным элементарной удачей. В итоге, в такой «производственной деятельности» одним везет больше, другим – меньше. Как следствие, удачливые воры имеют более «крепкие» семьи; неудачливые – менее[94][94]. Причем, восприятие семейной среды, как производственной, обусловливает отчуждение родителей и детей, жен и мужей и, во всяком случае, порождает взаимное безразличие к судьбам друг друга.

В итоге, нормальной семьи - семьи, в общеупотребимом значении этого слова, - как содружества разнополых и разновозрастных индивидов, основанного, прежде всего, на принципах взаимной любви, содействия к максимальному раскрытию личности каждого его (содружества) члена и добровольного взаимного удовлетворения насущных (естественных) потребностей, функционирующего как среда, оптимизирующая воспроизведение и адаптацию подрастающего поколения к «взрослой» жизни - сегодня в Украине не имеет никто.

Еще раз: для большинства современных украинцев (и мужчин, и женщин, и стариков, и детей) семья – всего только, более или менее, доходное предприятие. Соответственно, ни о каком семейном воспитании в Украине в говорить не приходится.

О нравственной ситуации в украинских учебных заведениях – см. выше. Думается, она мало способствует становлению гармонически развитой личности. Причем, в данном отношении негативные процессы, развивающиеся в системе украинского наробраза, находят эмпирическое подтверждение в производственной (и внепроизводственной) практике трудовых коллективов, порождая у юношества иллюзию социальной укорененности аморализма, как жизненной программы.

В конечном счете, все упомянутые процессы находят свое разрешение на улице, где, как трава, растут публичные дома, роскошествует нетрудовая (трейдерская или компрадорская) буржуазия и нищенствует украинская интеллигенция[95][95],[96][96]. В итоге, украинские дети обретают качественно иной социальный опыт, нежели их родители, а родителям, в свою очередь, оказываются безразличными духовные запросы детей. Отсюда – тургеневская проблема «отцов и детей» в Украине закономерно перерастает в ситуацию безнадежной борьбы нынешних взрослых с влиянием «мокрецов», описанную в повести братьев Стругатских.[97][97]

Продолжать по этой теме можно было бы долго[98][98]. Но новые факты не смогут отменить очевидной истины: воспитание, как осознанный, целенаправленный педагогический процесс, ориентированный, с одной стороны, на развитие и отображение культурной традиции в сознательной деятельности и нравственном облике подрастающего поколения, а, с другой, на подготовку детей к продуктивной социальной деятельности, как обязательного условия общественного (включая семейного) благополучия и душевного комфорта, в современном украинском обществе, практически, не воспроизводится. Дети растут «непосредственно по Руссо»: в соответствии с физиологическими и ментальными предустановками.

По М.Мид (см выше) воспитание является важнейшим фактором становления национального характера. Так вот, в Украине указанный фактор фактически нивелирован.

Есть ли в сложившейся ситуации доля ответственности украинского национализма? Наш ответ: есть!

В приведенном выше определении подчеркнута процессуальность культуры, как социального феномена, ее кореллятивность другим социальным явлениям. В той мере, в которой ближайшим следствием национализации, стало то обстоятельство, что все социальные процессы (политические, экономические, проч.) в Украине приобрели энтропийную направленность (см выше: речь идет об упрощении традиционных социальных институтов, в том числе: крахе семьи, катастрофическом падении доверия к органам власти ets), в контексте всех феноменов культуры[99][99], как производных от многомерности социального бытия, по определению, выхолащивается позитивное содержание. Национализм стимулировал развитие социальной энтропии. Социальная энтропия, вкупе с национализмом обусловливает дискретизацию культурной традиции. Все это, в результате, находит воплощение и отражается в процессе воспитания. Так формируется curculus vitiosus, в основе - идеология национализма. Nil admirari!

F) современное состояние материальной культуры в Украине. В общепринятом толковании, материальная культура это совокупность вещественных продуктов созидательной деятельности человека, отображающая устойчивые характеристики исторических состояний общественного сознания тех или иных человеческих общностей. В свете сказанного, материальная культура (орудия труда, машины и механизмы, архитектурные (жилые и производственные) сооружения, материальные плоды производства (народных промыслов)) обусловлена и отражает общее состояние культуры.

