Отрицаеши ли ся сатаны, и всех дел его, н всех ангел его, и всего служения его и всея гордыни его?

ВОДОЮ И ДУХОМ

Протопресвитер Александр Шмеман

Глава 1

ВВЕДЕНИЕ

В далеком прошлом, во времена «золотого века» христианского богослужения, таинство крещения совершалось в пасхальную ночь и составляло органическую часть ежегодного торжественного празднования Пасхи. Даже теперь, когда между этими двумя торжественными актами давным-давно уже не существует никакой внешней связи, чинопоследование крещения и пасхальное богослужение все еще несут на себе следы первоначальной взаимозависимости. Однако немногие христиане сознают это. Мало кто из них знает, что пасхальное богослужение, развилось из богослужения крещального, что, слушая в канун Пасхи ветхозаветные чтения о переходе через Чермное море, или о трех отроках в печи, или об Ионе во чреве кита, они внимают наиболее древним парадигмам (преобразованиям) крещения и присутствуют на великом предкрещальном молитвенном бдении. Они не знают, что радость, освещающая Святую Ночь, с ее ликующим возгласом «Христос Воскресе!» — это радость тех, что «крестились во Христа и во Христа облеклись», что «погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца», так и им «ходить в обновленной жизни» (Рим. 6,4). Мало кого из христиан учили, что Пасха — как литургический праздник, и Великий Пост — как литургическое приготовление к Пасхе, первоначально возникли из чинопоследования крещения, что Пасха, этот «праздников праздник», есть, таким образом, исполнение крещения, а крещение есть истинно пасхальное таинство.

Знание всего этого, однако, есть нечто большее, чем просто знакомство с еще одной интересной главой в истории богослужения. На самом деле это единственный путь к более полному пониманию крещения, его значения в жизни Церкви и в нашей личной христианской жизни. И именно в этом более полном понимании основного таинства христианской веры и христианской жизни мы нуждаемся в наше время как ни в чем другом.

Почему? Да потому, что, попросту говоря, крещение отсутствует в нашей жизни. Конечно, оно все еще признается как самоочевидная необходимость. Против него не выступают, его необходимость не подвергают сомнению. Оно все время совершается в наших церквах. Иначе говоря, оно принимается как нечто «само собой разумеющееся». И однако, несмотря на все это, я осмелюсь утверждать, что в весьма реальном смысле оно отсутствует, и что в этом «отсутствии» коренится трагедия Церкви в наше время.

Прежде всего, крещение отсутствует в церковной литургии, если под литургией мы будем подразумевать то, что всегда означал термин leitourgia: общее действо, в котором действительно участвует вся Церковь, то есть вся община. В нашей же жизни крещение, с литургической точки зрения, стало частным семейным делом, совершаемым, как правило, вне общего богослужения Церкви, то есть вне ее leitourgia. В наше время можно быть годами примерным прихожанином и не присутствовать ни при одном крещении и не знать, как оно совершается.

Исчезнув из общего богослужения, крещение естественным образом исчезает и из нашего благочестия. Христианин прошлого знал, например, что ежегодная Пасха есть празднование его собственного крещения, его вступления в жизнь Воскресшего Христа. Он знал, что в этом акте возрождения и обновления, которым новые члены вводятся в «обновленную жизнь», вновь открывается и подтверждается Воскресение Христа. Но теперешний христианин не связывает ни свою жизнь, ни жизнь Церкви с крещением. Он, разумеется, знает, что он был крещен и что крещение есть необходимое условие принадлежности к Церкви. Но это его знание остается абстрактным. Оно не относится к Церкви как к общине, состоящей из тех, кто умер со Христом и кому поэтому дана новая жизнь в Нем. Его благочестие более не свяазно с крещением, как это было у первых христиан. Крещение перестало быть для него постоянной реальностью и опытом, освящающим всю его жизнь, вечным источником радости и надежды. Это событие зарегистрировано где-то в его свидетельстве о крещении, но отнюдь не в его христианской памяти. И он уже не воспринимает Пасху и Пятидесятницу, Рождество и Крещение Господне и все церковное богослужение в их непосредственной связи с его собственным крещением, как реальности, которые обретают свое значение и действенность в крещении и через него.

