 |
Любовные истории короля Роберта
|
|
|
|
В среде и высшей, и низшей феодальной аристократии брак был средством, с помощью которого каждый мог увеличить свои владения, усилить влияние, получить новых покровителей. Это означает, что чувства играли в вопросах брака ничтожную роль. Впрочем, не всегда.
Едва став королем Франции, Гуго Капет занялся поисками супруги для своего сына Роберта, которому было в то время почти 17 лет. Одно время он мечтал просить для него руки византийской принцессы. Это был широкий размах, слишком широкий. Возможно, письмо, которое он велел написать Герберту, даже не было отослано. Во всяком случае, вскоре Роберт женился на Розале, прозываемой Сюзанной, недавно овдовевшей супруге графа Фландрского Арнуля II. По расчету Гуго, она должна была принести ему дружеское расположение Фландрии, которая до того вместе со своим графом неблагосклонно наблюдала за тем, как он сместил своего соперника-каролинга. Кроме того, он надеялся побудить Фландрию к совместным действиям по защите двух стран от происков германского двора. Вдобавок Розала в качестве приданого принесла Франции графство Понтье, которое долгое время было предметом спора между Нормандией и Фландрией. И наконец, она была особой королевской крови: ее покойный отец в 50-х годах X века носил корону Италии.
Молодая супруга, вступившая в брак в 988 году, была уже не очень молода. Не прошло и года, как Роберт от нее отказался. Ришер пишет, что за это его осуждали, впрочем, исподтишка, потому что никто не осмеливался критиковать его открыто. Церковь, всегда строго настаивавшая на незыблемости брака, никак не реагировала. Роберт – можно сказать, «король Роберт», поскольку его отец разделил с ним трон и помазал на царствие при своей жизни, – Роберт все же оставил за собой Понтье, что говорит не в пользу его галантности. Тщетно «престарелая итальянка» пыталась вернуть себе замок Монтрей-сюр-Мер, бывший портом и оплотом графства. Она уехала к своему сыну графу Фландрскому Балдуину Бородатому, прожила еще 15 лет и умерла только в 1003 году.
|
|
|
Молодой король мог бы, как это делали другие, оставить при себе жену и завести любовниц. От этого легкого решения вопроса его, несомненно, отвратили христианские чувства, многочисленные свидетельства которых приводит Эльго, составивший его жизнеописание. Роберт хотел быть верным мужем. Он также хотел, чтобы его жена была ему по душе. Такое представление о браке не слишком часто встречалось в ту эпоху, однако Роберт с удивительным упорством старался претворить его в жизнь, иногда, как мы увидим, даже вопреки другим христианским чувствам.
Избавившись от Сюзанны, он вскоре вдруг влюбился. Но – увы! – в замужнюю женщину. Его избранницей стала Берта Бургундская, супруга Эда I, графа Шартра, Тура и Блуа. Это был ненадежный вассал короля Франции. В 993 году он участвовал в заговоре с целью передачи Французского королевства Оттону III. Заговор был раскрыт, Гуго и Роберт вступили в союз с Фульком Нерра против Эда I. Три года войны привели графа Шартрского на грань катастрофы. К тому же он заболел грудной жабой и чувствовал приближение конца. Эд запросил пощады, предложил заплатить репарации, стремясь избавить своих четверых сыновей от королевской мести. Гуго позволил себя уговорить. Однако Роберт был неумолим. Посланники, вернувшись, узнали, что их господин уже умер.
Едва прослышав об этой новости, молодой король, а он действительно был хозяином положения, так как его отцу жить оставалось уже недолго, – молодой король делает неожиданный кульбит: он берет под защиту детей человека, которого собирался стереть в порошок. Он отбирает у Фулька Тур, куда тот сразу же бросился, и объявляет о своем намерении жениться на Берте. Он ничем не помешал ей стать вдовой, – это наименьшее, что можно сказать.
|
|
|
К сожалению, Берта, хотя и была вдовой, не могла стать женой Роберта. Во-первых, она была его троюродной сестрой, происходя, как и он, по женской линии от короля Германии Генриха Птицелова. Кроме того, она в свое время избрала Роберта в крестные отцы одного из своих сыновей, то есть была ему кумой. Подобный союз в глазах Церкви был вдвойне кровосмесительным.
