СКЛАДКА (фр. — pli) — понятие классической и современной философии (Лейбниц, Хайдеггер, Мерло-Понти, Делез, Деррида, Фуко), обретающее категориальный статус в границах философии постмодернизма.

СКЛАДКА (фр. — pli) — понятие классической и современной философии (Лейбниц, Хайдеггер, Мерло-Понти, Делез, Деррида, Фуко), обретающее категориальный статус в границах философии постмодернизма. Выступило значимым терминологическим средством фрагментарного конструктивного преодоления и даль­нейшей парадигмальной разработки "философии Дру­гого", а также "различающего" подхода. Системную се­мантическую разработку понятия "С." как многознач­ной словоформы осуществил Делез. С., по Делезу, есть "различие", "сгиб, который различает" и, вместе с тем, который "сам может быть различен". В контексте потен­циально-допустимых многомерных трактовок слова "pli" Делез обыгрывает (см. Языковые игры) сопря­женные французские обороты pliessement, plie, plisser, ploir, depli, repli; нем. Zwiefalt, англ. fold, обозначаю­щие — С., складчатость, извилину, сгиб, загиб, сгиба­ние, разгибание и прочее, а также обращенные к терми­нам "двойник" и сопряженным: "удвоение", "отраже­ние", "взаимоналожение" и др. Согласно Делезу, "...иде­альный сгиб (Рli) является Zwiefalt, сгибом, который различает и различается. Когда Хайдеггер ссылается на Zwiefalt как на различающее различие, то следовало бы прежде всего сказать, что различие не проявляется в со­отношении с предшествующей ему неразличимостью, но в соотношении с Различием (Differance), которое не прекращает отгибать и вновь сгибать каждую из двух сторон, и которое отгибая одно, повторно сгибает дру­гое, в одной коэкстенсивности сокрытия и открытия Бы­тия, присутствия и отсутствия сущего. "Двойствен­ность" сгиба воспроизводится необходимо по двум сто­ронам, которые он различает, но которые соотносит между собой в их различии: раскол (scission), которым каждый отдельный термин ударяет по другому, напря­жение, которое каждый отдельный термин проталкивает в другого... Это идеализация материальной структуры С.: сгибание становится бесконечной операцией — один сгиб переходит в другой и т.д. Сгиб в сгибе, внешнее есть внутреннее, отогнутое — это сгиб вогнутого. Вне идеализированных операций сгибания, из которых мо­гут строиться и большие и малые миры, не существует ничего. Но у Хайдеггера вздымание (сгиб-разрыв) не идентично сгибанию как бесконечной операции, оно не торит дорогу все новым и новым сгибам и разрывам, а открывает произведение, стоящее на земле: храм, дом, картина, книга...". По мысли Хайдеггера, трактовка ин­тенциональности как отношения между сознанием и его ' объектом, преодолевается посредством идеи "С. Бытия" по ходу следующих философских поворотов: от интен­циональности — к С., от феноменологии — к онтоло­гии, от сущего — к бытию. Согласно видению Хайдег­гера, онтология неотделима от С., ибо бытие есть С., которую оно образует с сущим; раскрытие Бытия и есть сама С. Понятийно-категориальная трансформация идеи "С." и ее эволюция в текстуально-оформленную парадигму осуществлялась в контексте (утвердившейся к середине 20 ст. в западно-европейской философии) мысли о своеобычной "сверх-предпосылочности" чело­веческого видения мира. Внутренне непротиворечивую концептуальную идейную традицию толкования С. (Хайдеггер — Мерло-Понти — Делез) правомерно представлять следующим образом: воспринимая "не­что", мы уже обладаем презумпционным знанием по по­воду того, что же именно мы воспринимаем. Человек никогда не рассматривает мир "напрямую" (непосредст­венно), но всегда лишь посредством Другого. Осуществ­ляя вынужденный маневр, мы фиксируем наличие опре­деленных границ нашего собственного восприятия, ко­торые в итоге преодолеваются с помощью того перцептуального потенциала, которым владеет Другой. В "ви­димом" всегда присутствует то, что "видится", в "слы­шимом" — то, что "слышится", в "касаемом" — то, че­го "касаются"; последние элементы перечисленных ди­ад /то, что "видится" и т.д. — А.Г. /всегда обратным об­разом воздействуют на первые, дополняют их, реально делая их возможными. Оборотная сторона мира постига­ется человеком с помощью Другого, но постигается в виртуальном (а не в актуальном) проявлении: в виде "С". По Хайдеггеру — Мерло-Понти — Делезу, Другой — постольку там, поскольку он — здесь: конституируется порождаемое перцептуальным "люфтом" цельное поле (переплетение ризомного порядка — см. Ризома) пози­ций как взаимообратимостей. В рамках достигнутой Хайдеггером — Мерло-Понти — Делезом столь высо­кой степени абстракции и многомерной интерпретации, Другой утрачивает собственную антропоморфность, о нем в принципе недопустимо рассуждать в фигурах субъекта и объекта, глубины и поверхности, фигуры и фона, дальнего и близкого. Другой и является условием различения всех этих структур знания и восприятия, "С.-в-себе", исходным разрывом в структуре бытия, ко­торый "амальгамирует" разорванное между собой. По схеме объяснения Делеза, "я гляжу на объект, затем от­ворачиваюсь, я позволяю ему вновь слиться с фоном, в то время как из него появляется новый объект моего внимания. Если этот новый объект меня не ранит, если он не ударяется в меня с неистовством снаряда (как бы­вает, когда натыкаешься на что-либо, чего не видел), то лишь потому, что первый объект располагал целой кромкой, где я уже чувствовал, что там содержится предсуществование следующих целым полем виртуальностей и потенциальностей, которые, как я уже знал, способны актуализироваться. И вот это-то знание или чувство маргинального существования возможно только

благодаря другому". В контексте своей гипотезы об ос­нованиях для понимания сути фигуры "тело/теле­сность" Мерло-Понти утверждал, что мы обладаем "ак­туально функционирующим телом" только благодаря тому, что Другой открывает нам наше потенциальное те­ло, сгибая первое во второе, соединяя их С.: "это зияние между моей правой, затрагиваемой, рукой и моей левой, трогающей, между моим слышимым голосом и моим го­лосом, артикулированным, между одним моментом мо­ей тактильной жизни и последующим не является онто­логической пустотой, небытием: оно заполняется благо­даря тотальному бытию моего тела, и через него — ми­ра, это подобно нулевому давлению между двумя твер­дыми телами, которое воздействует на них таким обра­зом, что они вдавливаются друг в друга". В "сухом ос­татке" у Хайдеггера и Мерло-Понти идея "С. сущего" позитивно преодолевает /читай: "снимает" — А.Г. /прежнее содержание понятия "интенциональность", уч­реждая его в новом измерении: "Видимое" и "Раскры­тое" не дают нам предмет видения без того, чтобы не обеспечить также и предмет говорения: С. конституиру­ет само-видящий элемент зрения только в том случае, если она заодно формирует и само-говорящий элемент языка — до той точки, где еще присутствует мир, прого­варивающий себя в языке и видящий себя в зрении. "Свет" (концепция "видимого и невидимого" Мерло-Понти) открывает нам говорение вкупе со зрением, как если бы значение сопровождало бы видение, которое са­мо по себе сообщало бы смысл. Коренные отличия от концепции Хайдеггера — Мерло-Понти содержала единотемная модель Фуко: по Фуко, световое бытие суть видимость, бытие языка в действительности своей — только совокупность высказываний. В рамках такого по­нимания идея "С." у Фуко принципиально не может со­хранить идею интенциональности: последняя рушится в ходе расщеплении, разобщении двух компонентов зна­ния (не интенционального в принципе). Видимое и ар­тикулируемое у Фуко "переплетаются", но не посредст­вом "слияния", а посредством гибели: интенциональ­ность как "обратимая и умножаемая в обоих направле­ниях" (Фуко) не в состоянии конституировать тополо­гию С. В европейской философии рубежа 20—21 вв. по­нятие "С.": 1) Преодолевает традиционную схему клас­сической философской традиции, полагавшей различие: а) результатом осуществления его идентичным субъек­том, б) не влияющим на этого субъекта, в) не приводя­щим к изменению этого субъекта. 1-а) Раскрывает как "целое" процедуру становления субъекта, тему субъективации через семантические фигуры "удвоения", "двойника" и т.п. 2) Конституирует новую трактовку субъективности (в отличие от классической пред-данно­сти трансцендентального Я), репрезентируемую через

исторические практики субъективации и снимающую традиционные бинарные оппозиции "Я — Другой", "Иное — Тождественное", "Свой — Чужой"; последние системно замещаются универсальной схемой, акценти­рующей в качестве предельной оппозиции — оппози­цию Внешнего (безразличного к индивидуальной жизни и смерти) и Внутреннего как С. Внешнего, его "за-гиба", удвоения. 3) Схватывает, фиксирует, воспроизводит мо­мент перманентной подвижности линии Внешнего и конституирования Внутреннего как результата процесса "изгибания-складывания" Внешнего, подобно "ряби на водной поверхности"; ср. у Фуко: "существует ли Внут­реннее, которое залегает глубже, чем любой внутренний мир, так же как Внешнее, которое простирается гораздо дальше, чем любой внешний мир... Внешнее не есть фик­сированный предел, но движущаяся материя, оживленная перистальтическими движениями, складками и извилина­ми, которые вместе образуют Внутреннее; они — внеш­нее, но внутреннее Внешнего; мысль приходит из Внеш­него, остается к нему привязанной, но не затапливает Внутреннее как элемент, о котором мысль не должна и не может помыслить... немыслимое не является внеш­ним по отношению к мысли, но лежит в ее сердцевине, как та невозможность мышления, которая удваивает и выдалбливает Внешнее... Немыслимое есть внутреннее мысли, оно призывает ограниченность как иные поряд­ки бесконечности... Конечность складывает Внешнее, создавая "глубину и плотность, возвращенную к себе самой" — внутреннее по отношению к жизни, труду и языку, в которые человек внедряется лишь, когда он спит, но которые сами внедряются в него как живого су­щества, работающего индивида или говорящего субъек­та... С. безграничного или перманентные С. ограничен­ности изгибают Внешнее и созидают Внутреннее. Вну­треннее — операция Внешнего, его складчатость". Со­гласно Делезу, Фуко подобным образом преодолевает феноменологическую интенциональность: вместо клас­сического субъекта у Фуко "живет, дышит, оживляется перистальтикой, складками-извилинами — гигантское нутро, гигантский мозг, морская поверхность, ланд­шафт с подвижным рельефом" (ср. Солярис у Лема). С. у Фуко возвращается онтологический статус. 4) В пределе возможных собственных интерпретаций ста­вит под сомнение возможность самого существования некоей внешней точки по отношению к различию: С. (сгибы) — такие телесные события, которые не явля­ются свойствами какого-либо бытия, не имея двойника в осмыслении и языке; у них атрибутивно отсутствует исходный смысл — они сами его продуцируют, элими­нируя из собственной системы интеллектуальных предпочтений предзаданный приоритет осознанного смысла перед бессмыслицей (см. Кэрролл). Различные

же возможные миры как продукт С. локализуемы прин­ципиально вне оппозиции "возможное — действитель­ное", ибо С. не нуждается в собственном присутствии для обретения своего "не-места". 5) Определенным об­разом характеризует собственно способ, посредством которого осуществляется различие: выражает имма­нентность пассивности в отношении операций склады­вания (ср. С. на шарике, потерявшем воздух) в отличие от "сгиба" — процедуры с атрибутивной ей внутренней энергетикой. Динамическая, силовая модель С. подразу­мевает наличие определенного противостояния, проти­воборства сил сгибания, сгиба. Форма в контексте пара­дигмы С. суть результат сгиба сил материи, способность последней запечатлевать, фиксировать тот или иной сгиб. В границах мироописания посредством идеи С., "твердая" и "мягкая" разновидности материи (из чего С. сделана либо делается) различаются теми степенями (уровнями, порогами) сопротивления, которые либо обусловливают торможение действия механизмов скла­дывания/сгибания, противодействуя им, либо ускоряют их. В данном контексте С. в своей действительности — не есть сгиб, осуществление которого предполагает пре­одоление сопротивления материала или той (внешней) силы, которая сохраняет форму сгибаемого. ("Физика" С. суть качественная калькуляция внутренней, "эндо­генной" памяти материи; "физика" же сгиба — "экзо­генной" ее памяти.) Силы складывания — силы, ориен­тированные на восстановление полного состояния пер­воначального покоя формы или "бес-форменные"; силы сгибания — о-формленные, наделяющие формой (В.А.Подорога). С. в данном случае одновременно типи­зирует модели: "разрыв и потом-сложение"; "непрерыв­ную связь через сгибание". 6) В границах сопряженных с понятием "С." неологизмов "С. внутри С."; "быть себе С." (Фуко, М.Пруст); "С. Бога" как "идеальная С." (По­дорога) предполагает способность мыслить определен­ным образом: обладать пониманием основных (в Боже­ственном пределе — всеми) трансцендентальных свойств образа Мира, — пониманием, абсолютно имма­нентным мыслимому в качестве тематизирующе-оперативного понятия); в таком контексте "С." (в отличие от репертуаров сгибания и складывания) лежит вне границ непосредственного физического смысла. Горизонт пара­дигм "С. внутри С.", "С. Бога" предполагает пред-дан­ность облика, схемы и смысла универсального типа свя­зи любых частиц универсума — и "мировой линии", и "линии линий", и "линии внешнего". (Ср. собственную модель трансцендентального условия существования мира в мысли у Лейбница: принцип предустановленной гармонии.) В отличие от характеристик мира по Лейб­ницу (непрерывность, совершенство и целостность, предустановленная гармония), Делез ориентирован на осуществление "технологической" экспликации этих принципов в качестве определенного порядка шагов (операций): динамика С. ("мировая линия" как "линия Внешнего", постоянно вводящая во все "код" различия), интепретируется им как "величайшая машина Мира". Согласно Делезу, "мировая линия соединяет кусочки фона с улицей, улицу с озером, горой или лесом; соеди­няет мужчину и женщину, космос, желания, страдания, уравнивания, доказательства, триумфы, умиротворения. Моменты интенсивности эта линия связывает так же, как и те точки, через которые проходит. Живых и мерт­вых... Каждый из нас в силах открыть свою мировую ли­нию, но она открывается только в тот момент, когда про­водится по линии складки. Мировая линия одновремен­но физична, когда кульминирует в плане-следствии, и метафизична, конституированная темами". (Ср. "мыш­ление линией", провозглашавшееся С.Эйзенштейном; мысль Клее о Космосе как о разнообразии кривых, как о своеобычном словаре линий.) Эта линия трактуется приверженцами парадигмы С. "всегда внешней" как к силам, действующим в материи (результируясь в виде С., складывания), так и к силам души (в виде сгибов, сгибания). Душа неизбывно ("всегда уже") имеет форму — материя же, перманентно, ее обретая, ее и теряет. Именно посему душа несгибаема, может противостоять, сгибать материю и самое себя. В традиции языковой иг­ры на основе идеи С. воля выступает как точечный ре­зультат или кривая, результирующая борьбу внешних сил сгибания: против собственной души, которая спо­собна "с-гибаться под тяжестью грехов" (Подорога) или против других душ. 7) Задает один из способов постро­ения текста как аналога мироздания: Делез, определяя собственный профессионально-философский литера­турный стиль, как "писать есть кроить", — усматривал сценарий постижения беспредельного Космоса, беско­нечно-вечного Мира как последовательность состояний содержания в шагах процедуры "рас-кроя": а) исходная материя; б) сфера С., их подбор; в) область фигуры — сгибы, сгибания, разгибания — перемещение по подиу­му вдоль единой линии; г) сопряженный отбор нужной линии тела. 8) В статусе парадигмального образа для по­стижения идеи "мировой линии" позволяет нетрадици­онно представить и осмыслить соотношение прерывно­го и непрерывного, бесконечно большого и бесконечно малого: в границах парадигмы С. наука о материи все более уподобляется "оригами" (япон. — "искусство складывания бумаги"). Лабиринт непрерывности трак­туется в рамках схем "С. — сгиб" не как линия, распада­ющаяся на точки: С. всегда "внутри" иной С. — наподо­бие "полости в полости" и может интерпретироваться как "атомарная единица" материи, как ее мельчайший элемент, как мельчайший элемент мирового лабиринта.

