 |
Театр — с вешалки, усадьба — с парка
|
|
|
|
И неудивительно, что и Болотов тоже приступил к усадебной жизни, начиная с парка. Поначалу он расширяет территорию паркового пространства, уничтожает старый конопляник и разбивает фруктовый сад, где растут в основном яблони. Причем делает он это в довольно сжатые сроки — три недели. Разбитый по собственному плану сад замысловат, поскольку в нем большое число «длинных и поперечных, прямых и окружных аллей и дорог». Аллеи и дорожки обсажены липами. И все — в традициях русского садоводства — плодовые деревья окаймлены со всех сторон липовыми аллеями.
Заложив сад, Андрей Тимофеевич сооружает «садовый магазин», как раньше называли питомник. Год спустя чистит и поправляет старый пруд. Созывает окрестных крестьян и, наблюдая за их ловкой и спорой работой, с восторгом пишет: «…Не мог надивиться веселому характеру нашего народа, производящему и самые трудные и тяжелые дела с шутками и издевками, со смехами и игранием друг с другом!» В тяжелых и трудных делах постоянно и сам Болотов: «…Горел я уже нетерпеливостью и вожделением, чтоб скорей прошли гулящие дни и можно было приняться за вешние работы и не упустить сего нужного, но весьма краткого периода времени тщетно».
С годами дедовский сад превращается в регулярный. Ритмично посаженные насаждения появляются на прежде пустом и неприглядном склоне горы. Под горой, на месте ямы со стоячей водой поплескивает аккуратный четырехугольный пруд. Над ним раскидывается верхняя часть старого сада. Среди листвы просматривается новая восьмигранная беседка.
Причем экономическая сторона дела всегда во главе угла. Покупатели яблок болотовского сада — серпуховские мужики. Закупки растут, а потому Андрей Тимофеевич заводит еще один плодовый сад.
|
|
|
Мудрой оказалась и перепланировка парка. Теперь его новый скромный дом стоял на горе. Он как раз и стал своеобразным центром полукружия, которое голубой лентой отмечала река с непривычным для слуха названием Скнига. Прекрасен и обзор — вдали поля, пологие холмы, светлые, дрожащие листвой на ветру рощицы. Пространство же перед домом — ступени террас. Самая первая, верхняя — сплошной цветник. Неугомонный хозяин, он постоянно перестраивает сам парк, и если бы его спросили, что же в конечном итоге ты, Андрей Тимофеевич, намерен создать, в каком ключе и духе видишь свое замысловатое творение, он бы ответил: «Хочу увидеть его в пейзажном» и, как он еще любил говорить, — «в прекрасно-натуральном» стиле.
Увеселительные сады
Действенная, энергичная любознательность Андрея Тимофеевича увлекает, вовлекает его в изучение усадебных парков и садов, хотя и принадлежавших частным лицам, но… отдаваемых внаем городу либо владельцам трактиров. Бедность ли тому причиной или практичность, трудно сказать… но примеры такого частнокоммунального владения усадьбами в Германии (в Кенигсберге) Болотов наблюдал[20] собственными глазами.
«…вместе с наступившею весною переменились во многом и наши веселости, забавы и упражнения… принуждены были и мы брать прибежище свое к гуляниям в садах и к препровождению в них с удовольствием тех часов, которые нам от дел оставались праздными.
По счастию, находилось тогда в Кенигсберге множество таких садов, в которые ходить и там с удовольствием время свое препровождать было нам невозбранно. Они разбросаны были по всему городу, принадлежали приватным лицам; были хотя и не слишком велики и не пышные, однако иные из них довольно изрядные и содержимые в порядке.
Хозяева оных для получения с них ежегодного некоторого дохода отдают их в наймы людям, питающимся содержанием трактиров, и сии, содержа таковые трактиры в домиках, посреди садов сих находящихся, приманивают ими людей для посещения оных, почему и бывают они в летнее время всегда наполнены множеством всякого рода людей. Ходят в них купцы, ходят хорошие мещане, ходят студенты, а иногда и мастеровые. Словом, вход в них, кроме самой подлости (“подлые люди” — холопы, крепостные), никому не возбранен, и всякий имеет свободность в них сидеть, или гулять или забавляться разными играми, как, например, в карты, в кегли, фортунку[21] и в прочем тому подобном. Единое только наблюдается строго, чтоб всегда господствовало тут благочиние, тишина и всякая благопристойность, почему и не услышишь тут никогда ни шума, ни крика и никаких других вздоров; но все посещающие сии сады, разделены по партиям, либо сидят где-нибудь в кучке, либо разгуливают себе по аллеям и дорожкам, либо забавляются какою-нибудь игрою и провождают время свое в удовольствии и в смехах. Никакая партия другой не мешает и никому нет ни до кого нужды, но все только стараются друг другу оказывать всякую вежливость и учтивость.
|
|
|
Приятно было поистине видеть и находить инде небольшую кучку пожилых людей, сидящих где-нибудь в беседке, тихо и смирно и разыгрывающих себе свой ломбер; других же — инде на лавочках, под ветвями дерев тенистых, пьющих принесенные им порции кофея, чая или шоколада, или сидящих с трубкою во рту и со стаканами хорошего пива пред собою и упражняющихся в важных и степенных разговорах. Пиво употребляли они для запивания своего табаку, а прекрасные сухари, испеченные из пеклеванного хлеба, для заедания оного.
Что касается до молодых, то сии занимаются более игрою в кегли или, так называемый, ”лангебан“ (ныне кегельбан. — С. О.), играя хоть в деньги, но без всякого шума, крика и в самые малые деньги, и отнюдь не для выигрыша, а для единственного препровождения времени. Инде же найдешь их упражняющихся в игрании в фортунку или в самом доме в бильярд; а если кому похочется чего-нибудь есть, то и тот может заказать себе что-нибудь сварить или изжарить из съестного, также подать себе рюмку водки, ликера или вина, какое есть тут в доме. Более сего ничего тут не продается, а что и есть, так и то все так хорошо, так дешево и так укромно (т. е. уединенно, уютно, с комфортом), что всякий выходит с удовольствием оттуда.
|
|
|
Мне долго незнакомы были сады и гульбища сего рода, и познакомил меня с ними не кто иной, как тот же товарищ мой немец, г. Пикарт… в которые дни было нам свободнее прочих, хаживали в такие сады пить после обеда свой чай или кофей и препровождать все остальное время либо в играх в кегли и фортуну, либо в гулянье, а нередко делали и они оба мне компанию и игрывали со мною в ломбер. И могу сказать, что таковые гулянья мне никогда не наскучивали, но всякий раз возвращался я из них на квартиру с особенным удовольствием. В особенности же нравилось мне тихое, кроткое и безмятежное обхождение всех, бываемых в оных, и вежливость, оказываемая всеми» (Болотов А. Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков. СПб, 1871—1873).
Сад Головинский императорский…
Аналогичные тому, что существовали в Кенигсберге, — частные усадьбы и сады, становившиеся общедоступными на время, были и в России. С той лишь разницей, что, например, старинный Головинский сад с годами превратился из императорского Петровского в городской.
Этот величественный парк, который под названием Лефортовский существует и по сей день, появляется три столетия назад в Москве, на Яузе, в усадьбе сподвижника Петра Великого — адмирала Федора Головина. Позже эту усадьбу приобретает и сам царь, создает здесь собственную, императорскую резиденцию.
Он расширяется, подвергается переустройству поначалу под присмотром Петра, а позже и его преемников. Доводя его до уровня императорской резиденции, над садом работают и такие блистательные архитекторы, как Растрелли, Земцов и Бланк. А уже в екатерининскую пору этот московский «бриллиант» передается городу. С той поры в нем и начинают проводиться массовые гулянья.
И можно себе только представить, насколько интересно было побывать в этом городском саду именно профессионалу, творцу будущих многочисленных усадебных парков! Какие интересные находки по планировкам и озеленению он здесь мог обнаружить.
|
|
|
«…Сколько я дивился всему в саду, — писал А. Болотов, — но выехав, должен был удивляться еще больше; ибо хотя и без того было уже в саду превеликое множество народа, но во всю дорогу встречалось еще с нами бесчисленное множество карет, туда едущих. Казалось, что вся Москва поднялась тогда в Головинский сад, и я всего меньше надеялся найти тут такое великое множество благородных, какое я в сей день в сем столичном городе видел и какого я до того никогда не имел еще случая в одном месте видеть».
И если первые опыты Болотова касались лишь усадебных парков (будь то в Германии, где довелось ему служить в елизаветинские времена, в России — Петербурге, Москве), то впоследствии, чего бы ни касалась его рука, имело глобальный характер. Если он, к примеру, забирал на хозяйственные нужды лес из Александровой рощи, то даже это делал с художественным вкусом.
Предварительно размечал на генеральном плане направления будущих просек-аллей. И забирая прорубленный на означенных просеках лес, умудрялся так формировать местность, чтобы даже со стороны, с дороги «открывались виды» на прямые сквозные просеки, что причудливо разбегались по лесу, вовлекая в ландшафтную игру все многоверстное пространство округи.
«Производить сады собственного своего вкуса»
Управлять имением в Богородицке Болотову довелось двадцать лет. Он вступает на эту суетную, непомерно тяжелую должность к моменту завершения усадебных построек. Так что пока его главная забота — парк.
Исходя из местности, планировка парка и логична, и удобна, и красива. Перед глазами городок за озером как на ладони. Этакое заозерье.
Болотов предлагает «производить сады собственного своего вкуса и такие, которые бы колико можно сообразнее были с главнейшими чертами нашего нравственного характера». Те чертежи, планы, рисунки и гравюры с изображенными на них западноевропейскими парковыми «прелестями» не только неподъемны нашим дворянам среднего достатка, хлопотны в содержании, но попросту и не нужны.
Смущает нашего русского ландшафтника и какая-то оголтелая склонность к симметрии. Он полагает, что «…симметрия нужна только в таких частях сада, которые все либо из дома, либо при входе в сад видимы и вдруг глазом окинуты быть могут…». Пространство перед домом Болотов советует расчистить. Деревья не должны закрывать вид из дома.
На первом плане — партеры и цветники. Следом за ними — куртины, душистые цветы и травы. Однако для придания всем этим посадкам большей выразительности желательно куртины не только сделать фигурными, но и украсить небольшими деревцами и статуями, вазами и пирамидами. По сторонам же, как бы зрительно замыкая все это цветущее пространство, поставить несколько полубеседок.
|
|
|
По периметру все пространство перед домом Болотов рекомендует обсадить высокими шпалерами из лип либо других деревьев. Причем ряды этих деревьев могут быть высажены не только в строчную линию, но и затейливо изгибаться, с тем условием, чтобы в изгибах можно было установить вазы, колонны либо все те же полубеседки.
От пространства перед домом, видимое из окон усадьбы, должны были расходиться аллеи. Одна из них — главная, а потому — и более широкая. Такую аллею следовало сделать до конца парка. Она продолжалась за пределами парка, следовала через рощу или лес… И, быть может, даже тянулась сквозь этот лес, услужливо указывая очередным гостям самое начало пути в усадьбу. К тому же именно здесь, в начале этой залесной аллеи, желательно не позабыть поставить беседку либо галерею как знак местонахождения усадьбы.
Другие аллеи парка должны были направляться «во все стороны вкось» и заканчиваться там, где «поворот или что-нибудь такое, что могло бы остановить зрение».
А еще дорожки должны выводить к какому-нибудь «достопамятному и зрения достойному месту», а именно — к горкам и беседкам, боковым воротам и пруду и какому-то особенному месту, откуда и откроется необыкновенный, сказочный вид на неординарное окружающее пространство либо бескрайние, многоплановые виды.
А небольшие тропинки будут живописно извиваться между аллеями и подводить к площадке с цветниками, фигурными деревцами или садовыми скамейками.
Английский мастер Ланселот Браун, перед тем как построить парк, уничтожал все, что находилось на этом участке, и уже на пустом месте делал холмы, озера, рощи.
Андре Ленотр в своих замыслах всегда исходил из особенностей местности. Но учитывал лишь главное, которое старался еще больше подчеркнуть. «Мелочи» удалялись. Без колебаний уничтожался порой самый своеобразный уголок природы — «какая-нибудь живописная лощинка, бугорок, если они мешали общему плану».
Болотов стремится не к тому, чтобы, уничтожая одно, создавать другое. Его идея — находить простейшие способы, чтобы придать парку максимальную живописность и по возможности с наименьшим ущербом для природы.
«…Все нынешнее садовое искусство наиглавнейше состоит в том, — считает Болотов, — чтоб готовые уже натуральные красоты мест увеличить колико можно еще более, а имеющие безобразие от зрения сколько можно прикрыть и дать им лучший и приятнейший вид; а притом в пределы сада поместить колико можно более натуральной красоты и приятнейших видов… при всем том крайнюю иметь осторожность, чтоб не назначить и не сделать чего-нибудь несогласного с натурою, состоянием и обстоятельствами каждого места».
Болотов, поступая таким образом, открывает для обозрения и дальние луга, и горы, и деревни, и живописные церквушки во главе сел. А поскольку вода оживляет пейзаж, он украшает парк перегороженным ручьем, превращенным в пруд. И уже на следующем этапе «прибирает» берега, подготавливая их под будущие дорожки для прогулок.
Не помехи ему лощины и овраги. Ведь это же будущие каскадные пруды! Здесь можно и разводить рыбу и превратить прибрежье в места отдыха, оснастив его гротами, беседками. Можно сотворить из лощины «глухомань», обсадив ее дикими деревьями, и вместо дорожек — прямых и ухоженных — сделать ведущую сюда извилистую, замысловатую тропинку.
К хозяйственным же строениям отношение может быть двояким. Если это случайные, неказистые постройки, то от непрошеного взора они могут быть заслонены зелеными насаждениями. Однако существовало и иное решение — хозяйственные постройки разрабатывают в том же ключе, что и усадебный дом. В этом случае они могут быть дополнительным украшением усадебного парка, хотя и располагаться в стороне, автономно. Болотов озабочен и тем, чтобы и со стороны читался силуэт усадебных посадок.
Выстраивая парки, Болотов занимается не только разбивкой аллей, он выбирает и определенные породы деревьев. Так для аллей используются липы и вязы. А для тропинок и полускрытых дорожек следует высаживать клен, акацию, березу, рябину, сливу и орешник.
Для большей красочности можно дополнить эти ленты дорожек низкой каймой ракитника, смородины и барбариса. И в итоге, стоит только нырнуть из широкой, респектабельной аллеи на тропинку либо дорожку, как прогулка тотчас же приобретает загадочно-романтический характер.
Здесь особая прохлада и полутьма. Над головой — многослойный зеленый шатер. Вы погружаетесь в мир запахов, тишины и завораживающего шороха отдельных листьев, вдруг поколебленных случайным порывом ветерка.
Частенько при разбивке парков владельцы не обращали ни малейшего внимания на случайно оставшиеся от предыдущих хозяев старинные одиночные деревья, а то и целые бесхозные рощи. Задумывая новую регулярную планировку, иногда пускали под топор древние, порой и вековые деревья. А ведь красота старинной кроны — это своего рода «парковый антиквариат». Разве следует забывать о благородстве «огромной высоты рощей и прекрасных дубрав, величественных и от старости, так сказать, поседевших уже дубов и других высоких древес… то, чего ныне ни за какие деньги купить не можно, …потому что для произведения оных потребны целые веки годов».
Быть может, именно с болотовских времен владельцы русских поместий научились рассматривать собственную усадьбу и со стороны, с проезжих дорог. Постепенно приучались облагораживать и окружающее пространство, хотя именно к ним оно не имело ни малейшего отношения. А учил их этому ненароком, исподволь сам же Болотов. И вот каким образом.
В Богородицке, неподалеку от продовольственных складов, доживал последние годы небольшой запущенный донéльзя лесок. Самовольные порубки, пустоты после них, бродящая среди жухлого кустарника скотина и клочковатая трава посреди вспоротой коровьими копытами земли настраивали на минорный лад. Однако местоположение леска оставалось завидным — на вершине холма и всего лишь в полутора верстах от усадьбы, управляющим которой и состоял в эти годы Андрей Тимофеевич.
«А не превратить ли это исчезающее полулесное пространство в увеселительный лесок?» — подумал он. Прогулки, встречи, игры детей, а со временем, быть может, и городской парк?! С чего же начинает неугомонный преобразователь? Приказывает почистить лес, выкорчевав пни когда-то срубленных деревьев. И только затем разбивает «прошпекты и многие прямые и перекрестные косые аллеи, проводя оные так, чтобы в конце оных открывались вдали какие-нибудь знаменитые предметы, а особливо дворец с его башнею, также соборная наша церковь». Затем он огораживает этот лесок. Усердно занимается им и терпеливо ждет.
Проходит несколько лет. Болотовский первенец разрастается. Сквозь лесные кулиги[22] прокладываются прямые, неширокие дорожки-коридоры со смыкающейся кроной над головой.
Чем дальше путник удалялся в глубину леса, тем чаще встречал там рукотворные кулиги самых разнообразных форм и назначений. И когда посреди густого леса вдруг возникал крошечный островок регулярного парка, срабатывал эффект неожиданности. На одной кулиге — совершенно круглой, циркульной формы, в самой ее середине примостилась крошечная дубовая рощица. Вокруг нее удачно разместились скамейки из дерна.
В центре другой, такой же циркульной кулиги грациозно трепетала под легким ветерком одна-единственная березка. Были кулиги, украшенные естественными природными воротами, составленными из двух дубов с переплетенной на вершинах кроной. С иных кулиг, если посмотреть внимательно в просвет аллеи, был виден силуэт Въездной башни.
Использовал здесь Болотов и своеобразные «лесные обманки» — человек, разгуливая по лесу, вдруг замечал манящий блеск воды в пространстве между деревьями и кустарником. Он направлялся туда. Однако ж подойти к воде напрямую не мог — кругом путь преграждали густые заросли. Тогда он устремлялся к цели по обходным тропинкам, что петляли среди зарослей. Путался, возвращался. Шел вновь, и, наконец, когда азарт поиска достигал апогея, его глазам неожиданно открывался сказочно красивый пруд, посреди которого крошечные островки с каменистыми замысловатыми берегами и подстриженными группками деревьев.
Старов или Болотов?!
История Богородицкого парка непростая. Архитектор — Старов, построивший усадебный дом, впоследствии присылает и план регулярного парка. Подобно дому, изумляющему простотой форм и изысканностью пропорций, парк на чертеже очень мал, но предельно изящен. Архитектор скован уже существующими размерами участка. Здесь и частично сохранившиеся валы старинной Богородицкой крепости, и прибрежная крутизна Большого пруда. Как же поступить в данном случае? И Старов умело вписывает парк в границы участка неловкой трапециевидной формы.
Однако, как ни высоко было имя зодчего, местные власти решают от такого парка отказаться. В итоге дело перепоручают Болотову, в ту пору управляющему Богородицким имением. Единственное условие, которое ему ставят, — парк должен быть нерегулярным.
«Мое первое дело было обегать все обнажившиеся от снега высокие и беспорядочнейшие берега и горы, — писал А. Болотов, — прикосновенные с нашей стороны к большому пред дворцом находящемуся пруду. И на всяком месте останавливался смотреть и соображаться с мыслями о том, к чему бы которое место было способнее и где бы произвесть мне водяные, где лесные, где луговые украшения, где обделать, сообразно с новым видом, бугры и горы, где произвесть каменные осыпи, где проложить широкие, удобные для езды, и где узкие, назначаемые для одного только хода, дороги и дорожки, где смастерить разных родов мосточки и потом где б со временем произвести и разные садовые здания и отдыхальницы и прочее тому подобное.
Все сие, бегая и ходя несколько дней сряду по всем сим неровным местам, не только я придумывал, но в мыслях своих изображал их уже в том виде, какой должны они получить по отделке и разросшись.
И не успевала какая отменная мысль родиться в моем воображении, как спешил уже я изображать ее на бумаге не планами и не обыкновенными садовыми чертежами, а ландшафтами и теми разнообразными садовыми сценами, какие должны были впредь иметь в самой натуре свое существование…» (Болотов А. Т. Жизнь и приключения А. Болотова, описанные им самим для своих потомков).
При разбивке парка он проявляет особый подход. «…Тут советоваться надобно с самим натуральным положением места и не то делать, что бы хотелось, а то, что самое местоположение надоумит и к чему удобнее и способнее быть месту».
|
|
|