Прямым подтверждением сказанному является современный уровень развития материальной культуры в Украине: в Донецке и Львове, Харькове и Днепропетровске, повсюду остановлены фабрики и заводы; на смену сложным производственным системам приходят народные промыслы; рушиться промышленность; устаревают основные фонды; утрачиваются производственные навыки; не функционирует в нормальном режиме коммунальная сфера и, как следствие, не ремонтируются и разрушаются жилые дома; разворовываются объекты общественного (в том числе, и муниципального) назначения; при содействии иностранных экспертов, осуществляется разукрупнение и распродажа промышленных предприятий; наиболее рентабельные отрасли промышленности сдаются в концессию или продаются «с молотка» (в том числе, и российским предпринимателям); бытовая техника, автомобили, общественный транспорт – все заменяется импортными аналогами.[100][100]

Не лучшая ситуация складывается и в селе, где рушится вековой уклад жизни. И вот почему.

Дело в том, что, в отличии, скажем, от Зауральской России и Западной Украины, в Восточной, Южной и Центральной Украине сельскохозяйственное производство традиционно строилось на основе общинного замлепользования (читайте, скажем, Олеся Гончара или Лесю Украинку). Отечественным аналогом апологизируемого ныне фермерского хозяйства в Украине являлась хуторская (фольварк) система, распространенная в Западных областях (вспомним границы применения Магдебургского права). Как упоминалось выше эпифеномены, по сути, местечкового («галичского») мировосприятия сегодня оказались востребованы украинской политической элитой. Более того, на практике проявилось созвучие их внешних характеристик (хутор-фермер, газда – ковбой, проч.) американской системе ценностей. В итоге, земельный вопрос в Украине встал в несколько ином ракурсе, нежели в России. Оставив в стороне перипетии политической борьбы, скажем только что в «сухом остатке» оказался украинский Закон о частной собственности на землю, относительно недавно принятый Верховной Радой.

С принятием этого документа, земля в Украине стала одним из наиболее ликвидных товаров,[101][101] и, к настоящему времени, активно раскупается. Отсюда - на месте бывших колхозов и совхозов формируются громадные «латифундии».

Нужно сказать, что в большинстве случаев, вновь возникшие украинские «земельные магнаты» имеют весьма отдаленное представление о специфике аграрного производства[102][102]. С другой стороны, опытные украинские селяне (вот вам – историческая память!) также не спешат идти в «наймы» к новым «хозяевам жизни». Ко всему прочему, машинный парк сельского хозяйства Украины безнадежно устарел, а для его обновления ни у государства, ни в частном секторе (это ведь не землю скупать за гроши!) нет свободных финансовых средств. Нет также денег для сезонных закупок топлива. Кризис неплатежей сотрясает украинское «хлеборобство»[103][103].

Последствия развития указанной ситуации прогнозировать весьма не сложно. Очевидно, что, в ближайшее время, Украине будет прогрессировать процесс сокращения посевных площадей, обширные земельные угодья которой (знаменитый украинский чернозем!) и без того, в значительной своей части, лежат в запущении, следует ожидать дальнейшее падение рентабельности сельскохозяйственного производства, интенсификацию оттока населения из села, упрощения агротехнических приемов, а трудолюбивое украинское крестьянство, как кормится, так и будет кормится, главным образом, за счет примитивного огородничества (горожане-то давно уже привыкли питаться дешевыми импортными суррогатами!)

Вот так – наглядно и очевидно - разрушение вековых традиций землепользования способно обусловить кризис процветающей отрасли производства[104][104].

Нам могут возразить: «Неужели Вы совсем не видите позитивных явлений в сфере материальной культуры Украины?»

