Идентификация с агрессором

Вскрыть защитные механизмы, к которым обыч­но прибегает эго, бывает относительно легко, когда каж­дый из них используется раздельно и лишь в случае конфликта с какой-либо конкретной опасностью. Когда мы обнаруживаем отрицание, мы знаем, что это реак­ция на внешнюю опасность; когда имеет место вытесне­ние, эго борется с инстинктивным стимулом. Сильное внешнее сходство между торможением и ограничением эго с меньшей уверенностью позволяет говорить, явля-

191

Эго и механизмы зашиты

ются ли эти процессы частью внешнего или внутренне­го конфликта. Дело обстоит намного сложнее, когда за­щитные механизмы сочетаются или когда один и тот же механизм используется то против внутренней, то про­тив внешней силы. Прекрасной иллюстрацией обеих этих трудностей является процесс идентификации. Посколь­ку это один из факторов развития суперэго, он участву­ет в овладении инстинктом. Но, как я надеюсь показать ниже, бывают случаи, когда идентификация сочетается с другими механизмами, образуя одно из наиболее мощ­ных орудий эго в его действиях с внешними объектами, возбуждающими тревогу.

Август Айхорн рассказывает, что, когда он кон­сультировал школьный комитет, ему пришлось иметь дело с учеником начальной школы, которого привели к нему из-за привычки гримасничать. Учитель жаловал­ся на то, что поведение мальчика, когда его ругали или порицали, было ненормальным. Он начинал при этом корчить такие гримасы, что весь класс взрывался от смеха. Учитель считал, что либо мальчик насмехается над ним, либо лицо у него дергается из-за какого-ни­будь тика. Его слова тут же подтвердились, потому что мальчик начал гримасничать прямо на консультации, но, когда учитель, мальчик и психолог оказались вмес­те, ситуация разъяснилась. Наблюдая внимательно за обоими, Айхорн увидел, что гримасы мальчика были просто карикатурным отражением гневного выражения лица учителя и бессознательно копировали его лицо во время речи. Своими гримасами он ассимилировался, или идентифицировался, с угрожающим внешним объектом.

Мои читатели вспомнят случай с маленькой де­вочкой, которая пыталась при помощи магических жестов справиться с унижением, связанным с завис­тью к пенису. Этот ребенок сознательно и целенаправ­ленно использовал механизм, к которому мальчик при­бегал неосознанно. Дома она боялась проходить через темный зал из страха перед привидениями. Однако внезапно она обнаружила способ, позволявший ей де­лать это: она пробегала через зал, выделывая различ­ные странные жесты. Девочка с триумфом сообщила своему младшему брату секрет того, как она справи-

192

Примеры двух типов зашиты

лась со своей тревогой. «Можно не бояться, когда идешь через зал,— сказала она,— нужно лишь представить себе, что ты то самое привидение, которое должно тебе встретиться». Так обнаружилось, что ее магические жесты представляют собой движения, которые, по ее мнению, должно делать привидение.

Мы можем рассматривать такой вид поведения у двух описанных мною детей как идиосинкразию, но в действительности для примитивного эго это один из наиболее естественных и распространенных типов поведения, давно известный тем, кто исследует примитивные способы вызывать и изгонять духов и примитивные религиозные церемонии. Кроме того, существует много детских игр, в которых посредством превращения субъекта в угрожающий объект тревога превращается в приятное чувство безопасности. Это — новый подход к изучению игр с перевоплощением, в которые так юбят играть дети.

Однако физическая имитация антагониста представляет собой ассимиляцию лишь одного элемента сложного переживания тревоги. Нам известно из наблюдения, что имеются и другие элементы, которыми необходимо овладеть. Шестилетний пациент, на которого я уже ссылалась, должен был несколько раз посетить зубного врача. Вначале все шло замечательно. Лечение не причиняло ему боли, он торжествовал и потешался над самой мыслью о том, что кто-то может этого бояться. Но в один прекрасный день мой маленький пациент явился ко мне в на редкость плохом настроении. Врач сделал ему больно. Он был раздражен, недружелюбен и вымещал свои чувства на вещах в моей комнате. Его первой жертвой стал кусок индийского каучука. Он хотел, чтобы я дала ему его, а когда я отказалась, он взял нож и попытался разрезать его пополам. Затем он пожелал большой клубок бечевки. Он хотел, чтобы я и его отдала ему, и живо обрисовал мне, какие замечательные поводки он сделает из нее для своих животных. Когда я отказалась отдать емy весь клубок, он снова взял нож и отрезал большой кусок бечевки, но не использовал его. Вместо этого через несколько минут он начал резать бечевку на мелкие кусочки. Наконец он отбросил клубок и обратил свое вни-

193

Эго и механизмы зашиты

мание на карандаши — начал без устали затачивать их, ломая кончики и затачивая снова. Было бы неправильно сказать, что он играл «в зубного врача». Реального воп­лощения врача не было. Ребенок идентифицировался не с личностью агрессора, а с его агрессией.

