 |
Последняя фаза: создание нерегулируемых частных денег
|
|
|
|
После отмены ограничений Гласса-Стигала в 1999 году произошла ужасающая трансформация американского кредитного рынка в то, что вскоре станет величайшим в мире нерегулируемым механизмом для создания частных денег.
Новая финансовая система (или Новые финансы) строилась тесно взаимосвязанным, почти кровосмесительным, полуофициальным картелем игроков по сценарию, написанному Аланом Гринспеном и его дружками из «Дж. П. Морган», «Ситигруп», «Голдман Сакс», а также других крупных финансовых домов Нью-Йорка. Как полагали накануне нового тысячелетия её создатели, секьюритизация обеспечит «новый» Американский век и его финансовое господство в мире.
Ключом к революции в финансовой сфере (в дополнение к беззастенчивой поддержке со стороны ФРС Гринспена) было соучастие в ней исполнительной, законодательной и судебной ветвей власти в США вплоть до Верховного суда. Кроме того, чтобы игра шла, как маслу, потребовалось активное соучастие двух ведущих кредитных учреждений в мире – «Мудис» и «Стандарт и Пурз».
Эта революция требовала такой законодательной и исполнительной власти, которая неоднократно будет отвергать призывы к рациональному регулированию внебиржевых финансовых деривативов, находившихся в собственности банка или финансируемых хедж-фондами, и систематически будет удалять все механизмы, обеспечивающие надзор, контроль и транспарентность, которые были кропотливо накоплены за предыдущее столетие. Она требовала от крупных государственных сертифицированных рейтинговых агентств присваивать высшие кредитные рейтинги AAA крохотной горстке плохо регулируемых страховых компаний, называемых «монлайнерами»[52]и зарегистрированных в Нью-Йорке. Монолайнеры стали ещё одним важным элементом Новых финансов.
|
|
|
Внутренние структурные связи и идеологический консенсус между всеми этими институциональными игроками за кулисами массовой экспансии секьюритизации были столь очевидны и всепроникающи, что оказалось возможным включить её в «Америка Нью-Финанс Инк.» и продавать её акции на НАСДАК.
Алан Гринспен ожидал и поощрял этот процесс секьюритизации активов задолго до того, как в начале первого десятилетия нового века он фактически взрастил феноменальный пузырь недвижимости. В очевидно жалкой попытке снять с себя ответственность за коллапс рынка недвижимости Гринспен в конце 2007 года заявил, что проблема заключается не в ипотечном кредитовании проблемных или субстандартных заёмщиков, а в секьюритизации субстандартных кредитов. В апреле 2005 года он пел совершенно другие песни о субстандартной секьюритизации На Четвертой ежегодной исследовательской конференции по связям с общественностью ФРС глава ФРС декларировал:
«Инновация породила множество новых продуктов, таких как субстандартные займы или ниша кредитных программ для иммигрантов. Такое развитие событий представляет собой ответ рынка, который движет индустрию финансовых услуг на протяжении всей истории нашей страны. Благодаря этим достижениям в технологии, кредиторы воспользовались моделями оценки кредитоспособности и другими методами для эффективного кредитования более широкого круга потребителей... Ценные бумаги, обеспеченные закладными, помогли создать национальный и даже международный рынок ипотечных кредитов, и рыночная поддержка более широкого круга внутренних ипотечных кредитных продуктов стала обычным явлением. Это привело к секьюритизации целого ряда других потребительских кредитных продуктов, таких, как автомобильные кредиты и ссуды по кредитным картам». {893}
|
|
|
Эта речь 2005 года была произнесена в тот момент, по его позднейшему утверждению, когда он вдруг осознал, что секьюритизация вышла из-под контроля. В сентябре 2007 года, когда кризис был в разгаре, Лесли Шталь из «СиБиЭс» спросил, почему же он не сделал ничего, чтобы пресечь
«незаконные или сомнительные методы, о которых Вы знали, и которые имели место в субстандарном кредитовании».
Гринспен ответил:
«Эээ... я не имел понятия о том, как значительны эти практики, пока не стало слишком поздно. Я реально не понимал этого до конца 2005 года и в 2006-м».
Он умолчал о том, что, даже если бы он в 2005 году «реально понял», он всё равно не сделал бы ничего, чтобы остановить вышедший из-под контроля мошеннический пузырь Понци[53], ради создания которого столь много сделала его политика.
Уже в 2002 году, когда субстандартная схема только появилась, Ассоциация ипотечных банкиров Америки разъяснила огромные риски на быстро развивающемся рынке секьюритизации субстандартной недвижимости. Отчет, опубликованный в журнале Федерального резервного банка Сент-Луиса в январе 2006 года отметил:
«Предварительные доказательства указывают, что вероятность неплатежа по крайней мере в шесть раз выше для нестандартных кредитов (кредиты с высокими процентными ставками), чем для основных».
Федеральный резервный банк Сент-Луиса является одним из банков-членов Федеральной резервной системы. То же федеральное исследование указывало, что риски субстандартного кредитования были известны задолго до прозрения Алана Гринспена:
«Ассоциация ипотечных банкиров Америки сообщает, что в третьем квартале 2002 года штрафная ставка[54]по субстандартным кредитам в пять с половиной раз превышала штрафную ставку для обычных кредитов, а ставка, при которой для субстандартных кредитов начиналось право потери выкупа, была выше более чем десять раз, чем для основных кредитов».{894}
Ещё в ноябре 1998 года, лишь несколько недель спустя после едва не завершившегося распадом глобальной финансовой системы краха хедж-фонда «Долгосрочное управление капиталом», Гринспен сказал на ежегодном заседании Американской Ассоциации индустрии ценных бумаг:
«Резкий прогресс в области компьютерных и телекоммуникационных технологий в последние годы позволил широкое развязывание рисков с помощью новаторского финансового инжиниринга. Финансовые инструменты ушедшей эпохи, общие акции и долговые обязательства были пополнены широким кругом сложных гибридных финансовых продуктов, которые позволяют изолировать риски, но которые во многих случаях, кажется, являются вызовом человеческому пониманию». {895}.
|
|
|
Это выступление стало для Уолл-Стрит чётким сигналом двинуть секьюритизацию активов в большой путь. В конце концов, не Гринспен ли только что продемонстрировал с помощью ужасных азиатских кризисов 1997/98 годов и системного кризиса, вызванного суверенным долговым дефолтом России в августе 1998 года, что Федеральная резервная система и её кран ликвидности стояли в полной готовности, чтобы оказать скорую помощь банкам в случае каких-либо серьёзных неудач? Крупные банки, как окончательно стало ясно сейчас, были «слишком большими, чтобы упасть».
ФРС, крупнейший и влиятельнейший в мире центральный банк, возглавляемый без всяких сомнений либеральнейшим в мире и дружественным рынку председателем Гринспеном, поддерживал свои основные банки в новом смелом предприятии секьюритизации. Когда Гринспен говорил, что риски, «кажется, являются вызовом человеческому пониманию», он давал понять, что осознаёт, по крайней мере, в первом приближении, что это была целая новая область финансового помрачения сознания и усложнения.
А ведь центральные банкиры традиционно были известны своим стремлением к прозрачности в деятельности банков и к консервативным кредитованию и практикам управления рисками банками-членами ФРС. Но старины Алана Гринспена это не касалось.
Самое важное, что в далеком ноябре 1998 года Гринспен заверил своих уолл-стритовских друзей по бизнесу финансового страхования, что сделает всё возможное для того, чтобы Новые финансы, секьюритизация активов, оставались бы только в ведении банков и самостоятельно регулировались.
Гринспен смотрел сквозь пальцы на то, как лисам доверяли охранять курятник. Он заявлял:
|
|
|
«Таким образом, ещё более важно признать, что в XXI веке финансовое регулирование будет всё больше полагаться на наблюдения частных контрагентов для обеспечения безопасности и надёжности. Не существует никаких убедительных способов вообразить себе большую часть государственного финансового регулирования, помимо надзора за процессом. Так как сложность финансового посредничества в мировом масштабе продолжает увеличиваться, традиционный надзорный процесс регулирования станет постепенно устаревать, по крайней мере, для более сложных банковских систем». {896}
В октябре 1999 года на фоне лихорадки «доткомов» и мании пузыря информационных технологий на фондовом рынке Гринспен снова давал высокую оценку роли производных финансовых инструментов и
«новых финансовых инструментов... перераспределяющих риски таким способом, что делает их более терпимым. Страхование, конечно же, является чистейшей формой этой услуги. Все новые финансовые продукты, которые были созданы в последние годы, производные финансовых инструментов, находящиеся на переднем крае, содействуют экономической выгоде путём разделения рисков и перераспределения их в высшей степени рассчитанным образом».
Он говорил о секьюритизации на пороге неотвратимо приближающейся отмены ограничений Закона Гласса-Стигала. {897}
Разрекламированное ФРС «наблюдение частными контрагентами» привело всю международную межбанковскую торговою систему к резкой остановке в августе 2007 года, когда вспыхнула паника по поводу секьюритизированных коммерческих бумаг, обеспеченных активами, фактически большинства секьюритизированных облигаций стоимостью в триллионы долларов. Последствия этого шока только начали проявляться, когда банки и инвесторы снизили цены по всей американской и международной финансовой системе. Но не будем забегать вперёд в нашей истории.
«Оружие массового финансового поражения»
В 1995 году в разгар эпохи Клинтона-Рубина бывший банк Алана Гринспена «Дж. П. Морган» ввёл новшество, которое в течение следующего десятилетия революционизирует всю банковскую систему. Нанятая банком 34-летняя выпускница Кембриджского университета Блайт Мастерс создала первые кредитные дефолтные свопы[55], производный финансовый инструмент, который будто бы позволяет банку застраховаться от дефолта по кредитам; и ещё обеспеченные долговые обязательства[56], облигации, эмитируемые для страхования смешанных пулов активов, своего рода кредитная производная, дающая кредит большому числу компаний в едином инструменте.
|
|
|
Их привлекательность заключается в том, что все они проводились вне собственных учетных книг банка, следовательно, вне рамок правил Базельского соглашения о 8% капитализации. В 1988 году, в основном в тщетной попытке обуздать растущее число спекулятивных эксцессов банковского кредитования в Японии и США, мировые центральные банки согласились на свод правил, требующий от международных банков держать капитал, равный 8% от выданных кредитов.
Цель новых внебалансовых кредитных дефолтных свопов состояла в том, чтобы увеличить банковский возврат при одновременном устранении рисков, своего рода «откусить и от чужого пирога», то, что в реальном мире может быть только очень нечистоплотным.
«Дж. П. Морган» тем самым подготовил почву для преобразования банков США из традиционных коммерческих кредиторов в торговца кредитами, по сути, в страховщиков. Новая идея должна была позволить банкам переложить риски со своего баланса путём объединения своих ссуд и перепродажи их в качестве ценных бумаг, одновременно покупая кредитные дефолтные свопы после синдицирования ссуд для своих клиентов с другими иностранными банками. Идея вызовет ошеломляющую лавину, объём которой в ближайшее время будет измеряться для банков в триллионах.
К концу 2007 года, по оценкам, в контрактах по кредитным дефолтным свопам насчитывалось 45000 миллиардов долларов, давая держателям облигаций иллюзию безопасности. Эта иллюзия, однако, была построена на скрытых от общественного внимания моделях банковских рисков, проектирующих предполагаемые неплатежи. Если бы эти модели были подвергнуты проверке, то это убило бы весь рынок секьюритизации. Подобно другим такого рода моделям рисков они были весьма оптимистичными.
Тем не менее, самого существования этой иллюзии было достаточно, чтобы основные банки мира, подобно леммингам, ринулись скупать ипотечные закладные, обеспеченные или поддержанные потоком ипотечных платежей неизвестного кредитного качества, и принимать на веру рейтинги AAA от «Мудис» или «Стандарт и Пурз». Неудивительно, что консервативные инвесторы, такие, как Уоррен Баффет, называли финансовые деривативы «оружием массового финансового уничтожения». {898} Жизнь доказала, что они были правы.
Как Гринспен в качестве нового председателя ФРС обращался к своим старым дружкам в «Дж. П. Морган», когда хотел соорудить лазейку в строгом Законе Гласса-Стигала в 1997, и так же, как он обращался к «Дж. П. Морган» для тайного сотрудничества с ФРС, чтобы покупать производные на чикагском фондовом синтетическом индексе курсов акций 20 ведущих американских корпораций[57], чтобы искусственно манипулировать восстановлением после октябрьского краха 1987 года, точно так же ФРС Гринспена работала с «Дж. П. Морган» и горсткой других верных друзей на Уолл-Стрит, чтобы поддержать запуск секьюритизации в 1990‑е годы, когда всё очевиднее становилось возникающие ошеломляющие возможности для банков, которые оказались первыми и могли бы формировать правила новой игры – Новых финансов.
Именно «Дж. П. Морган» в начале 1995 года направил большие деньги центральных банков в сторону от традиционных банковских кредитов клиентам к чистой торговле кредитами и кредитными рисками. Цель состояла в том, чтобы накапливать огромные средства на банковском балансе (и на счетах управляющих) и при этом не вносить риски в свои учетные книги, то есть открытое приглашение к алчности, мошенничеству и, в конечном счёте, к финансовой катастрофе. Почти все крупные банки в мире («Дойче Банк», «ЮБиЭс», «Барклайз», «Ройял Банк оф Скотланд» и «Сосьете Женераль») вскоре приняли это приглашение как стая восторженных слепых леммингов.
Когда процесс был в самом разгаре, никто из них, однако, даже не приблизился к горстке банков США, которые создавали правила и доминировали в новом мире секьюритизации и производных финансовых инструментов после 1995 года. Эти большие нью-йоркские банки первыми начали вывод кредитных рисков со своих банковских балансов за счёт объединения кредитов и перепродажи пакетов, покупая защиту от неплатежей после синдицирования кредитов для клиентов. Эпоха Новых финансов уже началась. Как и всякое крупное «нововведение» в области финансов, она начиналась неторопливо.
Спустя очень короткое время новые секьюритизирующие банки, такие как «Дж. П. Морган», начали создавать портфели долговых ценных бумаг, а затем упаковывать и продавать транши на основе вероятностей неплатёжеспособности. Новая игра называлась «вдоль и поперек» и была нацелена на генерирование дохода для страховщиков-эмитентов и выдачу результатов «специализированного риска возврата» для инвесторов. Вскоре обеспеченные активами залоги[58], обеспеченные долговыми обязательствами залоги и даже формирующийся рынок задолженности группировались и распродавались траншами пенсионным фондам, университетским фондам, иностранным банкам и другим жадным до прибылей инвесторам, соблазнившимся ложным чувством безопасности от рейтинга AAA, выданного «Мудис» и «Стандарт и Пурз» или страховкой монолайнера, а чаще и тем и другим.
|
|
|