- Что делать, действительно не усматриваю! Незначительный прирост производства в текущем финансовом году, с моей точки зрения, является прямой экстраполяций экстесивных экономических процессов, происходящий в Российской Федерации (повышение мировых цен на нефть обусловило улучшение экономических показателей в РФ и – как следствие (через газовую трубу!) – в Украине). Необходимость экономии импортируемых углеводородов стимулировала развитие (в отрицание общемировых тенденций) угольной и – далее, по производственной цепочке – химической, металлургической промышленности. Распродажа земельных угодий пополнила государственную казну. И подобных экономических «фантомов» можно привести во множестве.

Дело не в них. А в том, что в прошедшее десятилетие Украина не определила свое место в системе специализации и кооперации мирового продукта. В чем, помимо негативных составляющих, специфичность украинского продукта? Сельское хозяйство? Но в Болгарии, Австралии, Нидерландах производят более качественные молоко, сметану, бекон! Машиностроение? Но германская техника надежней! Рабочая сила? В среднеазиатских республиках она дешевле, а в России – квалифицированней!

В Украине бурно развиваются коммуникации? Но в Москве – интенсивнее! Украина компьютеризируется? Но ведь монополией на элементную базу компьютеризации владеют Соединенные Штаты!

Что нового (самобытного) появилось на внутреннем рынке Украины в годы правления Кравчука-Кучмы? Чем обогатилась ее материальная культура с момента провозглашения суверенитета? Галичскими «вышиванками»? Различными сортами пива (Ах, какое вкусное пиво «Оболонь»!)? Собраниями сочинений Тараса Шевченко?

Думается, что ответ – очевиден. Более того, он закономерен. И, в значительной своей части, обусловлен – как не парадоксально это звучит на первый взгляд – эскалацией украинского национализма.

И вот почему. Являясь, по сути, индивидуалистической идеологией, национализм стимулировал развязывание частнособственнических инстинктов у элитарной части населения и, тем самым, содействовал их возведению в ранг, в начале, государственной, а, затем, и социальной (ментальной) установки. Естественным следствием активизации частнособственнической стихии («хватательных» рефлексов новых буржуа) стали раздробление экономического потенциала и дифференциация хозяйственной жизни страны. Вместе с тем, индивидуализм, как система мировидения, вошел в противоречие с многовековой традицией хозяйственной деятельности.

Производственный опыт нелегко обрести, а утратить – сущие пустяки![105][105]

Естественной реакцией культурной традиции на экспансию индивидуалистической психологии явилась стагнация продуктивной экономической активности. Итогом стало закономерное разрушение материальной культуры.

 

Как-то, на лекции в университете, один (ныне покойный) преподаватель посетовал: «К сожалению, рост торговли в археологическом смысле никак нельзя зафиксировать. Дело в том, что, на месте торга, по большому счету, ничего не остается: один - купил товар и ушел; второй - продал товар и ушел; что же искать в земле археологам: лоток? халат? весы?»

Так вот, надо полагать, что будущие поколения историков будут испытывать серьезные затруднения в экспликации современной украинской культуры.

И винить в этом, как ни странно, окажется некого.

Разве что, местечковый национализм…

Подведем промежуточный итог.

Объективное состояние национальной культуры актуализируется в духовных и материальных феноменах. Отечественная культурология в качестве таковых поминает: машины (в широком смысле слова: средства производства; в Украине – японские, корейские, немецкие, американские, в лучшем случае – устаревшие советские), сооружения (в распространенном толковании: произведения архитектуры; если говорить в принципиальном плане, то в Украине их не за что воздвигать); результаты познания (в Украине – закрытие Чернобыльской АЭС, крушение АН-70, «утечка мозгов»); произведения искусства (сходите на бульвар Пушкина в Донецке, посмотрите, как местные художники за бесценок продают картины московским «нуворюсам»; съездите в Мариуполь, понаблюдайте, как эти произведения переправляются за рубеж; обратите внимание на оформление украинских изданий, интерьер жилых домов, проч.); нормы морали и права (вам приходилось в вечерние часы бывать на Тверской?; а украинские воровство и взяточничество скоро войдут в народный фольклор!); человеческие способности и силы, реализуемые в действии (сравни: данные о моральном и физическом оскудении украинской нации, о ее физическом уничтожении – см. подшивки украинских газет); эпифеномены мировоззрения (национализм, как нацизм, прикрывающийся лозунгом национальной независимости); способы и средства общения людей (деруссификация, как средство уничтожения, прежде всего, русского, а, затем, и украинского языков; конфликтность, продажность и лживость, как способы «взаимодействия» с внешним миром).

В настоящей работе рассматривались: специфические особенности современной религиозной ситуации в Украине, средства и способы актуализации и разрешения языковой проблемы[106][106], обстоятельства межкультурного (российско-украинского) обмена в постсоветскую эпоху; проблемы воспитания, образования и науки в Украине; современное состояние материальной культуры в этом государстве и – как составляющие

каждого упомянутого дискурса – нравственные аспекты обозначенных проблем.

В ходе проведенного исследования выяснилось, что, в силу имманентных обстоятельств, украинских национализм актуализируется, как деструктивный фактор в становлении указанных сфер общественного бытия.

Национализм оказывает разрушительное влияние на развитие основополагающих структурных элементов национальной культуры. Это значит, что национализм манифестирует себя, как анти-культурное явление; национализм оппозитен национальной культуре.

И это - естественный вывод из изложенного материала[107][107].

Понятие национальной самобытности. Специфика национальной самобытности в условиях эскалации украинского национализма.

Пожалуй, впервые в отечественной историографии (литературе) проблематика национальной самобытности была затронута еще в «Повести временных лет»[108][108]. Затем ее отблески, отголоски, отзвуки проявлялись в – последовательно - величайшем произведении древнерусской словесности (1185?,1187?, 1194-1196?1198-1199 гг.?) – «Слове о полку Игореве»;[109][109] «Поучении Владимира Мономаха», «Степенной книге», «Житие Авваакума», др.[110][110] Гораздо позже, в XIX веке, – в трудах братьев И.С. и К.С. Аксаковых, И.В. и П.В. Киреевских, А.И Кошелева, Ю.Ф.Самарина, А.С.Хомякова, В.А.Черкасского, в «Русской беседе», в «Сельском благоустройстве» указанная тема начала обретать концептуальный характер. XX век одарил российскую общественную мысль сочинениями Н.А.Бердяева, М.М.Бахтина, Д.С.Лихачева, переведших (в совокупности) исследования русского духа в плоскость философского дискурса. Однако наиболее полную свою экспликацию идея национальной самобытности получила, на наш взгляд, в трудах Л.Н. Гумилева[111][111]. 

Нужно сказать, что еще и сегодня европейская культурологическая и культурософская мысль, с нашей точки зрения, не в полной мере оценили глубину творческого наследия Гумилева. И это не случайно. Дело в том, что в осознании феномена национального начала в общественном бытии, в большинстве своем, европейцы двигались индуктивным путем: от многомерности конкретной личности (включая ее животную ипостась – см. К.-Г.Юнга) к ментальным конструктам человеческих общностей (М.Блок, Лефевр, школа «Анналов»). Для русского же мышления такой подход изначально оказался не приемлемым, ибо русский человек a priori исходит из категории «мира».[112][112]. В указанном смысле, концепция Гумилева – прямое продолжение русской культурной традиции. И вот отчего, в противоположность западной философии, Гумилев сумел сформулировать понятие национальной самобытности, отличное от категории национального характера.

Нужно сказать, что, как и большинство русских мыслителей, Л.Гумилев не был философом в строгом (западноевропейском) смысле этого слова, таким как Г.В.Ф. Гегель, И.Кант или А.Шопенгауэр. И поэтому в текстах Гумилева вы не найдете строгую дефиницию термина «национальная самобытность»; он оперировал другими категориями: «пассионарный взрыв», «этнология», «гармоническая личность». Но, думается, в сущности, дело в другом: Гумилев впервые объединил в понятии «этнос» географические, физические, физиологические, социальные, психологические, культурологические (включая этические, лингвистические ets), политические аспекты современной гуманитаристики, которые до него рассматривались исключительно в качестве изолированных эпифеноменов. Причем соединил их не эклектично, но синтетическим образом, так что, в результате возникла многомерная целостность, определяющая (холизм) новый ракурс историософской проблематики. Тем самым, Гумилев открыл возможность дистинкции понятия «национальной самобытности», которое, в нашем понимании (т.е., в сущности, прямо по Гумилеву) означает совокупность экономических, политических, социальных, ментальных, культурных (во всей их многогранности: от конфессиональных и лингвистических до материальных и этических) характеристик жизнедеятельности народа, проживающего на конкретной территории в определенный (долгосрочный) исторический период.