В другой раз этот маленький мальчик пришел ко мне сразу после того, как с ним случилось небольшое про­исшествие. Он участвовал в игре во дворе школы и на всем ходу налетел на кулак учителя физкультуры, кото­рый тот как раз случайно выставил перед собой. Губа у него была разбита, лицо залито слезами, и он пытался спрятать и то и другое, закрывая лицо руками. Я попыта­лась утешить и успокоить его. Он ушел от меня очень рас­строенным, но на следующий день появился снова, дер­жась очень прямо, и был вооружен до зубов. На голове у него была военная каска, на боку — игрушечный меч, а в руке — пистолет. Увидев, что я удивлена этой перемене, он сказал мне просто: «Эго пожелало, чтобы все это было при мне, когда я буду играть с вами». Однако он не стал играть; вместо этого он сел и написал письмо своей мате­ри: «Дорогая мамочка, пожалуйста, пожалуйста, пожа­луйста, пожалуйста, пришли мне перочинный нож, кото­рый ты мне обещала, и не жди до Пасхи!». В этом случае мы тоже не можем сказать, что для того, чтобы овладеть тревожным переживанием предыдущего дня, он воплотил в себе учителя, с которым столкнулся. В данном случае он не имитировал и его агрессию. Оружие и форма, будучи мужскими атрибутами, явно символизировали силу учи­теля и, подобно атрибутам отца в фантазиях о животных, помогли ребенку идентифицироваться с мужественностью взрослого и тем защититься от нарциссического униже­ния или от реальных неудач.

Приведенные примеры иллюстрируют знакомый нам процесс. Ребенок интроецирует некоторые характеристи­ки объекта тревоги и тем самым ассимилирует уже пере­несенное им переживание тревоги. Здесь механизм иден­тификации или интроекции сочетается с другим важным механизмом. Воплощая агрессора, принимая его атрибу­ты или имитируя его агрессию, ребенок преображается из того, кому угрожают, в того, кто угрожает. В «По ту сто­рону принципа удовольствия» (S. Freud, 1920) детально

194

Примеры двух типов зашиты

обсуждается значение такого перехода от пассивной к ак­тивной роли как средства ассимиляции неприятного или травматического опыта в детстве. «Если доктор смотрел у ребенка горло или произвел небольшую операцию, то это страшное происшествие, наверно, станет предметом бли­жайшей игры, но нельзя не заметить, что получаемое при этом удовольствие проистекает из другого источника. В то время как ребенок переходит от пассивности пережива­ния к активности игры, он переносит это неприятное, ко­торое ему самому пришлось пережить, на товарища по игре и мстит таким образом тому, кого этот последний замеща­ет» (ibid., p. 17). То, что истинно относительно игры, ис­тинно также и относительно другого поведения детей. В случае мальчика, корчившего гримасы, и девочки, прак­тиковавшей магию, не ясно, что в конце концов стало с угрозой, с которой они идентифицировались, но в случае плохого настроения другого мальчика агрессия, принятая от зубного врача и учителя физкультуры, была направле­на против всего мира в целом.

Этот процесс трансформации еще больше поражает нас своей необычностью, когда тревога связана не с ка­ким-то событием в прошлом, а с чем-то ожидаемым в будущем. Я вспоминаю мальчика, имевшего привычку яростно трезвонить входным звонком детского дома, в котором он жил. Как только дверь открывалась, он начи­нал громко бранить горничную за то, что она так долго не открывала и не слышала звонка. В промежутке меж­ду звонком и приступом ярости он испытывал тревогу, как бы его не отругали за его невоспитанность — за то, что он звонит слишком громко. Он набрасывался на слу­жанку, прежде чем она успевала пожаловаться на его поведение. Горячность, с которой он бранил ее,— профи­лактическая мера — указывала на интенсивность его тре­воги. Принятая им агрессивность была направлена на конкретного человека, от которого он ожидал агрессии, а не на какое-либо замещение. Обращение ролей нападаю­щего и подвергающегося нападению было в данном слу­чае доведено до своего логического завершения.

Женни Вельдер дала яркое описание этого про­цесса у пятилетнего мальчика, которого она лечила¹.

' Устное сообщение на Венском семинаре по лечению детей (см.: К. Hall, 1946).

195

Эго и механизмы зашиты

Когда анализ подошел вплотную к материалу, касаю­щемуся мастурбации и связанных с ней фантазий, маль­чик, до того застенчивый и заторможенный, стал не­имоверно агрессивным. Его обычно пассивное отношение исчезло, и от его женственных черт не осталось и сле­да. Во время анализа он заявлял, что он рычащий лев, и нападал на аналитика. Он носил с собой прут и играл в Крэмпуса¹, то есть стегал им направо и налево, когда шел по лестнице у себя дома, а также в моей комнате. Его бабушка и мать жаловались, что он пытается уда­рить их по лицу. Беспокойство матери достигло пре­дела, когда он принялся размахивать кухонными но­жами. Анализ показал, что агрессивность ребенка не может считаться указанием на то, что было снято тор­можение каких-то его инстинктивных импульсов. До высвобождения его мужских стремлений было еще далеко. Он просто страдал от тревоги. Введение в со­знание и необходимое признание его более ранней и недавней сексуальной активности возбудили в нем ожи­дание наказания. Согласно его опыту, взрослые серди­лись, когда обнаруживали, что ребенок занимается та­кими вещами. Они кричали на него, отпускали ему пощечины или били его розгой; возможно, они могли бы даже что-то отрезать у него ножом. Когда мой ма­ленький пациент принял на себя активную роль, рыча, как лев, и размахивая прутом и ножом, он драматизи­ровал и предвосхищал наказание, которого так боял­ся. Он интроецировал агрессию взрослых, в чьих гла­зах ощущал себя виноватым, и, сменив пассивную роль на активную, направил свои собственные агрессивные действия против этих самых людей. Каждый раз, ког­да мальчик оказывался на грани сообщения мне того, что он считал опасным материалом, его агрессивность возрастала. Но, как только его запретные мысли и чув­ства были высказаны, обсуждены и интерпретирова­ны, ему стал не нужен прут Крэмпуса, который до этого он неизменно таскал с собой, и он оставил его у меня дома. Его навязчивое стремление бить других ис­чезло вместе с исчезновением тревожного ожидания того, что побьют его самого.

' Черт, сопровождавший св. Николая и наказывавший не­послушных детей-

196

Примеры двух типов зашиты

«Идентификация с агрессором» представляет собой нормальную стадию развития суперэго. Когда два маль­чика, чьи случаи я описала, идентифицировались с угро­зой наказания, исходящей от старших, они сделали важ­ный шаг к формированию суперэго: они интернализовали критику другими их поведения. Когда ребенок постоян­но повторяет этот процесс интернализации и интроеци-рует качества людей, ответственных за его воспитание, присваивая их характеристики и мнения, он постоянно поставляет материал, из которого может формироваться суперэго. Но в это время ребенок еще не признает всем сердцем эту организацию. Интернализованная критика не сразу становится самокритикой. Как мы видели на приведенных мною примерах, она еще отделена от соб­ственного предосудительного поведения ребенка и обора­чивается назад, во внешний мир. При помощи нового защитного процесса идентификация с агрессором сменя­ется активным нападением на внешний мир.

Рассмотрим более сложный пример, который, воз­можно, прольет свет на это новое развитие защитного процесса. Один мальчик на пике своего эдипова комп­лекса использовал этот конкретный механизм для овла­дения фиксацией на своей матери. Его прекрасные от­ношения с ней были нарушены взрывами негодования. Он укорял ее страстно и по самым разным поводам, но одно странное обвинение фигурировало постоянно; он упорно жаловался на ее любопытство. Легко увидеть первый шаг в проработке его заторможенных аффектов. В его воображении мать знала о его либидозном чувстве к ней и с возмущением отвергала его авансы. Ее возму­щение активно воспроизводилось в его собственных взры­вах негодования по отношению к ней. Однако в проти­воположность пациенту Женни Вельдер он упрекал ее не вообще, а конкретно в любопытстве. Анализ показал, что это любопытство было элементом инстинктивной жизни не его матери, а его собственной. Из всех состав­ляющих инстинктов, входящих в его отношения с ней, скопофилическим импульсом овладеть было труднее все­го. Обращение ролей было полным. Он принял на себя возмущение своей матери, а ей взамен приписал свое собственное любопытство.

197

Эго и механизмы зашиты

' На некоторых фазах сопротивления молодая паци­ентка горько упрекала аналитика в скрытности. Она жаловалась на то, что аналитик слишком скрытна, при­ставала к ней с личными вопросами и очень расстраива­лась, если не получала ответа. После этого упреки пре­кращались, но вскоре начинались вновь, всегда одним и тем же стереотипным, по-видимому, автоматизирован­ным образом. В этом случае мы также можем выделить в психическом процессе две фазы. Время от времени по причине торможения, мешавшего ей выговориться, па­циентка сознательно сама вытесняла очень личный ма­териал. Она знала, что нарушает основное правило ана­лиза, и ожидала, что аналитик будет упрекать ее. Она интроецировала вымышленный упрек и, приняв актив­ную роль, принялась упрекать аналитика. Ее фазы аг­рессии в точности совпадали во времени с фазами скрыт­ности. Она критиковала аналитика как раз за то, в чем сама чувствовала себя виноватой. Ее собственное скрыт­ное поведение воспринималось как предосудительное поведение со стороны аналитика.

У другой молодой пациентки периодически случа­лись вспышки неимоверной агрессивности.

Объектами этих вспышек были эго, ее родители и другие менее близкие ей люди. В особенности она жало­валась на две вещи. Во-первых, во время этих фаз у нее было такое чувство, что люди скрывают от нее что-то, известное всем, кроме нее, и ее мучило желание узнать, что же это такое. Во-вторых, она была глубоко разочарова­на недостатками всех своих друзей. Как и в предыдущем случае, когда периоды, в которые пациентка скрывала материал, совпадали с периодами жалоб на скрытность аналитика, у этой пациентки агрессивные фазы наступа­ли автоматически, как только ее вытесненные фантазии о мастурбации, не осознаваемые ею самой, готовы были всплыть в ее сознании. Осуждение ею собственных объек­тов любви соответствовало порицанию, которого она ожи­дала от них из-за своей детской мастурбации. Она пол­ностью идентифицировалась с этим осуждением и обернула его против внешнего мира. Тайна, которую все от нее скрывали, была тайной ее собственной мастурба­ции, которую она хранила не только от других, но и от

198

Примеры двух типов зашиты

себя. Здесь также агрессивность пациентки соответству­ет агрессивности других людей, а ее тайна является от­ражением ее собственного вытеснения.

Эти три примера дали нам некоторое представле­ние об истоках этой фазы в развитии функционирова­ния суперэго. Даже после того как внешняя критика была интроецирована, угроза наказания и допущенный проступок все еще не соединились в психике пациента. В то время как критика интернализуется, проступок эк-стернализуется. Это означает, что механизм идентифи­кации с агрессором дополняется другой защитной ме­рой, а именно проекцией вины.

Эго, которое при помощи защитного механизма проекции развивается в этом направлении, интроециру-ет авторитеты, критике которых оно подвержено, и вклю­чает их в суперэго. После этого оно становится способ­ным проецировать запретные импульсы вовне. Его нетерпимость по отношению к другим людям опережает строгость по отношению к себе. Эго узнает, что достойно порицания, но защищается от неприятной самокритики при помощи этого защитного механизма. Сильное него­дование по поводу чужих неправильных поступков — предшествование и замещение чувства вины по отноше­нию к самому себе. Негодование эго возрастает автома­тически, когда близится восприятие его собственной вины. Эта стадия развития суперэго представляет собой предварительную фазу нравственности. Истинная нрав­ственность начинается тогда, когда интернационализо-ванная критика, теперь включенная в предъявляемую суперэго норму, совпадает с восприятием своего собствен­ного проступка со стороны эго. Начиная с этого момента строгость суперэго обращается вовнутрь, а не наружу, и человек становится не столь нетерпимым к другим лю­дям. Но, достигнув этой стадии своего развития, эго дол­жно выдерживать острейшее неудовольствие, причиня­емое самокритикой и чувством вины.

Вполне возможно, что многие люди задерживают­ся на промежуточной стадии развития суперэго и ни­когда не завершают интернализации процесса критики. Хотя они и воспринимают свою собственную вину, тем

199

Эго и механизмы зашиты

не менее продолжают оставаться весьма агрессивными по отношению к другим людям. В таких случаях пове­дение суперэго по отношению к другим столь же безжа­лостно, как и поведение суперэго по отношению к соб­ственному эго пациента при меланхолии. По-видимому, когда развитие суперэго таким образом заторможено,

преждевременно начинают развиваться меланхоличес­кие состояния.

«Идентификация с агрессором» представляет со­бой, с одной стороны, предварительную фазу развития суперэго, а с другой — промежуточную стадию разви­тия паранойи. Она сходна с первой механизмом иденти­фикации, а со второй — механизмом проекции. В то же время идентификация и проекция представляют собой нормальные виды деятельности эго, и их результаты существенно различаются в зависимости от того мате­риала, к которому они применены.

Конкретное сочетание интроекции и проекции, которое мы обозначили термином «идентификация с агрессором», может рассматриваться как нормальное лишь в той мере, в какой эго использует этот меха­низм в своем конфликте с авторитетом, то есть в своих попытках совладать с объектом тревоги. Это защит­ный процесс, который перестает быть безобидным и становится патологическим, когда он направлен на лю­бовную жизнь человека. Когда муж перемещает на жену свое собственное стремление к неверности, а затем страстно упрекает ее в неверности, в действительнос­ти он интроецирует упреки жены и проецирует часть своего ид¹. Его намерение, однако, заключается в за­щите себя не от агрессии извне, а от разрушения сво­ей позитивной либидозной фиксации на ней возмуща­ющими внешними силами. Соответственно отличается и результат. Вместо агрессивного отношения к быв­шему внешнему противнику пациент развивает навяз­чивую фиксацию на своей жене, и эта фиксация при­обретает форму проецируемой ревности.

' Ср.: Freud S. Some neurotic mechanisms in jealousy, paranoia and homosexuality. 1922.

200

Примеры двух типов зашиты

Когда механизм проекции используется как за­щита от гомосексуальных любовных импульсов, он со­четается еще и с другими механизмами. Обращение (в этом случае обращение любви в ненависть) дополняет то, что начали интроекция и проеь;ция, и результатом оказывается развитие параноидальных иллюзий. В лю­бом случае — при защите против гетеросексуальных или гомосексуальных любовных импульсов — проекция больше не является произвольной. Выбор места для сво­их бессознательных импульсов со стороны эго опреде­ляется «наличным материалом (Wahrnehmungsmaterial), в котором проявляются аналогичные бессознательные импульсы партнера» (8. Freud, 1922).

С теоретической точки зрения анализ процесса «идентификации с агрессором» помогает нам различать способы употребления конкретных защитных механиз­мов; на практике это позволяет нам отличать приступы тревоги в переносе от вспышек агрессии. Когда анализ вносит в сознание пациента истинные бессознательные агрессивные импульсы, сдерживаемый аффект будет искать выход через отреагирование в переносе. Но если в основе его агрессии лежит то, что, как он предполага­ет, является нашей критикой, стремление «дать ей прак­тический выход» и «отреагировать» ее не окажет на аг­рессию ни малейшего влияния. Агрессия возрастает, пока бессознательные импульсы остаются запретными, и исче­зает, как у маленького мальчика, который признался в своей мастурбации лишь с исчезновением страха перед наказанием и перед суперэго.

ФОРМА АЛЬТРУИЗМА

Механизм проекции нарушает связь между идеа-ционными представлениями опасных инстинктивных импульсов и эго. В этом он очень напоминает процесс вытеснения. Другие защитные процессы, такие, как смещение, обращение или борьба против себя самого, влияют на сам инстинктивный процесс; вытеснение и проекция в основном предотвращают его осознание. При вытеснении нежелательная идея отбрасывается обратно в ид, тогда как при проекции она смещается во вне­шний мир. Другим моментом, в котором проекция сход-

201

Эго и механизмы зашиты

на с вытеснением, является то, что она не связана ни с какой конкретной тревожной ситуацией, но в равной мере может быть мотивирована объективной тревогой, тревогой суперэго и инстинктивной тревогой. Авторы английской школы психоанализа утверждают, что в первые месяцы жизни, еще до всякого вытеснения, ре­бенок уже проецирует свои первые агрессивные импуль­сы и что этот процесс чрезвычайно важен для формиру­ющегося у ребенка представления об окружающем мире и для направления, в котором развивается его личность.

Во всяком случае, использование механизма проек­ции весьма естественно для эго маленьких детей в ран­ний период развития. Они используют его как способ от­рицания своих собственных действий и желаний, когда те становятся опасными, и для возложения ответствен­ности за них на какую-то внешнюю силу. «Чужой ребе­нок», животное, даже неодушевленные предметы могут быть использованы детским эго для того, чтобы избавиться от своих собственных недостатков. Для него естественно постоянно избавляться таким образом от запретных им пульсов и желаний, полностью возлагая их на других людей. Если эти желания влекут за собой наказание со стороны старших, эго выставляет в качестве мальчика для битья тех людей, на которых оно их спроецировало;

если же проекция была вызвана чувством вины, то вмес­то того, чтобы критиковать себя, эго обвиняет других. В любом случае оно отделяет себя от своих действий и в своих суждениях о них проявляет крайнюю нетерпимость.

Механизм проекции нарушает наши человеческие отношения, когда мы проецируем нашу собственную рев­ность и приписываем другим людям наши собственные агрессивные действия. Но он может также действовать и иным образом, позволяя нам формировать дружеские привязанности и тем самым укреплять наши отношения друг с другом. Эта нормальная и менее заметная форма проекции может быть названа «альтруистическим под­чинением»¹ наших собственных инстинктивных импуль­сов в пользу других людей.

' «Altruistische Abtretung»;

дом Бибрингом (Edward Bibring).

202

 

термин был предложен Эдвар-

Примеры двух типов зашиты

Ниже следует пример того, что я имею в виду. Молодая гувернантка сообщила в ходе анализа, что в детстве она была одержима двумя идеями — хотела иметь красивую одежду и много детей. В своих мечтах она была почти полностью поглощена картиной осуществ­ления этих двух желаний. Но она хотела и многого дру­гого — иметь и делать все то, что имели и делали ее друзья, которые были намного старше ее; в действитель­ности она хотела все делать лучше их и хотела, чтобы ею восхищались за ее ум. Ее вечный крик «И я!» беско­нечно надоел старшим членам семьи. Он свидетельство­вал о ее желаниях, которые были одновременно остры­ми и ненасыщаемыми. Что больше всего поражало в ней взрослой — так это ее скромный характер и непритяза­тельность требований к жизни. Когда она пришла на анализ, она была незамужней и бездетной, а ее одеж­да—поношенной и неброской. Она не проявляла завис­ти и честолюбия и соревновалась с другими людьми лишь в том случае, если ее вынуждали к этому внешние об­стоятельства. Первое впечатление было таким, что, как это часто бывает, она развилась в прямо противополож­ном направлении, нежели этого можно было ожидать по ее детству, а ее желания были вытеснены и замещены в сознании формированием реакций (скромность вместо стремления к восхищению и непритязательность вместо честолюбия). Можно было ожидать, что причина вытес­нения лежит в запрете сексуальности, распространяясь с ее эксгибиционистских импульсов и желания иметь детей на всю инстинктивную жизнь.

Но в то время, когда я познакомилась с ней, в ее поведении были особенности, противоречившие такому впечатлению. Когда ее жизнь была изучена более де­тально, стало ясно, что ее исходные желания прояви­лись таким образом, который был бы невозможен, если бы имело место вытеснение. Отрицание ее собственной сексуальности не уничтожило в ней живого интереса к любовной жизни ее подруг и коллег. Она с энтузиазмом занималась сватовством, и ей доверялось много любов­ных историй. Хотя она и не проявляла никакой заботы о своей собственной одежде, она живо интересовалась одеждой своих друзей. Сама бездетная, она была преда-

203

Эго и механизмы зашиты

на чужим детям, на что указывала и выбранная ею про­фессия. Она была чрезвычайно озабочена тем, чтобы у ее друзей была красивая одежда, чтобы ими восхища­лись и чтобы у них были дети. Точно так же, несмотря на свое собственное скромное поведение, она проявляла честолюбие в отношении мужчин, которых она любила, и с чрезвычайным интересом следила за их карьерой. Было похоже на то, что ее собственная жизнь была пол­ностью лишена интересов и желаний; вплоть до време­ни анализа в ней практически не случалось никаких событий. Вместо того чтобы стремиться к достижению собственных целей, она растрачивала всю свою энергию на сочувствие людям, о которых заботилась. Она жила жизнью других людей вместо того, чтобы иметь какие-либо переживания в своей собственной.

Анализ ее отношений с матерью и отцом в детстве ясно обнаружил природу происшедшей с ней внутрен­ней трансформации. В результате ее раннего отказа от инстинкта сформировалось исключительно строгое су-перэго, которое сделало для нее невозможным удовлет­ворение ее собственных желаний. Ее желание иметь пенис, с ответвлениями в форме честолюбивых мужс­ких фантазий, было запрещено, равно как и ее женское желание показаться своему отцу голой или в красивой одежде и завоевать его восхищение. Но эти импульсы не были вытеснены: она нашла замещения во внешнем мире для размещения каждого из них. Тщеславие подруг дало опору для проекции ее собственного тщеславия, а ее ли-бидозные желания и честолюбивые фантазии также были размещены во внешнем мире. Она спроецировала свои запретные инстинктивные импульсы на других людей точно так же, как и пациенты, которых я описывала в предыдущей главе. Единственное различие заключается в том, как потом обращались с этими импульсами. Паци­ентка не отделяла себя от своих замещений, а идентифи­цировалась с ними. Она демонстрировала сочувствие же­ланиям других людей и чувствовала наличие необычайно сильной связи между этими людьми и собой. Ее суперэ-го, осуждавшее конкретный инстинктивный импульс, когда он был связан с ее собственным эго, оказывалось неожиданно терпимым к нему в других людях. Она удов-

204

Примеры двух типов зашиты

летворяла свои инстинкты, соучаствуя в их удовлетво­рении другими, используя для этой цели механизмы проекции и идентификации¹. Установка на скромность и запрет ее собственных импульсов привели к тому, что сама она словно исчезала, когда речь шла об удовлетво­рении тех же самых желаний после того, как они были спроецированы да других. Таким образом, ее отказ от своих собственных инстинктивных импульсов в пользу других людей имеет эгоистическое значение, но ее пове­дение, стремящееся удовлетворить импульсы других, не может быть названо иначе как альтруистическое.

Такая передача своих собственных желаний дру­гим людям была характерна для всей ее жизни и очень ясно прослеживалась в анализе маленьких изолирован­ных инцидентов. Например, в возрасте тринадцати лет она тайно влюбилась в друга своей старшей сестры, ко­торый ранее был объектом ее ревности. Ей представля­лось, что временами он предпочитает ее сестре, и она всегда надеялась, что он как-нибудь даст ей понять, что любит ее. Однажды, как это уже бывало не раз, случи­лось так, что ею пренебрегли. Молодой человек неожи­данно позвонил вечером и пригласил ее сестру на про­гулку. В анализе пациентка очень отчетливо вспомнила, как, вначале будучи парализованной от разочарования, она вдруг начала суетиться, приносить все, чтобы сде­лать сестру «красивой» для прогулки, и нетерпеливо помогать ей приготовиться. Занимаясь этим, пациентка почувствовала себя совершенно счастливой и совсем за­была, что развлекаться идет не она, а ее сестра. Она спроецировала свое желание любви и стремление к вос­хищению на свою соперницу и, идентифицировавшись с объектом своей зависти, насладилась выполнением своего желания.

Она проходила через тот же самый процесс, ког­да дело касалось не исполнения желания, а, скорее, его фрустрации. Она любила давать детям, за которы­ми ухаживала, разные вкусные вещи. Однажды мать отказала своему ребенку в каком-то лакомстве. Хотя

'Ср. с понятием «сочувствующей» идентификации и ком­ментариями П. Федерна по этому поводу (Р. Federn, 1936).

205

Эго и механизмы зашиты

сама пациентка была к лакомствам равнодушна, отказ матери ее страшно возмутил. Она пережила фрустра-цию желания ребенка так, словно оно было ее собствен­ным, точно так же как в другом случае она наслажда­лась исполнением желаний своей сестры. Очевидно, что то, что она делала для других людей, давало ей возможность беспрепятственно реализовывать собствен­ные желания.

