 |
Глава 8 МАТЬ И СЫН
|
|
|
|
Рано утром, едва смолкло чтение Шелада, к паше явился Бискайн аль-Борак. Его галера, только что бросившая якорь в гавани, повстречала в море испанскую рыбачью лодку, в которой оказался молодой мориск[27], направлявшийся в Алжир. Известие, побудившее юношу пуститься в далёкое плавание, было необычайно важным, и целые сутки рабы ни на секунду не отрывались от вёсел, чтобы судно Бискайна — флагман его флотилии — как можно скорее добралось до дому.
У мориска был двоюродный брат — новообращённый христианин, как и он сам, и, по всей видимости, такой же мусульманин в душе, — служивший в испанском казначействе в Малаге. Он узнал, что в Неаполь снаряжается галера с грузом золота, предназначенного для выплаты содержания войскам испанского гарнизона. Из-за скупости властей галера казначейства отправлялась без конвоя, но со строгим приказом не удаляться от европейского побережья во избежание неожиданного нападения пиратов. Полагали, что через неделю она сможет выйти в море, и мориск, не медля, решил известить об этом своих алжирских братьев, дабы те успели перехватить её.
Асад поблагодарил молодого человека и, пообещав ему в случае захвата галеры солидную долю добычи, приказал приближённым позаботиться о нём. Затем он послал за Сакр аль-Баром. Тем временем Марзак, присутствовавший при этом разговоре, отправился пересказать его матери. Когда в конце рассказа он добавил, что паша послал за Сакр аль-Баром, собираясь именно ему поручить важную экспедицию, Фензиле охватил приступ безудержного гнева: значит, все её намёки и предостережения ни к чему не привели.
Как фурия, бросилась Фензиле в полутёмную комнату, где отдыхал Асад. Марзак, не отставая ни на шаг, последовал за ней.
|
|
|
— Что я слышу, о господин мой? — воскликнула она, походя скорее на строптивую дочь Европы, нежели на покорную восточную невольницу. — Сакр аль-Бар отправляется в поход против испанской золотой галеры?
Полулёжа на диване, паша смерил её ленивым взглядом.
— Ты знаешь кого-нибудь, кто более него преуспеет в таком деле? — спросил он.
— Я знаю того, о господин мой, кого долг обязывает предпочесть этому чужеземному проходимцу! Того, кто всецело предан тебе и заслуживает полного доверия. Того, кто не стремится удержать для себя часть добычи, захваченной во имя ислама.
— Ха! — произнёс паша. — Неужели ты вечно будешь поминать ему невольников? Ну и кто же он, твой образец добродетели?
— Марзак, — злобно ответила Фензиле и указала на сына. — Или он так и будет попусту растрачивать юность в неге и лености? Ещё вчера этот грубиян насмехался над тем, что у твоего сына нет ни одного шрама. Уж не в саду ли Касбы он их приобретёт? Что суждено ему: довольствоваться царапинами от колючек ежевики или учиться искусству воина и предводителя сынов веры, чтобы ступить на путь, которым шёл его отец?
— Ступит он на него или нет, — возразил Асад, — решит султан Стамбула, Врата Совершенства. Мы здесь не более чем его наместники.
— Но как султан утвердит Марзака твоим наследником, когда ты не преподал своему сыну науки правителя? Позор на твою голову, о отец Марзака, — ты не гордишься сыном, что подобает последнему правоверному!
— Да пошлёт мне Аллах терпение! Разве я не сказал тебе, что Марзак ещё слишком молод?
— В его возрасте ты уже бороздил моря под началом великого Окьяни!
— В его возрасте я по милости Аллаха был выше и сильнее твоего сына. Я слишком дорожу им, чтобы позволить ему выйти в море, прежде чем он достаточно окрепнет. Я не хочу потерять его.
— Посмотри на него, — настаивала Фензиле. — Он — мужчина, Асад, и сын, каким мог бы гордиться любой правоверный. Не самое ли для него время препоясаться саблей и ступить на корму одной из твоих галер?
|
|
|
— Она права, о отец мой! — взмолился Марзак.
— Что? — рявкнул старый мавр. — Уж не хочешь ли ты участвовать в схватке с «Испанцем»? Что знаешь ты о морских сражениях?
— А что он может знать, когда родной отец не удосужился ничему научить его? — парировала Фензиле. — Уж не насмехаешься ли ты, о Асад, над изъянами, которые есть не что иное, как естественный плод твоих собственных упущений?
— Тебе не вывести меня из терпения, — проворчал Асад, явно теряя таковое. — Я задам тебе только один вопрос: как, по-твоему, может ли Марзак принести победу исламу? Отвечай!
— И отвечу: нет, не может. А пора бы. Твой долг — отпустить его в это плавание, дабы он мог обучиться ремеслу, которое ждёт его в будущем.
Асад на минуту задумался.
— Пусть будет по-твоему, — медленно проговорил он. — Ты отправишься с Сакр аль-Баром, сын мой.
— С Сакр аль-Баром? — в ужасе воскликнула Фензиле.
— Лучшего наставника для него я не мог бы найти.
— Твой сын отправится в плавание как чей-то слуга?
— Как ученик, — поправил Асад, — А как же иначе?
— Будь я мужчиной, о фонтан души моей, — проговорила Фензиле, — и имей я сына, никто, кроме меня, не был бы его наставником. Я бы вылепила из него своё второе я. Таков, о возлюбленный господин мой, твой долг перед Марзаком. Не поручай его обучение постороннему, особенно тому, кому, несмотря на твою любовь к нему, я не могу доверять. Возглавь этот поход, а Марзак пусть будет твоим кайей.
Асад нахмурился.
— Я слишком стар, — возразил он. — Два года я не выходил в море. Как знать, возможно, я уже утратил искусство побеждать. Нет, нет. — Он покачал головой, и облачко грусти тронуло его суровое лицо, — Командир теперь Сакр аль-Бар, и если Марзак пойдёт в плавание, то только с ним.
— Господин мой… — начала было Фензиле, но тут же остановилась. В комнату вошёл невольник-нубиец и доложил паше, что Сакр аль-Бар прибыл в крепость и ожидает приказаний своего господина во дворе. Асад сразу встал и, как ни пыталась Фензиле удержать его, нетерпеливо отмахнулся от неё и вышел.
Она смотрела ему вслед, и в её прекрасных глазах закипали слёзы гнева. Асад вышел на залитый солнцем двор, и в полутёмной комнате воцарилась тишина, нарушаемая только отдалёнными переливами серебристого смеха младших жён паши. Эти звуки раздражали и без того натянутые нервы старшей жены. Фензиле с проклятиями поднялась с дивана и хлопнула в ладоши. На её зов явилась обнажённая по пояс негритянка с массивным золотым кольцом в ухе, гибкая и мускулистая, как борец.
|
|
|
— Вели им прекратить этот визг, — резко приказала Фензиле, — и скажи, что если они ещё раз потревожат меня, я велю их высечь.
Вскоре после ухода негритянки смех смолк: младшие жёны с большей покорностью подчинялись распоряжениям Фензиле, нежели распоряжениям самого паши.
Немного успокоившись, она подвела сына к резной решётке, сквозь которую был виден весь двор. Стоя рядом с Сакр аль-Баром, паша рассказывал ему о вести, привезённой мориском, и давал соответствующие указания.
— Как скоро сможешь ты выйти в море? — закончил он.
— Как только того потребует служба Аллаху и тебе, — не задумываясь, ответил Сакр аль-Бар.
— Хорошо сказано, сын мой. — Асад, окончательно побеждённый готовностью корсара, ласково положил руку на его плечо. — В таком случае отправляйся завтра на восходе солнца. Времени на сборы тебе вполне хватит.
— Тогда, с твоего позволения, я сейчас же пойду распорядиться, — заспешил Сакр аль-Бар, хотя необходимость выйти в море именно сейчас несколько встревожила его.
— Какие галеры ты возьмёшь?
— Против одной испанской? Мой галеас прекрасно справится с ней. С одним судном мне будет легче укрыться в засаде, чем с целой флотилией.
— О, ты столь же мудр, сколь отважен, — одобрил Асад. — Да пошлёт тебе Аллах удачу!
