 |
Литературный энциклопедический словарь 74 глава
|
|
|
|
Системы П., где каждый знак передает только к.-л. последовательность звуков как таковую, а не слово, называются силлабическими. Последовательности могут быть либо только типа <С(огласный) + Г(ласный или иуль)”, либо также типов <Г + С” и даже <С + Г -|-С>, реже типов <С + С + Г”, <С + Г + С + Г”. Есть также знаки для отд. гласных. Силлабич. системы — часто результат упрощения словесно-слоговых систем (напр., развитие кипрского П. из критского гл. обр. путем опущения логограмм). Они могут возникнуть и вторично — путем введения огласовки в консонантное (см. ниже) буквенио-звуковое П. (напр., эфиопское из др.-семитского) — или могут быть придуманы специально в дополнение к логографически-снллабич. системам в языках, отличающихся богатством грамматвч. форм (Япония, Корея). Наиболее широко распространены силлабич. системы П. в Индии и ЮгоВост. Азии. Т. к. знака не закреплялись в твпографич. форме, в Юж. в Юго-Вост. Азии выработались десятки видов скорописей, внешне уже несхожих; лишь в 19—20 вв. многие из них получили и типографич. оформление. Важнейшая система П. этой группы — деванагари, применяемая для санскрита, хинди и др. Преимущество силлабического П. — в меньшем числе знаков (100—300), недостаток — нек-рая громоздкость и трудность в выборе правильного чтения, особенно при отсутствии словоразделов.
В алфавитных системах П. отд. знак (буква) передает, как правило, один звук; это может быть либо фонема, либо ее отд. реализация — аллофон, или любая фонема в пределах пек-рой группы акустически сходных звуков; иногда же буквы соединяются по 2, 3 и 4 для обозначения одной фонемы (нем. seh — <ш>, tsch — <ч>). Алфавитные и силлабич. системы П. часто (неточно) объединяют под назв. фонетических. Историч. родоначальником всех видов алфавитного П. явилось др.-семитское (финикийское) т. н. буквенное консонантное П.; это силлабич. П. со знаками только типа <С + Г”, причем <Г> может безразлично соответствовать любому гласному или отсутствию гласного. Происхождение др.-семитского протоалфавита (2-я пол. 2-го тыс. до н. э.) до сих пор не установлено; наиболее вероятно его происхождение из финикийского же (<протобиблского”) силлабич. П., где в знаках типа <С + Г> еще различались качества гласных и число знаков доходило до ста. В классическом” финикийском алфавите имелось двадцать два знака (меньше числа согласных фонем). В основе известных нам трех др.-семитских протоалфавитных систем — финикийской линейной,
|
|
|
угаритской клинописной (обе имели общий порядок букв) и южноаравийской линейной — лежит общий слоговой или словесно-слоговой прототип. Возможность отказа от различения гласных определялась характером семит, языков, где значение корня связано с согласными, а гласные выражают словообразоват. и грамматич. элементы слова. Алфавитная система дала возможность фиксировать речь по звуковому способу с помощью минимального числа легко и быстро запоминающихся знаков (букв). Однако текст, записанный без гласных и обычно без словоразделов, был малопонятен, кроме случаев, когда содержание его было заранее приблизительно известно. Такое П. скорее было применено как тайнопись купцовмореплавателей, чем как всеобщее средство передачи речи, поэтому в течение более тысячи лет с ним на Бл. Востоке вполне успешно конкурировали системы словесно-слогового П. Клинописный (угаритский) вариант протоалфавита вымер еще во 2-м тыс. до н. э.; один из вариантов линейного алфавита просуществовал в юж. Аравии до 7 в. н. э., а в Африке дал начало существующему поныне эфиоп. слоговому П. Собственно финикийский линейный протоалфавит в первичной форме был воспринят в М. Азии (малоазийские алфавиты вымерли в нач. н. э.), в Греции и в Италии, дав начало зап. алфавитам (см. ниже), а в скорописной (курсивной) форме, выработанной для родственного финикийскому др.-семит, языка — арамейского, распространился по всему Бл. и Ср. Востоку, дав начало вост. алфавитам, среди к-рых важнейшие: арамейское ^сирийское” П.; еврейское квадратное письмо; особая разновидность арам. скорописи с добавлением надстрочных и подстрочных звукоразличительных, т. н. диакритических, знаков была положена в основу араб. письма.