Эта последняя черта проявляется даже еще ярче в переживаниях другой пациентки. Молодая женщина, бывшая в очень дружеских отношениях со своим свек­ром, очень странно прореагировала на смерть свекрови. Вместе с другой женщиной из семьи она взялась распо­рядиться вещами покойной. В отличие от всех осталь­ных моя пациентка отказалась взять себе хоть одну вещь. Вместо этого она отложила одно пальто в подарок отсут­ствовавшей в то время кузине. Сестра свекрови хотела отрезать от пальто меховой воротник и взять его себе; и тут пациентка, которая до этого была безразличной и незаинтересованной, впала в бешеную ярость. Всю ярость своей обычно заторможенной агрессии она обратила на свою тетку и настояла на том, что ее протеже получит то, что она хотела ей отдать. Анализ этого инцидента показал, что пациентка не взяла ничего из вещей свек­рови из-за чувства вины. Взять что-нибудь символизи­ровало для нее исполнение желания занять место свек­рови рядом со свекром. Поэтому она отказалась от всех своих притязаний и от желания стать наследницей сво­ей «матери» в пользу кузины. Сделав это, однако, она почувствовала всю силу желания и смогла настоять на его реализации, чего бы она никогда не сделала, если бы речь шла о ней самой. Суперэго, столь беспощадно относившееся к ее собственному инстинктивному им­пульсу, санкционировало желание, когда оно перестало быть связанным с собственным эго пациентки. Когда дело касалось выполнения желания другого человека, агрессивное поведение, которое до этого обычно тормо­зилось, вдруг стало приемлемым для эго.

Обратив внимание на такое сочетание проекции и идентификации, используемое в целях защиты, мы мо­жем увидеть в повседневной жизни множество случаев,

206

Примеры двух типов зашиты

подобных описанным мною. Например, молодая девушка, мучившаяся сомнениями по поводу собственного заму­жества, делала все, что могла, чтобы устроить помолвку своей сестры. Пациент, который страдал от навязчивого торможения и не мог истратить на себя ни копейки, не колебался в щедрых тратах на подарки. Другая пациен­тка, которую ее тревога удерживала от путешествия, оказалась неожиданно настойчивой в советах друзьям предпринять его. Во всех этих случаях идентификация пациента с другом, сестрой, получателем подарка вы­дает себя неожиданным теплым чувством связи между ними, которое сохраняется до тех пор, пока косвенным образом не будет удовлетворено его собственное жела­ние. Шутки о «сводничестве старых дев» и о «надоед­ливых наблюдателях, для которых ни одна ставка не является слишком высокой»¹, неувядаемы. Передача своих собственных желаний другому человеку и попыт­ка таким косвенным образом обеспечить безопасность их удовлетворения, без сомнения, сродни тому интере­су и удовольствию, которые получает человек, наблю­дая за игрой, в которой сам он не делает ставок.

Этот защитный процесс служит двум целям. С одной стороны, он позволяет человеку проявлять дру­жеский интерес к удовлетворению инстинктов других людей и, таким образом, косвенно и несмотря на зап­рет суперэго удовлетворять свои собственные; с другой стороны, он высвобождает заторможенную активность и агрессию, исходно предназначенные для обеспечения удовлетворения инстинктивных желаний в их первич­ной связи с самим собой. Пациентка, которая не может и пальцем пошевелить для удовлетворения своих соб­ственных оральных импульсов, может чувствовать него­дование при отказе матери удовлетворить своего ребен­ка, то есть, при ограничении оральных импульсов кого-то другого. Для невестки, для которой наследование иму­щества покойной запретно, допустимо защищать сим­волические права другого со всей силой собственной агрессии. Служащий, который никогда не осмелится попросить о повышении зарплаты для себя, осаждает руководителя требованиями в защиту интересов своего

' oKiebitze, denen Kein Spiel zu hoch ist».

207

Эго и механизмы защиты

коллеги. Анализ таких ситуаций показывает, что ис­токи этого защитного процесса лежат в конфликте ре­бенка с властью родителей по поводу определенных форм удовлетворения инстинкта. Агрессивные импуль­сы, направленные против матери и сдерживавшиеся все время, пока дело касалось удовлетворения собствен­ных желаний человека, высвобождаются, когда жела­ния являются чьими-то чужими. Наиболее знакомым представителем такого типа личности является чело­век, занимающийся благотворительностью, который с крайней агрессивностью и энергией требует денег у одной группы людей для того, чтобы отдать их другой. По-видимому, крайним выражением этого является случай убийцы, который во имя угнетаемого убивает угнетателя. Объектом, на который направляется выс­вободившаяся агрессия, неизменно оказывается пред­ставитель власти, принуждавшей человека в детстве к отказу от инстинкта.

Различные факторы определяют выбор объекта, во имя которого происходит отказ от инстинктивных импульсов. Возможно, что восприятия запретного им­пульса в другом человеке оказывается достаточно для того, чтобы указать эго на возможность проекции. В случае пациентки, распределявшей имущество свекро­ви, тот факт, что замещающая фигура не была близкой родственницей, являлся гарантией безопаснос

Предыдущая6789101112131415161718192021Следующая

Поделиться: