 |
От первой беспечной улыбки до первых слез сожаления
|
|
|
|
ВСТУПЛЕНИЕ
Завтра в торжественной обстановке тебе вручат паспорт. Ты станешь Гражданином, и мы все вспомним о пройденном пути, длиной в шестнадцать лет. Радуясь твоему паспорту, попытаюсь взглянуть на этот путь от младенчества до рождения Гражданина и обрисовать атмосферу, в которой мы стремились созидать в тебе Человека. Это для нас, твоих родителей, имеет двоякий смысл.
Во-первых, нам необходимо трезво взвесить наши педагогические убеждения, которые, кстати сказать, развивались и формировались вместе с твоим развитием и становлением. В процессе формирования наших убеждений ты, сам этого не подозревая, являлся самым активным участником и, как это ни парадоксально, даже воспитывал нас. В процессе твоего воспитания мы сами воспитывались и как родители, и как работники, и как члены общества, и вообще как граждане. Ты укрепил нашу семью радостью материнства и отцовства, обогатил наши семейные отношения высочайшим долгом перед Родиной. И почему многие думают, что воспитываются только дети, тогда как сами дети становятся наилучшими наставниками своих воспитателей?
Во-вторых, мы считаем, что родители обязаны отдавать отчет своим сыновьям и дочерям, ставшим полноправными гражданами страны, о том, как они воспитывали их, какие воспитательные цели ставили перед собой, какой идеал человека хотели воплотить в них. Они обязаны говорить им правду: как и с какой ответственностью стремились выполнить свой долг - долг родителей - перед обществом и перед ними самими, теперь уже полноправными членами этого общества. Кто-то из родителей может запротестовать: мы родили, воспитали ребенка, а теперь и отчитываться перед ним? Да, наши дети имеют на это право, и мы обязаны говорить им правду, объясняя, чего не успели, не смогли, не додумались дать им в свое время. Такое откровение, я убежден, станет основой для углубления взаимоотношений и взаимопонимания между родителями и их взрослыми детьми, поможет и нашим детям осознать себя как будущих родителей. Вот какие мотивы побуждают меня взглянуть на путь в шестнадцать лет, пройденный нами.
|
|
|
ОТ ПЕРВОЙ БЕСПЕЧНОЙ УЛЫБКИ ДО ПЕРВЫХ СЛЕЗ СОЖАЛЕНИЯ
Ожидание было мучительным. Мы волновались за жизнь матери, и на это было предостаточно причин - анализ крови, кардиограмма. Тем не менее, оберегая маму, мы заботились и о твоем будущем.
Что говорить, родители хотят иметь умного, способного, а еще лучше - талантливого ребенка. И вот будущая мама где-то вычитала наукообразную сказку о якобы проведенных кем-то опытах, доказывающих следующее:
если мать в период беременности начнет увлекаться, допустим, музыкой, или, скажем, математикой, то родится ребенок с определенными способностями к музыке или математике, или же и к тому и к другому.
В нашей маленькой квартире в течение, многих месяцев непрерывно звучали величественные мелодии Баха, Моцарта, Бетховена, Листа, Шопена, Чайковского, Палиашвили. Мама очень хотела, чтобы ее будущей ребенок был наделен музыкальными способностями.
Я не знаю, насколько это повлияло на твое стремление к музыке, так как со временем ты, учась музыке, проявил довольно скудные музыкальные способности. Зато эти месячники классической музыки оказались высшей школой музыкального образования для меня: я, доселе не разбирающийся в музыке, вдруг начал проникать в глубины ее гармонии, вместе с мамой посещать концертные залы. Я "пристрастился к классической музыке. Музыка в нашем доме не стихает и по сей день.
В ожидании твоего появления мать решилась еще и на другое: получив отпуск, она засела за одну научную работу. И так как мы с мамой коллеги, научные проблемы мы обсуждали вместе, спорили, обобщали.
|
|
|
Вся эта затея опять-таки служила главным образом твоему будущему: пусть родится сын со склонностью к научной деятельности. Я пока еще не обнаруживаю прямой связи между научными пристрастиями в семье до твоего рождения и теми способностями, которые ты проявляешь. Правда, ты увлекся литературой и недавно начал писать рассказы. Но чтобы стать ученым, нужно особое умение. Может, оно у тебя появится в будущем, но до сих пор я в тебе его не замечал.
Наукообразная сказка помогла нам насыщать духовной жизнью ту семейную атмосферу, в которой ты должен был появиться. Мы проветрили, очистилиее от редких проявлений нервозности, грубости, раздражающего шума и заполнили чуткостью и любовью. Нам не терпелось начать твое воспитание; мы захотели приступить к нему еще до твоего рождения, и в конечном счете оказалось, что это мы готовили сами себя для того, чтобы стать твоими родителями.
Твое рождение одновременно было рождением мамы и папы, матери и отца. Да, я родился вместе с тобой:
ты - как ребенок, я - как папа.
«Я папа, я родитель, я отец!..» В тот февральский день я со всей серьезностью удивлялся тому, что ни по радио, ни в газетах не сообщали никаких вестей о твоем рождении.
Смешно, правда?
Хоть я и готовился к твоему появлению, ты тем не менее потряс меня. Как тебе описать, как тебе дать понять, какие чувства кипели во мне, в новорожденном папе? Я возвысился, возмужал, вдруг я вообразил, что мне поручена судьба чуть ли не всей нашей планеты.
Я сразу стал куда серьезнее, чем и удивил моих друзей и товарищей. Нет, чувства новорожденного папы неописуемы - просто настанет время, когда и ты переживешь то же самое.
Постепенно я начинал осознавать свое новое, изменившееся общественное положение.
Что значит быть папой? Мало сказать, что папой не бывают, не имея собственного ребенка, что он содержит семью, помогает маме в воспитании детей. Папа-не тот человек, который, возвращаясь домой пьяным, приносит из магазина конфеты: «Вот тебе, сынок, проявление моей чуткости!» Папа - не тот человек, который, заботливо держа в руках завернутого в пеленки младенца, окутывает его густым дымом сигареты. Папа - не тот человек, который гоняется за своим сыном с ремнем, дабы совершить свою воспитательную миссию.
|
|
|
Звание папы следует осмыслить не столько с позиции ребенка, ибо ребенок не всегда будет ребенком, а папа навсегда останется отцом.
Ребенок будет расти, и в один прекрасный день он обнаружит, что вчерашний его папа, которого он так страстно любил, избивает маму, на работе его называют лодырем, он пьяница- преступник. Кем же после этого он станет для своего вчерашнего ребенка и сегодняшнего юноши? И какое это будет несчастье, если юноша или девушка станут стыдиться своего отца, отвергать его!
Какой же он - настоящий папа?
Современного и настоящего папу я созерцаю у мартеновской печи обливающимся потом и одерживающим победу над металлом, он стоит на коленях перед виноградной лозой, заботливо очищая ее от сорняков, он сеятель и жнец на наших полях, он матрос танкера дальнего плавания, водитель электричек в метро и космонавт кораблей космоса, открыватель тайн природы и строитель мостов, магистралей и новых городов, он поэт, артист, трибун, он сокол мирного неба и гроза врагов мира.
Настоящий папа - это общественная личность, охваченная содержательной и преобразующей деятельностью, он Данко, освещающий тьму своим горящим сердцем, он Прометей, похитивший у богов огонь для людей.
И конечно же, настоящий папа - тот, кто, широко раскинув руки, бежит навстречу своему ребенку, бросающемуся в его объятия с оглушительными и радостными возгласами: «Папа пришел!» Папа всегда проявляет нежность к жене, любовь и уважение к родителям, несет в дом радость, любовь и заботу. Он держит в своей правой руке правую руку сына с молотком, в левой - левую руку с гвоздем: так вместе они забивают гвоздь в доску, мастеря скамейку для садика. Он хмурит брови и огорчается при дерзкой шалости ребенка, а в другой раз упрашивает маму снять или облегчить наказание; «Он больше не будет!»
Я убежден, что с воспитанием своих детей успешно могут справиться только такие папы (и, разумеется, такие же мамы). Мы обязаны, мы должны дать моральное право нашим детям гордиться, даже хвастаться своими папами и мамами, ведь мы знаем, как им этого хочется. Папа, одержимый общественно ценной, созидательной и преобразующей деятельностью, остается папой для своих детей на всю жизнь. Он не перестает воспитывать и напутствовать их даже после своей смерти, в тех случаях, когда дети знакомятся со своим погибшим отцом по фотографиям.
|
|
|
Мне так и хочется крикнуть: «Папы, берегите свою честь, ибо это самое ценное наследство, какое мы можем оставить нашим детям!..»
Нарисовав себе такой образ папы, я повседневно старался уподобляться ему, я шлифовал себя, я спешил успеть это до того, как ты смог бы осознать своего отца как борца, как члена нашего общества. Я должен был сотворить себя настоящим папой для тебя. Чего греха таить, я мечтал стать для тебя другом, достойным подражания!
Как тебя назвать? Думаешь, это было просто? Конечно, есть специальные справочники, в которые
занесены тысячи имен, распространенных в мире. Можно
выбрать, что душе угодно. Но нет.
Я не сомневаюсь в том, что ни один человек из четырехмиллиардного населения нашей• планеты не носит имя, которое не было бы выбрано его родителями специально для него.
Однако следует оговориться: наши родители назвали нас тем или иным именем, исходя из разных мотивов и соображений. Среди них были и есть такие, как сохранение родовых имен в память о предках, в честь того или иного деятеля или близкого человека.
Эти традиции очень хороши и достойны того, чтобы их сохраняли и впредь. Так разве не достоин похвалы поступок родителей, назвавших своих детей именем Леван в честь того заботливого и талантливого врача, который разработанным им способом оперирования сразу же после рождения исцелил от врожденного пока сердца более двухсот мальчиков (и столько же девочек) и тем самым спас их от неминуемой гибели!
Наши родители выбирали для нас самое красивое, самое модное, самое подходящее, самое распространенное или же, наоборот, самое редкое имя. И вот живем мы с этими именами, может быть, теперь вовсе не модными, вовсе не редкими и вовсе не красивыми. Но мы привыкли к своим именам, мы уже вступили в широкое общение и широкие связи с людьми, которые нас знают по этим именам. Нельзя же упрекать наших пап и мам за то, что они так старались украсить нас достойным по их представлениям именем!
Вся беда в том, что мы, родители, не можем ждать того времени, когда ребенок вырастет и сам выберет себе имя по своему вкусу. Не можем потому, что ребенок сразу же после рождения должен войти в общественные связи, и эти связи не могут быть осуществлены, если у человека не будет своего имени.
|
|
|
Но случается такое, когда взрослый человек конфликтует со своим именем, пытается избавиться от него, переименовать себя, заменить паспорт. Действительно, как быть человеку, дед которого (конечно, из любви к сыну, из желания украсить его достойным именем да к тому же еще из стремления ознаменовать свою эпоху), назвал его Трамваем, а отец Трамвай, побуждаемый теми же чувствами и мотивами, называет своего сына именем, отражающим его профессиональную принадлежность,- Пантографом. И ходит теперь Пантограф Трамваевич со своим именем и отчеством, конфликтуя с ними. Он боится назвать его незнакомому человеку, так как предвидит, как тот от удивления уставится на него и поинтересуется, не шутит ли Пантограф Трамваевич. В кругу знакомых и товарищей он уже привык к насмешкам.
Как после этого не выразить ему глубокого огорчения в том, что близкие люди так легкомысленно отнеслись к величайшему делу-присвоению имени. В конце концов он заменит паспорт, в котором назовет себя по-новому, но ведь в общественных кругах, где его знают, никогда не забудут его старого имени и часто будут путать с новым.
Вот какая беда.
Мы с мамой хотели назвать тебя таким именем, которое ты счел бы за честь носить. Оно не должно было мешать тебе входить в общество; люди, обращаясь к тебе, знакомясь с тобой, не должны были направлять на него особое внимание, ломать себе язык, произнося его. Оно должно было быть звучным и легким.
Но было у нас и более важное намерение, а именно:
имя твое должно было стать твоим добрым советчиком, в нем ты должен был находить постоянный зов родителей - не забывать, кто ты и ради чего ты живешь.
В родильном доме, куда меня не пропускали, я послал твоей маме следующее письмо:
«Дорогая, любимая моя!
...Теперь о том, какое имя дать нашему сынишке. Мы должны решить это сегодня - завтра, так как надо зарегистрировать мальчика и взять свидетельство о рождении. Я предлагаю три имени: Гиви - имя твоего отца, Александр- имя моего отца, и Паата. Согласен на любое из них. Решай, пожалуйста. Ты его родила, ты и назови его... Целую».
Спустя несколько минут мне принесли ответное письмо. Оно и решило проблему:
«Мой любимый!
Мы ведь уже много раз говорили об этом. Назовем его Паата. Звучит красиво, и содержание его благородное. Целую тебя...»
Почему мы выбрали именно это красивое, мелодичное сочетание нескольких звуков?
Думаю, ты понял нас еще в прошлом году, когда мы дали тебе почитать интересный роман Анны Антоновской «Великий Моурави».
Был у нас яростный враг, может быть, самый коварный и злой из всех врагов - Шах-Аббас. В Грузии тогда царствовала междоусобица, и вражда феодалов друг с другом, заставила Великого Моурави, героя-полководца Георгия Саакадзе покинуть родину и искать прибежище именно у злостного врага своей родины. Шах-Аббас, жаждущий окончательно покорить Грузию, поручил великому полководцу осуществить свой замысел: дал ему большое войско и отправил против своего же народа. И чтобы тот не осмелился предать его, в качестве заложника оставил при себе любимого сына полководца, красивого юношу Паату. Паата был посвящен в намерения отца, он знал, что Шах-Аббас, как только узнает, как обернулись дела, отрубит ему голову. Но юноша, преданный своей родине, с нетерпением ждал вести из Грузии. Узнав о приказании шаха отрубить ему голову, он был охвачен радостью: значит, отец не дал врагам затоптать родину, уничтожить и сжечь ее. Вскоре великий полководец получил шахский «подарок»- отрубленную голову своего горячо любимого сына. Это было в 1625 году. С тех пор имя Паата стало у нас символом преданности родине, своему народу, символом высокой гражданственности. Народ полюбил погибшего юношу, а имя Паата у нас переходит из поколения в поколение.
Эта легендарная история и побудила нас назвать тебя именем, которое ты носишь.
Прошу тебя, сын мой, почаще задумывайся над своим именем. Зов твоих родителей будет звучать в нем и тогда, когда нас не будет. Прислушивайся к этому зову...
В разное время мы называли тебя разными ласкательными именами. Когда тебе было полтора года, мы звали тебя Бупой: садясь на лошадку, ты любил бубнить: «Бу-па-бупа». Мы звали тебя и Бубликом: ты любил грызть бублики. Были у тебя и другие прозвища. Но Паата - твое единственное и, я надеюсь, настоящее имя.
Человек должен вживаться в свое имя, задумываться
над ним и постоянно прислушиваться к зову предков, через него ощущать теплоту и любовь своих родителей.
Так должен поступать и ты, мой друг!
Мы только что распеленали тебя, ты весь запачкан, мокрый. Ты лежишь на спине, болтая ножками и ручками. На твоем лице ярко, определенно и выразительно написано удовлетворение. И если ты смог бы тогда запомнить мое лицо, наверное, понял бы теперь, как я был удивлен.
Я уже давно привык к тому, что в природе много удивительных явлений, а разум и руки человека создают не менее удивительную действительность. Но все это удивительное во мне вызывает или познавательный интерес, или восхищение. Ибо я ни в чем не вижу чуда.
Но вот я смотрю на тебя, современного акселерата в 4200 граммов, и меня охватывает глубокое удивление. Есть единственное чудо в мире, действительно удивительное явление - младенец. Это беспомощное существо без самоотверженной заботы взрослых сразу гибнет. Но если воспитать его как следует, из него выйдет человек, способный видоизменять саму природу.
Возможно, миллионы пап и мам, в порыве своих чувств, не задумывались над тем, перед каким величайшим явлением оказались: перед ними не просто их ребенок, а самое удивительное создание природы. Нельзя не задуматься над этим. Нельзя потому, что она, природа, коварна, она не свершает чуда до конца, возлагая это на нас.
Если ребенок - чудо, то кто же тогда мы - папы и мамы? Рискну сказать: мы, миллионы пап и мам, равно как миллионы пап и мам, которые жили до нас и которые придут после нас, все мы, уполномоченные природой завершить чудо. Так пойми же это, каждая мама, каждый отец, и ты сразу почувствуешь, кто ты такой!
Кто же он - наш ребенок? Поверить Локку, что он «чистая доска», на которой можно написать все, что вздумается взрослому? Или же, может быть, предпочесть
точку зрения Руссо, гласящую, что ребенок-это воск, из которого можно вылепить человека любой формы и сути?
Этому теперь могут поверить только наивные. Не был и не существовал живой Эмиль, вылепленный из воска, как нет и детей - ходячих чистых досок. Будь это так, без труда придали бы мы миллионам мальчиков и девочек нужную форму, воспитание не стало бы для нас особой проблемой.
Ребенок не аморфная масса, а существо, таящее в себе силы, равных которым не сыскать на всей планете.
Сила извержения Этны?
Сила Ниагарского водопада?
Сила движения Земли вокруг Солнца?
Не надо перечислять: только одна сила, затаенная в ребенке, сила разума, если ее довести до совершенства, станет сверхсилой, способной преобразовывать, укрощать, подчинять себе все остальные силы.
Дремлющие в ребенке силы будут пробуждаться постепенно; сперва он начнет ощущать, затем - узнавать, а далее и одновременно - радоваться, ходить, говорить, запоминать, наблюдать, общаться, усваивать и как величественный венец всему этому - мыслить, преобразовывать и созидать.
Но суть в том и заключается, что ребенок сам, какие силы бы ни таились в нем, ничего не сможет развить в себе, не сможет встать даже на ноги, не говоря уже о возвышении до человека. Свершить чудо - сделать, воспитать, создать из него человека - дело рук самого человека и в первую очередь пап и мам...
Я смотрю на моего сына, только что распелененного, мокрого и испачканного. Он болтает ручками и ножками и весь измазался, «фу!» - говорит мама и боится дотронуться до него. Я отворачиваю нос. А бабуля, сияя от блаженства, берет его на руки и нежно опускает в ванночку с теплой водой. Она уже приступает к воспитанию внука.
Какое там «фу», я засучиваю рукава и тоже приступаю к воспитанию, мама включается тоже - стелит постель, а затем садится в кресло и готовится накормить своего первенца...
Мягко сказано - готовится.
Ты пил когда-нибудь молоко, смешанное с кровью? Не удивляйся, не торопись отрицать.
Мать готовится - она стискивает зубы, глаза наполнены слезами, дрожащими руками она достает грудь, сосок которой как бы рассечен ножом, из раны выступает кровь.
Маленький акселерат, только что наслаждавшийся в теплой ванночке, завернутый в чистые.пеленки, теперь начинает пищать - он голоден как волчонок, ему надо есть, ему надо прибавлять в весе каждый день, он повышает голос и сразу, как только вцепится в сосок умолкает. И вскоре из надутого рта начинает сочиться красновато-желтая жидкость. Мама стонет, кусает себе губы, из ее глаз теперь уже потоком льются на твое личико слезы. Но руки ее как будто приобрели сознательную и самостоятельную жизнь, бережно тебя качают и оттирают твое, мокрое от ее слез, лицо.
Ты насытился и заснул. Руки укладывают тебя в постель.
Ты чуть потягиваешься. На твоих губах, как бы изнутри, появляется удивительно мягкая, удивительно нежная первобытная улыбка. Она играет в течение секунды-двух, а затем опять возвращается вовнутрь и исчезает. Как будто она у тебя единственная и тыее бережешь.
Об этой улыбке науке известно очень немногое. Утверждают только, что она, эта первая улыбка, так неожиданно и беспричинно озаряющая лицо младенца, тоже унаследована от природы, от матери.
Во что она нас посвящает? А что если она намекает, как строить воспитание? Загадка. Я лично принимаю ее как символ права детей радоваться жизни.
Может быть, ты живешь вне времени? Может быть, вокруг тебя создано особое, неизвестное нам доселе время и пространство? За несколько месяцев, за три-четыре года ты совершаешь титанический марафонский бег. Каждый день, каждая минута и секунда, действующие в твоем поле развития, сулят удивительные изменения и новообразования.
Так прессуется время только на киноленте, только во сне, только в воображении: секунды равняются часам, минуты - дням, часы - месяцам, а дни - годам.
Однако моя фантазия, чувствую, подводит меня; эти первые месяцы, первые три-четыре года развития ребенка в действительности равны миллионам лет развития человечества. Я ведь, глядя на своего сына, становлюсь свидетелем удивительного явления, дошедшего до меня из-за тысячи горизонтов времени. Я свидетель того, с какой гармонией природа-мать заложила в первые три-четыре года жизни ребенка суть своих кропотливых созидательных стараний за миллионы лет бесконечного времени, суть самой себя.
Можно ли переставать восхищаться этим зрелищем, сколько бы миллионов раз ни повторялось оно перед нашим взором!
Я как часть природы, ее суть, ее венец, я как папа, как мама, как человек среди подобных мне людей, спешу стать соучастником природы - созидать Человека, превосходящего меня и предназначенного людям.
В тебе пробуждаются силы.
Так же начинает пробуждаться вулкан.
Вокруг тебя все начинает сотрясаться, как вокруг вулкана.
Ты начинаешь извергать свои силы, как вулкан.
Люди боятся землетрясения, извержения вулкана.
Папы и мамы тоже боятся, когда их ребенок начинает извергать свои силы.
Из многих квартир можно услышать несуразные вопли разболтанной педагогики: «Нельзя... нельзя... не трогай... угомонись... уймись... не бросай... не ломай... вылезай немедленно... угомонись... ой!»
Тысячи детей в тысячах квартир как бы сговорились между собой: они одновременно могут зацепиться за скатерти, накрытые в честь гостей, потянуть их за собой, и в доме раздастся такой грохот, что соседи этажом ниже
с ужасом схватятся за головы. Мамы придут в отчаяние, папы раскроют ладони правой руки, готовясь свершить правосудие, бабушки и дедушки мигом встанут на защиту своих внуков. А те в это время могут ликовать, торжествовать, хохотать до упаду.
«В ребенке злое начало», -п оспешат прокомментировать некоторые.
«Надо заглушать это начало», - поспешат посоветовать другие.
Я не могу представить себе, что случилось бы с вулканом, если бы люди закупорили его кратер и лавина не смогла бы извергаться из него. Но я вполне отчетливо могу предвидеть, основываясь на научных знаниях, что может произойти с ребенком, если папы и мамы будут воспитывать его, предварительно завязав ему руки и ноги. Силы, стремящиеся к извержению, приглушатся, затупеют, бессильными станут не только руки и ноги, но и ум. Развяжи года через два воспитанного таким образом ребенка - и ему, возможно, никогда не вздумается кубарем скатиться с горы или усовершенствовать станок.
Какое там злое начало! Ребенок стремится, сам этого не понимая, развивать свои возможности, умения, способности, которыми так щедро наделила его природа.
Он ищет среду, заполненную трудностями. Он чувствует: ему необходимы трудности, именно трудности. Он неугомонен. И вдруг...
Он кладет игрушку в рот. «Брось, тьфу-тьфу!»
Он лезет под кровать. «Вылезай!»
Он поднимается на диван, чтобы, спрыгнуть с него. «Не смей!»
Он пытается опрокинуть стол. «Не смей!»
Он бегает по комнатам, ведя за собой игрушечный паровоз и пыхтя, как паровоз. «Хватит!»
Пытается разобрать заводную игрушку. «Нельзя!»
Задает вопрос за вопросом: «Почему? Кто? Что?» - «Замолчи!»
Как быть с бабочкой? Может быть, оторвать ей красивые крылышки, чтобы она не утомляла себя своими полетами от цветочка к цветочку и не портила эти цветы?
Меня пугает и индифферентность некоторых пап и мам, разрешающих ребенку делать все, что ему вздумается. «Пусть!»
Ребенок рвет красочно оформленную книгу. «Пусть!»
Ломает красивую вазочку. «Пусть!»
Отрывает голову кукле. «Пусть!»
Дергает маму за волосы и визжит. «Пусть!»
И воспитываются дети в очень многих семьях под давлением всезапрещающей императивности взрослых или всеразрешающей хаотической дозволенности.
«Дети оказались в империализме взрослых. Надо их спасать!» - негодуют некоторые теоретики Запада и призывают к священным крестовым походам за освобождение детей. Да, империализм надо ломать и низвергать. Но нужно остерегаться и того, чтобы взрослые не оказались под диктатурой детей. Диктатура взрослых, царящая во всезапрещающем волевом воспитании, или диктатура детей, расцветающая во всеразрешающем хаосе, несут одинаково горькие плоды - будущую искалеченную судьбу ребенка. Тут нельзя 'искать золотую середину. Между императивным и вседозволяющим воспитаниями середины нет. Есть только единственно правильный подход к воспитанию - гуманистический. Гуманизм пронизывает весь уклад жизни самого прогрессивного общества, им пронизана и суть воспитания в этом обществе.
Зачем ребенку трудности?
Как зачем? Чтобы преодолевать их.
Зачем же создавать себе трудности, а затем преодолевать их? Нельзя ли без них?
Нет, нельзя. Трудности в физическом, умственном, нравственном развитии ребенка - это ступени, преодолевая которые, он поднимается на пьедестал человечности. Ребенок чувствует: ему необходимо укреплять свои силы и задатки именно в преодолении трудностей. А нам необходимо готовить ему эти ступени, каждая из которых будет побуждать к деятельности его физические и духовные задатки.
Я расстилаю ковер, и мы с сыном садимся на него.
Я выбираю цветную пластмассовую, игрушку и кладу ее на ковер подальше от него. Он без.особого труда подползает к ней, мигом овладевает ею и - тут же берет в рот. Затем забрасывает ее под кровать.
Я беру другую игрушку и кладу ее еще дальше, чтобы труднее было до нее добраться. Но расстояние оказалось слишком уж большим, и у него, возможно, пропал бы всякий интерес к игрушке, не придвинь я ее чуть ближе. Он возобновляет наступление, а я измеряю расстояние от первоначального его места на ковре до игрушки. Это «зона ближайшего развития» в ползании за овладение игрушкой. Завтра - послезавтра я постепенно буду отодвигать игрушку все дальше и дальше...
...Сын подрастает- ему полтора года. На том же - ковре мы боремся. Он любит борьбу с отцом. Потеет, пыхтит, но не отступает. Я чувствую, как напрягаются его мышцы, заставляю крутиться, падать, может быть, причиняю даже боль. Он ликует, он победил, но ценой каких усилий, знаю только я. Завтра - послезавтра я усложню его путь к победе. Он огорчается, когда я падаю сразу. Нет, он не хочет, чтобы победа досталась ему без труда, без усилий...
«Ну, прыгай, прыгай же, не бойся!» Он стоит на диване. С маленького стульчика он уже прыгает свободно, но прыгнуть с дивана пока не осмеливается. «Прыгай же, не бойся!» Он спрыгнул и упал. «Ничего, ничего. Давай еще!» Он опять падает, но радуется. Рекорд повторяется. Надо увеличить высоту... А может быть, дать ему попробовать завтра - послезавтра спрыгнуть со стола?..
«Давай побежим, кто быстрее!» Парк большой. Места хватает. Мы бежим, то я обгоняю его, то он меня, попеременно. Вижу, он устал. Мы падаем на травку и начинаем кувыркаться. Завтра - послезавтра надо будет усилить темп и удлинить расстояние.
«Не хочешь залезть на дерево?» Ему пять лет. Он пробует. Не получается. Я помогаю. Каждый раз, как Только проходим в парке мимо того дерева, он пробует забраться на него. Победа!
У нас поход в ущелье. Там много камней, больших и маленьких. «Давай строить башню!» Он рад. Мы тащим камни, большие и маленькие, кладем друг на друга,
кладем аккуратно, чтобы четырехугольная башня не развалилась. Устали. Надо пообедать. В другой, в третий раз возвращаемся туда же достроить башню. На вершине устанавливаем флажок. Высока и красива наша башня, она нравится всем, кто проходит мимо.
Очень сожалею, сын мой, что мы из-за нашей безалаберности потеряли одну интересную детскую книжку, которая так сильно повлияла на тебя. Я не помню автора и названия книги, зато помню ее героя, подружившегося и породнившегося с тобой. Он сходил со страниц книги, играл.: тобой, вы вместе устраивали в квартире ералаш или же помогали маме, бабушке полить цветы, переставить стул, принести корзину, достать стакан.
Этот чешский мальчуган, этот Гонзик, не давал тебе покоя.
Мы садились за обед. Ты звал Гонзика. Бабушка раскрывала книгу с чудесными, захватывающими, смешными похождениями забавного шалуна. Они были все в красочных картинках. Бабушка начинала читать тебе подписи под картинками, ты смеялся, радовался, слушал внимательно.
Гонзик тоже сидел за обедом.
«Видишь, как он аккуратно ест? - говорит бабушка.- Ешь и ты аккуратно. Давай покажем Гонзику, как мы раскрываем рот, жуем...»
Да, надо показать Гонзику, что мы тоже умеем сидеть за столом, благодарить за обед.
«Видишь, как твой Гонзик умывается! - продолжает бабушка.- Смотри в зеркало, на кого ты похож. Давай умоемся, а то Гонзик обидится».
Да, нельзя обижать Гонзика, надо умываться.
«Смотри, какой он вежливый, будь таким!»
Надо поблагодарить за обед так же, как Гонзик.
Но Гонзик ведь был и пиратом, он завладел необитаемым островом.
Ты из стульев устраиваешь в квартире корабль и тоже завладеваешь островом: прыгаешь с корабля и лезешь на кровать - это и есть необитаемый остров.
Хотя тебе объясняют, что забираться на застеленную кровать нельзя, это тебе уже непонятно: ведь Гонзик тоже забрался на кровать!..
Бабушка привела тебя из парка, ты промок до ниточки. Осень. Холодно.
В чем дело? Разве дождь на улице?
«Объясните вашему сыну, что он Паата, а не Гонзик... Нельзя же делать все, как Гонзик... Он взял и прыгнул в бассейн, как Гонзик!»
Тебе холодно, и ты жалеешь, что прыгнул в бассейн, обещаешь, что больше не будешь.
А когда наступает ночь и пора ложиться, ты начинаешь протестовать.
«Но Гонзик ведь тоже ложится в это время!» Железная логика. Ты ложишься и укрываешься, как Гонзик, и зовешь к себе Гонзика. Ты забираешь книгу под одеяло и скоро засыпаешь. Жизнь продолжается и во сне, и поэтому в другой комнате до нас доходит твой отчетливый тихий голос: «Гонзик... Любимый... Я люблю тебя, Гонзик!»
Потому мама и назвала тебя Гонзиком, и ты долго играл в Гонзика: был умным и глупым, как Гонзик, добрым и озорным, как Гонзик, вежливым и диким, как Гонзик.
Наверное, все экземпляры книг о Гонзике давно уже протерлись, тысячи детей десятки тысяч раз переиграли своего героя, сдружились с ним.
Нет таких книг в магазинах? Трудно их достать? Поищите хорошенько, папы и мамы, обойдите все книжные магазины, и букинистические тоже, а то ваши дети обеднеют без хороших книг с героями-озорниками!
Как я мог представить, что эта маленькая куколка для самодеятельного кукольного театра внесет в твою детскую жизнь столько радости? Как я мог предвидеть, что она станет нашим добрым союзником в твоем воспитании!
Я ее купил случайно, не думая о том, что она может куда успешнее и внушительнее воздействовать на тебя в некоторых исключительных случаях, чем наши, пусть даже хоровые, наставления.
Если бы я все это мог предвидеть, то, не затруднив себя хождением по магазинам, взял бы кусок дерева, вырезал бы из него веселое личико с длинным носом, с помощью красок сделал бы его более веселым, затем, сшив и приклеив обычную красную рубашонку, надел бы на правую руку и приступил к воспитанию.
Я принес купленного Буратино домой, и под вечер, когда тебя начали кормить кашей, решил устроить тебе необычное представление. Тогда тебе было два с лишним года.
Надев на правую руку рубашку, я сунул указательный палец в отверстие шейки, большой и средний пальцы - в рукава, залез под стол и начал импровизировать содержание первого акта первого в своей жизни спектакля собственной постановки.
А. в это время за столом происходило следующее. Ты начал выкидывать свои обычные номера, размахивая кулаками и отвергая пищу. И конечно же, как часто случалось в таких напряженных ситуациях, сунул руку в глубокую тарелку с кашей. Она тебе показалась очень горячей и ты, стало быть, собирался заорать что было мочи, измазав одновременно лицо бабули, а бабуля приготовилась принять ответные меры, промыв тебя теплой струёй наставлений. На этом все и застыло.
Откуда бабуле было знать, что папа сидит под столом, обдумывая свой спектакль. А ты и не представлял, что папа дома.
Из-под другого конца стола неожиданно вылез Буратино, весело сияя, в своей красной рубашке, и заговорил тонким голоском:
- Мальчик, как тебя зовут?
Бабуля забыла о своем измазанном лице и о своих воспитательных намерениях. Ты забыл о том, что тебе следовало заорать. Оба изумленно уставились на необычное зрелище.
- Как тебя зовут, мальчик? - продолжал тонкий голосок. Буратино, подпрыгивая и пританцовывая, весело махал руками.
Зрители очнулись от первого изумления. Разумеется, на секунду раньше пришла в себя бабуля.
- Ну, отвечай, он к тебе, наверное, пришел!
- Паата! - Все твое изумление теперь зазвучало в твоем голосе.
- Я Буратино. Повтори, пожалуйста, мое имя! Пришлось поупражняться несколько раз в произнесении этого сложного имени.
- Ты хочешь дружить со мной? Ты кивнул головой.
- А ты отвечай голосом. Скажи так: рад с тобой дружить, Буратино!
Ты повторяешь. Буратино медленно, танцующей походкой движется к тебе, напевая одновременно песенку.
- Дай пожать руку! - Его короткая рука протянулась навстречу твоей, но, увидев, что она вся измазана, отдернулась назад. - Пожалуйста, прошу тебя, помой руки, а то я боюсь испачкаться твоей кашей!
Ты протягиваешь руку бабуле. Она уже успела вытереть себе лицо, а теперь принялась чистить твои руки. Ты не спускаешь глаз с Буратино. Происходит рукопожатие.
- Ты обидел бабулю? Извинись, пожалуйста!.. А теперь ешь. Вкусно, правда?.. Ты хочешь, чтобы я приходил к тебе?.. Только если ты не будешь обижать меня... Кончил кашу?.. Поблагодари, пожалуйста, бабулю!..
Мама, почуяв необычное, тоже включилась в действие, начала объяснять Буратино, что Паата умный и сдержанный мальчик. Буратино рад этому. Попрощавшись с тобой пожатием руки, Буратино отдаляется от тебя, двигаясь вдоль стола. Ты тревожишься.
- Буратино! - кричишь ему вслед, - приходи еще!
Вскоре «приходит» папа, и ты с помощью мамы и бабули объясняешь ему, какой к тебе приходил человечек.
Папа задумывается. Он серьезно начинает обдумывать сценарий, способ выступления, содержание общения.
Буратино появляется один-два раза в день, в заранее назначенное время, иногда совершенно неожиданно, когда возникает особо напряженная ситуация. Его появление восстанавливает атмосферу взаимоуважения, разряжает обстановку возникновения конфликтов.
К приходу Буратино ты готовишься, как к празднику. Он может сесть тебе на плечо, на голову, ущипнуть за щеку, подать ложку. Он несет тебе конфету, печенье, он
говорит с тобой обо всем, что тебя интересует. Рассказывает сказки, учит стихам, приучает тебя к вежливости, требует быть сдержанным. Он всегда знает о твоих каждодневных поступках, радуется твоим добрым делам, огорчается твоим дерзостям. Полон надежд, что ты умный и хороший. Буратино может убаюкивать тебя, и хотя колыбельная в его исполнении звучит не так уж мелодично, ты все же засыпаешь.
Я готов поклясться, я уверен, что ни один воспитатель не смог бы так сильно повлиять на нравственно-этическое и умственное развитие моего Пааты, как его общение с Буратино, продолжавшееся всего восемь-десять месяцев.
По-моему плану Буратино должен был насовсем попрощаться с тобой и уехать далеко-далеко, как только мы обнаружили бы, что его влияние на тебя начинает слабеть. Но произошла досадная ошибка.
Вернувшись однажды с работы домой, мы с мамой застали тебя сидящим на диване и льющим горькие слезы. Перед тобой лежал неподвижный
|
|
|