|
|
|
Арам. алфавит в ранней канцелярской форме, видимо, не позже 4 в. до н. э. был применен к др.-перс. языку (ранее имевшему собств. клинописное силлабич. П.), а затем в разл. разновидностях скорописи использовался для других Иран. языков (парфянского, ср.-перс., согдийского, хорезмийского); при этом отд. слова и канцелярские формулы оставлялись в арам. написании, а читались на соответственном Иран. языке.
В условиях средневековья грамотность была сосредоточена среди духовенства. Поэтому распространение каждого алфавита связывалось с определ. религией: квадратный шрифт распространялся вместе с иудаизмом (ныне употребляется для языков иврит и идиш), араб. П. — с исламом (употреблялось для языков всех мусульм. народов, независимо от происхождения; ныне—для араб., перс., афг., урду в др. языков). Распространение разл. видов арам. скорописи также связано с распространением христ. сект (напр., несторианское, яковитское П.), а также с манихейством. Для священных книг зороастризма был позже на той же основе изобретен усовершенств. алфавит с гласными буквами (авестский; принцип обозначения гласных был здесь, видимо, воспринят из греческого). На основе согдийского и несторианского П. создались разные виды П. тюрков Центр. Азии (важнейшие — уйгурское и тюркское “руническое”); позже уйгур. П. было приспособлено для монг. и маньчжур. языков (с огласовкой частично по тибет.-инд. типу и с вертикальным направлением П. по кит. образцу). Распространение христианства потребовало создания письменности на местных языках Закавказья; для этих языков с их сложной фонологич. системой были созданы ок. 400 и. э. особые алфавиты — арм., груз. и алб. (агванский) — путем использования арамейских или специально придуманных начертаний и греч. орфографич. и филол. принципов.
|
|
|
Исходным для развития всех зап. алфавитов является греч. П.; оно возникло, видимо, в 8 в. до н. э. (памятники известны с кон. 8—7 вв. до н. э.). <Архаическое” греч. П. по форме букв почти полностью совпадает с финикийским, лишь позднее были введены дополнит. буквы. В <архаических^ малоазийских и, вероятно, в греч. П. сначала отсутствовали буквы для кратких гласных; направление П. было, как и в семит, языках, справа налево, затем бустрофедон (первая строка — справа налево, вторая — слева направо и т. д.), наконец слева направо. Очень близки названия греч. в др.-семит, букв, совпадает порядок их расположения в алфавите.
В связи с тем, что греч. текст, лишенный гласных, почти непонятен, в греч. П. были использованы для гласных и те буквы, к-рые обозначали финикийские согласные, чуждые греч. фонетике и оказавшиеся, т. о., излишними. Переход к обозначению на П. не только согласных, но и всех гласных явился важнейшим культурным достижением.
В дальнейшем возникают варианты П.: восточногреческое и западногреческое, различавшиеся формой и употреблением нек-рых букв. Из вост.-греч. П. в 5—4 вв. до н. э. развилось классическое греч., а затем визант. П.; в свою очередь, из него возникли коптское (христ египетское), др.-готское и слав. кирилловское П. На основе зап.-греческого возникли италийские алфавиты, в т. ч. этрусский (в 7 в. до н. э.),и из него др.-герм. руны (с 3 в. н. э.); из этрусского же, видимо, развилось лат. П. (с 6 в. до н. э.). В эпоху Рим. империи лат. П. приобрело междунар. характер, сохранившийся — в связи с распространением католич. церкви — ив эпоху зап.-европ. феодализма. Лат. П. используется и для нац. языков зап.-европ. народов, напр. франц., нем., польского. Т. к. звуковой состав разл. новых зап.-европ. языков сильно отличается от звукового состава лат. языка, широкое распространение в нац. орфографиях получают двух- и трехбуквенные сочетания для передачи одного звука (англ. th, нем. seh и т. п.), что крайне усложнило П. Вследствие инерции лит. традиции нек-рые зап.-европ. письм. системы уже много веков не претерпевали значит, реформ. В этих системах (англ., франц.) произошел разрыв с живым и развивающимся нар. языком, а традиционность орфографии стала принципом письм. системы, не дающей уже адекватной передачи совр. звуковой речи.