— Мне можно удалиться?
— Подожди немного. Дело касается моего сына Марзака. Он уже почти мужчина, и ему пора начать служить Аллаху и государству. Я хочу, чтобы ты взял его в плавание своим лейтенантом и так же наставлял его, как я когда-то наставлял тебя.
Сакр аль-Бару желание паши доставило так же мало удовольствия, как и Марзаку. Зная, как ненавидит его сын Фензиле, он имел все основания опасаться осложнений, если план Асада осуществится.
|
|
|
— Как ты когда-то наставлял меня? — произнёс он с притворной грустью. — Не отправиться ли тебе вместе с нами, о Асад? В исламском мире нет равного тебе. С какой радостью встал бы я вновь рядом с тобой на носу галеры, как в тот день, когда мы брали на абордаж «Испанца».
Асад внимательно посмотрел на корсара.
— Ты тоже просишь меня выйти в море? — спросил он.
— А тебя уже просили об этом?
Природная проницательность не подвела Сакр аль-Бара, и он сразу всё понял.
— Кто бы то ни был, он поступил хорошо, но никто не мог бы желать этого более горячо, чем я. Ведь никто лучше меня не познал радость битвы с неверными под твоим предводительством и сладость победы, одержанной у тебя на глазах. Так отправляйся же, о господин мой, в славный поход и сам будь наставником своего сына — ведь это самая высокая честь, какой ты можешь его удостоить.
Прищурив орлиные глаза, Асад задумчиво поглаживал седую бороду.
— Клянусь Аллахом, ты искушаешь меня.
— Дозволь мне сделать большее.
— Нет, не надо! Я стар и слаб, кроме того — я нужен здесь. Не пристало старому льву охотиться за молодой газелью. Не растравляй мне душу. Солнце моих подвигов закатилось. Пускай мои питомцы, воины, которых я воспитал, несут по морям моё имя и славу истинной веры.
Взгляд паши затуманился. Он опёрся о плечо Сакр аль-Бара и вздохнул.
— Не скрою, твоё предложение заманчиво. Но нет… Моё решение неизменно. Отправляйся без меня. Возьми с собой Марзака и привези его обратно целым и невредимым.
— Иначе я и сам не вернусь. Но я верю во Всеведущего.
На этом Сакр аль-Бар удалился, постаравшись скрыть досаду, вызванную как самим плаванием, так и навязанной ему компанией. Он отправился в гавань и приказал Османи готовить к выходу в море большой галеас, доставить на борт пушки, триста рабов на вёсла и столько же вооружённых корсаров.
Асад вернулся в комнату, где оставил Фензиле и Марзака. Он пришёл сказать, что уступает их желанию, что Марзак пойдёт в плавание и таким образом будет иметь полную возможность показать, на что он способен.
Однако вместо прежнего нетерпения его встретил плохо скрытый гнев.
— О солнце, согревающее меня, — начала Фензиле.
Паша по долгому опыту знал, что чем ласковее её слова, тем сильнее злость, которую они скрывают.
— Видно, мои советы значат для тебя не больше, чем шелест ветра, чем прах на твоих подошвах!
— И того меньше, — ответил Асад, забывая привычную снисходительность, поскольку слова Фензиле вывели его из себя.
|
|
|
— Значит, это правда! — почти закричала она.
Марзак стоял за её спиной, и его красивое лицо помрачнело.
— Правда, — подтвердил Асад. — На рассвете, Марзак, ты взойдёшь на галеру Сакр аль-Бара и под его началом выйдешь в море набраться сноровки и доблести, благодаря которым он стал оплотом ислама, истинным копьём Аллаха.
Но желание поддержать мать и ненависть к авантюристу, грозившему узурпировать его законные права, толкнули Марзака на неслыханную дерзость.
— Когда я выйду в море с этим назарейским псом, — хрипло сказал юноша, — он займёт подобающее ему место на скамье для гребцов!
— Что?! — словно разъярённый зверь взревел Асад, резко повернувшись к сыну. Жёсткое выражение его внезапно побагровевшего лица привело в ужас обоих заговорщиков. — Клянусь бородой Пророка! И ты говоришь это мне?
Паша почти вплотную приблизился к Марзаку, однако Фензиле вовремя бросилась между ними, как львица, грудью встающая на защиту своего детёныша. Тогда паша, взбешённый неповиновением Марзака и готовый излить бешенство как на сына, так и на жену, схватил её своими жилистыми старческими руками и со злостью отшвырнул в сторону. Фензиле споткнулась и рухнула на подушки дивана.
— Да проклянёт тебя Аллах! — крикнул Асад попятившемуся от него Марзаку. — Так, значит, эта своевольная мигера не только выносила тебя в своём чреве, но и научила заявлять мне прямо в лицо, что тебе по вкусу, а что нет? Клянусь Кораном, слишком долго терпел я её лукавые чужеземные повадки! Похоже, она и тебя научила противиться воле родного отца! Завтра ты отправишься в море с Сакр аль-Баром. Я так велю. Ещё слово, и ты займёшь на галере то самое место, которое прочил ему, — на скамье гребцов, где плеть надсмотрщиков научит тебя покорности.
Марзак стоял, онемев от страха и едва дыша. Ни разу в жизни он не видел отца в таком поистине царственном гневе.
Тем не менее гнев Асада, казалось, вовсе не напугал Фензиле. Даже страх перед розгами и дыбой не мог обуздать язык этой фурии.
— Я буду молить Аллаха вернуть зрение твоей душе, о отец Марзака, — задыхаясь, проговорила она, — и научить тебя отличать истинно любящих от своекорыстных обманщиков, злоупотребляющих твоим доверием.
— Как! — прорычал Асад. — Ты ещё не угомонилась?
— И не угомонюсь, пока смерть не сомкнёт мои уста, раз они смеют давать тебе советы, подсказанные безмерной любовью, о свет моих бедных очей!
— Продолжай в том же духе, — гневно бросил Асад, — и тебе недолго придётся ждать.
— Мне всё равно, если хоть такой ценой удастся сорвать льстивую маску с этой собаки Сакр аль-Бара. Да переломает Аллах ему кости! А его невольники, те, двое из Англии, о Асад? Мне сказали, что одна из них — женщина. Она прекрасна той белокожей красотой, какой Иблис[28] одарил жителей севера. Что намерен он делать с ней? Ведь он не хочет выставлять её на базаре, как предписывает закон, а тайком приходит сюда, чтобы ты отменил для него этот закон. О! Мои слова тщетны! Я открыла тебе и более серьёзные доказательства его гнусного вероломства, но ты только ласкаешь изменника, а на родного сына выпускаешь когти!
Смуглое лицо паши посерело. Он приблизился к Фензиле, наклонился и, схватив её за руку, рывком поднял с дивана. На сей раз вид Асада не на шутку напугал Фензиле и положил конец её безрассудному упорству.
— Аюб! — громко позвал паша.
Теперь пришла очередь Фензиле позеленеть от страха.
— Господин мой, господин мой! — взмолилась она. — О, свет моей жизни, не гневайся! Что ты делаешь?
— Делаю? — Асад зло улыбнулся. — То, что мне следовало сделать лет десять назад, а то и раньше. Мы высечем тебя. — И он крикнул ещё громче: — Аюб!
— Господин мой! Сжалься, о сжалься! — Она бросилась в ноги Асаду и обняла его колени. — Во имя Милостивого и Милосердного будь милосерд к невоздержанности, на которую только из любви к тебе мог дерзнуть мой бедный язык! О, мой сладчайший господин! О, отец Марзака!
Отчаяние Фензиле, её красота, но более всего столь несвойственные ей смирение и покорность, возможно, и тронули Асада. Как бы то ни было, но не успел Аюб — холёный тучный старший евнух гарема — с поклоном появиться в дверях, как паша повелительным жестом отпустил его.
Асад посмотрел на Фензиле сверху вниз и усмехнулся.
— Такая поза более всего пристала тебе. Запомни это на будущее.
И разгневанный властелин с презрением освободился от рук, обнимавших его колени, повернулся спиной к распростёртой на полу женщине и величественно и непреклонно направился к выходу. Мать и сын остались одни. Они ещё не оправились от ужаса, и у обоих было такое чувство, будто они заглянули в лицо смерти.
Довольно долго никто из них не нарушал молчания. Наконец Фензиле поднялась с пола и подошла к забранному решётками ящику за окном. Она открыла его и взяла глиняный кувшин, в котором охлаждалась вода. Налив воды в пиалу, она с жадностью выпила её. То, что Фензиле сама оказала себе эту услугу, когда стоило лишь хлопнуть в ладоши и явились бы невольники, выдавало её смятение.
Захлопнув дверцу ящика, Фензиле повернулась к Марзаку.
— И что теперь? — спросила она.
— Теперь? — переспросил молодой человек.
— Да, что теперь? Что нам делать? Неужели мы должны покориться и безропотно ждать конца? Твой отец околдован. Этот шакал околдовал его, и он хвалит всё, что бы тот ни сделал. Да умудрит нас Аллах, о Марзак, иначе Сакр аль-Бар втопчет тебя в прах.
Понурив голову, Марзак медленно подошёл к дивану и бросился на подушки. Он долго лежал, подперев подбородок руками.
— А что я могу? — наконец спросил он.
— Именно это я и хотела бы знать больше всего. Надо что-то предпринять, и как можно скорее. Да сгниют его кости! Если Сакр аль-Бар останется в живых, ты погиб.
— Да, — произнёс Марзак, неожиданно оживившись, и сел. — Если он останется в живых! Пока мы строили планы и изобретали уловки, которые только разжигают гнев отца, можно было прибегнуть к самому простому и верному способу.
Фензиле остановилась посреди комнаты и мрачно посмотрела на сына.
— Я думала об этом, — сказала она. — За горсть золотых я могла бы нанять людей, и они… Но риск…
— Какой же риск, если он умрёт?
— Он может потянуть нас за собой. Что проку будет нам тогда в его смерти? Твой отец жестоко отомстит за него.
— Если всё сделать с умом, нас никто не заподозрит.
— Не заподозрит? — Фензиле невесело рассмеялась. — Ты молод и слеп, о Марзак! На нас первых и падёт подозрение. Я не делала тайны из моей ненависти к Сакр аль-Бару, а народ не любит меня. Твоего отца заставят наказать виновных, даже если сам он и не будет к тому расположен, в чём я вовсе не уверена. Сакр аль-Бар — да иссушит его Аллах! — для них бог. Вспомни, какую встречу ему устроили. Какого пашу, вернувшегося с победой, встречали так? Благодаря победам, посланным ему удачей, все сочли, будто он удостоился божественного благоволения и защиты. Говорю тебе, Марзак, умри твой отец завтра, вместо него пашой Алжира объявят Сакр аль-Бара, и тогда — горе нам! Асад ад-Дин стар. Правда, он не участвует в сражениях. Он дорожит жизнью и может ещё долго протянуть. А если нет, если Сакр аль-Бар всё ещё будет ходить по земле, когда свершится судьба твоего отца… Страшно подумать, какая участь ожидает тебя и меня.
— Да пребудет в скверне его могила!
— Могила? Вся сложность в том, как вырыть ему могилу, не повредив себе. Шайтан хранит эту собаку.
— Да уготовит он ему постель в преисподней! — воскликнул Марзак.
— Проклятия нам не помогут. Встань, Марзак, и подумай, как это устроить.
Марзак вскочил с дивана с лёгкостью и проворством борзой собаки.
— Послушай, — сказал он. — Раз я должен идти с ним в плавание, то, возможно, как-нибудь тёмной ночью мне и представится удобный случай.
— Не спеши, дай подумать. Аллах подскажет мне какой-нибудь способ. Фензиле хлопнула в ладоши и приказала вошедшей девочке-невольнице позвать Аюба и приготовить носилки.
— Мы отправимся на базар, о Марзак, и посмотрим на его пленников. Кто знает, быть может, они окажутся нам полезны. Против ублюдка, рождённого во грехе, хитрость сослужит нам лучшую службу, чем сила.
— Да сгинет дом его! — воскликнул Марзак.
|
|
|