Напрасно Герберт, давний учитель Роберта еще по Реймской школе, увещевал своего бывшего ученика, напрасно родственники отказывались дать согласие на брак, – любовь разгоралась еще сильнее. Как только умер (вероятно, от оспы) Гуго Капет, Роберт, став единственным королем, заставил французских епископов разрешить его брак с Бертой. Он считал, что наконец-то сможет стать счастливым и верным супругом.
Не тут-то было. Папа Григорий V, имевший и другие претензии к французскому королю, собрал в Павии синод, который отстранил от должности слишком снисходительных епископов и, под угрозой отлучения от церкви, потребовал, чтобы Роберт явился для оправданий.
Король попытался найти компромиссное решение. Папа требовал также, чтобы был восстановлен в правах архиепископ Реймский Арнуль, которого Гуго и Роберт сместили с этого места в наказание за предательство. Возможно, удовлетворившись этой уступкой, папа забудет о другом требовании? Однако Григорий сделал вид, будто понял, что виновный согласен исправиться по всем пунктам. И поскольку Роберт оставил жену при себе, то общий консилиум, созданный в Риме, повторил приказание, приговорил его и Берту к 7 годам покаяния и пригрозил проклятием в случае их упорствования.
Проклятие было страшнее отлучения. Это было полное проклятие, которое должно было преследовать свою жертву и на том свете. Для Роберта оно было бы ужасным, если бы он принял всерьез духовные санкции главы Церкви. Однако Григорий V, бывший первым по времени германским папой, слишком очевидно был связан с партией императорского двора, и французский король не мог не понимать его политические мотивы. Французские епископы, осужденные вместе с ним, несомненно думали так же, как и он, поэтому Роберт не разошелся со своей возлюбленной, и они продолжали участвовать в богослужениях. Короче, Франция оказалась на грани схизмы, подобной той, на которую спустя пять столетий в сходных обстоятельствах решился английский король Генрих VIII[208].
|
|
|
Однако подобной драмы, чреватой историческими последствиями, впрочем, маловероятными в общих условиях той эпохи, не произошло. В 999 году умер Григорий. Герберт стал Сильвестром II. Он начисто и запросто проигнорировал проклятие, которым разразился его предшественник. Казалось бы, теперь Роберт мог мирно наслаждаться радостями брака по любви…
Но почему тогда с 1001 года Берта перестала быть его женой? Он все еще любил ее и доказывал это на деле. Проявление религиозной щепетильности было бы слишком запоздалым. Истинной, или наиболее вероятной, причиной может быть вопрос о престолонаследии: за четыре года Берта не смогла подарить королю наследника французского престола. Едва родившаяся династия могла угаснуть. У соперников-каролингов не осталось ни одного серьезного претендента на корону. После смерти Роберта в королевстве неминуемо и надолго воцарился бы хаос. Если это действительно было мотивом его действий, то долгая и славная история Франции под властью Капетингов многим обязана Роберту.
Короче, молодой король, которому даже не пришлось аннулировать второй брак, заключил третий. Он женился на Констанции, дочери Гильома I, графа Арльского. Выше мы видели, какой тон она задала при французском дворе и сколь скандальным это показалось Раулю Глаберу, а также другим, более влиятельным монахам. Южане из ее свиты вели, судя по всему, приятный и свободный образ жизни. Если это и недостаток, то он не был единственным. Констанция оказалась сварливой и властной женщиной. В дальнейшем ее поведение в отношении сыновей, которых она родила королю, показало, насколько она была помешана на власти[209]. Покуда же она каждодневно доводила своего супруга до исступления.
|
|
|
Единственным утешением для Роберта была возможность беседовать о его дорогой Берте со своим родственником Гуго де Бовэ, который, будучи связан с домом Блуа, приходился родственником также и ей. Констанция, двоюродная сестра Фулька Нерра, была заклятым врагом этого дома. Суровый граф Анжу поддержал в этой ссоре королеву. Он стал действовать без околичностей: подослал убийц к Гуго Бовэ, когда тот охотился вместе с королем. Ужасный скандал. Королевская ассамблея признала инициатора этого злодеяния достойным высшей меры наказания. Естественно, Фульк при этом не присутствовал. Епископ Фульберт Шартрский постарался более или менее замять скандал. Однако Эд II, сын Берты, и Эд I Шартрский, несомненно подстрекаемые королем, возобновили давнюю войну, которую их род вел против Анжерского графа. Война внезапно прекратилась в 1010 году, когда Фульк, возможно, раскаиваясь в своих злодеяниях, предпринял второе паломничество в Святую Землю.
В тот же год Роберт также совершил путешествие. Он отправился в Рим. Берта его сопровождала. Он должен был принести извинения папе Иоанну XVIII, чьему авторитету было нанесено серьезное оскорбление на синоде, проходившем в присутствии короля в Орлеане. Он был готов любыми способами возместить нанесенный ущерб, а взамен, понятно, надеялся получить разрешение отослать от себя Констанцию и вернуть Берту.
Таким образом, у этой любви была долгая жизнь. Это тем более удивительно, что Берте, которая родилась около 964 года, было уже далеко за сорок. Следует думать, что женщины того времени не всегда старились столь преждевременно, как это утверждают некоторые. Конечно, существует также сердечная привязанность, и, как бы то ни было, Роберт может служить в этом отношении добрым примером, что делает честь его характеру. К сожалению, нет возможности узнать, в какой степени на его чувства отвечала Берта. Ведь у нее, кроме любви, могли быть и другие причины: она могла хотеть остаться или вновь стать королевой Франции.
Тем временем Констанция ожидала известий в замке Тейль, близ Санса, вместе со своим младшим сыном Гуго. В беспокойстве она не находила себе места, но однажды ночью ей явился во сне святой Савиниан, первый архиепископ Санса, и утешил ее. Следующим вечером прискакал посланник и объявил о возвращении короля. Поездка в Рим не принесла ожидаемых результатов. Летописец, описавший этот эпизод, заключил его такими словами: «С тех пор король полюбил Констанцию». Скажем, что он сделал вид, будто это так.
Милосердие короля Роберта
Роберт Благочестивый – это единственный король, и вообще единственный из живших в 1000 году людей, о чьих любовных делах нам известно хоть что-то. Мы также лучше, чем кого-либо, можем представить его в повседневной жизни. Эльго, тот монах из Флёри или из монастыря святого Бенедикта на Луаре, с которым мы уже раз или два встречались в нашем рассказе, долго жил среди его ближайшего окружения и оставил о нем книгу, куда более богатую конкретными описаниями, чем все остальные источники того времени. Именно потому, что он стремился восславить его «святые добродетели», оставляя «историкам» заботу об описании «его светских битв, его побед над врагами и земель, которые он завоевал благодаря своей доблести и искусству», Эльго сумел показать нам этого короля в его повседневной человеческой жизни.
|
|
|
Сразу оговоримся, что Роберт не был типичным властителем своей эпохи. Во-первых, его благочестие было исключительным. Еще более исключительными были его любовь к активному участию в литургии, к пению у аналоя на правах обычного монаха хора и талант сочинять гимны. Однако есть еще одна черта, которую подчеркивает Эльго и которая могла бы показаться маловероятной, если бы настойчивость летописца не свидетельствовала, что он сам считал ее необычным явлением.
«Если кто-то украдет твой плащ, отдай ему и рубаху». Создается впечатление, что Роберт особенно серьезно относился к этому завету Христа, наименее распространенному из всех евангельских заветов. Вот, например, что произошло во дворце в Этампе, который был построен по приказу Констанции. Чтобы отпраздновать завершение постройки дворца, был устроен пир, и король приказал открыть двери для бедных. Один из них, более нахальный, чем другие, лег у его ног и «насыщался под столом тем, что он ему передавал». Однако нищий пошел еще дальше: он срезал «украшение в семь унций золота», «гербовую связку», висевшую «у колен короля», и убежал. Когда из дворца ушли гости и бедняки, Констанция обнаружила пропажу и стала проклинать вора, говоря, что кража «бесчестит» того, кого обворовали. Роберт на это ответил: «Никто меня не обесчестил. Богу было угодно, чтобы этим украшением воспользовался тот, кто его взял и кому оно нужно больше, чем нам».
В другой раз «бедный маленький священник» из Лотарингии по имени Ожье, которого король приютил и послал в «коллегию» своей церкви, похитил подсвечник с алтаря. Он спрятал его под плащом (стало быть, подсвечник был небольшой). Роберт видел это, но сказал, что не знает, кто вор. Констанция, «распаленная яростью, поклялась душой своего отца Гильома применить пытку к плохим охранникам и вырвать им глаза…» Роберт отвел Ожье в сторону и сказал ему: «Уходи, если не хочешь, чтобы тебя разорвала неистовая Констанция, моя супруга. Того, что у тебя есть, достаточно, чтобы ты мог благополучно добраться до своего родного края. Да пребудет с тобой Господь, куда бы ты ни направил свои стопы». Он «подарил ему другие вещи вдобавок к тем, которые он похитил, чтобы этому несчастному ни в чем не было недостатка в дороге». Спустя несколько дней Роберт заявил одному из своих приближенных: «Зачем тратить столько усилий и искать этот подсвечник, когда всемогущий Бог даровал его одному из бедных своих? Бог дал нам, грешным, все блага земли только для того, чтобы мы могли помогать бедным, сиротам, вдовам и всему нашему народу».
Будучи «в своей королевской резиденции в Пуасси», Роберт однажды обнаружил, что его копье «пышно украсила серебром его горделивая супруга». Он тут же выглянул в окно, увидел какого-то несчастного и «прямо попросил его принести какой-нибудь обломок железа, чтобы соскоблить серебро». Бедняк довольно быстро вернулся «с неким орудием, которым можно было сделать эту работу». Король закрылся с ним в комнате и соскреб драгоценный металл в его котомку, посоветовав избежать на обратной дороге встречи с его супругой…
Эльго приводит и другие анекдоты в том же духе. Он также рассказывает нам о том, что в «королевских городах» Париже, Санлисе, Орлеане, Мелене, Этампе, Дижоне, Осере, Аваллоне – три последних города стали королевскими после того, как он отнял Бургундию у узурпатора, – в этих городах король приказывал раздать тремстам нищим, «или, точнее сказать, тысяче нищих» «хлеб и вино». Во время поста он делал то же «повсюду, куда бы ни направлялся» и добавлял к раздаваемым продуктам рыбу. В Святой Четверг он завершал милостыню раздачей каждому нищему по денье. Сто бедных священников получили от него по целых 12 денье. Затем, «одетый только во власяницу, он омыл ноги 160 священникам, обтер их своими волосами и дал каждому по два су». (Что соответствовало 30 денье, то есть цене предательства Иуды. Наверное, поэтому на этот раз Эльго предпочел подсчитать сумму в су, а не в денье.)
Однажды Роберт держал совет с епископами своего королевства и «увидел, что у одного из них, страдающего изрядной тучностью, ноги висят в воздухе». Король пошел и сам принес «издалека» табурет, который подставил ему под ноги. Эльго не мог удержаться, чтобы не восхититься этим жестом самоуничижения со стороны короля.
Королевские резиденции
Эти рассказы и множество других, от которых мы избавим наших читателей, повествуют не только о повседневной жизни Роберта и о пустом тщеславии его супруги. Они показывают, что он много путешествовал, переезжал из города в город и что в некоторых городах у короля были «дворцы». Помимо упоминания о дворце в Этампе, построенном Констанцией, мы узнаем о том, что дворец в Париже, несомненно, построенный до Роберта, «был великолепен». Из текста можно понять, что в Компьене у него было два дворца, поскольку один из них Эльго коротко называет «дворцом», а другой «дворцом Карла Лысого» (последним Роберт, судя по всему, пользовался хотя бы иногда). Вероятно, в других местах, где останавливался Роберт, его резиденции были проще и не всегда заслуживали названия «дворец». Во всяком случае, это слово больше не встречается.
Что касается замков, то упоминается лишь один – в Крепи-ан-Суасоннэ, и этот замок не принадлежал королю: его «с великолепием построил могущественный Готье», местный сеньор. Жаль, что Эльго не был склонен подробно описывать все эти «великолепные» здания.
Драгоценные предметы
Тем более достойны удивления и доверия те описания ценных вещей, которые он приводит в огромном количестве: олень «из чистого серебра», подаренный Роберту Ричардом, герцогом Нормандским, видимо, достаточно маленький, раз вор смог спрятать его в своих штанах; массивное золотое распятие и «серебряный сосуд весом в 60 ливров (!)», преподнесенные церкви Святого Креста в Орлеане родителями Роберта во имя его выздоровления от некой болезни, которой он болел в детстве; чаша «из тонкого золота, стоящая сто су» и сделанная по заказу епископа Орлеанского Тьерри для той же церкви. Роберт присовокупил к чаше дискос[210], «сработанный в таком же стиле». Поскольку Орлеан фактически был столицей королевства, он беспрестанно заботился о церкви Святого Креста, наиболее почитаемом храме города. Епископ Ульрих получил в дар «священническое облачение, столь великолепное», что когда он служил мессу, то «казался окруженным со всех сторон золотом и пурпуром» (наконец-то зрительный образ!). Другим даром была «небольшая ваза из оникса, купленная королем за 60 ливров». Добавим к этому «три отреза драгоценных тканей» (их опять невозможно себе зрительно представить) и «множество других вещей, которые невозможно ни описать, не подсчитать»…
Далее: «раки из золота, серебра и драгоценных камней» для мощей святых Савиниана и Потенциана, принявших мученичество в Сансе; «весьма богатая ткань» для алтаря Святой Девы в церкви святого Бенедикта, вместе с которой была подарена «кадильница, во всех отношениях достойная восхищения, пышно украшенная золотом и камнями» и «сработанная в том же стиле, что и золотая курильница, сделанная аббатом Гозленом, автором чудесных произведений, затмивших все, что мы до того видели во Флёри». Из чего следует, судя по всему, что этот аббат, бывший сводным братом короля, собственноручно занимался ювелирным делом и имел способности к этому занятию.
Властители, подобные Роберту, дарили «великолепные» предметы не только церквям: они дарили их также друг другу. Когда в августе 1023 года король Франции на берегах Мааса встретился с императором Генрихом II, он просил его принять «множество даров из золота, серебра и драгоценных камней, сотню лошадей в роскошной упряжи и сотню кольчуг и шлемов». Генрих не захотел принять ничего, кроме «Евангелия, инкрустированного золотом и драгоценными камнями, и подобным же образом украшенного реликвария, содержавшего зуб святого Винсента». Императрица приняла в дар только два золотых блюда. На следующий день Роберту, приехавшему с визитом на другой берег реки, предложили в дар сто ливров чистого золота, – он ограничился тем, что взял два золотых блюда. Таким образом, обмен все-таки не был равноценным. По крайней мере так рассказывает об этой важной встрече Рауль Глабер.
Эти россыпи камней, это раздаваемое золото, эти драгоценные ткани могут создать впечатление об описываемом времени как об эпохе изобилия. Читатель сам понимает, что подобное впечатление обманчиво. История всех цивилизаций на всем своем протяжении показывает, что великолепие богатых ни в коей мере не прибавляет достатка бедным. Да и само оно становится столь заметным, лишь возвышаясь над нищетой простого народа.
Глава XX ВОЙНА
Общество 1000 года постоянно находилось в состоянии войны. Можно сказать, оно ее порождало, потому что все его мирские члены, снизу до верху иерархической лестницы, были военными людьми. Церковь, как мы видели, пыталась ограничить их воинственность. Результаты этой ее деятельности были ничтожно малыми.
Но что это была за война?
Природа войн
В интересующее нас время не было (или почти не было) того, что позже назвали национальными войнами, то есть войнами одного королевства против другого. В течение всего исследуемого периода случилась только одна такая война. Она была короткой и не привела ни к каким последствиям. Речь идет о рейде Гуго Капета на Ахен, после чего Оттон II предпринял кончившееся бегством вторжение во Францию. Он дошел до берегов Сены и затем отступил, причем его арьергард был в пух и прах разбит подле Суассона. Эти события произошли в 977 году. Другого рода войной, принявшей к тому же более широкие масштабы, было эфемерное завоевание Англии королем Дании Свеном, который в 1014 году оспаривал корону короля Этельереда для своего сына Кнута. Тот вскоре потерял ее, затем снова отвоевал и удерживал власть вплоть до своей смерти в 1035 году. Однако здесь речь идет не о столкновении между двумя королевствами, а о попытке совершения династического переворота и собирания воедино большой империи, оказавшейся весьма хрупкой и почти сразу распавшейся.
Еще велись войны против язычников Востока, но их вел исключительно германский император, который, кроме того, иногда нападал на территории, принадлежавшие в Южной Италии Византии – эти походы произошли в 1021-1022 годах. В тех же землях происходили войны и с 1017 года. Их вели склонные к подобным авантюрам вассалы герцога Нормандского, подстрекаемые папой Бенедиктом VIII. Эти войны положили начало длительному периоду нормандских завоеваний в Средиземноморье, происходивших в следующем веке. Были и войны против последних еще не ассимилировавшихся норманнов, против сарацин, которые удерживались в Ла-Гард-Френе и были уничтожены в результате краткой экспедиции в 972 году, а также против сарацин, которые до 1019 года нападали на Нарбонну, а затем были разбиты и пленными попали в рабство. Наконец, приблизительно с 1020 года в Испании велась война против войск всесильного Моджехида, короля Балеареса, и против войск короля Сарагосы. Эти экспедиции на периферии христианского мира были прообразом крестовых походов, начавшихся 80 лет спустя.
Однако хлебом насущным военного дела были феодальные войны, то есть те, что велись между сеньорами, между властителями и вассалами, между королем и сеньорами.
Каковы были мотивы, каковы обстоятельства этих войн? Все они сводятся к тому, что мы сейчас называем стремлением к власти. В отличие от современной ситуации, когда вооружение сосредоточено в руках государства, в то время средства удовлетворить подобные стремления при помощи оружия были в распоряжении почти всех членов феодальной аристократии. Возможности каждого зависели от богатства, то есть, по тем временам, от площади земельных владений, контролируемых каждым, от числа вассалов, которых они позволяли иметь. Многое зависело также от стратегического положения, от позиций на местности, всегда более выгодных при наличии замка. За эти позиции и шла борьба, их отнимали, теряли и вновь завоевывали до бесконечности. Взаимная ненависть намного чаще была результатом именно этих столкновений, а не обид или вопросов чести. А семейная солидарность, перераставшая в солидарность «рода», в который входили братья, кузены и все остальные родственники, приводила к тому, что в эти конфликты, даже самые незначительные, в эти неистребимые вендетты, оказывалось втянуто огромное число дворян.
|
|
|