|
|
|
В 19—20 вв., в связи с образованием новых бурж. наций, складывается целый ряд систем П. на лат. основе во всех частях света; в них широко используется диакритика для обозначения звуков, не предусмотренных лат. П. (напр., чеш., тур., языки Африки).
ПИСЬ
==279
Слав. письмо (кириллица) было разработано на основе добавления к 24 буквам визант. греч. П. еще 19 букв для специфически слав. фонем (буквы ц, ш были взяты из евр. квадратного П., а остальные изобретены специально). Кириллица употреблялась православными славянами и (до 19 в.) румынами; на Руси была введена в 10—11 вв. в связи с христианизацией. Однако какое-то П., возможно, применялось славянами уже и раньше. До сих пор не решен вопрос о происхождении другого слав. П.— глаголицы и ее соотношении с кириллицей. Почти полностью совпадая по составу, порядку и значению букв, эти азбуки резко различались по форме букв: простой, четкой и близкой к греч. уставному П. 9 в. у кириллицы и замысловатой, очень своеобразной у глаголицы, к-рая применялась гл. обр. у югозап. славян-католиков со слав. богослужением и вымерла в позднем средневековье. Графика кириллицы претерпевала изменения с 10 по 18 вв. (устав, полуустав, скоропись). Совр. слав. системы П.: русукр., болг., серб. (с добавлением букв л>, н>, h, t),? и др.) — развивались на основе кириллицы. Рус. П. из 33 букв (называлось гражданским шрифтом, в отличие от церковного — собственно кириллицы, сохраненной для религ. лит-ры при реформе, проведенной Петром I) является упрощением кириллицы. Оно пережило ряд алфавитноорфографич. реформ, в результате к-рых были исключены все буквы, ненужные для передачи фонем совр. рус. речи; были введены две новые буквы: В и (факультативно) ё.
В СССР созданы новые алфавиты для народов, не имевших ранее П. или имевших П., построенное на малопригодной для нар. языка основе. Первоначально эти алфавиты строились на лат. основе, но с сер. 30-х гг. были переведены на рус. основу с добавлением ряда дополнит, и диакритизир. букв.
φ Δобиаш-Рождественская O.A., История письма в средние века, 2 изд., М.—Л., 1936; Ю ш м а н о в Н. В., Ключ к лат. письменностям земного шара, М.—Л., 1941; Шампольон Ж. Ф., О егип. иероглифич. алфавите, пер. с франц., [М.], 1950; Фридрих И., Дешифровка забытых письменностей и языков, пер. с нем., М., 1961; его же. История письма, пер. с нем., М., 1979; Д и ринге? Д., Алфавит, пер. с англ., М., 1963; Тайны древних письмен. Сб. ст., М., 1976. И, М. Дьяконов.
|
|
|
ПЛАГИАТ (от лат. plagio — похищаю), самовольное заимствование, воспроизведение чужого произв. или его части под своим именем или псевдонимом. Одной из разновидностей П. считаются те соч., к-рые, на первый взгляд, преследуют цель популяризации уже созданного в лит-ре (или науке), на самом же деле содержат изложение чужих трудов без ссылки на них. От П. отличают творч. заимствования. П. не совместим как с творч. деятельностью, так и с общепринятыми нормами морали и закона, охраняющего авторское право.