Точка же выступает лишь как "оконечность", а не "часть линии". Ср. у Лейбница: "... разделение непре­рывности следует представлять себе не как рассыпание песка, но как складывание листа бумаги, или туники, причем возможно образование бесконечного количества складок, из коих одни меньше других, — но тела никог­да не распадаются на точки или минимумы". Ср. также у Фрейда: "момент события" (как точка "фиксирования или снятия, вытеснения, отреагирования определенного комплекса") одновременно выступает как событие, "од­новременно снимающее напряжение, вызванное опре­деленной ситуацией и тут же фиксирует его в качестве некоторой нерефлексируемой схемы поведения... вытес­ненная ситуация в результате сохраняется и длится в этой последней". 9) В качестве элемента подлинного (т.е. "ускользающего", по Делезу и Гваттари, от господ­ствующего интеллектуального дискурса, а также пре­дельно дистанцированного от всех ипостасей власти) философского знания способствует позитивным про­цессам сохранения индивидом собственной идентично­сти (Фуко). По Фуко, современная борьба индивида за Самость осуществляется через сопротивление двум ны­нешним формам субъекции: а) индивидуализации на ос­нове принуждения властью и б) привлечение каждой индивидуальности к известной и узнаваемой идентич­ности, зафиксированной раз и навсегда. "Складывание" же и "удвоение" позволяют, согласно Фуко, адекватно описать и тем самым сохранить Память людей в ее ипо­стаси "абсолютной памяти внешнего", а также зафикси­ровать "настоящее" имя отношения индивида к себе (ср. воздействие Я на Я). По мнению Фуко, такая Память "удваивает" как настоящее, так и Внешнее, являясь еди­ной с забвением — ее С. "сливаются" с разворачиванием: последнее сохраняется в этих С. именно как то, что было "завернуто" (сложено); забвение (разворачивание) раскрывает то, что сложено в Памяти (С. как таковых). (Ср. у Хайдеггера — "память как оппозиция забвению забвения" и у Канта — "время как форма, в которой ра­зум воздействует на себя, осуществляя "само-воздействие" и образует сущностную структуру субъективнос­ти). 9-а) Соспешествует конституированию нетрадици­онной для всей европейской философской культуры мо­дели сохранения индивидом своей идентичности (Фу­ко), излагая эту модель в таких концептуально-понятий­ных схемах, которые "ускользают" от господствующего интеллектуального дискурса (см. 9): согласно Фуко, С. Бытия в состоянии образовать Самость, когда знание-Бытие и власть-Бытие уже переплелись и "взаимно уду­шаются"; С. Внешнего конституирует Самость, как Внешнее формирует соответствующее Внутреннее. По Фуко, взаимная несводимость и взаимное подразумева­ние знания, власти и самости составляют проблемы: а) что именно я могу знать, видеть и высказывать при оп­ределенных условиях "света" и языка; б) что именно я могу делать, на какой объем власти я вправе претендо­вать и какое сопротивление этой власти я призван ока­зывать; в) кем я могу быть, какими С. могу себя ограни­чить, т.е. как конкретно я могу утвердить себя в качест­ве автономного субъекта. Фуко формулирует историчес­ки конкретные позиции индивида в системе "говорится — смотрится — сопротивляется — живется": суть пост­модернистский философский парафраз "вечных" вопро­сов: Что я знаю? Что я могу делать? Что я есмь? 10) От­ражает, по мысли Делеза, опору современного человека на принципиально новые внешние ему силы, оператив­ный механизм которой /опоры — А.Г. /формируется по­средством своеобычной Сверх—С. О конституировании последней "свидетельствуют изгибы, присущие цепоч­кам генетического кода, возможности кремния в ком­пьютерах третьего поколения, а также контуры фразы в литературе модерна, когда языку "только и остается, что загнуться в вечной оглядке на себя". Тем самым, по мне­нию Делеза, силы человека взаимодействуют с "силой кремния, берущего реванш над углеродом, с силами ге­нетических компонентов, берущих реванш над организ­мом, с силой аграмматикальностей, берущих реванш над означающим". По мысли К.Видаль (статья "Смерть политики и секса в шоу 80-х годов", 1993), суть размыш­лений о С. редуцируема к идее о том, что материя, двига­ясь не столько по кривой, сколько по касательным, форми­рует бесконечно пористую и изобилующую пустотами текстуру, без каких бы то ни было пробелов. Мир такого облика, по мысли Видаль, — /ср. с 8) — А.Г. / — суть "ка­верна внутри каверны, мир, устроенный подобно пчели­ному улью, с неправильными проходами, в которых про­цесс свертывания-завертывания уже больше не означает просто сжатия-расжатия, сокращения-расширения, а ско­рее деградации-развития... Складка всегда находится "между" двумя другими складками, в том месте, где каса­тельная встречается с кривой... она не соотносится ни с какой координатой (здесь нет ни верха, ни низа, ни спра­ва, ни слева), но всегда "между", всегда "и то, и другое". С. в контексте подобных рассуждений правомерно пони­мать как своеобычный символ духовности конца 20 ст., как универсальный принцип универсальной идейно-куль­турной и политической дезорганизации мира, где господ­ствует "пустота, в которой ничего не решается, где одни лишь ризомы, парадоксы, разрушающие здравый смысл при определении четких границ личности. Правда нашего положения заключается в том, что ни один проект не об­ладает абсолютным характером. Существуют лишь одни фрагменты, хаос, отсутствие гармонии, нелепость, симу­ляция, триумф видимостей и легкомыслия" (Видаль).

А.А. Грицанов

СКЛАДЫВАНИЕ

— понятие постмодернистской философии, фиксирующее новый способ артикуляции соотношения внутреннего и внешнего, конституирую­щий внутреннее как имманентную интериоризацию внешнего. Данная установка представляет собой специ­фикацию общей парадигмальной установки постмодер­низма на снятие жестко линейных оппозиций, традици­онно фундировавших собою стиль мышления классиче­ской западно-европейской рациональности: субъект-объектная оппозиция (см. "Смерть субъекта"), оппози­ция внешнего и внутреннего, мужского и женского (см. Соблазн) и т.п. Термин "С." оформляется в рамках пост­модернистской концепции складки, однако идея интери­оризации внешнего как необходимого условия возмож­ности конституирования внутреннего является универ­сально значимой для философии постмодернизма. Так, фундаментальным основоположением постмодернист­ской текстологии выступает та презумпция, что, "мни­мая внутренность смысла уже сплошь проработана его же собственным внешним. Она всегда уже выносит себя вовне себя" (Деррида), снимая саму возможность разли­чения имманентно-автохтонного и привнесенного (см. Интертекстуальность). Аналогично, по Фуко, "Внеш­нее" есть "движущаяся материя, оживленная перисталь­тическими движениями, складками и извилинами, кото­рые вместе образуют Внутреннее; они — внешнее, но внутреннее Внешнего". Так, например, феномен "не­мыслимого" интерпретируется Фуко не в качестве внешнего по отношению к мысли как таковой, но в ка­честве того, что "лежит в ее сердцевине" как "невозмож­ность мышления, которая удваивает и выдалбливает Внешнее", — иными словами, "немыслимое есть внут­реннее мысли". Процессуальность С. наиболее детально моделируется в контексте теории становления субъек­тивности Делеза ("субъективация создается складчатос­тью"), в рамках которой эксплицируется механизм фор­мирования складки. Согласно его концепции, становле­ние субъективности может рассматриваться только как автохтонный процесс самоорганизации: "все... детер­минации мысли уже являются первоначальными фигу­рами действия мысли", и становление субъективности реализует себя вне принудительной каузальности, — в режиме "Да будет! (Fiat!)", т.е. в режиме, который "зара­нее разрушает всякий императив". Исходным состояни­ем субъективности выступает для Делеза так называе­мое "дикое" (до-предикативное) сознание", определяе­мое им как "натурализм "дикого опыта". Зафиксирован­ное Делезом состояние "дикого опыта" может быть оце­нено как аналог исходного субъективного хаоса, — как в смысле отсутствия выраженной структуры, так и в смысле потенциальной креативности: "именно сингу­лярности, все еще не связанные по линии внешнего как такового, формируют плодородную массу". Проблема внешнего является центральным моментом делезовской модели формирования субъективности, и интерпрета­ция последнего Делезом радикально дистанцируется от традиционной. Соотношение внутреннего и внешнего мыслится Делезом не как противостояние имманентно автохтонного чужеродно навязанному, не как принуди­тельное воздействие "внешней" силы на "внутреннее", но — напротив — как органичная интериоризация внешнего: "внутреннее есть операция внешнего". По­добно "дикому опыту" как исходному состоянию внут­реннего, внешнее также выступает у Делеза в качестве "неоформленного внешнего" как принципиально нома­дического (см. Номадология) распределения интенсивностей: "неоформленное внешнее — это битва, это бур­ная штормовая зона, где определенные точки и отноше­ния сил между этими точками носятся по волнам". Со­гласно Делезу — в общем русле номадической оценки плоскости как пространства соприкосновения внутрен­него и внешнего, т.е. пространства динамики — именно на границе внешнего и внутреннего и в тесном взаимо­действии внутреннего с внешним и осуществляется процесс становления субъективности: "внутреннее яв­ляется складыванием предполагаемого внешнего". Процесс конституирования субъективности выступает одновременным процессом параллельного оформления внешнего и внутреннего в процессе их взаимостимули­рующего (кросс-каталитического) взаимодействия: "складка внешнего конституирует самость, в то время как само внешнее формирует соответствующее внут­реннее". Механизм оформления субъективности моде­лируется Делезом как проявление на макроуровне тех процессов, которые происходят на микроуровне: "син­гулярности не имеют форм и не являются ни телами, ни говорящими лицами. Мы входим в мир неопределенных двойников и частичных смертей... Это микро-полити­ка". Однако объективация происходящих на микроуров­не процессов предполагается Делезом в качестве макро­скопической: "но дело стратегии — осуществляться в страте". Объективирующиеся в виде макроструктур из­менения порождают страты, которые, по словам Делеза, "просто собрали и сделали затвердевшими пыль и зву­ковое эхо битвы, разворачивающейся под ними". Что же касается сущности происходящих на микроуровне трансформаций, то фактически Делез фиксирует пере­ход от некоординированного сосуществования сингулярностей к их "интеграции". Так, если исходно, по сло­вам Делеза, взаимодействия в зоне субъективации про­исходят так же, как происходят они у "мотыльков или перышек, глухих и слепых по отношению друг к другу", то в ходе становления субъективности "отношения меж­ду силами становятся интегрированными" (ср. с идеей

Деррида о "пробуждении" в процедурах деконструкции "спящего смысла" текстовых семем или "сем", с одной стороны, и с синергетической идеей перехода от изоли­рованного бытия "спящих молекул" или "молекул-гипнонов" к молекулярной "кооперации" — с другой). От­крытость самоорганизующейся системы мыслится в концепции С. в качестве условия самой возможности феномена самоорганизации: в зоне складки "мысль воз­действует на себя, открывая внешнее как собственный немыслимый элемент". В модели Делеза "это происхо­дит так, что отношения внешнего, изогнутого обратно,...позволяют отношению к себе возникнуть и конститу­ировать внутреннее". Субъективность как внутреннее оформляется посредством "удвоения", т.е. "интериори­зации внешнего". Собственно, само внутреннее как та­ковое, по Делезу, "является просто складчатостью внеш­него, как если бы корабль был изгибанием моря". Воз­никающая на каждый конкретный момент времени кон­фигурация складок понимается Делезом как принципи­ально не окончательная, — она оценивается как ситуа­тивно значимая, и принципиально подлежащая измене­нию в силу непредвиденных флуктуации: "эти складки удивительно изменчивы и, более того, обладают различ­ными ритмами, чьи вариации создают несводимые виды субъективации". Процесс становления субъективности оказывается принципиально нон-финальным и интер­претируется Делезом в качестве реализующегося по­средством случайных флуктуации, что фиксируется им в понятиях "жребия" и "игры" ("лотереи"): "мышление вызывает трансмиссию сингулярностей: это бросок жребия... Бросок жребия фактически выражает... отно­шение, установленное между сингулярностями, возни­кающими случайно". Более того, если современное ес­тествознание делает вывод о том, что в рамках нелиней­ных динамик могут быть обнаружены зоны, где дейст­вуют сугубо линейные закономерности и проявляет себя традиционно понятая каузальность ("островки детерми­низма" в "океане нестабильности" в теории катастроф Р.Тома), то и у Делеза можно встретить совершенно ана­логичные рассуждения. Так, по его словам, "отношения между силами...группируются или наугад, или в соот­ветствии с определенными законами", — фактически "случай работает только в первом варианте, в то время как второй, вероятно, действует согласно условиям, ко­торые частично детерминированы первым, как в цепи Маркова, где мы имеем непрерывный ряд новых сцепле­ний. Это и есть внешнее: линия, которая продолжает связывать беспорядочные события в смеси случая и за­висимости". Идея кросс-каталитического взаимодейст­вия внешнего и внутреннего апплицируется Делезом не только на пространственные, но и на временные параме­тры С. Последнее оказывается процессом интериоризации будущим прошлого, что фиксируется Делезом по­средством понятия "Память": "Память — это настоящее имя отношения к себе или воздействия Я на Я". Собст­венно говоря, по оценке Делеза, "складывание и удвое­ние само есть Память". Именно "абсолютная память", по оценке Делеза, "удваивает настоящее и внешнее и представляет единое с забвением, так как она сама бес­конечно забывается: ее складки фактически сливаются с развертываем, поскольку последнее сохраняется в пер­вых как то, что сложено". Вместе с тем концепция складки фиксирует и векторное (содержательное) тяго­тение самоорганизующейся субъективности к будуще­му, что семантически изоморфно синергетической уста­новке на тяготение системы к будущим своим состояни­ям, выраженное в понятии аттрактора: по словам Деле­за, "внутреннее конденсирует прошлое... но взамен сталкивает его с будущим, которое приходит из внешне­го, меняет его и заново создает". (В плане фиксации тер­минологических параллелей между философией пост­модернизма и современным естествознанием может быть отмечено, что Г.Николис и Пригожин, анализируя феномены спирального и винтового хаоса в свете иссле­дования влияния на них хаотического аттрактора, отме­чают, что "важнейшая особенность, прослеживаемая на обоих... — образование складки на поверхности, вдоль которой происходит неустойчивое движение".)

М.А. Можейко

СКРИПТОР ("пишущий") — понятие, сменившее в постмодернистской текстологии традиционное поня­тие "автор" (см. Автор, "Смерть Автора") и фиксиру­ющее отказ философии постмодернизма от наделения субъекта письма:

СКРИПТОР ("пишущий") — понятие, сменившее в постмодернистской текстологии традиционное поня­тие "автор" (см. Автор, "Смерть Автора") и фиксиру­ющее отказ философии постмодернизма от наделения субъекта письма: 1) причиняющим статусом по отноше­нию к тексту; 2) личностно-психологическими характе­ристиками и даже 3) самодостаточным бытием вне ра­мок пишущегося текста. Согласно постмодернистской текстологии, в принципе "не существует субъекта пись­ма" (Деррида). По формулировке Р.Барта, С. "рождается одновременно с текстом и у него нет никакого бытия до и вне письма, он отнюдь не тот субъект, по отношению к которому его книга была бы предикатом". Письмо яв­ляет собой "единственно возможное пространство, где может находиться субъект письма" (Р.Барт). Фигура ав­тора тотально утрачивает свою психологическую арти­куляцию и деперсонифицируется: по оценке Кристевой, автор становится "кодом, не-личностью, анонимом", и "стадия автора" — это в системе отсчета текста "стадия нуля, стадия отрицания и изъятия". Фактически С. есть не более, чем носитель языка, и письмо, таким образом, "есть изначально обезличенная деятельность" (Р.Барт). По мысли Фуко, оно фундировано презумпцией "добро­вольного стирания": "маркер писателя теперь — это не

более, чем своеобразие его отсутствия". В контексте кон­цепции интертекстуальности (см. Интертекстуальность) С. фактически "превращается в пустое пространство про­екции интертекстуальной игры" (М.Пфистер), ибо, со­гласно М.Бютору, в сущности, "не существует индивиду­ального произведения. Произведение индивида представ­ляет собой своего рода узелок, который образуется внут­ри культурной ткани и в лоно которой он чувствует себя не просто погруженным, но именно появившимся в нем".

М.А. Можейко

СКРЫТАЯ ЦИТАТА — см. ИНТЕРТЕКСТУ­АЛЬНОСТЬ.

СЛЕД — понятие (в границах языковых игр, прису­щих творчеству Деррида — не-понятие),

СЛЕД — понятие (в границах языковых игр, прису­щих творчеству Деррида — не-понятие), противопос­тавляемое в рамках описываемой традиционной логи­кой сопряженной бинарной оппозиции ("С. — присутст­вие") "присутствию" как принципу традиционной мета­физики. (В известном смысле сопряженным с "канони­ческим" значением провомерно полагать интерпрета­цию текста как исторического С. в разработках школы "Анналов" и у Коллингвуда. Ср. понятия Фрейда: "по­следействие" — "Nachtraglichkeit", "пролагание путей" "Bahnung".) С. обозначает, согласно Деррида, "первона­чальное прослеживание и стирание" и конституируется самой их возможностью. С. выступает универсальной формой не-наличия, при которой осуществляется осо­бая форма соотнесенности всего со всем: фиксация то­го, что именно с чем соотносится, оказывается неразре­шимой. В интерпретации Деррида концепция С. и сопря­женная с ней конфигурация терминов выступают одним из значимых оснований для преодоления традициона­листского метафизического мировоззрения. Ввиду убеж­денности Деррида в эвристической ограниченности пре­дикативно-объяснительных возможностей метафизичес­ких структур и подходов бинарного типа, а также в рам­ках стандартной для его философии процедуры выработ­ки означающих, предшествующих предельным исход­ным оппозициям классической метафизики, понятию "С." предпосылается термин "архи-С." или "нечто" — ито­гом перечеркивания которого являются легитимные сло­воформы ("присутствие" и "С."). (Словопорождающий механизм — генератор термина "архи-С." — аналогичен интеллектуальным репертуарам конституирования поня­тийного комплекса "differance — различие" (см. Differance): если классическая метафи