Наконец, перестав питать христианское благочестие, крещение явно утратило свою силу формировать наше христианское мировоззрение, то есть наши основные восприятия, мотивировки и решения. В настоящее время не существует христианской «философии жизни», которая охватывала бы все сферы нашего существования: как семью, так и работу, историю и социологию, этику и практическую деятельность. Никакой разницы между «ценностями» и «идеалами», принятыми внутри христианского общества и вне его, попросту не существует. Теперешний христианин может быть добрым прихожанином, живя по стандарту и исповедуя философию жизни, не имеющую ничего общего с христианской верой, если не противоположную ей.

Христианин прошлого знал не только умом, но и всем своим существом, что, принимая крещение, он вступает в радикально новые отношения со всеми аспектами жизни и с самим «миром»,-что вместе с верой он получает новое понимание жизни. Крещение было для него отправной точкой, равно как и основанием христианской «философии жизни», стержнем, направляющим всю его жизнь, дающим ответы на все вопросы, разрешающим все проблемы.

Это основание все еще здесь с нами. Крещение совершается. Но оно перестало пониматься как дверь, ведущая в новую жизнь, и как сила, помогающая бороться за сохранение и рост этой новой жизни в нас.

Таковы трагические последствия того, что многим может показаться второстепенным и только внешним изменением,— превращения крещения из центрального момента церковного богослужения и благочестия в частную требу. С чисто формальной — догматической и канонической точки зрения, это может показаться неважным. Разве крещение не остается действенным, независимо от количества присутствующих от времени и места его совершения, от количества используемой воды? Однако, само наличие такой «точки зрения» показывает, как далеко ушло наше современное догматическое и каноническое сознание от духа и традиции Церкви, как глубоко чужд ему древний принцип lex orandi lex est credendi, «закон молитвы есть закон веры».

Фактически такая точки зрения, принимаемая ныне за норму в православии, является результатом псевдометаморфозы православного богослужения, наступившей под влиянием Запада с концом святоотеческого периода и отравившей Церковь законническим духом, совершенно чуждым святым отцам и ранней традиции. Это западное влияние сказалось в сужении самого понимания крещения. Действительно, можно читать и перечитывать современные учебники православного богословия и не найти объяснения того, почему при крещении используется вода, какова связь крещения со Смертью и Воскресением Христа, почему святое миро должно освящаться только епископами, — объяснений, казалось бы, весьма существенных для понимания таинства крещения. В этих учебниках крещение определяется почти исключительно как средство очищения от первородного греха и получения благодати, «необходимых» условий, в юридическом смысле этого слова, для спасения. Но при этом совершенно игнорируется сущность крещения — как таинства возрождения и восстановления, как личной Пасхи и личной Пятидесятницы человека, как вступления в laoV, народ Божий, как «перехода» из старой жизни в новую и, наконец, как эпифании (явления) Царства Божьего — всего того, что делало крещение центральным таинством в раннехристианском благочестии и опыте.

Это направление в богословии сказало все о действенности таинств вообще и крещения в частности. Единственный вопрос, который, по-видимому, не вызвал интереса, это что же именно делается действенным в крещении? И по сей причине это официальное богословие фактически способствовало литургическому упадку, что привело к постепенному вытеснению крещения из leitourgia Церкви и превращению его в частный обряд. Если для действенности таинства необходим лишь священник и немножко воды, если, более того, важна только одна «действенность», то почему не свести все таинство к этим основным предпосылкам? Почему бы и не использовать для экономии нашего драгоценного времени воду и елей, освященные заранее? К чему носиться с архаическими предписаниями вроде того, чтобы «все свечи были возжжены» и чтобы священник был облачен в белую одежду? Зачем вовлекать приход, общину, народ Божий во все это? Таким образом, в настоящее время крещение может совершиться в течение пятнадцати минут в темном уголке церкви при участии одного только подающего реплики псаломщика — и это таинство, в котором святые отцы видели и провозглашали величайшее торжество Церкви, таинство, которое «наполняет радостью ангелов и архангелов и все силы земных и неземных творений», таинство, к которому Церковь готовилась в течение сорокадневного поста и которое составляло самую суть ее пасхальной радости.

Литургический упадок, поддерживаемый упадком в богословии и ведущий к упадку благочестия, — такова печальная ситуация, в которой мы находимся в настоящее время и которая должна быть исправлена, если мы любим Церковь и хотим, чтобы она снова стала силой, преобразующей жизнь человека.

Мы должны вернуть крещению его смысл, его силу, его истинную действенность. Цель этой книги — помочь в этом или, скорее, обозначить предварительные условия для этого. Ибо настоящее открытие этого великого таинства должно происходить всякий раз, когда Церковь его совершает и делает всех нас его участниками и свидетелями.

Целью литургического богословия, как указывает сам термин, является преодоление сложившегося разрыва между богословием, литургией и благочестием — разрыва, который, как мы уже пытались показать в другой нашей книге, имел разрушительные последствия для богословия, а также для богослужения и благочестия. Этот разрыв способствует неправильному пониманию богослужения: люди стали видеть в нем красивый и таинственный обряд, в котором они, даже присутствуя, не принимают реального участия. И этот же разрыв лишил богословие его живительного источника и превратил его в умственные упражнения для интеллектуалов.

Этот разрыв лишил благочестие его живого содержания и отправной точки. Но у святых отцов это было не так. Если их богословие до сих пор является для нас критерием и источником духовности, то именно потому, что он коренится в живом опыте Церкви, в реальности молитвенной общины. В самом деле, весьма показательным является то, что богословское толкование крещения берет свое начало в катехизическом объяснении крещального чинопоследования, которое, собственно, является органической частью богослужения как такового. Богословие начинается здесь как вдохновенное размышление о богослужении, как откровение его истинного значения. И когда мы читаем святых отцов, как мы далеки от поверхностных символических объяснений бого служебных священнодействий, столь типичных для послеотеческой литературы, как мы далеки от холодных законнических определений наших учебников!

Понять богослужение изнутри, открыть и испытать то явление Бога, мира и жизни, которое содержит в себе и сообщает богослужение, соотнести это видение и это величие с нашим собственным опытом, со всеми нашими проблемами — вот цель литургического богословия. И крещение дает всему этому истинное начало, основание, ключ. Вся жизнь Церкви коренится в той Новой Жизни, которая воссияла из гроба в первый день нового творения. Это та самая новая жизнь, которая дается нам в крещении и исполняется (реализуется) в Церкви. Мы начали это введение с упоминания о первоначальной литургической связи между Пасхой и крещением. Настоящая работа есть не что иное, как попытка объяснить смысл этой связи и передать, насколько это возможно средствами бедного человеческого языка, ту радость, которой она наполняет христианскую жизнь.

ПРИГОТОВЛЕНИЕ К КРЕЩЕНИЮ

Значение приготовления

В течение последних столетий в практике Церкви крещение совершается почти исключительно над младенцами. Тем более замечателен тот факт, что, несмотря на это, таинство крещения сохранило те же форму и структуру, которые имело во времена, когда большинство крещаемых составляли взрослые. Это особенно очевидно для тех частей обряда, которые имеют приготовительный характер и описание которых в наших богослужебных книгах приводится в разделе "Молитвы, во еже сотворити оглашенного" [1].

Эта, сравнительно короткая в настоящее время, часть обряда представляет собой последний сохранившийся элемент длительного приготовления к крещению, которое в прошлом занимало от одного года до трех лет, в зависимости от местной традиции. Готовившиеся к принятию крещения, так называемые катехумены, или оглашенные, постепенно вводились в жизнь Церкви посредством специальных обрядов, таких как экзорцизм (изгнание нечистых духов), участия в молитвах, обучения их Священному Писанию и т. п. В этом приготовлении участвовала вся община, которая таким образом сама готовилась к принятию новых членов. И именно это двойное приготовление - оглашенных и Церкви - дало начало длительному предпасхальному периоду, который мы в настоящее время называем Великим Постом [2]. Это был период напряженной завершительной подготовки к Святой ночи, назначением которой было просвещение приходящих ко Христу и ищущих в Нём спасения и новой жизни.

Каково же значение этого приготовления? Вопрос важный, поскольку может показаться, что крещение младенцев, преобладающее в настоящее время, делает некоторые приготовительные обряды ненужным анахронизмом. Однако существенное значение, которое они имели для ранней Церкви и имеют до сих пор при совершении таинства, а также сохранение "взрослой" структуры обряда крещения, ясно показывают, что, в глазах Церкви, это приготовление является неотъемлемой частью таинства. С него, поэтому, мы и должны начать наше объяснение крещения.