ПЛЕОНАЗМ (от греч. pleonasmos — излишек), многословие, употребление слов, излишних не только для смысловой полноты, но и для стилистич. выразительности. Причисляется к стилистическим фигурам прибавления, но рассматривается как крайность, переходящая в -“порок стиля”; граница этого перехода зыбка и определяется чувством меры и вкусом эпохи. Обычен в разг. речи (“своими глазами видел”), где он служит одной из форм естественной избыточности речи; традиционен в фольклоре (“путь-дорога”·, “грустьтоска”); нек-рые стили в прошлом культивировали его; в письм. лит-ре обычно избегается. Пример П.: “...Мария Годунова и сын ее Феодор отравили себя ядом. Мы видели их мертвые трупы” (А. С. Пушкин). Крайнюю форму П. наз. также тавтологией. В совр. стилистике понятия тавтологии и П. нередко отождествляют. И. Л. Гаспаров. “ПЛЕЯДА” (“Pleiade”), франц. поэтич. школа эпохи Возрождения, назв. в честь группы из семи александрийских поэтов 3 в. до н. э. Сформировалась к 1549. В “П.” входили П. де Ронсар, Ж. Дю Белле, Ж. А. де Баиф, Э. Жодель, Р. Белло, Ж. Дора и П. де Тиар. В манифесте “Защита и прославление французского языка” были провозглашены задачи жанрового и языкового обогащения поэзии путем освоения опыта поэтов древности и Италии. “П.”— первая нац. школа эпохи Возрождения, совершившая смелую реформу лит-ры: “П.” освоила для франц. лит-ры жанры оды, сонета, элегии, эклоги, комедии и трагедии, призывала к созданию нац. эпики, отстаивала обществ, назначение поэзии, боролась за обогащение языковых средств, разрабатывала учение о поэтич. вдохновении, не исключающем напряженного творч. труда. Поэты “П.” развивали гражд. мотивы, тему природы, любовную лирику. В их позднем творчестве постепенно проступают черты классицизма и барокко.
К оглавлению
==280 ПЛАГ— ПОВЕ
Изд.: La Pleiade franзaise, publ. par Ch. Marty Laveaux, v. 1—19 (Appendice, v. 1—2), P., 1866—98; Поэты франц. Возрождения. Антология, сост. и автор предисл. В. М. Блюменфельд, Л., 1938; в кн.; Европ. поэты Возрождения, М., 1974; La poesie de la Plйiade. Поэзия Плеяды, M., 1984. Л. Д. Михайлов.
ПЛУТОВСКОЙ РОМАН, одна из первых форм европ. романа (16—18 вв.). Зародился в Испании (анонимная повесть *Ласарильо с Тормеса^). П. р. повествует обычно о похождениях ловкого пройдохи, авантюриста (пикаро), выходца из низов или деклассированного дворянства (слуга, бездомный бродяга, “рыцарь удачи”). Образ возник на почве захлестнувшего всю Европу бродяжничества, ставшего в период экономии. и культурного переворота эпохи Возрождения для ряда стран (напр., Испании, Англии) нац. бедствием. В П. р. нет сложной композиции, события чаще всего развиваются строго хронологически, повествование строится как рассказ героя о своей жизни, как его воспоминания или записки.
Наиболее законч. форму П. р. обрел в Испании: М. Алеман-и-деЭнеро (“Жизнеописание плута Гусмана де Альфараче”, 1599—1604), Ф. Кеведо-и-Вильегас (“История жизни пройдохи по имени Дон Паблоо), Л. Белее де Гевара (“Хромой бес”); оказал воздействие на развитие прозы в др. странах. Худож. приемы П. р. использовали: Т. Нэш, Д. Дефо, Г. Филдинг, Т. Смоллетт — в англ. лит-ре; И. М. Мошерош, X. Я. К. Гриммельсхаузен — в нем. лит-ре; Ш. Сорель, П. Скаррон и А. Р. Лесаж — во франц. лит-ре. Из Испании П. р. проник в Лат. Америку (X. X. Фернандес де Лисарди и др.).
Жанр П. р. в рус. лит-ре 18—19 вв. представлен М. Д. Чулковым (“Пригожая повариха, или Похождения развратной женщины”). К нему близки книги В. Т. Нарежного (“Российский Жилблаз...”), Ф. В. Булгарина (“Иван Выжигин”), А. Ф. Вельтмана (“Приключения, почерпнутые из моря житейского”). Нек-рыми худож. приемами П. р. пользовались Н. В. Гоголь и Ф. М. Достоевский.
