Главная | Обратная связь | Поможем написать вашу работу!
МегаЛекции

Скорым поездом на ленинградский фронт




Аннотация

 

Командир танка Отто Кариус воевал на Восточном фронте в составе группы армий «Север» в одном из первых экипажей «тигров». Автор погружает читателя в самую гущу кровавого боя с его дымом и пороховой гарью. Рассказывает о технических особенностях «тигра» и его боевых качествах. В книге приведены технические доклады по испытаниям «тигра» и отчеты о ходе боевых действий 502-го батальона тяжелых танков.


«Тигры» в грязи. Воспоминания немецкого танкиста

 

Посвящается моим боевым товарищам из 2-й роты 502-го батальона тяжелых танков, дабы почтить память тех, кто погиб, и напомнить оставшимся в живых о нашей бессмертной и незабвенной дружбе.

 

Предисловие

 

Свои первые записи о том, что мне пришлось испытать на фронте, я делал исключительно для тех, кто воевал в составе 502-го батальона «тигров». Вылившись в конце концов в эту книгу, они оказались оправданием германского солдата с передовой. На немецкого солдата возводили напраслину открыто и систематически, намеренно и по случаю с 1945 года как в Германии, так и за рубежом. Общество, однако, вправе знать, каковой была война и каковым простой германский солдат на самом деле!

Однако более всего эта книга предназначена для моих бывших боевых товарищей танкистов. Она задумана для них, как напоминание о тех трудных временах. Мы делали точно то же самое, что и наши товарищи по оружию во всех прочих родах войск, – выполняли свой долг!

Я смог запечатлеть события, составившие главную суть повествования, боевые операции между 24 февраля и 22 марта 1944 года, потому что мне удалось сохранить после войны соответствующие донесения дивизии и корпуса. Их мне тогда предоставили в распоряжение, и я отправил их домой. В качестве подспорья для моей памяти у меня оказались и обычные официальные документы для всех прочих случаев.

Отто Кариус

 

По зову Родины

 

«Что они думают делать с этой мелочевкой... вот что я тоже хотел бы знать», – сказал один из карточных игроков. Они сгрудились, водрузив на колени чемодан, и в попытке сделать свое отбытие не таким тягостным, коротали время за картами.

«Что они думают делать с этой мелочевкой...» – донеслось до меня. Я стоял у окна купе и смотрел назад, на горы Хардт, в то время как поезд отстукивал километры в восточном направлении через равнинную местность Рейна. Казалось, это судно покинуло безопасный порт, плывя в неизвестность. Время от времени я все еще удостоверивался в том, что мое призывное свидетельство лежит в кармане. На нем значилось: «Позен, 104-й запасной батальон». Пехота, царица полей!

Я был белой вороной в этом кругу и, пожалуй, не мог; никого винить за то, что меня не воспринимали всерьез. Собственно говоря, это было вполне понятно. Мою кандидатуру дважды отклоняли после вызова: «В настоящее время не годен к действительной службе в связи с недостаточным весом»! Дважды я глотал и тайком вытирал горькие слезы. Господи, там, на фронте, никто не спрашивает, какой у тебя вес!

Наши армии уже пересекли Польшу беспрецедентным победным маршем. Всего несколько дней назад и Франция стала ощущать парализующие удары нашего оружия. Мой отец был там. В начале войны он снова надел военную форму. Это означало, что у моей матери теперь будет совсем мало дел по хозяйству, когда ей позволят вернуться в наш дом на границе. А мне впервые пришлось самостоятельно отмечать свое 18-летие в Позене. Только тогда я осознал, сколь многим обязан родителям, которые подарили мне счастливую юность! Когда я смогу вернуться домой, сесть за пианино или взять в руки виолончель или скрипку? Всего несколько месяцев назад я хотел посвятить себя изучению музыки. Потом передумал и увлекся машиностроением. По этой же причине я пошел добровольцем в армию по специальности «противотанковые самоходные установки». Но весной 1940 года им совсем не нужны были добровольцы. Меня определили пехотинцем. Но и это было неплохо. Главное, что я принят!

Через некоторое время в нашем купе стало тихо. Нет сомнения, каждому было о чем подумать: мысли ворохом роились в голове. Долгие часы нашего путешествия конечно же давали для этого самую благоприятную возможность. К тому времени, как высадились в Позене на затекших ногах и с болью в спине, мы были вполне счастливы, что лишились этого времени для самоанализа.