Национальная самобытность – динамическое понятие, однако, оно менее изменчиво, чем политологические феномены. Национальная самобытность фундирована психическими характеристиками личности; вместе с тем, она зиждется не только на культурных (включая ценностные, этические, поведенческие, педагогические) стереотипах, развивающихся в контексте определенной культурной традиции, но и объективно оказывается обусловленной спецификой хозяйственной практики, политических ситуаций, физических и физиологических состояний исторических этносов. Национальная самобытность включает в себя специфические характеристики мировидения (готовностей, установок, предрасположенностей) личности; и, одновременно, охватывает актуальные феномены человеческой активности. Национальная самобытность – всего только почти невесомая надстройка над бездной коллективного бессознательного, но ее действенность коренным образом определяет, как исторические судьбы развитых этносов, так и биографические обстоятельства отдельных личностей. Национальная самобытность коррелятивна понятию «цивилизация», но не тождественна и не оппозитна ему. Национальная самобытность обусловлена природными катаклизмами и, в равной мере, способна к активному противостоянию стихиям. Национальная самобытность укоренена в народных обычаях; она рефлектируется в специфике функционирования государственных институтов; и, наряду с этим, отнюдь не ограничивается мифотворчеством и не оказывает прямого влияния на формирование институциональных составляющих государственной власти.

Иными словами, «национальное своеобразие», по сути своей, является новым культурологическим понятием, отличным от категории «национального характера» (сугубо психологический термин!), и его появлению мы обязаны, прежде всего, теоретическим разработкам этнологии Л.Н. Гумилева.

Далее. Если исходить из методологии западноевропейского холизма (от А.Н. Уайтхеда, А.Бергсона, Я.Смэтса до А.Лемана, А.Мейр-Абиха, Дж.Холдена и П.Дюгема, У.Куайна, Т.С.Куна, П.К.Фейеабенда и далее – к феноменологии и гештальт-психологии) – целое больше, чем сумма его частей. В этом смысле, негативное влияние национализма на составляющие национальной самобытности - значительнее, нежели описанные выше его феноменальные проявления. Можно уничтожить значительную часть народа (как это было, скажем, с армянами (резня, устроенная младотурками), древними иудеями (итог подавления восстаний римлянами) проч.), но оставшиеся в живых сохранят национальную самобытность, как основу для возрождения исторического этноса. Вообще говоря (огрубляя вопрос) развитой (не архаический) этнос извне уничтожить вообще невозможно. В исторические времена, его можно было ассимилировать, путем предложения более сложной цивилизационной перспективы (черные булгары завоевали население славянской Болгарии и, как итог, ославянились; конквистадоры покорили Южную Америку и Испания потеряла статус мировой державы, а майя теперь называются «латиносами»), но в эпоху НТР, главное достижение которой – коммуникационный прорыв, попытки дезавуации национальной самобытности a priori обречены к неудаче. В основе аннигиляции исторических этносов (от шумеров до удэге) лежит изоляционистская политическая практика, густо замешанная на первобытном национализме. Национализм, как сберегающая (внешне – консервативная) идеология, по определению, является конденсатором изоляционистских политических интенций. Изоляционизм – гибелен. Вот почему, по факту, гибелен и национализм.

Иными словами, и контексте составляющих национальной самобытности, и в отношении к целостности этого понятия, национализм проявляет себя, в качестве деструктивной категории и, следовательно, отстаивание (сохранение и развитие) национальной идентичности предполагает противостояние национализму. Во всех его видах (метечковых, региональ

123	Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: