 |
Глава IV, описывающая верные средства снискать всеобщее презрение и ненависть
|
|
|
|
Как только приезжая легла в постель, горничная возвратилась в кухню угоститься лакомствами, отвергнутыми госпожой.
Компания в кухне встретила горничную с таким же почтением, как перед тем госпожу: все встали; но горничная не последовала примеру госпожи и не попросила вставших садиться. Да это было для них едва ли и возможно, потому что она так поставила стул свой, что завладела почти всем огнем. Затем она приказала сию же минуту изжарить цыпленка, объявив, что не станет дожидаться, если он не будет готов через четверть часа. И хотя упомянутый цыпленок сидел еще в сарае на насесте и, прежде чем быть посаженным на вертел, требовал таких сложных операций, как поимка, умерщвление и ощипывание, тем не менее хозяйка взялась бы сделать все это к назначенному времени, если бы гостья, к несчастью, допущенная за кулисы, не оказалась поневоле свидетельницей fourberie[243]; бедной женщине пришлось поэтому признаться, что цыплят на кухне нет.
— Однако, сударыня,— прибавила она,— я мигом могу достать у мясника какой угодно кусок барашка.
— Вы, значит, полагаете, что у меня лошадиный желудок и я могу кушать баранину в такой час ночи? — возмутилась горничная-барыня.— Вы, трактирщики, верно, воображаете, что люди выше вас похожи на вас. Да я и не ожидала найти ничего порядочного в такой гадкой харчевне. Удивляюсь, почему моей госпоже вздумалось здесь остановиться. Верно, одни только лавочники да прасолы и заезжают сюда.
Хозяйка вспыхнула, услышав такое оскорбление своей гостиницы, однако сдержала негодование и заметила только, что, благодарение богу, ее посещают самые знатные господа».
— Уж мне-то вы не говорите о знати! — воскликнула горничная.— Кажется, я больше смыслю в благородных людях, чем вы. Нет, вы лучше не раздражайте меня своей наглостью, а скажите, что у вас есть на ужин; хоть я и не стану есть конину, а все-таки страшно голодна.
|
|
|
— Вот уж, можно сказать, не вовремя пожаловали, сударыня,— отвечала хозяйка.— Должна признаться, у меня сейчас ничего нет, кроме куска холодной говядины, да и тот обглодан почти до кости лакеем и форейтором одного джентльмена!
— Эй, трактирщица! — воскликнула миссис Авигея (так для краткости мы будем называть ее[244]).— Не выводите меня из терпения, прошу вас! Да если б я целый месяц постилась, то и тогда не стала бы есть то, что побывало в руках у таких смердов. Неужто нет ничего почище и поприличнее в этом ужасном доме?
— Может быть, вам угодно будет яичницы с салом, сударыня? — сказала хозяйка.
— А свежи ли у вас яйца? Уверены ли вы, что они снесены сегодня? И нарежьте сало поаккуратнее и потоньше; не выношу ничего толстого. Пожалуйста, хоть раз попробуйте сделать что-нибудь порядочное и не думайте, что у вас жена фермер или кто-нибудь в этом роде.
Хозяйка уже вооружилась ножом, но гостья остановила ее, сказав:
— Голубушка, убедительно прошу вас: сначала вымойте руки, потому что я очень брезглива и с колыбели привыкла, чтобы мне прислуживали красиво и опрятно.
Хозяйка, с большим трудом владевшая собой, начала необходимые приготовления, ибо Сусанна была решительно отвергнута, и с таким презрением, что бедной девушке стоило не меньшего труда удержать свои руки от насильственных действий, чем ее госпоже свой язык. Но с языком Сусанне так и не удалось сладить, хоть она его буквально прикусила, однако у нее не раз сорвалось: «Подумаешь! У меня такая же кровь, как и у вас, сударыня»,— и другие негодующие фразы.
Пока готовился ужин, миссис Авигея стала сетовать, что не распорядилась затопить камин в общей комнате, а теперь уже слишком поздно.
|
|
|
— Впрочем,— продолжала она,— для разнообразия буду довольна и кухней: ведь я отроду в кухне не едала.
Потом, обратись к форейторам, она спросила, почему они не в конюшне с лошадьми.
— Уж если мне приходится принимать мою грубую пищу здесь,— сказала она хозяйке,— так извольте, сударыня, очистить кухню: не сидеть же мне вместе с чернью! А что касается вас, сэр,— обратилась она к Партриджу,— то с виду вы похожи на джентльмена и потому, если угодно, можете остаться: я не хочу беспокоить порядочных людей.
— Да, сударыня, вы правы,— сказал Партридж,— я джентльмен, могу вас уверить, и меня не так легко побеспокоить. Non semper vox casualis est verbo nominativus[245].
Эту латинскую реплику Авигея приняла за оскорбление и отвечала:
— Может быть, вы и джентльмен, сэр, но только поступаете не по-джентльменски, разговаривая с женщиной по-латыни.
Партридж сказал что-то учтивое, но опять заключил свои слова латынью; собеседница только задрала нос и обозвала его большим грамотеем.
Тем временем ужин был подан, и миссис Авигея принялась уплетать с усердием, совсем не подходившим для такой деликатной особы.
— Так вы говорите, сударыня, к вам часто заезжают знатные господа? — спросила она, между тем как готовили, по ее приказанию, вторую порцию.
Хозяйка отвечала утвердительно, сказав, что в настоящее время в гостинице находится много знатных и благородных господ.
— У нас остановился молодой сквайр Олверти. Вот этот джентльмен подтвердит вам.
— Кто же этот молодой знатный джентльмен, этот сквайр Олверти? — спросила Авигея.
— Кем же ему быть,— отвечал Партридж,— как не сыном и не наследником известного сквайра Олверти из Сомерсетшира.
— Вот странные новости слышу! Я очень хорошо знаю мистера Олверти из Сомерсетшира, и, насколько мне известно, у него нет сына.
При этих словах хозяйка насторожила уши, а Партридж немного смутился. Однако после непродолжительного колебания он отвечал:
— Действительно, сударыня, не всем известно, что он сын сквайра Олверти, который никогда не был женат на его матери. Но он, несомненно, его сын и будет его наследником; это настолько же верно, как то, что его зовут Джонсом.
При этих словах Авигея уронила кусок шпика, который отправляла в рот, и воскликнула:
— Вы меня удивляете, сэр! Возможно ли, чтобы мистер Джонс находился сейчас в этом доме?
— Quare non?[246] — отвечал Партридж.—И возможно, и несомненно.
Авигея поспешно доела остатки ужина и бросилась в комнату своей госпожи, где произошел разговор, который будет передан в следующей главе.
|
|
|