На Востоке к европ. П. р. ближе всего плутовская новелла — макама — непосредств. предшественница и, вероятно, первонач. модель европ. П. р.
Изд.: Плутовской роман, М., 1975.
• Пинский Л., Исп. плутовской роман и барокко, <ВЛ”, 1962, № 7; A bibliography of picaresque literature: from its origins to the present, [N. Y.], 1973. А. Д. Михайлов.
ПОБАСЕНКА, жанр фольклора; анекдот, короткий занимательный рассказ, притча; близка прибаутке. ПОВЕСТВОВАНИЕ, в эпическом лит. произв. речь автора, персонифицированного рассказчика, сказителя, т. е. весь текст, за исключением прямой речи персонажей. П., к-рое представляет собой изображение действий и событий во времени, описание, рассуждение, несобственно-прямую речь героев,— главный способ построения эпич. произведения, требующего объективно-событийного воспроизведения действительности.
Характер П. зависит от позиции, “точки зрения” (Б. А. Успенский), с к-рой оно ведется; соотношения автора и повествователя, или рассказчика; объективной, не высказанной в тексте (напр., в рассказах А. П. Чехова 80-х гг.) или субъективной, прямо высказанной (напр., в “Воскресенье” Л. Н. Толстого) авторской оценки изображаемых событий. Слагающие П. “точки зрения” могут выделяться: 1) в плане оценки — автор, рассказчик, герой могут быть носителями одной или разных (романы Ф'. М. Достоевского) идеологич. позиций; 2) в плане пространственно-временной характеристики — в каком пространственно-временном отношении описываемое относится к автору или оценивающему персонажу; 3) в плане субъективного или объективного восприятия событий — в первом случае П. строится со ссылкой на данные чьего-то восприятия, во-втором — излагаются только известные автору факты.
В “Герое нашего времени” М. Ю. Лермонтова различные “точки зрения”— Печорина, Максима Максимыча, Грушнипкого, Вернера и т. д.— на предмет повествования образуют сложную систему отношений в романе. Примером сложной (совмещенной) “точки зрения” может служить сцена “мышеловки” в “Гамлете” У..Шекспира: зритель должен совместить свою точку зрения на происходящее на сцене и точки зрения Короля, Королевы, Гамлета на события разыгрываемой перед ними пьесы.
Последовательным развертыванием, взаимодействием, совмещением “точек зрения” формируется композиция П. На характер П. влияет социальная, идеологич., нац. позиция автора или повествователя (“пасичник Рудый Панько” в “Вечерах на хуторе близ Диканьки” Н. В. Гоголя), жанр, в к-ром ведется П., лит. направление и школа, к к-рой принадлежит
автор. В. А. Сапогов.
ПОВЕСТИ ОБ A3OBE, цикл памятников др.-рус. лит-ры 17 в., воинские повести, поев. взятию казаками тур. крепости Азов и последующей его обороне: “Повесть историческая”, 1637, “Повесть поэтическая”, 1642 (самая значительная) и “Повесть сказочная”, 1670—80-е гг.
Тексты: Воинские повести Др. Руси, М.—Л., 1949.
Д. М. Буланин.
ПОВЕСТЬ, эпич. прозаич. жанр. Возможна стиховая форма П. как особая разновидность, всегда специально обозначаемая: “повесть в стихах”. Следует различать др.-рус. термин “повесть” (всякий “рассказ”, “повествование” о к.-л. событиях: ср. “Повесть временных лет” и т. п.) и совр. термин, начавший складываться лишь в 19 в. Древний термин указывал, очевидно, на эпич. характер произв., на то, что оно призвано о чем-то объективно поведать; в этом смысле •“повесть” отличалась, напр., от слова — жанра, вбирающего в себя субъективную, лирич. стихию (ср. “Слово о полку Игореве” и т. п.). Совр. термин, сохраняя нек-рую связь с древним понятием, имеет иное значение. В теоретич. лит-ре бытует понимание термина “П.” как “средней” формы эпич. прозы. С этой точки зрения П. сопоставляется с романом (большая форма прозы) и новеллой или рассказом (малая форма).
Но складывается и иное понятие о системе прозаич. жанров, всходящее из того, что существуют два разных типа эпич. прозы: к одному принадлежат рассказ и П., к другому — новелла и роман. Первый тип восходит к древней эпич. традиции; второй оформляется лишь в новой лит-ре. Термины “рассказ”, “повесть” обозначают жанры, к-рые являются по своему происхождению рассказываемыми, уходящими корнями в устную традицию. Между тем роман и новелла — принципиально письм. жанры, оформившиеся лишь в новой лит-ре. Это не означает, конечно, что роман и П.— несовместимые явления. В новой лит-ре романное начало вообще подчиняет себе все жанры. Но внутри романной прозы П. и роман (в узком смысле слова) выступают все же как существенно разл. жанровые формы, и П., в частности, сохраняет нек-рые черты <дороманного> эпоса. Типичной, “чистой” формой П. являются произв. биогр. характера, худож. хроники: дилогия С. Т. Аксакова, трилогия Л. Н. Толстого, “Пошехонская старина”?. Ε. Ρалтыкова-Щедрина, тетралогия Н. Г. Гарина-Михайловского, “Жизнь Арсеньева”'И. А. Бунина, трилогия М. Горького, “Кащеева цепь”?. Μ. Οришвина. Характерно, что Горький назвал повестью <Жизнь Клима Самгина”. Термин <П.” соседствует с менее каноиич. назв. “история” (нем. Geschichte, фр. histoire, старорус. “гистория”), как раз и несущим в себе представление о рассказе типа хроники, в к-ром худож. единство определяет образ повествователя, -“историка”.
Если в романе центр тяжести лежит в целостном действии, в фактич. и психол. движении сюжета, то в П. осн. тяжесть переносится нередко на статич. компоненты произв.— положения, душевные состояния, пейзажи, описания и т. п. Сами действенные моменты приобретают в ней как бы скульптурный характер, застывают в точке высшего напряжения, ибо единого сквозного действия нет, эпизоды нередко следуют друг за другом по принципу хроники. Так, в дилогии Аксакова, изобилующей острыми столкновениями (особенно в “Семейной хронике”), эти отд. столкновения именно “застывают”: сильно воздействуя на душу рассказчика, они в то же время не ведут героев к дальнейшим последствиям. Аналогичное можно найти и в П.: “Записки из „Мертвого дома"” Ф. М. Достоевского, “Очарованный странник” Н. С. Лескова, “Степь” А. П. Чехова, “Деревня” Бунина. Осн. развитие худож. смысла П. совершается не в собственно сюжетном движении. Для П. существенно, во-первых, само по себе развертывание, расширение многообразия мира по мере простого течения жизни во времени или смена впечатлений повествователя, видящего все новые и новые сцены, новых людей, или — особенно явная форма — появление иных картин и персонажей в пути, в дороге или странствиях (напр., в чеховской “Степи”). Во-вторых, огромную роль в П. (и рассказе) играет, как правило, речевая стихия — голос автора или рассказчика. Авторский голос в П. может выполнять свою роль независимо от того, насколько непосредственно он выражен. Бывают повествования от первого лица (от автора или рассказчика), в к-рых повествующее “я” не имеет в “сюжетном” смысле определяющего, первостепенного значения. Так, полагают, что авторский голос в “Жизни Клима Самгина” Горького, хотя формально здесь нет никакого “я”, более значителен, чем во мн. романах, написанных непосредственно от первого лица, напр. в “Братьях Карамазовых” Достоевского. Жанр П. остается одним из ведущих в сов. прозе, хотя границы между П. и романом оказываются все более размытыми и различие между ними все более сводится к чисто объемному.
φ Αелинский В. Г., О рус. повести и повестях г. Гоголя, Поли. собр. соч., т. 1, М., 1953; его же. Разделение поэзии на роды и виды, там же, т. 5, М., 1954; Тимофеев Л. И., Эпос, в его кн.: Основы теории лит-ры, 5 изд., М., 1976. В. В. Кожинов.
“ПОВЕСТЬ ВРЕМЕННЫХ ЛЕТ” (ок. 1113), древнейший реально дошедший до нас летописный свод; составлен иноком Киево-Печерского монастыря Нестором на основе сводов 11 в., гипотетически восстанавливаемых учеными (см. Летописи). Однако Нестор не только дополнил предшествовавший “П. в. л.” “Начальный свод” описанием событий рубежа 11— 12 вв., но и коренным образом переработал рассказ о древнейшем периоде в истории Руси, связав рус. историю с всемирной.
Нестор — поборник идеала гос. устройства, провозглашенного Ярославом Мудрым: все князья — братья и все они должны подчиняться старшему в роду и занимающему Киевский стол. <П. в. л.” сложна по составу: помимо кратких погодных записей в нее вошли и тексты документов, и пересказы фольклорных преданий, и сюжетные рассказы, и выдержки из переводных памятников (напр., “Хроника” Георгия Амартола, “Откровение” Мефодия Патарского); она включает и богословский трактат “Речь философа”, и рассказ об основании Киево-Печерского монастыря, и похвальное слово Феодосию Печерскому и др. Как полагают, 1-я ред. “П. в. л.”, составленная Нестором, не сохранилась, 2-я (1116) дошла в Лаврентьевской, а 3-я (1118)—в Ипатьевской летописях.
В “П. в. л.” сочетаются эпич. стиль (рассказы, восходящие к фольклорным преданиям) и стиль “монументального историзма” (термин Д. С. Лихачева), для к-рого характерно стремление рассматривать предмет изображения с больших дистанций: пространственных, временных, иерархических; др.-рус. книжник судил обо всем с т. з. единого смысла и конечной цели человеческого существования, он стремился изображать самое крупное и значительное, находя всему аналогии во всемирной истории, начиная от библейских времен и кончая историч. “дедами” и “отцами” совр. князей. “П. в. л.” с сокращениями или дополнениями начинает почти все позднейшие летописные своды; она оказала большое влияние на памятники лит-ры Др. Руси. Рассказы из нее использовались писателями 19—20 вв. (А. С. Пушкин, А. И. Одоевский, А. Н. Майков, А. К. Толстой и др.).
Тексты и лит.: Шахматов A.A., Повесть Временных лет, т. 1, П., 1916; Повесть временных лет, ч. 1—2, M.—Л., 1950; Памятники лит-ры Др. Руси. XI—нач. XII вв., М., 1978; Еремин И. П., “Повесть временных лет” как памятник лит-ры, в его кн.: Лит-ра Др. Руси. (Этюды в характеристики), M.—Л., 1966; Лихачев Д. С., Человек в лит-ре Др. Руси, [2 изд.], М., 1970, гл. 2—3. Д. М. Буланин.
ПОВЕСТЬ ДРЕВНЕРУССКАЯ, жанр др.-рус. литры (11—17 вв.), объединяющий повествовательные произв. разного характера. Жанровые указания в памятниках лит-ры Др. Руси не отличались устойчивостью: повестью называли и сказания (“Сказание и повесть...”), и жития (“Повесть и житие...”), и даже летописные своды {^.Повесть временных лет*·), а с др. стороны, одно и то же произв. могло носить в рукописях разл. жанровые определения (напр., “Повесть о Басарге” называлась то повестью, то словом, то сказанием). Первонач. значение термина “повесть” близко к этимологическому; в ср.-век. письменности повести являются той наиболее общей жанровой формой, в к-рой перекрещиваются все повествовательные — более узкие — жанры.
Появление П. д. неразрывно связано с возникновением рус. лит-ры. В Киевской Руси были хорошо известны переводные нравоучительные (“Повесть об Акире Премудром”, “Повесть о Варлааме и Иоасафе”— см. лВарлаам и Иоасаф”) и воинские повести (“История Иудейской войны” Иосифа Флавия, “Александрия*, <Девгениево деяние*·). Большая часть оригинальных П. д. 11—12 вв. сохранилась в составе летописей: П. д. о княжеских преступлениях (об ослеплении Василька Теребовльского, об убийстве Игоря Ольговича), о русско-половецких войнах (рассказ Ипатьевской летописи о походе на половцев 1185 князя Игоря Святославича, героя “Слова о полку Игореве”). Напряженная борьба рус. народа за независимость в 13—15 вв. отразилась в целом ряде выдающихся воинских повестей (летописные повести о битве на Калке и нашествии Батыя; “Повесть о разорении Рязани Батыем*; памятники Куликовского цикла—летописная повесть, <3адонщина*, “Сказание о Мамаевом побоище*). В духе воинских повестей написаны нек-рые княжеские жития (<Житие Александра Невского*, <Повесть о Довмонте”, позже—жизнеописания князей в ^Степенной книге”, 16 в.); эти своего рода историко-биогр. повести основаны на христианско-провиденциальном, торжеств.-риторич. описании подвигов князей-ратоборцев.
ПОВЕ — ПОВЕ
==281
В 14—15 вв. развивается особый жанр легендарно-историч. повестей (цикл сказаний об архиепископе Иоанне Новгородском, в т. ч. < Сказание о битве новгородцев с суздальцами”, “Повесть о ТемирАксаке”, <Повесть о Меркурии Смоленском”). В 15 в. появляется много повестей беллетристического характера как переводных (“Сербская Александрия”, “Сказания о Соломоне и Китоврасе”, “Стефанит и Ихнилат”), так и оригинальных (“Повесть о старце, просившем руки царской дочери”, “Повесть о Дракуле”, “Повесть о Басарге”). Важное значение для судеб воинской П. д. имела “Повесть о Царьграде”, 2-я пол. 15 в., Нестора-Искандера; влияние ее обнаруживается в памятниках 16 в.—“Казанской истории” и “Повести о прихождении Стефана Батория на град Псков”. На рубеже между волшебной сказкой и житием находится ^Повесть о Петре и Февронии>— о “святой в миру”: мудрой, верной и благочестивой жене.
События “Смутного времени” (кон. 16— нач. 17 вв.) способствовали вторжению в историч. П. д. публицистич. мотивов (“Повесть о видении некоему мужу духовну”, 1606, протопопа Терентия, “Новая повесть о иреславном Росийском царстве”, рубеж 1610—11, и др.). 17 в. характеризуется широким распространением повести как жанра. Воинская П. д. использует нар.-поэтич. мотивы (цикл Повести об Ааове, “Повесть о Сухане”). Возникают памятники историч. беллетристики (“историческое баснословие”), где история играет несуществ, роль или подчинена вымыслу (“Сказание об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы”, ^Повесть о Тверском Отроче монастырем). Появляются житийно-биогр. повести о подвижничестве в миру — семье и домашней жизни (“Повесть об Ульянии Осоргиной”, “Повесть о Марфе и Марии”), повести нравоучительнобытовые (книжно-беллетристич. “Повесть о Савве Грудцыне” в стихотв. ^Повесть о Горе-Злочастии*, богатая фольклорными мотивами) и плутовские (“Повесть о Шемякыном суде>, “Повесть о Карпе Сутулове”, ^Повесть о фроле Скобееве>), со свойственными ранней новелле сюжетным динамизмом и натуралистич. подробностями. Особую группу составляют сатирвч. повести с элементами лит. пародии (“Повесть о Ерше Ершовиче”, “Калязинская челобитная”, “Служба кабаку”, “Лечебник на иноземцев”). Широкое распространение получают переводные сб-ки нравоучит. повестей (“Великое зерцало, <Римские деяния”) и развлекат. новелл (“История семи мудрецов”, “фацеции”— см. фацеция), а также рыцарские романы (^Повесть о Бове Королевиче*, “Повесть о Брунцвике”, “Повесть о Петре Златых Ключей”). П. д. эволюционирует от ср.-век. историч. повествования к беллетристич. повести нового времени.
|
|
|