Нас встретила группа из 104-го запасного пехотного батальона. Нам приказали идти в ногу и привели в гарнизон. Бараки для срочнослужащих конечно же не блистали роскошью. Помещение казармы было недостаточно просторным, и помимо меня там находилось еще сорок человек. Некогда было размышлять о высоком долге защитника отечества; началась борьба со старожилами за выживание. Они смотрели на нас, как на надоедливых «чужаков». Мое положение было практически безнадежным: безусый юнец! Поскольку только густая щетина была явным признаком настоящей возмужалости, мне пришлось держать оборону с самого начала. Зависть со стороны других по поводу того факта, что я обходился бритьем всего раз в неделю, только усугубляла положение.

Наша подготовка вполне соответствовала тому, чтобы действовать мне на нервы. Я часто думал о своем университете имени Людвига Максимилиана, когда муштра и построения доходили до критической точки или когда мы барахтались в грязи на территории учебного полигона во время учений на местности. Для чего нужна такая тренировка, я узнал позднее. Мне пришлось неоднократно использовать приобретенные в Позене навыки, чтобы выбираться из опасных ситуаций. Впрочем, проходило всего несколько часов, и все страдания бывали забыты. От ненависти, которую мы испытывали по отношению к службе, к нашим начальникам, к нашей собственной тупости в ходе подготовки, вскоре не осталось и следа. Главное, все мы были убеждены, что все, что мы делали, имело определенную цель.

Любая нация может считать, что ей повезло, если у нее есть молодое поколение, которое отдает стране все силы и так самоотверженно сражается, как это делали немцы в обеих войнах. Никто не вправе упрекнуть нас уже после войны, даже при том, что мы злоупотребляли идеалами, которыми были переполнены. Будем надеяться, что нынешнее поколение окажется избавлено от того разочарования, которое было уготовано испытать нам. А еще лучше, если бы наступило такое время, когда ни одной стране не понадобилось бы никаких солдат, потому что воцарился бы вечный мир.

Моей мечтой в Позене было завершить начальную подготовку пехотинца и при этом благоухать, как роза. Эта мечта вылилась в разочарование главным образом из-за пеших маршей. Они начались с пятнадцати километров, возрастали на пять километров каждую неделю, дойдя до пятидесяти. Неписаным правилом было, чтобы всем новобранцам с высшим образованием давать нести пулемет. По-видимому, они хотели испытать меня, самого маленького в подразделении, и узнать, каков предел моей силы воли и способен ли я успешно выдержать испытание. Неудивительно, что, когда я однажды вернулся в гарнизон, у меня было растяжение связок и гноящийся волдырь, размером с небольшое яйцо. Я был не в состоянии далее демонстрировать свою доблесть пехотинца в Позене. Но вскоре нас перебросили в Дармштадт. Близость к дому вдруг сделала жизнь в казармах не такой тягостной, а перспектива увольнения в конце недели дополнительно скрасила ее.

Думаю, что я повел себя довольно самоуверенно, когда однажды командир роты стал отбирать двенадцать добровольцев для танкового корпуса. Предполагалось брать только автомехаников, но с благожелательной улыбкой мне разрешили присоединиться к дюжине добровольцев. Старикан был, вероятно, рад избавиться от недомерка. Однако я не вполне осознанно принял решение. Мой отец разрешил мне поступать в любой род войск, даже в авиацию, но категорически запретил танковые войска. В мыслях он, вероятно, уже видел меня горящим в танке и терпящим ужасные муки. И, несмотря на все это, я облачился в черную форму танкиста! Однако никогда не сожалел об этом шаге, и, если бы мне снова пришлось стать солдатом, танковый корпус оказался бы моим единственным выбором, на этот счет у меня не было ни малейшего сомнения.

Я опять стал новобранцем, когда пошел в 7-й танковый батальон в Файингене. Моим танковым командиром был унтер-офицер Август Делер, громадный мужчина и хороший солдат. Я был заряжающим. Всех нас переполняла гордость, когда мы получили свой чехословацкий танк 38(t). Мы чувствовали себя практически непобедимыми с 37-мм орудием и двумя пулеметами чехословацкого производства. Мы восхищались броней, не понимая еще, что она для нас лишь моральная защита. При необходимости она могла оградить лишь от пуль, выпущенных из стрелкового оружия.

Мы познакомились с основами танкового боя на полигоне в Путлосе, в Гольштейне, куда отправились на настоящие стрельбы. В октябре 1940 года 21-й танковый полк был сформирован в Файингене. Незадолго до начала русской кампании он вошел в состав 20-й танковой дивизии, во время учений на полигоне в Ордурфе. Наша подготовка состояла из совместных учений с пехотными частями.

Когда в июне 1941 года нам выдали основное довольствие в виде неприкосновенного запаса, мы поняли: что-то должно произойти. Высказывались разные предположения о том, куда нас собирались перебросить, пока мы не двинулись в направлении Восточной Пруссии. И хотя крестьяне Восточной Пруссии нашептывали нам то одно, то другое, мы все еще верили, что посланы на границу для поддержания безопасности. Эта версия была иллюзией, сформировавшейся во время нашей подготовки в Путлосе, где мы тренировались на танках, передвигающихся под водой, поэтому склонны думать, что нашим противником станет Англия. Теперь мы были в Восточной Пруссии и уже больше не мучились неопределенностью.

Мы выдвинулись к границе 21 июня. Получив директиву о сложившейся ситуации, мы наконец узнали, какая нам отводится роль. Каждый изображал ледяное спокойствие, хотя внутренне все мы были чрезвычайно возбуждены. Напряжение становилось просто невыносимым. Наши сердца готовы были вырваться из груди, когда мы услышали, как эскадрильи бомбардировщиков и пикирующих бомбардировщиков «Штука» с гулом пронеслись над нашей дивизией в восточном направлении. Мы располагались на краю леса, к югу от Кальварьи. Наш командир установил на своем танке обычный радиоприемник. По нему мы услышали официальное объявление о начале русской кампании за пять минут до времени «Ч». За исключением нескольких офицеров и унтер-офицеров, никто из нас еще не участвовал в боевых действиях. До сих пор мы слышали настоящие выстрелы только на полигоне. Мы верили в старых вояк, имевших Железные кресты и боевые знаки отличия, а они сохраняли полную невозмутимость. У всех прочих не выдерживал желудок и мочевой пузырь. Мы ждали, что русские откроют огонь с минуты на минуту. Но все оставалось спокойным, и, к нашему облегчению, мы получили приказ атаковать.

 

По стопам Наполеона

 

Мы прорвались через пограничные посты юго-западнее Кальварьи. Когда после 120-километрового марша по дороге к вечеру мы достигли Олиты, уже чувствовали себя ветеранами. И все равно испытали радость, когда, наконец, остановились, поскольку наши чувства во время марша были обострены до предела. Мы держали оружие наготове; каждый находился на своем посту.

Поскольку я был заряжающим, у меня оказалась самая невыгодная позиция. Мне не только не было ничего видно, но я даже не мог носа высунуть на свежий воздух. Жара в нашей машине стала почти невыносимой. Каждый амбар, к которому мы приближались, вызывал у нас некоторое оживление, но все они оказывались пустыми. С необыкновенным любопытством я ожидал, что расскажет об увиденном командир нашего танка. Нас взбудоражило его сообщение о первом увиденном им мертвом русском, с волнением мы ожидали первого боевого контакта с русскими. Но ничего подобного не случилось. Поскольку наш батальон головным не был, могли предполагать такой контакт только в том случае, если авангард будет остановлен.

Мы без происшествий достигли первой цели нашего движения в тот день – аэродрома в Олите. Счастливые, скинули с себя пропыленную форму и были рады, когда, наконец, нашли воду, чтобы как следует помыться.

– Совсем неплохо здесь воевать, – сказал со смешком командир нашего танка унтер-офицер Делер после того, как в очередной раз вытащил голову из бадьи с водой. Казалось, этому умыванию не будет конца. За год до этого он был во Франции. Мысль об этом придала мне уверенности в себе, ведь я впервые вступил в боевые действия, возбужденный, но и с некоторой боязнью.

Нам буквально приходилось откапывать свое оружие из грязи. В случае настоящего боя из него мы не смогли бы стрелять. Мы вычистили все до блеска и предвкушали ужин.

– Эти летуны тут славно поработали, – заметил наш радист, чистивший оружие. Он смотрел, в сторону края леса, где русские самолеты были застигнуты на земле во время первых налетов люфтваффе.

Мы сняли с себя форму и испытывали такое чувство, будто заново родились. Невольно мне вспомнились картинки с сигаретных пачек, которые мы увлеченно собирали годами, и в частности одна из них: «Бивак на вражеской территории».

Вдруг над нашими головами разнесся гул.

– Черт побери! – ругнулся наш командир.

Он лежал рядом со мной в грязи. Но рассердил его не огонь противника, а моя неуклюжесть: я лежал на сухарях из его армейского пайка. Это было какое-то неромантичное боевое крещение.

Русские все еще находились в лесной чаще, окружавшей аэродром. Они собрали свои разрозненные подразделения после первоначального шока того дня и открыли по нас огонь. Прежде чем осознали, что происходит, мы уже снова были в своих танках. А потом вступили в свой первый ночной бой, будто из года в год только этим и занимались. Я был удивлен тем, какое спокойствие овладело всеми нами, как только мы осознали всю серьезность того, что делали.

Мы чувствовали себя почти бывалыми солдатами, когда на следующий день пришли на помощь в танковом сражении у Олиты. Мы оказывали поддержку при форсировании реки Неман. Нам почему-то было приятно осознавать, что наши танки не были такими же, как у русских, несмотря на небольшие собственные потери.

Наступление продолжалось без помех. После овладения Пилсудским трактом оно продолжалось в направлении Вильно (Вильнюса. – Пер.). После взятия Вильно 24 июня мы чувствовали гордость и, пожалуй, некоторую самоуверенность. Мы считали себя участниками значительных событий. Мы почти не замечали, насколько были вымотаны напряженным маршем. Но только когда останавливались, тут же валились с ног и засыпали как убитые.

Мы особенно не задумывались о том, что происходило. Разве могли мы остановить это наступление? Немногие, пожалуй, обращали внимание на тот факт, что мы двигались той же дорогой, по которой шел когда-то великий французский император Наполеон. В тот же самый день и час 129 лет назад он отдал точно такой же приказ о наступлении другим солдатам, привыкшим к победам. Было ли это странное совпадение случайным? Или же Гитлер хотел доказать, что он не сделает тех же ошибок, что и великий корсиканец? Во всяком случае, мы, солдаты, верили в свои способности и в удачу. И хорошо, что не могли заглянуть в будущее. Вместо этого у нас была только воля рваться вперед и завершить войну как можно скорее.

Нас повсюду восторженно встречало население Литвы. Здешние жители видели в нас освободителей. Мы были шокированы тем, что перед нашим прибытием повсюду были разорены и разгромлены еврейские лавочки. Мы думали, что такое оказалось возможно только во время «хрустальной ночи» в Германии. Это нас возмутило, и мы осудили ярость толпы. Но у нас не было времени долго размышлять об этом. Наступление продолжалось беспрерывно.

До начала июля мы занимались разведкой и стремительно продвигались к реке Дюна (Двина, Даугава). У нас был приказ: двигаться вперед, вперед, и только вперед, днем и ночью, сутки напролет. От водителей требовалось невозможное. Вскоре я уже сидел на месте водителя, чтобы дать пару часов отдыха нашему вымотанному товарищу. Если бы хоть не было этой невыносимой пыли! Мы обмотали тканью нос и рот, чтобы можно было дышать в облаках пыли, повисшей над дорогой. Мы уже давно сняли с брони смотровые приборы, чтобы хоть что-то видеть. Мелкая, как мука, пыль проникала повсюду. Наша одежда, пропитанная потом, прилипала к телу, и толстый слой пыли покрывал нас с головы до пят.

При достаточном количестве хоть сколько-нибудь пригодной для питья воды положение было бы более или менее сносным, но пить запрещалось, потому что колодцы могли быть отравлены. Мы выпрыгивали из машин на остановках и искали лужи. Сняв зеленый слой с поверхности лужи, смачивали водой губы. Так мы могли продержаться немного дольше.

Наше наступление шло в направлении Минска. Мы завязали бои к северу от города. Было первое крупное окружение, была форсирована Березина, и наступление продолжилось на Витебск. Темп движения не снижался. Теперь уже возникали проблемы с поддержанием бесперебойного снабжения. Пехотные подразделения не поспевали, как ни старались. Никого не волновали районы по обе стороны автострады.

А там прятались партизаны, о которых нам доведется узнать позднее. Наши полевые кухни вскоре также безнадежно отстали. Армейский хлеб стал редким деликатесом. И хотя было в изобилии мяса домашней птицы, однообразное меню скоро стало надоедать. У нас начинали течь слюни при мысли о хлебе и картошке. Но наступающие солдаты, которые слышат звуки фанфар победных сообщений по радио, не воспринимают что-либо слишком серьезно.

8 июля в нас попали. Мне впервые пришлось выбираться из подбитой машины.

Это произошло возле полностью сожженной деревни Улла. Наши инженерные части построили понтонный мост рядом со взорванным мостом через Двину. Именно там мы вклинились в позиции вдоль Двины. Они вывели из строя нашу машину, как раз у края леса на другой стороне реки. Это произошло в мгновение ока. Удар по нашему танку, металлический скрежет, пронзительный крик товарища – и все! Большой кусок брони вклинился рядом с местом радиста. Нам не требовалось чьего-либо приказа, чтобы вылезти наружу. И только когда я выскочил, схватившись рукой за лицо, в придорожном кювете обнаружил, что меня тоже задело. Наш радист потерял левую руку. Мы проклинали хрупкую и негибкую чешскую сталь, которая не стала препятствием для русской противотанковой 45-мм пушки. Обломки наших собственных броневых листов и крепежные болты нанесли больше повреждений, чем осколки и сам снаряд.

Мои выбитые зубы скоро оказались в мусорном ведре медпункта. Осколки, вонзившиеся мне в лицо, оставалась в нем до первых лучей солнца следующего дня и вышли сами собой – как и было предсказано.

Я двигался на попутках обратно на фронт. Горящие деревни указывали путь. Свою роту я встретил как раз перед Витебском. Горевший город окрашивал ночное небо в кроваво-красный цвет. После того как на следующий день мы взяли Витебск, у нас появилось ощущение, что война еще только начинается.

Наступление, оборона, подавление сопротивления, преследование сменяли друг друга. События трех недель были отмечены в моем дневнике лишь несколькими строками.

 

«С 7/11 по 7/16. Наступление через Демидов – Духовщину в направлении Ярцева (шоссе Смоленск – Москва) с целью окружения сил противника в районе Витебск-Смоленск. Бой за переправу через Днепр у Ратчина.

С 7/77 по 7/24. Оборонительный бой за Ярцево и у реки Выпь. Оборонительный бой на рубеже Выпь – Вотря. Бой с целью уничтожения окруженных сил противника в «смоленском мешке».

С 7/25 по 7/26. Преследование вдоль верхнего течения Двины.

С 7/27 по 8/4. Оборонительный бой у Ельни и Смоленска. Оборонительный бой у реки Выпь перед пунктом Белев».

 

За этим перечислением голых фактов скрыты тяготы, которые могут быть понятны только тем, кто там был. Тех же, кто там не был, их перечисление лишь наводит на мысль о преувеличении. Поэтому, полагаю, могу себе позволить не давать в дальнейшем комментариев, особенно исходя из того, что все впечатления могу передать лишь с точки зрения заряжающего. А заряжающий находится в таком положении, которое не позволяет ему получать общее представление о проводимых операциях.

Каждый из нас проявил себя и вкусил все невзгоды сполна. Мы были убеждены, что успех возможен только в том случае, когда каждый выкладывается до конца.

Несмотря на это, мы иногда проклинали наших командиров, некоторые из которых пренебрегали своими обязанностями и проявляли безответственность. После одного знойного дня, проведенного в сражениях, когда наши пересохшие глотки напрасно ожидали воды, мы ругались на чем свет стоит, узнав о том, что наш батальонный командир распорядился устроить ему купание, используя воду, приготовленную для нашего кофе. Это вопиющее поведение командира было выше нашего понимания. Но мысль о нашем моющемся командире давала нам такую почву для грубых солдатских шуток, что скоро этот случай стал рассматриваться лишь как курьез.

 

Первый «Т-34»

 

Еще одно событие ударило по нас, как тонна кирпичей: впервые появились русские танки «Т-34»! Изумление было полным. Как могло получиться, что там, наверху, не знали о существовании этого превосходного танка?

«Т-34» с его хорошей броней, идеальной формой и великолепным 76,2-мм длинноствольным орудием всех приводил в трепет, и его побаивались все немецкие танки вплоть до конца войны. Что нам было делать с этими чудовищами, во множестве брошенными против нас? В то время 37-мм пушка все еще была нашим сильнейшим противотанковым оружием. Если повезет, мы могли попасть в погон башни «Т-34» и заклинить его. Если еще больше повезет, танк после этого не сможет эффективно действовать в бою. Конечно, не очень-то обнадеживающая ситуация!

Единственный выход оставляло 88-мм зенитное орудие. С его помощью можно было эффективно действовать даже против этого нового русского танка. Поэтому мы стали с высочайшим уважением относиться к зенитчикам, которым до этого от нас доставались лишь снисходительные улыбки.

Иваны, как будто догадываясь о нашем затруднительном положении, впервые начали атаку в нашем секторе со своим «Ура! Ура!». Сначала мы подумали, что наша пехота сама атакует с криками «Ура!». Однако вскоре узнали, что все совсем наоборот. Так как Москва, как считалось, была почти в наших руках, у нас появилось подозрение, что уже нельзя больше рассчитывать на скорый конец этой кампании.

Поэтому у меня были смешанные чувства, когда 4 августа 1941 года я получил приказ отбыть в Эрланген, в 25-й танковый запасной батальон. За три дня до этого на погонах моей униформы появился галун унтер-офицера.

В Эрлангене мы сдавали экзамен на права по управлению грузовым автомобилем и танком. Сразу после этого прибыли в Вюнсдорф близ Берлина, чтобы пройти курс обучения кандидата в офицеры.

2 февраля 1942 года мне сообщили, что я не соответствую предъявляемым этим курсом обучения требованиям. Так же как и Герт Мейер и Клаус Вальденмейр из нашего взвода, я конечно же не принял все это всерьез. Кроме того, был один вопрос, который мне никак нельзя было задавать. Я думал, что мне представился случай доверить свои сомнения классной доске. Но мое начальство вовсе не нашло забавным вопрос: «А офицеры запаса человечны?» Так что мы все еще оставались военнослужащими унтер-офицерского состава и кандидатами в офицеры, когда расстались с курсом обучения. Собственно говоря, нас не слишком это огорчало.

В конце концов, новоиспеченным лейтенантам приходилось нести службу в запасных частях, в то время как мы сразу же были отправлены в наш прежний полк. Нас отпустили со словами ободрения. Наш офицер-куратор, которого мы все боготворили, потому что он был настоящей личностью и относился к своим обязанностям со всей душой, сказал на прощание, что уверен: мы скоро достигнем своей цели на фронте. Там мы сможем гораздо легче доказать, что достойны стать офицерами.

Даже сегодня я вспоминаю его. Про себя поздравил бундесвер с удачей, когда узнал, что оберст Филипп стал командиром учебного полка в Андернахе.

 

Снова в прежней компании

 

Мы нашли 21-й полк на зимних позициях в Гжатске. Он ужасно поредел: лишь одна рота была еще укомплектована танками. Все прочие машины были выведены из строя в боях во время позорного отхода зимой 1941/42 года.

– Мы тебя ждали, – приветствовали меня наши товарищи. – Ну, покажи, чему тебя научили!

Они заговорщически ухмылялись, и мы чувствовали: что-то замышляется. Нам дали задание сменить наряд по уборке снега.

Оно состояло в том, чтобы расчищать дорогу на площадке перед танками во время боевых действий для того, чтобы они не застревали. В снегу, в своей черной форме, перед самыми танками – ну и работенка! Вопреки ожиданиям все прошло гладко. Кроме того, мы конечно же были в лучшем положении, чем наши товарищи, которым в их форме танкистов приходилось действовать как пехотинцам.

С завистью мы смотрели, как хорошо экипированы иваны по сравнению с нами. Мы испытали настоящее счастье, когда несколько танков пополнения наконец прибыли к нам из глубокого тыла. 10-я рота была полностью переоснащена, и я смог принять свой взвод. С марта по конец июня 1942 года мы завязли в оборонительных боях с русскими вокруг позиций, занимаемых нами с зимы у Гжатска и к востоку от Вязьмы. Затем нас перебросили в район Сычевки, где мы приняли участие в оборонительных боях восточнее Белой.

Во время этого боя я был представлен к повышению в звании, а несколько дней спустя произошло то, из-за чего я чуть было не лишился новых погон.

Мой взвод расположился вдоль лесной тропы. «Прекрасное место!» – справедливо заметил мой водитель. Нас нельзя было заметить ни спереди, ни сзади – повсюду деревья и кусты. Ничейная земля начиналась на другой стороне тропы. Рядом с нами, несколько в стороне, располагалось противотанковое орудие. Вместе с нами были пехотинцы.

Водители и заряжающие четырех моих танков только что ушли раздобыть мяса. Мои мысли уже были направлены на еду, когда началась пальба и русские атаковали. Половина экипажей отсутствовала; ни один танк не был готов к бою. Я запаниковал, скользнул на сиденье водителя, задним ходом выехал из чащи. Другие танки моего взвода последовали за мной, полагая, что отказала радиосвязь. Они действовали по уставу, который предписывал в подобного рода случаях делать то же, что и командир взвода.

Проехав несколько сот метров, я понял, что натворил. Расчет противотанкового орудия и множество пехотинцев, по-видимому, потеряли самообладание, когда увидели, как я рванул. Я быстро развернулся и занял прежнюю позицию. Великолепные парни в стрелковых ячейках держали свои нервы в узде и уже отразили нападение.

– Приятель, что за куча героев? – спросил командир орудия. – Если это все, что вы умеете, то вам лучше вообще не соваться на фронт!

Я стоял как в воду опущенный, и мне оставалось только уверять его, что подобное больше никогда не повторится.

После этого случая мне еще долго было не по себе. Как просто было принять поспешное решение и какими тяжелыми могли оказаться последствия! Конечно же мне следовало оставаться на месте – это стало ясно уже через несколько минут, но ошибка была совершена в тот момент, когда мы запустили двигатели.

Этот эпизод стал мне хорошим уроком, и я всегда напоминал себе о нем, особенно, когда приходилось принимать решение, касающееся подчиненных. Я был счастлив, что получил возможность загладить вину, прежде чем наша часть была переброшена в район к северу от Орла. Воспользовавшись ею, я мог, по крайней мере, ждать повышения с чистой совестью.

Однако до того как я получил повышение, мне суждено было познакомиться с особой областью боевых действий. Я стал на короткое время командиром инженерного взвода в штабе роты.

 

Катастрофа

 

Мы были в своих убежищах далеко за линией фронта. Однажды утром меня окликнул взволнованный командир:

– Эй, Кариус, взгляни-ка – совсем как в кино! Подумать только!

Только что экипированная полевая дивизия люфтваффе прошла мимо нашего расположения по пути на фронт. У меня перехватило дыхание: как в волшебной сказке! От вещевых мешков до орудий – все было новехонькое. Мы видели оружие, о котором знали только по слухам: пулеметы «МГ-42», 75-мм противотанковое длинноствольное орудие и другие потрясающие вещи. Нам хотелось верить, что мы, наконец, сможем полностью переоснастить и наши части. Все, что шло на фронт, гарантировало спокойную зиму в этом секторе.

Нашему командиру роты, естественно, не терпелось поближе рассмотреть все это великолепие, и мы двинулись к линии фронта, чтобы разведать ситуацию. Преобладала атмосфера уверенного спокойствия. Казалось, что мы в районе учений. На унтер-офицерах были элегантные фуражки с козырьком; солдаты двигались с ленцой и скучали на своих позициях.

Не было совершенно никаких признаков боя. По этой причине они зачехлили пулеметы «МГ-42», чтобы в них не попала какая-нибудь грязь. Товарищей по оружию просто невозможно было уговорить хоть бы раз продемонстрировать нам это доселе неизвестное чудо. А что будет, если иваны решатся атаковать здесь? Прежде чем оружие будет готово к бою, русские овладеют позициями.

Наши опасения вскоре подтвердились. Глухой гул, надвигавшийся с северо-востока, разбудил нас однажды утром. Мы несколько минут напрягали слух, после чего уже ничто не могло удержать нас в подземных укрытиях. Снаружи метель с колючим снегом перехватывала дыхание и сбивала с ног. Для русских это была идеальная погода для атаки. Не ожидая сигнала тревоги, мы разбудили роту. Наши подозрения подтверждались. Вскоре поступило донесение, что русские прорвались.

Мы нашли командира полевой дивизии люфтваффе на командном пункте в состоянии полного отчаяния. Он не знал, где находились его подразделения. Русские танки смяли все вокруг, прежде чем противотанковые орудия успели произвести хотя бы один выстрел. Иваны захватили новейшую технику, а дивизия разбежалась во все стороны. К счастью, противник после быстрой первоначальной победы сразу же остановился. Он боялся попасть в засаду. С некоторыми усилиями наш полк смог ликвидировать прорыв. Это был настоящий сумасшедший дом!

Когда одна пехотная часть подошла к деревне, им приветственно махали люди в форме люфтваффе. И вдруг они открыли уничтожающий огонь. Это были русские, в трофейной зимней одежде. Нам после этого приказали стрелять по всякому военному в форме люфтваффе, поскольку в ней могли быть только переодетые русские. К несчастью, несколько наших разрозненных штурмовых групп стали жертвами этого приказа. Как только в течение нескольких последующих дней и недель мы слышали, как в отдалении строчит пулемет «МГ-42», могли поклясться жизнью, что стреляют русские. Мы так и не попробовали ни одного из них в действии, а нашим пехотинцам обычно приходилось довольствоваться трофейным оружием русских.

Мы все приходили в ярость при мысли о провале тех, кто вверил самое лучшее оружие совершенно неопытным, слабо подготовленным войскам и сразу бросил их на фронт.

Как же бережно мы обращались с людьми и техникой в последующие недели в наступательных и оборонительных боях к югу от рубежа Белев – Козельск – Сухиничи!

Я пережил особенно неприятный момент в одной из операций уже в качестве новоиспеченного лейтенанта и командира саперного взвода. Нам поручили разминировать местность перед тем, как по ней пойдут танки. Я был несказанно удивлен тем, что отделался только поверхностным ранением руки. После этого стал ценить работу наших саперов.

Я был счастлив, когда был переведен обратно в прежнюю 1-ю роту. Я снова увидел Августа Делера, своего старого командира танка. Он к тому времени стал фельдфебелем, и, естественно, мы ездили вместе в одном взводе. В операции, в которой мы принимали участие, наш батальон понес самые большие с начала кампании потери.

Русские широко использовали противотанковые ружья, которые легко пробивали броню наших танков. Наши потери были очень велики. Многие наши товарищи получили в своих танках смертельные ранения, а тяжелораненых приходилось эвакуировать.

Мы были совершенно беспомощны в ночном сражении. Русские подпустили нас слишком близко. К тому времени, когда мы их заметили, было слишком поздно защищаться, поскольку невозможно было использовать танковые прицелы ночью.

Ощущение беззащитности охватило нас. К счастью, первые танки «T-IV» с 75-мм длинноствольным орудием, танки «T-III» с более толстой броней и 50-мм длинноствольным орудием стали поступать в небольших количествах из глубокого тыла. Это был проблеск надежды на возможность обрести новые силы, который так часто появлялся во время войны в России.

После фактической потери надежды и всякой веры в наши собственные машины мы снова приободрились, и этого воодушевления хватило на последнюю безуспешную атаку на Плавск и Белев.

Тем временем наступил январь 1943 года. Предполагалось, что я возьму отпуск в тыл до предстоящей отмены отпусков.

Вечером накануне моего отъезда Август Делер вывел свой танк из его укрытия. Он был врыт в землю, чтобы таким образом спасаться от жуткого холода. Делер. проехал по гладкой плоскости в своих меховых ботинках и проскользил к передней части левой гусеницы машины. Она зацепила его, а водитель этого не заметил. Остальные члены экипажа закричали, танк был немедленно остановлен, но гусеница уже наехала на верхнюю часть бедра Делера. Он погиб на месте, не издав ни звука. Я потерял одного из лучших друзей.

Потом я уже по-настоящему был готов к отпуску и с нетерпением ожидал приезда домой, в родительский дом. Но все шло к тому, что мне не придется насладиться пребыванием там. Вскоре пришла телеграмма, объявлявшая о переброске меня в 500-й учебный батальон. Разочарованный, я гадал, почему мне нельзя вернуться в свою старую роту.

Я прибыл в Путлос в ожидании, что мне придется пройти еще один курс артиллерийской подготовки. Я бы с большим удовольствием вернулся в свою старую фронтовую компанию. Так я думал до тех пор, пока по прибытии в штаб не узнал, что офицерам с фронтовым опытом и нескольким ротам с Восточного фронта надлежит пройти здесь обучение на танке нового типа, «тигре». Новость разнеслась, как огонь пожара, однако никто еще не знал об этом ничего конкретного. Нам довелось увидеть несколько прототипов этого танка в стадии доработки, но нам они не очень понравились.

Руководить обучением должен был гауптман Люттихау. Я знал его по России и не считал большой любезностью с его стороны решение вменить мне в обязанности руководство офицерским собранием. Вероятно, не нашлось других младших офицеров. Тем не менее я ничего не мог поделать! Ничто тогда не говорило о том, что эта работа принесет мне удачу.

Мы отправились в Падерборн, место расположения 500-го учебного батальона, на который позднее была возложена ответственность за все подразделения с «тиграми».

Я встретился с капитаном Шобером, руководителем офицерского собрания. Он прибыл из России со своей ротой на переподготовку. Фон Люттихау строго приказал мне выполнять все пожелания Шобера, касающиеся предоставления алкогольных напитков. Они были близкими друзьями. Шобер любил время от времени пропустить рюмку-другую.

Он почти ежедневно появлялся в моем заведении, поскольку мне приходилось контролировать дефицитные запасы. Там мы познакомились ближе и стали уважительно относиться друг к другу. У меня было ощущение, что я ему нравлюсь не только из-за его особого пристрастия к французскому вермуту.

Мы нередко также проводили время в компании ребят из его роты. Я был особенно счастлив, когда он однажды спросил меня:

– Кариус, а ты не хотел бы перейти в мою роту?

– Так точно, готов хоть сейчас, господин гауптман! – Я поверить не мог в свою удачу. Первоначально формировались только две роты. Самое большее всего шесть человек требовалось от всей группы офицеров. И я попадал в их число! По моей рекомендации Шобер взял обер-лейтена

Поделиться:





Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...