Иммануил Кант, или Революция в понимании реальности

«Что реально? Как ты определяешь реальность? Если ты имеешь в виду то, что чувствуешь, можешь попробовать на вкус, понюхать и увидеть, тогда реальность – всего лишь электрические сигналы, истолкованные твоим мозгом».

«Матрица»

«Все, что я испытываю – психические явления. Даже физическая боль – это психическое явление, относящееся к моему опыту. Мои чувственные ощущения <…> это психические образы, и только они одни являются непосредственными объектами моего сознания. Моя психе даже преображает и фальсифицирует действительность, причем в такой степени, что мне приходится прибегать к искусственным средствам определения, каковы вещи, если отделить их от меня <…> В сущности, мы так окружены психическими образами, что не можем проникнуть в суть вещей, внешних по отношению к нам. Все наше знание обусловлено психе, которая одна <…> реальна. В этом и состоит действительность, <…> а именно – психическая реальность».

Карл Густав Юнг

До сих пор мой поиск знаний о Боге был обращен вовне, на объекты, составляющие материальную вселенную. Я изучал физическую природу атомов и молекул, планет и звезд, органических и неорганических соединений материи. Но куда бы астрономы ни направляли телескопы, какие бы образцы биологи ни разглядывали под микроскопами, какие бы частицы ни расщепляли физики‑ядерщики, никто из них не констатировал ничего похожего на поддающиеся проверке знания о какой‑либо духовной реальности или о Боге. И чтобы дополнить свои исследования в области естественных наук, я одновременно занялся изучением довольно загадочной дисциплины – философии.

Хотя греческие корни этого слова означают «любовь к мудрости», насколько я успел убедиться, философия представляет собой исследование высшей природы действительности. Что можно назвать реальным, если можно вообще? Можно ли утверждать, что нечто отражает истину, и если да, то что? И что такое, в сущности, действительность или реальность?

Древние греки, которых принято считать основателями западной философской мысли, верили, что для понимания высшей природы действительности необходимо прежде понять природу всех вещей, охватывающую обширную материальную вселенную. К примеру, что представляют собой компоненты, составляющие наш мир? Откуда они взялись? В чем их сходство и в чем различие? Древние греки считали, что для постижения истинной природы действительности необходимо найти ответы на эти вопросы.

Методом, подобным греческому, свои личные исследования проводил и я – изучая природу материальных объектов, проходящих через четырнадцать миллиардов лет истории всей материальной вселенной. Этим же методом я стремился постичь природу высшей реальности – проблему, решение которой, как я полагал, приведет меня к еще более исчерпывающему познанию духовной жизни и Бога. И я, как древние греки, в поисках ответов обращался вовне – пока не познакомился с трудами немецкого философа XVIII в. Иммануила Канта.

С тех пор как древнегреческие ученые впервые ввели в практику этот исследовательский метод (обращение к природе вещей, внешних по отношению к ним), он господствовал во всей науке и философии, пока в XVIII в. на сцену не вышел Иммануил Кант. В своем труде «Критика чистого разума» Кант совершил один из самых революционных скачков в истории человеческой мысли, предположив, что для понимания истинной природы действительности мы должны изменить фокус поисков, направить их не вовне, а внутрь. Кант предлагал для этого изучать не природу физических объектов вокруг нас, а скорее способ нашего восприятия этих объектов. Вместо того чтобы искать ответы, касающиеся высшей природы реальности, где‑то снаружи, сначала надо заглянуть внутрь, обратиться к природе, осуществляющей процесс восприятия, к природе самого восприятия.

Возьмем, к примеру, яблоко. Каким образом, вопрошал Кант, мы приходим к познанию этого яблока? Ответ таков: посредством информации, которую мы получаем с помощью наших физических органов чувств. При поглощении отраженных фотонов света, достигающих нашей сетчатки, а также при последующей обработке сигналов оптическим нервом мы видим яблоко. Когда молекулы яблока распространяются в воздухе, а органы обоняния улавливают их, мы ощущаем его запах. Когда химические вещества, из которых состоит яблоко, растворяются у нас на языке и стимулируют передачу электрических сигналов в мозг, мы чувствуем вкус. Когда мы сжимаем яблоко в руке, электрические сигналы от нашей кожи поступают в мозг, и мы чувствуем его на ощупь. Только после того как наш мозг обработает эту мешанину электрохимической информации, мы будем обладать знаниями о яблоке как едином целостном объекте. Следовательно, можно сказать, что в действительности яблоко – не что иное, как электрические сигналы, которые интерпретирует наш мозг. Из этих рассуждений следует, что мы «знаем» не яблоко как таковое, а только яблоко, каким мы его воспринимаем, то есть как наш мозг отсортировывает и обрабатывает информацию о нем. Значит, мы можем «знать» лишь то, что позволяет узнать наш мозг.

Ввиду этой ограниченности восприятия Кант утверждал, что в область возможного для нас не входит обладание абсолютным знанием о каком‑либо объекте или предмете. Предмет такого абсолютного, или объективного, знания Кант называл ноуменом – непостижимым миром «вещей в себе». Кант утверждал, что вместо этого знания мы можем обладать лишь субъективным знанием о «вещах, какими мы их воспринимаем» – феноменах. Значит, все, что мы называем знанием, относится к способу, которым мы воспринимаем и, следовательно, интерпретируем действительность.

Мы можем «знать» лишь то, что позволяет узнать наш мозг

Идеи Канта представляли собой развитие мыслей английского философа XVII в. Джона Локка. Согласно Локку люди рождаются как чистые «грифельные доски», или, как он выразился, tabula rasa, наш разум представляет собой «незаполненные дощечки для письма, способные сохранить отпечатки любого вида, однако не содержащие никакого отпечатка, оставленного природой».

Почти через сто лет Кант задумался: как получается, что вся эта масса данных, непрестанно проходящих через наши органы чувств, способна спонтанно комбинироваться таким образом, чтобы мы получали связную информацию? Каким образом раздражители, постоянным бурным потоком обрушивающиеся на нас, в конце концов становятся по местам настолько доступным для понимания способом? По мнению Локка, этот процесс происходит автоматически. Отнюдь, возражал Кант.

Согласно Канту просто не существует способа, которым множество чувственных ощущений могло бы организоваться таким эффективным образом по собственной воле. По‑видимому, человеческий мозг, утверждал Кант, при рождении отличается от «чистой доски» наличием встроенных «режимов восприятия», которые организуют все обилие информации, постоянно поставляемой нам органами чувств. Без таких встроенных механизмов обработки мы воспринимали бы реальность как беспорядочную мешанину чувственных ощущений. Значит, утверждал Кант, в мозге должны быть внутренние структуры, функция которых – приводить в порядок обилие чувственных ощущений, которые мы получаем. Следовательно, вопреки утверждениям Локка, мозг человека – не пассивный орган, ждущий, когда опыт сформирует и охарактеризует нас, а скорее активный орган, привносящий порядок в поток получаемой нами информации.

Кант считал двумя из многочисленных способов внутренней обработки человеком информации временной и пространственный способы. Согласно Канту люди оснащены встроенными механизмами обработки, придающими пространственный и временной порядок нашим впечатлениям. Соответственно, пространство и время не воспринимаемые нами «вещи в себе», а скорее два внутренних режима восприятия, названные Кантом категориями рассудка, посредством которых представители нашего вида обрабатывают всю поступающую информацию. Значит, наши знания о времени и пространстве – не понятия, усвоенные благодаря опыту, а скорее два средства, которыми мы внутренне воспринимаем, а затем интерпретируем действительность.

Обдумывая идеи Канта, я вспомнил труды специалиста по психологии развития Жана Пиаже. На основании проведенного им ряда экспериментов Пиаже пришел к выводу, что дети могут различать масштабы времени и пространства лишь после достижения определенной стадии в их когнитивном развитии, которую он назвал «стадией конкретных операций». Пиаже обнаружил, что, пока дети не достигли этой стадии психического развития, они не только не в состоянии отличать масштабы времени и пространства: их невозможно даже научить пониманию этих концепций.

Для того чтобы продемонстрировать свои выводы, Пиаже ставил два стеклянных стакана с носиками перед детьми разного возраста. Несмотря на то, что один стакан был низким и широким, а второй – высоким и узким, оба вмещали одинаковый объем. Услышав вопрос, в каком стакане больше жидкости, дети были склонны считать, что в высоком и узком. Доказывая, что вместимость стаканов одинакова, Пиаже наполнял низкий широкий стакан водой. Затем он выливал содержимое этого стакана в другой, высокий и узкий. Так как стаканы вмещали одинаковый объем, воды в низком и широком хватало, чтобы заполнить высокий и узкий. Этот опыт призван был наглядно продемонстрировать, что объем стаканов одинаков.

Завершив демонстрацию, Пиаже снова спрашивал детей, в каком из стаканов больше жидкости. При повторном опросе дети семи лет и старше почти всегда отвечали, что стаканы одинаковы по объему, в то время как дети младше указанного возраста продолжали верить, что в высокий и узкий стакан вмещается больше воды. Это доказывало, что лишь после достижения определенного возраста детей можно научить пониманию некоторых пространственных соотношений.

На основании этих данных (в сочетании с результатами подобных экспериментов, но относящихся к развитию представлений о времени), Пиаже предположил, что существуют внутренние режимы постижения, управляющие средствами, с помощью которых мы воспринимаем и интерпретируем действительность. По сути дела, Пиаже показал, что наша способность различать временные и пространственные взаимоотношения, развивающаяся у всех людей приблизительно в одинаковом возрасте, свидетельствует о том, что подобные умения представляют собой неотъемлемую составляющую естественного когнитивного развития нашего вида, что Кант и предположил первым почти два столетия назад.

Так что Кант, вероятно, был прав. Люди вполне могут рождаться с конкретными «режимами восприятия», располагая различными способами внутренней обработки информации мозгом, способами, которые в итоге определяют, каким образом мы как индивиды и как вид интерпретируем действительность. И я задумался: можно ли применить принципы Канта к такому предмету, как человеческая духовность, к моему личному поиску знаний о Боге?

Неужели я зря потратил силы, пытаясь разобраться в природе Бога путем изучения объектов, составляющих обширную материальную вселенную, и не догадывался, что вместо этого мне следовало изучить природу восприятия? Неужели наш способ постижения Бога связан с присущими нам как виду режимами восприятия? Возможно, мне стоило, по совету Канта, в своих поисках обращаться не вовне, а в себя. Возможно, решение проблемы Бога – не «где‑то там», а внутри, в работе моего разума, или, как сказано в учебниках по биопсихологии, в деятельности одного из моих органов – мозга.