Прежде всего, мы должны понять, что приготовление является существенной, постоянной составной частью всякого богослужения, а также служения Церкви в целом. Невозможно проникнуться духом литургии, понять ее значение и быть ее истинным участником, не поняв предварительно, что она вся построена, в основном, на двойном ритме приготовления и исполнения и что этот ритм соответствует двойственной природе самой Церкви [3].

С одной стороны, сама Церковь есть приготовление: она приготовляет нас к жизни вечной. Ее назначение - преобразовать всю нашу жизнь так, чтобы она сама стала таким приготовлением. В своем учении, в своих проповедях и молитвах Церковь неизменно открывает нам, что высшая ценность, придающая смысл и целенаправленность нашей жизни, находится "в конце", еще должна быть явлена и составляет средоточие всех наших надежд и упований. Без этого основного приготовления просто-напросто нет христианства и нет Церкви. Следовательно, всякое церковное богослужение есть, прежде всего, приготовление, оно всегда указывает на нечто, что находится за его пределами, за пределами настоящего, и его функция заключается в том, чтобы помочь нам включиться в это приготовление и, таким образом, преобразовать нашу жизнь, конечной целью которой является ее исполнение в Царстве Божием.

С другой стороны, Церковь есть исполнение. События, которые вызвали ее к жизни и которые являются источником ее веры и существования, действительно имели место. Пришествие Христа уже совершилось. В Нем человек был обожен и вознесен на небеса. Святой Дух сошел с небес, и Его сошествие положило начало Царству Божиему. Нам была дарована благодать, и Церковь есть поистине "небо на земле", так как в ней мы имеем доступ к трапезе Христовой в Его Царстве. Мы получили Святого Духа и можем участвовать - здесь и теперь - в новой жизни и пребывать в общении с Богом.

Эта двойственная природа Церкви открывается и сообщается нам в ее богослужениях. Истинное назначение церковного богослужения - осуществить приготовление и явить нам Церковь как исполнение. Таким образом, каждый день, каждая неделя, каждый год преобразуются и приобретают двойную реальность, осуществляя связь между "уже" и "еще не". Мы не смогли бы приготовить себя к Царству Божию, которое "еще только" грядет, если бы это Царство "уже" не было дано нам. Мы никогда не смогли бы сделать конец объектом любви, надежд и чаяний, если бы он не был явлен нам как славное и лучезарное начало. Мы никогда не смогли бы молиться "да приидет Царствие Твое", если бы вкус этого Царства не был нам уже сообщен. Если бы литургия Церкви не была "исполнением", наша жизнь никогда не стала бы "приготовлением". Итак, этот двойной ритм приготовления и исполнения не случаен, а составляет самую сущность не только богослужения Церкви в целом, но также и каждой его составной части - каждого богослужебного цикла, каждой службы, каждого таинства. Чем была бы Пасха без светлого покоя Великой и Святой Субботы? Торжественный мрак Страстной Пятницы - без предшествующего длительного поста? И разве печаль поста не становится "светлой печалью" благодаря свету, исходящему от Пасхи, к которой он приготовляет? Если сегодня церковное богослужение перестало быть для многих людей глубочайшей необходимостью и радостью их жизни, то это произошло, прежде всего, потому, что они забыли или, быть может, и не знали никогда об основном литургическом законе приготовления и исполнения. Они не знают исполнения, потому что они пренебрегают приготовлением, и они пренебрегают приготовлением, поскольку у них нет стремления к какому бы то ни было исполнению. А в таком случае богослужение действительно кажется излишним пережитком, архаичным обрядом, который желательно оживить каким-нибудь "концертом" или искусственной и безвкусной "торжественностью".

Крещение не является исключением из этого основного правила. Оно требует приготовления, даже если человеческому существу, принимающему крещение, всего несколько дней от роду и оно не способно понять, что с ним происходит. Православная Церковь, в отличие от всевозможных рационалистических сект, никогда не ставила понимание условием крещения. Более того, она утверждает, что истинное понимание становится возможным только благодаря крещению, что это понимание является скорее плодом и следствием крещения, чем его условием. Мы весьма далеки от поверхностной идеи, что крещение является недействительным, если оно не "понято" и не "воспринято", а потому может совершаться только над взрослыми людьми. Быть может, высшей благодатью крещения является как раз то, что оно превращает нас в детей, восстанавливает в нас "младенчество", без которого, по словам Самого Христа, невозможно войти в Царство Божие, ибо вся Церковь изменяется, обогащается и исполняется, когда еще одно чадо Божие включается в ее жизнь и становится членом Тела Христова.

Как мы уже сказали, крещение - это пасхальное таинство, а "Пасха" означает "переход". Этот переход начинается уже в приготовительных обрядах и делает их истинным началом таинства, приготовлением к тому, что найдет свое исполнение в таинстве воды и Духа.

Оглашение

В требнике молитвам оглашения предшествует следующее описание:

Разрешает священник пояс хотящаго просветитися, и совлачает и отрешает его, и поставляет его к востоку во единой ризе непрепоясана, непокровена, необувена, имущаго руце доле, и дует на лице его трижды, и знаменует чело его и перси трижды, и налагает руку на главу его...

Это указание нуждается в пояснении, а описанные действия должны быть рассмотрены в контексте всего предкрещального приготовления.

В ранней Церкви взрослого человека, пожелавшего стать христианином, приводили к епископу местной Церкви его восприемники [4], т. е. те члены христианской общины, которые могли свидетельствовать о серьезных намерениях новообращенного и искренности его обращения. Само по себе обращение, разумеется, находится за пределами возможных объяснений. Что приводит человека ко Христу? Что заставляет его уверовать? Несмотря на все попытки проанализировать и описать различные "типы" обращения, всегда остается тайна неповторимого взаимоотношения между Богом и каждой человеческой личностью, созданной Богом для Себя. Поэтому наше объяснение начинается с момента, когда мистический процесс привел к конкретному решению: войти в Церковь, принять крещение.

Новообращенного приводили к епископу, который в ранней Церкви был священником, пастырем и учителем местной христианской общины. Получив заверения в серьезности намерений обратившегося, епископ вносил его имя в список оглашенных [5]. Затем он трижды осенял крестным знамением новообращенного и возлагал руку на его голову. Этот первоначальный ритуал, называвшийся зачислением, означал, что Христос принимает этого человека в Свое достояние и вносит его имя в Книгу Жизни. Во времена св. Иоанна Златоуста это происходило в самом начале Великого Поста [6]. Сейчас эти действия составляют первый шаг чинопоследования крещения, и их смысл выражается в первой молитве "во еже сотворити оглашенного":

О имени Твоем, Господи Боже Истины, и Единородного Твоего Сына, и Святаго Твоего Духа, возлагаю руку мою на раба Твоего, сподобльшагося прибегнути ко Святому Имени Твоему, и под кровом крил Твоих сохранитися. Отстави от него ветхую оную прелесть, и исполни его еже в Тя веры, и надежды, и любве: да уразумеет, яко Ты еси един Бог истинный, и Единородный Твой Сын, Господь наш Иисус Христос, и Святый Твой Дух. Даждь ему во всех заповедях Твоих ходнтн и угодная Тебе сохранити: яко аще сотворит сия человек, жив Будет в них. Напиши его в книзе жизни Твоея, и соедини его стаду наследия Твоего: да прославится имя Твое Святое в нем, и возлюбленного Твоего Сына, Господа же нашего Иисуса Христа, и животворящаго Твоего Духа. Да будут очи Твои взнрающе на него милостию выну, н уши Твои еже услышати глас моления его. Возвесели его в делех руку его, и во всяком роде его, да исповестся Тебе покланяяся, и славяй имя Твое великое н вышнее, и восхвалит Тя выну во вся дни живота своего. Тя бо поют вся силы небесныя, и Твоя есть слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

Итак, в этой самой первой молитве, в самом начале крещального чина, нам даются действительные измерения и истинное содержание обращения. Прежде всего это уход из "мира сего", который был похищен у Бога врагом и стал тюрьмой. Обращение - это событие не из сферы и не на уровне идей, как многие считают в настоящее время. Это не выбор "идеологии", это даже не ответ на "проблемы" (слово, столь изумительно игнорируемое ранней Церковью и Священным Писанием). Это - действительно бегство от темноты и отчаяния. Человек приходит ко Христу, чтобы спастись, и потому, что нет иного спасения. И первое священнодействие крещального обряда - это акт защиты: рука священнослужителя - рука Самого Господа Иисуса Христа - защищает, дает прибежище, "берет под крыло". Ибо скоро предстоит смертельная схватка, и в первой же молитве говорится об ее крайней серьезности.

Новообращенный "зачислен", вписан в Книгу Жизни и вскоре будет присоединен к "стаду наследия" Божия. В то же время ему также сообщена высшая цель крещения: восстановление истинной жизни - жизни, утраченной грешным человеком. Эта жизнь описывается как "поклонение, восхваление и прославление великого и вышнего Имени". Но это и есть описание небес и вечности, - того, что, согласно Писанию, силы небесные вечно творят пред Престолом Господним. Спасение, восстановление жизни, дар жизни вечной - таковы те стороны крещения, которые приоткрываются нам в этом первом приготовительном обряде. Таково начало решающего события в человеческой жизни.

Изгнание нечистых духов

Приготовление к крещению состоит из наставлений в вере и экзорцизма (изгнания нечистых духов) [7]. Поскольку в настоящее время, ввиду того, что крещение происходит в младенческом возрасте, наставления в вере по необходимости переносятся на более позднее время, мы начнем наше исследование с обряда изгнания духов, который в теперешнем чинопоследовании следует непосредственно за первой молитвой.

Современный человек, даже православный, бывает весьма удивлен тем, что обряд крещения начинается со слов, обращенных к диаволу. В его религиозном мировоззрении для диавола нет места: это понятие, по его мнению, принадлежит темному Средневековью и характерно для низкого интеллектуального уровня. Поэтому многие люди, в том числе и священники, полагают, что изгнание нечистых духов может быть попросту пропущено как акт ненужный и не соответствующий нашей просвещенной и "современной" религии. Что касается неправославных, то они идут еще дальше: они утверждают, что необходимо "демифологизировать" сам Новый Завет, освободить его от устаревшего мировоззрения - "демонологии", которая только затемняет его настоящий, вечный смысл.

Мы не ставим перед собой цели изложить, даже поверхностно, православное учение о диаволе. Фактически Церковь никогда не формулировала его систематически, в виде ясного и четкого учения. Однако для нас имеет огромное значение то, что у Церкви всегда был опыт, подтверждающий наличие демонических сил, т. е., говоря попросту, у нее всегда было знание сатаны. Если это непосредственное знание не нашло своего выражения в четком и систематическом учении, то это объясняется трудностью, если не невозможностью, рационально определить иррациональное. А демоническое или, вообще говоря, злое как раз и является реальностью иррационального плана. Некоторые философы и богословы, пытаясь объяснить и таким образом "рационализировать" опыт и существование зла, объясняли его как некое отсутствие: отсутствие добра. Они сравнивали его, например, с темнотой, которая есть не что иное, как отсутствие света, и которая рассеивается с появлением света. Эта теория принималась последовательно деистами и гуманистами всех оттенков и до сих пор является неотъемлемой частью современного мировоззрения. При этом лекарство против зла обычно находят в просвещении и образовании. Например, стоит только объяснить подросткам механизм секса, устранить "тайну" и запреты, как они будут пользоваться им рационально, т. е. хорошо. Стоит только увеличить количество школ, как человек, который добр по своей природе, будет жить и вести себя рационально, т. е. хорошо.

Однако такое понимание зла чуждо духу Библии и опыту Церкви. Наоборот, зло - не только отсутствие. Это именно присутствие: присутствие чего-то темного, иррационального, но вполне реального, хотя источник этого присутствия может быть не сразу ясен и осознаваем. Так, ненависть - это не просто отсутствие любви; это присутствие особой темной силы, которая в действительности может быть чрезвычайно активной, умной и даже творческой. И безусловно она не является следствием недостатка знания. Мы можем знать и ненавидеть. Чем более некоторые люди узнавали Христа, видели Его свет и благодать, тем более они Его ненавидели. Это ощущение зла как иррациональной силы, которая овладевает нами и направляет нас, согласуется с опытом Церкви и знакомо всякому, кто пытался, хотя бы понемногу, "улучшать" себя, противоборствовать своей греховной природе, вести более духовную жизнь.

Итак, наше первое утверждение заключается в том, что демоническая реальность существует: существует зло как темная сила, как присутствие, а не только отсутствие. Но можно пойти дальше. Ибо точно так же, как не может быть любви без любящего, т. е. без личности, которая любит, так и не может быть ненависти без того, кто ненавидит. И если высшая тайна добра заключена в личности, то и высшая тайна зла должна также иметь личностный характер. Носителем темной иррациональной силы зла должна быть личность или личности. Должен существовать личностный мир тех, кто выбрал ненависть к Богу, к свету, кто выбрал быть против. Кто эти личности? Когда, как и почему выбрали они путь против Бога? На эти вопросы Церковь не дает точных ответов. Чем глубже реальность, тем труднее она представима с помощью формул и утверждений. И поэтому ответ прячется в символах и образах, говорящих о восстании против Бога в сотворенном Им духовном мире части ангелов, обуянных гордыней. При этом источник зла заключается не в их неведении и несовершенстве, а, напротив, в их знаниях и совершенстве, которые сделали возможным искушение гордыней. Кто бы он ни был, сатана принадлежит к самым первым и лучшим созданиям Бога. Он был достаточно совершенен, мудр и силен, можно даже сказать, достаточно божественен, чтобы знать Бога и не подчиниться Ему - знать Его и все же сделать выбор против Него, пожелать свободы от Него. Но поскольку такая свобода невозможна в любви и свете, которые всегда ведут к Богу и добровольному подчинению Ему, она неизбежно осуществляется в отрицании, ненависти и бунте.

Конечно, эти скудные слова далеко не соответствуют той страшной тайне, которую они пытаются выразить. Ибо мы ничего не знаем о той первоначальной катастрофе в духовном мире - о ненависти к Богу, порожденной гордыней, и о возникновении чуждой и злой реальности, которая не была создана Богом, не была вызвана Его волей. Или, точнее, мы знаем об этом только благодаря нашему внутреннему опыту зла, нашему собственному столкновению с этой реальностью. Этот опыт всегда ощущается как падение, как отказ от чего-то ценного и совершенного, как измена самой его сущности - как падение, имеющее крайне противоестественный характер, которое все же стало неотъемлемой частью нашего естества. И когда мы наблюдаем зло в себе и вне себя в мире, какими невероятно дешевыми и поверхностными кажутся все рациональные объяснения, все попытки объяснить зло четкими теориями. Если мы и можем что-либо узнать о зле из нашего духовного опыта, так это следующее: нужно не объяснять зло, а противостоять ему и бороться с ним. Так поступил со злом Господь. Он не стал объяснять его. Господь послал Сына Своего Единородного, чтобы Он был распят всеми силами зла и тем самым сокрушил их Своей любовью, верой и послушанием.

По этому пути должны следовать и мы. В то самое мгновение, когда мы примем решение идти за Христом, мы неминуемо встретим на этом пути сатану. В крещальном чине, который есть акт освобождения и победы, прежде всего совершается изгнание нечистых духов (или запрещение сатаны), поскольку на нашем пути к крещальной купели мы неизбежно сталкиваемся с темной могущественной фигурой, преграждающей нам этот путь. Если мы хотим продвинуться вперед, ее нужно прогнать. В момент, когда рука священника касается головы чада Божия и осеняет ее знаком Христа, сатана оказывается тут же, чтобы защитить украденное им у Бога и объявленное им своей собственностью. Мы можем не видеть его, но Церковь знает, что он здесь. Мы можем не ощущать ничего, кроме теплой семейной атмосферы, но Церковь знает, что сейчас развернется смертельная битва, высшей ставкой в которой являются не толкования и теории, а вечная жизнь или вечная смерть. Ибо, хотим мы этого или нет, знаем мы это или нет, но мы все вовлечены в духовную войну, которая ведется от самого сотворения мира. Разумеется, Господь одержал решительную победу, но сатана еще не сдался. Напротив, согласно Писанию, именно смертельно раненный и поверженный, он готовит последнюю и самую кровавую битву. Он ничего не может сделать против Христа, но он может многое совершить против нас. Поэтому запрещение сатаны есть только начало борьбы, которая составляет первую существенную сторону христианской жизни.

Мы обращаемся к сатане! Именно здесь проявляется христианское понимание слова как силы прежде всего. В десакрализованном и секуляризованном мировоззрении современного человека слово, как и все остальное, обесценено, сведено лишь к его рациональному значению. Но в библейском откровении слово - это всегда сила и жизнь. Бог сотворил мир Своим Словом. Оно есть сила созидательная и сила разрушительная, ибо оно сообщает не только идеи и понятия, но прежде всего духовные реальности, которые могут быть как положительными, так и отрицательными. С точки зрения мирского понимания слова, "обращаться" к сатане не только бесполезно, но и смешно, поскольку не может быть "рационального диалога" с самим носителем иррационального. Но "запрещение сатаны" - это не объяснение, имеющее целью доказать что-либо некоему существу, которое извечно ненавидит, лжет и разрушает. По словам св. Иоанна Златоуста, это "устрашающие и удивительные" [8] заклинания, действие "пугающей и ужасающей" силы, которое рассеивает и уничтожает злую власть демонического мира:

Запрещает тебе, днаволе, Господь пришедый в мир, и вселивыйся в человецех, да разрушит твое мучительство, и человекн измет, Иже на древе сопротивныя силы победи, солнцу померкшу, и земли поколебавшейся, и гробом отверзающимся, и телесем святых восстающим: Иже разруши смертию смерть, и упраздни державу имущаго смерти, снесть тебе, диавола. Запрещаю тебе Богом, показавшим древо живота, и уставившим херувимы, и пламенное оружие обращающееся стрещи то: запрещен буди. Оным убо тебе запрещаю, ходившим яко по суху на плещу морскую, и запретившим бури ветров: Егоже зрение сушит бездны, и прещение растаявает горы: Той бо и ныне запрещает тебе нами. Убойся, изыди, и отступи от создания сего, и да не возвратишися, ниже утаишися в нем, ниже да срящеши его, или действуеши, ни в нощи, ни во дни, или в часе, или в полудни: но отиди во свой тартар, даже до уготованного великаго дне суднаго. Убойся Бога, седящаго на Херувимех и прнзирающаго бездны, Егоже трепещут Ангели, Архангели, Престоли, Господьства, Начала, Власти, Силы, многоочитии Херувимы, и шестокрилатии Серафимы: Егоже трепещут небо и земля, море, и вся яже в них. Изыди, и отступи от запечатаннаго новоизбранного воина Христа Бога нашего. Оным бо тебе запрещаю, ходящим на крилу ветреннюю, творящим ангелы своя огнь палящ: изыди, и отступи от создания сего со всею силою и ангелы твоими.

Это запрещение - поэма - в глубочайшем смысле этого слова, которое по-гречески значит "творение". Оно поистине являет и творит то, что являет, оно превращает в действенную силу то, что утверждает; оно снова наполняет слова божественной энергией, от которой они происходят. Запрещение совершает все это, потому что оно произносится во имя Христа. Оно истинно наполнено силой Христа, Который "вторгся" на вражескую территорию, воспринял человеческую жизнь и сделал человеческие слова Своими, потому что Он уже разрушил дьявольскую силу изнутри.

И, изгнав эту злую силу, священнослужитель совершает следующую молитву:

Призри на раба Твоего, взыщи, испытуй и отжени от него вся действа диаволя. Запрети нечистым духом, и изжени я, и очисти дела руку Твоею, и острое Твое употребивый действо, сокруши сатану под нозе его вскоре, и даждь ему победы на него, и на нечистые его духи. Яко да от Тебе милость получив, сподобится безсмертных, и небесных Твоих Тайн... Приими в Царство Твое пренебесное: отверзи его очи мысленныя, во еже озаряти в нем просвещению Евангелия Твоего...

Освобождение от демонической власти - начало восстановления человека. А завершение - Царство Небесное, куда человек был принят во Христе, так что вознесение на небеса, соединение с Богом и обожение поистине стали высшим назначением и призванием человека.

Изгоняя нечистых духов из оглашенного, священник, согласно указанию, "дует на уста его, на чело и на перси". Дыхание есть основная физиологическая функция, которая поддерживает в нас жизнь, но при этом обрекает нас на полную зависимость от мира. А мир безнадежно заражен грехом, злом и смертью. В раннехристианском воззрении на человека не было строгого разделения на физическое и духовное, что характерно для нашей современности. Первые христиане рассматривали человека в его совокупности, в органическом единстве и взаимозависимости духовного и физиче<

12345678Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: