 |
Про Ель, дерево не простое,
|
|
|
|
Сказка
для детей младшего, среднего и пенсионного возраста.
Никто толком не знает, сколько лет деду Морозу, откуда он родом, и мало кто знает, где он живет.
Что? Вотчина Деда Мороза? Да ведь это его официальная резиденция!
Вот твой папа, к примеру, где родился? А живет где? Ведь не на работе? То-то! А что твоя мама говорит, что он живет он больше на работе, чем дома, так это она шутит.
Сейчас в вблизи Устюга построили палаты дивные, в которых он принимает гостей.
Говорят еще, что летом он гостит в поселке Майский, что под Вологдой; любит дедушка полакомиться знатной клубникой, что там растет, да заготовить на зиму витаминного варенья из черной смородины, да малинового варенья от простуды…
Раньше, еще, когда поселок Майский назывался «Барское», бывал он летом в недальнем селе Ананьино, в загородной резиденции Епископа Вологодского и Великоустюгского.
И когда теперь говорят, что Дед Мороз язычник, дедушка обижается: «Эко, придумали чего… Да нешто я вам нехристь какой? Чего напраслину возводите? Крещеный я, православный!
А что подарки я всем детям даю, так и солнце всем светит!»
Слышал я про дедушку еще такую несуразицу, будто живет он на Северном полюсе. Ну, чего буровят - сами не знают! На Северном полюсе, как и на Южном, люди не живут, а только работают.
Сразу видно - географию в школе прогуливали, а то бы знали - отважные люди, полярники, ученые, геологи, физики и метеорологи работают на Крайнем Севере и в Антарктиде. Без их работы мы не могли бы узнавать, какая будет погода завтра и послезавтра. Благодаря их работе люди знают, где пробурить землю, что бы по трубам в наши дома пришел природный газ и загорелся веселым голубым пламенем на плите в нашей кухне…
|
|
|
Еще говорят, что в селе Морозовица близ Устюга жил добрый молодец Иван, который очень любил детишек, и когда Рождество да Новый год настанут, запрягал Иван в сани тройку лихих коней, а посреди саней кумачовый мешок с гостинцами - конфеты да пряники, чернослив да изюм, да орехи, да игрушки всякие на радость ребятне.
Состарился Иван, выросла у него борода длинная да белая, и по-прежнему он детишкам сладости да игрушки приносит…
Говорят, деда из Морозовицы прозвали Дедом Морозом, поселился он вблизи Великого Устюга и каждому гостю рад безмерно.
В общем, всякое рассказывают...
И решил я рассказать вам сущую правду, как оно было на самом деле, и как мне старики про то рассказывали.
Родом Дедушка Мороз, сказывают знающие люди, из затерявшегося в дремучих лесах села Еловино, что в Кич-Городецком районе Вологодской области, километрах в ста от Великого Устюга.
А село то, Еловино, называется так не случайно, и про то будет мой первый рассказ:
Про Ель, дерево не простое,
или - в каком лесу родилась елочка? [1]
С давних времен зеленое колючее дерево неразрывно связано с судьбой русского народа.
А если заглянуть поглубже, в вовсе уж далекое прошлое, когда еще не было ни русских, ни белорусов, ни украинцев, а была древнерусская народность, а в наших местах жили угро-финские племена, то и тогда колючие, а потому обережные, защищающие от злых сил, и вечнозеленые - символ вечной природы и вечного обновления жизни использовались нашими предками для украшения жилых и хозяйственных построек в пору зимнего солнцестояния.
Русское ель, как и древнегреческое элат, происходит от индоевропейского едл - колючий.
Изображение ели, служащее оберегом, найдено на праславянской керамике Триполья (V-III тысячелетие до нашей эры).
Для наших предков-землепашцев, главным была земля, то, что на ней росло, и то, чем ее обрабатывали. Из верхней части елового ствола с сильно заостренными длинными ветками делали простейшую соху, пахотное орудие, которым рыхлили подсеки - лесные росчисти. Там, где из-за множества пней и крепких корней невозможно было пахать ни плугом, ни сохой, выручало это простейшее орудие, которое называли вершиной, вершалиной, цапулькой.
|
|
|
И название старинного русского города Елец на реке Сосне в Липецкой области происходит от бороны-суковатки, которую делали из нескольких расщепленных еловых досок, на нижней части которых были длинные заостренные сучья.
…Рассуждая о каменном, бронзовом и железном веках, мы забываем о «деревянном веке», который длится и по сю пору. А уж в старые времена из дерева делали буквально все - от ограды и дома до ложек и пуговиц, и для каждой вещи, для каждой детали было свое дерево. С малолетства помнят в Вологодских деревнях древнюю «формулу» ограды - еловый кол, березовая вица, осиновая жердь. Особенно много в крестьянском обиходе делали из ели - от избы до прялки.
Ель-кормилица, Еленица народных заговоров…
Ель – хозяйка леса, защитница странника, охотника и грибника.
«Ель-Еленица, красная девица, оборони от темненькой ночи» - приговаривали мужики, устраиваясь на ночлег в ночном лесу под елью.
И в наше время, каким дорожным знаком обозначается место отдыха на трассе? Правильно, нарисованная елка склоняется над нарисованной скамьей.
Еловая ветка с густой хвоей звалась в народе «матка, маточник, матерник, шапка, куриная лапа». Такие ветки подвешивались как оберег во дворе, закладывались под все четыре угла строящегося дома - «чтоб бурей не снесло», чтоб стоял дом долго и был в нем достаток.
Во всех славянских языках «ель» - женского рода. Ее силуэт ассоциировался с высокой, статной женщиной в традиционном наряде.
Ель – символ женской судьбы. На Украине пели: «Зеленая ялиночка на яр подалася, молодая дивчиночка в козака вдалася».
«А елка, ты елка зеленая, та все тебе все сучья ветются, только у меня нету макушечки, макушечку мою бурею сломило», - пела девушка-сирота в Калужской губернии.
У восточных славян ель непременный атрибут ритуалов, отмечающих важнейшие этапы календарного года и жизненного круга (от свадьбы до похорон).
|
|
|
В Сербии и Македонии издавна освящалась ель, на которой вырезался крест, и под ним совершались богослужения, крестили детей, венчались, отпевали покойников.
Русские поговорки сохранили воспоминания о «венчании вокруг ели».
Со временем уже не люди шли в лес венчаться, крестить детей и отпевать умерших, а елку стали приносить в дом.
Теперь она нарядная
На праздник к нам пришла…
Но, придя из леса в дом, ель сохранила свое значение как роль центра, ось мира, и до сих пор наши детишки водят хоровод вокруг елки.
«Установление обрядового дерева в эти порубежные моменты придает ритуалам значение события, происходящего в центре мира (у мирового дерева)». (Т.А. Агапкина).
У русских и белорусов ель – свадебное дерево (красота, краса, воля).
Ее устанавливали в доме невесты с последующим выкупом ее женихом, втыкали в ворота или в крышу дома невесты, ставили перед молодыми на стол, втыкали в ритуальный каравай.
Красивый свадебный обряд бытовал в былые годы и сохранился до наших дней в селе Чучкове и окрестных деревнях Сокольского района Вологодской области.
Елочку заранее наряжали и вносили в избу в разгар свадебного веселья. У самых ворот заводили песню, с которой вносили разукрашенную елочку.
Раздайся, народ, дивья красота идет.
Отворяйте ворота, идет елка зелена,
Не сама она идет, ее девица несет
По полу тесовому ко столу дубовому,
Ко дружке развеселому…
Присказ о елочке.
Зеленая елочка, какая ты красивая,
Вырастала елочка у камушка у синего.
Ходили мы, Ванюша, по лесу гулять,
Ходили мы, Иванович, ель выбирать.
Ель ту выбирали да Катю вспоминали,
Ель ту рубили да Катю хвалили:
«Катя милая, радость дорогая!»
Ставили мы елочку на круг золотой,
Выкупи, выкупи, князь молодой,
Сам для себя, для княгини своей…
Там же - Логиновский присказ о елочке:
Пошла дивья красота не с веселья, со горюшка,
Через четыре полюшка,
Через реки широкие, через горы высокие,
Не могла дивья красота она в горушку взойдити,
Привилась дивья красота ко сухому дереву.
|
|
|
Как сухое дерево не живет два раза зелено,
Так и вам, Анна Васильевна, не бывать два раза в девицах.
Наша елочка зеленая, Анна Васильевна хваленая…
В восточнославянских легендах и заговорах ель - мировое дерево на острове Буяне, на море Окияне, у Алатырь-камня, под которой сидит Христос, Богородица и святые. По славянским легендам, ель укрыла Богородицу от воинов Ирода во время ее бегства с Христом в Египет, за что получила благословение и в награду навсегда осталась зеленой.
Ельнику, еловому лесу, всегда придавалось особое значение. На Новгородчине и в западных районах Вологодской области на святках люди слушали, стоя среди елок, как в провалившейся под землю церкви поют певчие.
Существует множество церковных преданий о явлении на елях чудотворных икон и о постройке церквей и часовен на этом месте. Да и сам образ елки просматривается в силуэте русской шатровой церкви, а чешуйчатые главы деревянных церквей - стилизованное изображение еловой шишки.
Именно в еловом чернолесье строились монашеские обители:
Где ельник сумрачный стоит
В лесу зубчатым, темным строем,
Где старый позабытый скит
Манит задумчивым покоем…
(И.А. Бунин. «Вирь»)
В православной служебной практике случалось, что ель заменяла храм.
Оптинский старец Зосима вырезал на большой ели крест, чтобы перед ним могли молиться келейницы.
Сербский фольклор сохранил мотив похорон под елью, был такой обычай и у нас: «У старообрядческого согласия бегунов в Пермской губернии принято было прямо в лесу подкапывать корни большой ели, немного выворачивать ее из земли и в образовавшуюся яму класть умершего без гроба, а затем сажать ель на прежнее место, «яко будто век тут ничего не бывало». (Т.А. Агапкина).
Хоронили под елью в Архангельской и Вологодской губерниях еще в XIX веке.
Срубленную ель, украшенную цветами и лентами, устанавливали на могиле девушки-невесты.
У восточных славян срубленная и украшенная ель служила деревцом масленичным, юрьевским, купальским. Елки втыкали по бокам масленичных горок, на Троицу обводили овец вокруг установленной в кошаре елочки.
Издавна, еще от языческих времен, от поклонения огню-Сварожичу, сохранился обряд украшения ели зажженными свечами.
От этого обряда и пошла наша елочка…
С приходом христианства обычай украшать рождественскую ель стали связывать с новозаветными дарами царей-волхвов новорожденному Христу и с Рождественской звездой, а свечи связывали уже с православной обрядностью.
Рождественскую ель устанавливали в церкви на все время от Рождества до Крещения, ставили в избе на стол или лавку в Красном Углу, под иконами.
|
|
|
Рождественская ель, по верованиям, защищала от болезней и стихийных бедствий, отгоняла нечистую силу. Рождественская ель была подательницей благополучия, здоровья и достатка в доме. По ней гадали - если быстро осыпаются иголки к беде. Если ветки долго зелены и свежи - к долголетию, счастью и богатству.
Елку украшали всеми плодами Земли - фруктами, орехами, колосьями, сластями, пряниками и всякой хлебной выпечкой, бумажными цветами и лентами, что бы в Новом году был урожай.
В Западную Европу обычай наряжать Рождественскую ель пришел во время Ивана III, после освобождения Руси от ордынского Ига, когда стали расширяться международные связи.
«Первое письменное упоминание об украшении елки было сделано в Латвии, в городе Риге в 1510 году. Дерево было наряжено бумажными цветами, а вокруг него водили хоровод, - до тех пор, пока купцы, устроившие этот явно языческий ритуал, не спалили его».
В Риге тогда жили русские торговые гости с Псковщины и Новгородчины.
В XVI-XVIII веках обычай наряжать Рождественскую ель распространился по городам Ганзейского союза, по Германии, Швейцарии, Скандинавии. В 1521 году он отмечен в Эльзасе, между Шварцвальдом и Вогезами, где было много хвойных лесов. Один из городов в Вогезах и поныне зовется «Танне» (ель).
Европа в то время переживала эпоху Возрождения с пышными придворными праздниками, так что новоявленный обычай успешно прижился, хотя католическая церковь обычай, пришедший из православной Руси, встретила враждебно: «Среди прочих пустых затей, которые устраивают во время Рождества, забывая о слове Божием, - рождественское дерево, или ель, которую ставят в доме и украшают куклами и сахаром».
Но рождественскую ель уже было не остановить…
В 1660 году в Пфальце (Германия) отмечен первый на Западе случай украшения рождественской ели свечами.
В 1741 году немецкие эмигранты принесли елку в Новый Свет.
В 1760 году немецкая принцесса Шарлота Мекленбургская, жена короля Георга III, впервые нарядила елку на Британских островах.
В 1774 году вышел роман Гете «Страдания молодого Вертера, которым зачитывалась вся Европа. В романе живописно и романтично описывалось воспоминание детства: «зрелище нарядной елки с восковыми свечами, сластями и яблоками» - такое видение посещает Вертера перед смертью… Вслед за романом распространялась и елка.
В эпоху наполеоновских войн елка с беженцами попадает в Австро-Венгрию; в 1819 году она впервые упоминается в Венгрии, в 1820 году – в Праге, в 1822 году - в Трансильвании.
В Рождественские праздники 1841 года королева Англии Виктория и принц-консорт Альберт нарядили для своих детей елку в Виндзорском замке, и от них новоявленная мода распространилась во всех европейских столицах. В конце 1840 годов эта мода привилась и в чиновничьей среде Петербурга, (рассказ Достоевского «Елка и свадьба», 1848 год).
Первая публичная елка в России была зажжена, как считается, в 1852 году на Екатерингофском вокзале Петербурге.
Новый Год на Руси отмечали в старые времена в марте, позднее - в сентябре. Петр I в 1699 году своим указом ввел празднование Нового года 1 января, и тогда же повелел украшать дома еловыми, сосновыми и можжевеловыми ветвями…
Ну, как тут не вспомнить анекдотичный случай, бывший в действительности - очень уж понравились Петру в Германии необычные деревца с фигурными кронами. За немыслимо большие деньги деревья эти были куплены и в кадках привезены в Россию, где выяснилось, что это обычные липы, только постриженные.[2]
Точно так же и обычай Рождественского дерева был экзотическим и необычным для петербургского чиновничества и высшего света, в крестьянской же Руси дерево, благословенное Небесной Заступницей Руси, зеленая красавица ель, почиталась издавна, ставилась и украшалась на Рождество много-много веков…
Глава 2.
Мальчик с речки Дедовица.
Если по карте Вологодской области от Великого Устюга по реке Юг вести карандашом, повторяя все изгибы этой реки, то, в конце концов, придя к истоку, где начинается Юг на высоте 277 метров от уровня моря, мы и окажемся недалеко от села Еловино, места, где много-много лет назад начался жизненный путь деда Мороза.
Село это, отсчитывающее свое начало с XV века, Еловиным называется не только потому, что возникло среди дремучих еловых лесов.
Ель – на языке коми – лесная речка. Именно такая речка, причудливо петляя, течет под обрывом, на котором стоит село Еловино.
Первый поселенец на месте будущего села, Божий угодник, отшельник, имя которого ныне никому неизвестно, поселился здесь в небольшой землянке, выкопанной под корнями ели.
Слух о Божьем человеке, живущем в лесу, чьи молитвы угодны Богу, разнесся по редким лесным деревушкам. Обращались к старцу за советом, просили рассудить, если какой спор возникал. Никому старец не отказывал, хоть и видно было, что тяготится он общением с людьми.
А как-то появился здесь добрый молодец из крепости Кичменгский Городок, поговорил с отшельником, вышел на высокий обрыв, где внизу текла лесная речка Пичуг, посмотрел на необъятную лесную даль, и наполнилось его сердце тихой радостью, и запала ему на душу светлая мечта - поселиться здесь. Спустя сколько-то времени появился он здесь вновь, уже с молодой женой.
Поклонились они отшельнику в ноги:
-Дозволь, старче, поселиться здесь, избу поставить рядом с тобой, землю орать, хлеб растить…
Старец малое время молчал, белесыми глазами глядя куда-то вдаль, и промолвил - Ну, ин живите с Богом… А мне уж пора.
Отошел он недалече, вознес последнюю молитву, улегся в могилу, вырытую под корнями наклоненной ветровалом ели, и отдал Богу душу. Налетел порыв ветра, зашумело, заскрипело, и ель встала на свое прежнее место.
На этом месте теперь сельское кладбище, где лежат и мои предки - прадед Степан Федотович да прабабка Пелагия Ивановна Лепихины, да дед, Федор Иванович Патраков…
А на том месте, где была землянка старца, много позднее на огромной ели нашли неведомо откуда взявшуюся икону Козьмы и Демьяна. Икону эту хотели унести в церковь близлежащего села, но едва несший икону переступал речку, как что-то приключалось с его зрением, и он переставал видеть.
И поставили тогда на этом месте церковь, в которой позднее крестили Ивана Елисеевича, будущего деда Мороза…
Люди в этих местах, на западных отрогах Уральских гор, называемых Северными Увалами, начали селиться давно; на расстоянии примерно дневного перехода одна от одной жили здесь семьи звероловов, охотников и рыбаков. Соседи славяне, не заморачиваясь поисками различий, называли их всех «чудь заволочская». Примерно полторы тысячи лет назад с реки Камы пришли сюда коми-зыряне, народ угро-финского языка. Здесь, на территории будущей Вологодской области, встретились две волны колонизации - московская и новгородская, оттого и в названиях деревень встречаются стоящие рядом Новгородово и Московка; люди долго помнили, к какому княжеству относилась их земля. Назвать их русскими в ту далекую пору было бы не совсем правильно; угро-финские племена, восприняв христианство, заговорили на грамматической основе церковно-славянского языка по-русски, и стали тем удивительно жизнеспособным и трудолюбивым русским народом, который дошел до Тихого океана и начал строить фактории на американском континенте. До сих пор в Калифорнии в память об этом сохраняются остатки построенного нашими предками форта Росс, и даже далекие Гавайские острова малое время были под российским флагом…
Так что если вдруг возникнет вопрос, какой национальности дед Мороз, я вынужден буду ответить - русский, хотя еще в начале XX века в здешних деревнях отмечался небольшой процент людей, называвших себя коми-зырянами. Куда они делись потом?
Вот в этом и состоит загадка русского народа…
В России веками работала великая плавильная печь народов - Русь брала все необходимое в окружающих ближних и дальних странах, использовала, преображала, и оставалась Россией.
Расшитую золотом татарскую тюбетейку оторочили соболиным мехом, добытым где-нибудь в лесах под Устюгом - и на царство русских великих князей и царей венчали «шапкой Мономаха». Московский Кремль, построенный итальянскими архитекторами, стал настоящим символом России. И позже в России работали итальянцы по происхождению, а по жизни русские – Карл Росси, Варфоломей Растрелли, построившие гордость России - Санкт-Петербург.
Величественную панораму «Бородинская битва», на которой изображено сражение русских с французами создал русский художник Франц Рубо.
Дворяне приглашали французских поваров – так появилась ныне знаменитая во всем мире русская кухня.
Верещагин пригласил датских маслоделов Буманов, они приняли православие, стали российскими подданными – так появилось Вологодское масло.
Немецкая гармонь стала русской гармошкой, японская кукла Дарума - матрешкой, а брабантские и брюссельские кружева стали Вологодскими и Елецкими. А уж итальянская «аква вита» стала до того русской водкой…
Гордость русской поэзии - Пушкин, имел африканские и немецкие корни, Лермонтов – шотландские и татарские. (Сегодня Пушкина не допустили бы в «приличное» американское общество, поскольку у него была синева под ногтями и курчавые волосы.) А в России Пушкин - «наше все», и Наталью Николаевну никто не попрекал за то, что она вышла замуж за «цветного».
Польский шляхтич Яновский принял малороссийскую фамилию - так появился великий русский писатель Николай Васильевич Гоголь.
В Россию ехали не только потому, что здесь были лучше условия и больше платили, а потому, что через малое время все приехавшие, а уж их потомки тем паче, могли причислять себя к великороссам.
Оттого-то на Русь ехали не в одиночку, а целыми отрядами. Родоначальник Квашниных-Самариных, выходец из Галиции Нестор Рябец привел с собою дружину числом более 1 700 человек, а немецкий родоначальник Толстых – около 2 тысяч.
В древнем русском дворянстве евреев не было, но в новом дворянстве уже были. Вице-канцлер барон Шафиров - внук крещеного еврея Шапиро, у русского канцлера, графа Нессельроде отец был немцем, мать – дочь португальского банкира из евреев. Принявшие русское подданство грузинские князья Багратионы считали себя потомками израильского царя Давида.
На Руси испокон веку смотрели, не от кого человек происходит, а в чью пользу работает.
В России, в великой колониальной империи, колониализм был, а вот расизма не было!
«Наши предки, жившие на Московской Руси и в Российской империи начала XVIII в,, нисколько не сомневались в том, что их восточные соседи – татары, мордва, черемисы, остяки, тунгусы, казахи, якуты - такие же люди, как тверичи, рязанцы, владимирцы, новгородцы и устюжане. Идея национальной исключительности была чужда русским людям, и их не шокировало, что, например, на патриаршем престоле сидел мордвин Никон, а русскими армиями командовали потоки черемисов Шереметевы и татар – Кутузов». (Л.Н. Гумилев. «Древняя Русь и Великая Степь».
Так что ответить на вопрос, какой национальности был мальчик, которого мой далекий предок, пра-пра-прадед по имени Елисей, в лихую годину нашел весной на таежной речке Дедовица?
Собирая по весне капканы, чтобы сложить их до зимы в охотничью избушку, он вышел на берег речки, и в маленькой лодочке, прибившейся к берегу под гигантской елью, увидел младенца, закутанного в волчью, крытую синим сукном, шубу. Лодку сильно раскачивало, хотя и ветра не было - от лодки в воду уходила толстая, плетеная из конского волоса леса, на конце которой билась огромная, больше человеческого роста щука. В свисающих в воду корнях исполинской ели и запуталась щука. Елисей с трудом подтащил щуку поближе и обрезал лесу, освобождая щуку.
Вынул младенца из лодки, и тут увидел, что на стволе ели виден заплывший от времени, неведомо, когда и кем вырезанный крест.
Елисей перекрестился на крест, и, приговаривая - Чудны дела твои, Господи! - подхватил малыша поудобней и поспешил едва видной лесной тропой к дому, в Еловино. Путь предстоял неблизкий, а малыш, видно по всему, уже давно был один; не кричал, лишь слегка покряхтывал и удивленно смотрел на мир белесыми глазами.
По дороге Елисей зашел в попутную деревню Смольянка; в те поры почти в любой избе водились грудные ребятишки; добрая женщина, имени которой мы сейчас не знаем, покормила найденыша грудью, и в Смольянке у него появились молочные братья и сестры.
Развернули шубу, и увидели, что в полотняной мужской расшитой рубашке лежит новорожденный мальчик, и еще пуповина не совсем заросла; на шее, в маленьком кисете из рыбьей кожи - медвежий коготь, волчий зуб да маленькая медная иконка Николая Угодника. Мальчик, хоть и давно был без присмотра, тем не менее, был в порядке, поскольку лежал во мху. Памперсов в те времена не было, но детишки в сырости не прели - болотный мох сфагнум удерживает влаги в 20 раз больше собственного веса, да еще, выражаясь нынешним ученым языком, обладает бактерицидными свойствами. Об этом вновь вспомнили в Великую Отечественную войну от нужды - не хватало перевязочных материалов. Немало жизней тогда спас болотный житель, немало ран заживил.
Малыша вновь запеленали, на этот раз в мягкую льняную тряпицу, и Елисей, поблагодарив кормилицу, поспешил домой, в Еловино, где ждала его жена с грудным ребенком и еще шестеро детей мал-мала меньше, да старуха мать.
- Вот, жена, с какой добычей я нынче из лесу… Ладно ли, худо ли сделал, а только вот он, найденыш. Поди-ко, не выгонишь нас из дому?
- Христос с тобой! Пошто городишь неладное? Переоденем да накормим, тебя накормлю, а там видно будет.
Полдеревни сбежалось смотреть на найденыша, судили и рядили - откуда он мог взяться, да как с ним быть теперь.
Соседняя бездетная семья изъявила желание взять мальчика себе, но Елисей рассудил иначе - Где семеро детей по лавкам сидят, там и восьмому не тесно будет, где десять ложек в миску со щами опускаются, там и одиннадцатой будет чего зачерпнуть. Найдутся ежели его родители – слава Богу, а нет - будет он мне сыном, вырастет - а у него вон, сколько братьев и сестер!
А мальчик, насытившись, отпал от груди, обвел окружающих взглядом белесых глаз, улыбнулся - и все ахнули изумленно! Эко диво! У вовсе маленького мальчика было два ряда ровных, ослепительно белых зубов!
В это время на улице возник короткий переполох; люди кто разбегался, кто заходил в избу, где и так немало было народу - по деревенской улице шла медведица с двумя медвежатами. Она подошла к избе, заглянула в раскрытое окно, глянула на младенца, и вся троица не спеша, направилась обратно в лес. Когда медвежья семья скрылась в лесу, вспомнили, что собаки лаяли на них не как на зверя, а как на незнакомых людей.
Пораспрашивали в окрестных деревнях, пытаясь узнать, откуда взялся в лесу мальчик - ведь в речку Дедовицу лодка могла попасть только через реку Пичуг, протекавшую под горой у Еловино, а Пичуг впадал в реку Юг. Разное рассказывали, а сошлись на том, что пришлые лихие люди убили родителей младенца; спасая его, успели оттолкнуть лодочку от берега, а свисающую с борта лодки наживку схватила щука, и утащила легкую лодочку по реке вверх по течению. Искать следовало не очень далеко - уж всяко выше по течению от мельничной плотины…
Несколько раз на торгу в Кичменгском Городке и в Никольске объявляли, что найден в лесу младенец, тогда-то и там-то, а приметы ему такие, а на груди в кисете из рыбьей кожи был волчий клык, коготь медвежий да медная иконка Николая Угодника, но и через полгода никто не откликнулся,
Поскольку не знали, крещен ли мальчик, то решили его для верности окрестить. Так и окрестили его под Рождество - Иваном Елисеевичем.
Две колыбели стояли рядом - Ивана да Федота, возле Рождественского дерева – наряженной пушистой елочки, срубленной в недальнем лесу.
Иван дотягивался до пушистой еловой веточки, она его легонько колола, он отдергивал ручку, и снова тянулся к елочке, заливаясь радостным смехом.
Моему пра-прадеду, Федоту Елисеевичу, он был братом, а прадеду, Степану Федотовичу Лепихину, приходился дядей.
Вскоре после Крещенья зазвенели в лесу колокольчики, и в село въехало несколько расписных саней, запряженных тройками лошадей. Из самого, слышь-ко, Великого Устюга, в сопровождении полицейских чинов прибыли родственники найденного мальчика.
Мальчонка, как утверждали новоявленные родственники, приходился внуком Устюжскому купцу. Сын его, которого - Эко диво! - так же звали Елисеем, против воли родителя женился на красавице-сироте, ушел из дому, перебивался мелкой торговлей по дальним селам, да видно, и сгинул от руки злодея на торговой тропе, а с ним и его жена. Старик отец, до которого дошла весть о найденном в лесу мальчике, от радости прихворнул, и велел своему приказчику и дальнему родственнику, нимало не медля, привезти наследника к нему. Единственный сын сгинул незнамо где, так хоть внук будет утешением на старости лет, да будет, кому капиталы передать…
Не хотел, ох, не хотел Елисей отдавать названного сына. Приказчик ему сразу не понравился; одно прозвище чего стоило! Тугарин! Народ, поди-ко, зря не скажет. Не может человек с таким прозвищем быть хорошим человеком, никак не может…
Да и больно сомнительно - если по Югу плавал его тезка, то, как лодочка, которую тянула щука, оказалась в Дедовице?
Плотины водяных мельниц в нескольких местах перегораживали Пичуг до впадения в него Дедовицы - на Подоле, на Березовой Горе, в Остапенце, в Еловино, в Смольянке стояли в ту пору мельницы…
Но набилось в избу, как тараканов, усатых, в форменных сюртуках, перепоясанных саблями - не пробиться!
Заневолю пришлось отдать мальца, как ни плакала-убивалась названная мать…
Не зря болело сердце у названной матери…
Спустя пять лет дошли до Еловино нехорошие вести - старик-купец умер (да как бы не Тугарины, змеиное племя, ему и помогли на тот свет перебраться), и с Ваняткой неладно. Тугарины, которые были назначены опекунами сироте, капитал заграбастали да сами им распоряжаются, за мальцом вовсе не смотрят, своих детей лелеют да холят, а Ванятка, сказывают, на торгу Христа ради себе пропитания просит.
Тут же собрался Елисей да как мог скоро в Устюг приехал на почтовой тройке со знакомым ямщиком.
Правду говорили люди - в грязной рубашонке, босиком, ходил Ванятка по торгу, выпрашивая милостыню у добрых людей.
-Ай, богатеи, ай, скареды… - смахнул Елисей слезу с седеющей бороды, и к Ванятке – Сынок…
-Тятя? – тихонько спросил Ванятка. Вспомнил…
Может, и не узнал бы, да волчья шуба, крытая синим сукном, которая в руках была у Елисея, пахнула знакомым запахом.
Сам не помнил Елисей, как собирался за Ваняткой, а шуба как-то сама пришлась в руки. В нее и завернул Ванятку, и понес на почтовую станцию, и к вечеру уже был в Кичменгском Городке.
Тут же пересели в свою телегу, запряженную гнедой лошадью, и далеко заполночь въехали в Еловино, где тускло светились окна в одной избе, их поджидая.
Как ни устали с дороги, а наспех перекусывать не стали. Поднялись те дети, которые уже спали, слезла, причитая, с печи бабушка - Слава тебе, Господи, сподобилась увидеть перед смертью… С возвращением, внучек.
Чинно уселись все за столом, по особому случаю освещенном не лучиной, а сальными свечами, указали и Ване место, которое отныне навсегда оставалось за ним. Помолились, после чего подали Елисею нож, он взял каравай хлеба, начертил ножом на каравае крест, и стал бережно резать каравай, оделяя всех сидящих за столом. Нож после этого Елисей положил таким образом, что бы заточенная часть лезвия была обращена к хлебу, а не от него.
Попутно Елисей объяснял каждое свое действие, и поучал Ваню - С ножа есть отнюдь нельзя, чтобы злым не стать, нельзя подавать нож острым концом, нельзя оставлять нож на ночь на столе…
Немудреная эта наука передавалась из поколения в поколения, и я, бывает, вдруг проснусь ночью от непонятного беспокойства, спущусь на кухню, уберу нож со стола, после чего спокойно засыпаю.
Так Ваня начал жить заново.
Глава 3.
Мудрый отрок.
Так случилось, что сызмальства хлебнул Ваня горькой сиротской доли.
Такое испытание в самом начале жизни может ожесточить сердце, а может направить к возвышенной мудрости, если обиду и горечь за свои невзгоды сердце переплавит в обиду и горечь за всех обездоленных.
С детства душа Вани помалу раскалялась гневом к жесткосердным богачам, с детства в нем теплилась жалость к бедным по несчастью, особенно детям, бессильным помочь себе.
Навсегда запомнились ему свои голодные дни, когда питался он тем, что подавали ему добрые люди Христа ради. Иные подавали, а иные и говорили - Бог подаст.
Навсегда запомнил он кучу грязного тряпья в чулане родительского дома в богатом городе Великий Устюг, которая ему служила постелью после того, как умер дедушка. В холодные зимние ночи ему дозволялось спать за печью в поварне, но рано утром, когда затопляли печь, его из поварни выставляли, согласно строгому наказу новоявленного хозяина. Случалось в холодные ночи поздней осени, когда через щели наметало в чулан снегу, ночевать в будке громадного сторожевого пса Абрека, прижавшись к его теплому боку; вдвоем все-таки было и веселей. Абрек был готов поделиться с Ваняткой и едой, но после смерти доброго хозяина доставалась ему еда вовсе непотребная, все прокисшее и заплесневелое сваливалось ему в корытце. На помойке бы и то пропитался получше, но толстая цепь, прикованная к амбару, не пускала. Благо, стараниями Вани в миске у Абрека всегда была чистая вода, да и с торгу, случалось, приносил ему Ваня чего вкусного - мясных обрезков, да зачерствевших пряников, что давали ему торговцы. А воровать Ваня так и не научился…
Вскоре после того, как забрал его Елисей обратно в Еловино, не утерпел Ваня, отпросился обратно в Устюг - забрать Абрека.
- Тятя, пропадет он без меня… Кто ему водицы свежей нальет? Дождь, поди, не каждый день бывает…
Тут как раз священник за какой-то надобностью в Устюг собрался, с ним и отпустили Ванятку, строго-настрого наказав, чтоб от батюшки – ни ногой, и что б на глаза Тугарину-змею не попадался…
Выполняя наказ отца, Ваня неотлучно сопровождал батюшку по всем его делам, дожидаясь его в приемных, в прихожих и на крыльце, и только к вечеру добрались к воротам некогда родного дома, в котором теперь хозяйничал жадный и злой супостат.
Сельский батюшка прослезился, увидев, как громадный пес меделянской породы при виде Ванятки заскулил по щенячьи, припал к земле со вздохом, похожим на стон…
-Тихо, Абрек, тихо…
Острый ножик, подарок отца, скользнул по ошейнику сыромятной кожи, и цепь зазвенела в последний раз, опускаясь на землю, и бело-рыжий громадный пес послушно пошел рядом с маленьким мальчиком.
-Дивны дела твои, Господи… - приговаривал батюшка, крестясь на купола ближней церкви. А церквей в Устюге Великом - несчитано…
Лошадь, запряженная в телегу батюшки, забеспокоилась, когда Абрек приблизился, но Ваня вышел вперед, погладил лошадь успокаивающе, и та встретила Абрека как давнего знакомого. Они обнюхались, и весь долгий путь до Еловино лошадь беспокойно ржала, когда Абрек надолго убегал в придорожный лес. Несколько лет просидев на цепи, Абрек никак не мог набегаться…
Когда Абрек рядом с Ваней вошел во двор, Елисей невольно крякнул от изумления. Не видев до этого Абрека, он уже присматривал доски, чтобы сколотить ему будку на городской манер, но для такой громадины делать пришлось бы уже не будку, а домик…
Детям Абрек сразу пришелся по душе, и древняя бабушка, которая считала собаку нечистым животным, тем же вечером была замечена в небывалом - она скормила Абреку кусок пирога и принялась вычесывать его длинную шерсть.
Даже кот Васька принял Абрека удивительно спокойно, только недоверчиво таращил на него горящие глаза, сидя на печи.
Так что будку Абреку делать не пришлось. Он спокойно мог находиться в избе, изредка отлучался со двора по каким-то своим неотложным собачьим делам, сопровождал Елисея в лес или приводил корову с пастбища. А вскоре Абреку вместе с подросшим Ваней нашлось постоянное занятие - стали они пасти мирское стадо.
Пастух по тем местам таежным - явление нечастое. Обычно коров просто отпускали в поскотину, и только бряканье ботала, повешенного на шею, было им охраной от лесных зверей да лихих людей.
Но тут пропала одна корова, не досчитались другой, и вспомнили мужики, что по другим местам специальный человек - пастух отгоняет коров на пастбище, следит за ними, вовремя отводит на водопой и ко времени - на дойку.
Тут как раз в селе случился странствующий старичок, который, как сказывал, в своей деревне пастухом был.
Покумекали мужики, почесали пятернями затылки, и порешили - быть пастуху. Миром решили – сколько пастуху деньгами положено, а питаться каждый день по избам, в очередь.
А подпаском к нему Ваня вызвался.
Ну, а где Ваня, там, понятно, и Абрек.
И так, слышь-ко, у них это ладно вышло - дедушка Егор с Ваней сидят на пригорке, за коровами приглядывают, а между делом дедушка его нехитрым ремеслам учит – как корзину из еловых корней сплести или лапти из бересты. Если какая корова отбилась от стада - Абрек тут же ее обратно пригонит. Затрещит в ле
|
|
|
