 |
П. Учелло. Портрет Имы Давероны
|
|
|
|
Городские власти Констанца поручили Ульриху фон Рихенталю дать статистические сведения о приезжих, установить по возможности их имена, род занятий и прочие данные. Ульрих фон Рихенталь в «Хронике Констанцского собора» пишет, что он обнаружил в городе около семисот уличных женщин-иностранок. Некоторые из них совместно, кое-кто и самостоятельно сняли дома в городе. Но, кроме них, есть еще женщины, которые скрываются, а сколько их – он знать не может [47].
* * *
Верхом на белоснежной лошади, которую вел под уздцы пышно одетый воин, под шелковым балдахином с четырьмя золотыми кистями по углам, укрепленным на серебряных шестах (их несли четыре «рыцаря церкви»), Иоанн XXIII с триумфом въезжал в Констанц. Впереди шагали церковнослужители, копьеносцы и лучники, которые несли на подушках широкополые красные шляпы кардиналов, сопровождавших Иоанна XXIII.
На протяжении всего пути от сверкающей Италии до серого Констанца, от теплой и ласковой страны до холодного имперского города наш герой, сидя в старинном экипаже, медленно двигавшемся по разбитым римским дорогам, пребывал в мрачном настроении, хотя Има, повсюду сопровождавшая Иоанна, делала все, чтобы развеселить его.
– Не нравится мне эта поездка, – говорил папа. – Не знаю, каких людей я встречу там. Боюсь, что вдали от Италии и моих людей мне придется очень туго.
«На протяжении всего пути, – пишет католический историк Альног, – Иоанн XXIII чувствовал себя неуверенно, он то взывал к народу – горожанам и крестьянам, встречавшимся по пути, то проклинал его. По всему было видно, что ему не хочется ехать в Констанц. Увидев издалека этот город, он повторил то, что сказал однажды в Италии: „Так ловят лисиц“.
|
|
|
Однако первые дни пребывания в Констанце вселили в него надежду – представители, присутствовавшие на открытии собора, в большинстве своем были итальянцы и, казалось, были ему преданы.
Собрание иерархов церкви происходило в огромном здании у озера, построенном незадолго до этого (в 1388 году) и служившем хранилищем для товаров, которые привозились в имперский город.
Размеры здания, где происходил знаменитый Констанцский собор, трудно даже представить. Это строение сохранено и по сей день. Только одно из его помещений было размером 48 X 32 метра. Вдоль стен этого помещения были расставлены скамьи, на которых восседали иерархи церкви и другие участники собора: три западных «патриарха», двадцать девять кардиналов, тридцать три архиепископа, сто пятьдесят епископов, около трехсот ученых-богословов, множество настоятелей монастырей. Все вместе они и составляли Констанцский собор.
Но присутствовали на соборе не только служители церкви. Влиятельные и знатные люди и правители Баварии, Австрии, Саксонии, Лотарингии, Мекленбурга, Шотландии, Польши, всех скандинавских стран, Неаполитанского королевства и Сицилии также приехали в Констанц. В качестве наблюдателей прибыли посланцы византийского императора Эммануила Палеолога.
Косса, гордо подняв голову, величественный и внушительный, проследовал мимо участников собора на середину Зала. Прочитав молитву, он поднял руку и благословил всех участников собора. Затем распорядился, чтобы кресло, на котором он должен был сидеть, подняли выше, и объяснил:
– Председательствовать буду я.
Под кресло поставили высокий помост. Косса сел. «Только так я заставлю их слушать себя», – думал он. Но не успел он еще решить, что делать дальше, как поднялся шум и галдеж, пятьсот человек заговорили сразу на всех языках мира (латинский язык употреблялся только для официальных выступлений), и в суматохе, в этом втором «вавилонском столпотворении», было уже принято какое-то решение, смысл которого он не сразу понял.
|
|
|
В решении же говорилось следующее: «Кроме кардиналов, архиепископов, епископов, настоятелей монастырей, право решающего голоса будут иметь также ученые-богословы, каноники и знатоки гражданского права».
«На каком основании они получают это право? – раздумывал Косса, возвращаясь после первого заседания во дворец, который был его резиденцией. – Как они посмели требовать этого? И как сумели отстоять это требование? Ведь право голоса имеют только служители церкви… Это дело рук француза!» [48]
Белая лошадь тихонько брела по улице. Косса продолжал размышлять. «И все-таки первый день прошел неплохо. Я сумел показать им, что авторитет их собору придает только мое присутствие и председательствование».
Приближаясь к дворцу, он увидел, что у входа в него собралась группа людей. От группы отделился человек, подошел к папе и произнес по-итальянски:
– Святой отец…
Он был из Италии! Он говорил по-итальянски, на ломбардском диалекте! Человек этот был средних лет и казался сильно взволнованным.
– Святой отец, – произнес он снова, когда Косса спрыгнул с лошади и его окружили люди, толпившиеся у дворца и желавшие рассмотреть его поближе. – Святой отец, помогите мне! Помогите мне вернуть жену!
Голос человека мог взволновать кого угодно.
Но Иоанн XXIII торопился. У него было столько дел! И он нетерпеливо и укоризненно произнес:
– Добрый христианин, стоит ли беспокоить папу и отнимать у него время такой просьбой!…
Косса быстро стал подниматься по лестнице, чтобы отделаться от назойливого просителя. Но тот не отставал и вслед За Иоанном вошел во дворец.
– Гуиндаччо! Подлец! – крикнул Косса своему телохранителю. – Как ты смеешь оставлять меня без охраны?… Где Има?
Буонакорсо бросил злой взгляд на человека и зашептал на ухо Иоанну:
– Это Джаноби, муж синьоры Имы. Он приходил и раньше, хотел увести ее, но она убежала… Я вышвырнул его на улицу.
Папа Иоанн с ненавистью смотрел на Аньоло Джаноби. Миланский богач решил во что бы то ни стало вернуть жену (тем более что и католическая церковь проповедует нерушимость брака). Крайне взволнованный, с глазами, полными слез, он упал на колени перед нашим героем.
|
|
|
– Святой отец, святой отец, отпустите мою жену, позвольте ей вернуться ко мне! – умолял он.
– Несчастный, как я разрешу ей, если она этого не хочет! – воскликнул Иоанн.
В открытую дверь просовывались люди, рассматривая коленопреклоненного иностранца, докучавшего папе.
– Верните мне жену, святой отец, прикажите ей вернуться к законному мужу, – молил Джаноби.
Косса рассвирепел:
– К законному мужу! – саркастически повторил он слова Джаноби. – Ты – законный муж. ты любишь ее. А она-то любит тебя?
– Десять лет… Десять лет я прожил с ней в согласии. Десять лет я любил ее и сейчас люблю еще сильнее. Отдайте мне ее! – всхлипывал Джаноби, обнимая колени папы.
Толпа любопытных у раскрытых дверей увеличивалась с каждой минутой.
Косса оттолкнул Джаноби, метнул на него свирепый взгляд и дал ему увесистую пощечину.
– Ты знаешь Иму десять лет! Десять лет любил ее! А я люблю ее тридцать лет! Я узнал ее, когда она была еще девчонкой, в моих руках она стала женщиной. А как она любила меня! Когда мне угрожали пытки и смерть, она спасла меня, рискуя жизнью! В течение многих лет обстоятельства не позволяли мне встретиться с ней. Но как только я смог приехать в Болонью, я первым долгом постарался найти ее… Но не нашел. Все годы, в горе и радости, я вспоминал о ней с чувством благодарности и думал: в этой женщине – моя жизнь… Ты хочешь, чтобы я отдал ее тебе?… Иди… возьми ее… если она этого захочет!
Разгневанный Косса теперь уже один поднимался по лестнице. Женщина, со слезами на глазах следившая за ссорой из темноты, вышла ему навстречу и бросилась в объятия, взволнованно повторяя:
– Балтазар, Балтазар… – Тело ее содрогалось от рыданий.
– Има, если ты предпочитаешь… своего мужа…
Она потянула его в комнату, прикрыла дверь и заговорила:
– Балтазар, Балтазар… Я не думала, что ты… Если бы я знала, я не вышла бы замуж…
* * *
Судьба Имы теперь неразрывно была связана с судьбой Коссы.
Свидетелей ссоры папы с Джаноби было, к сожалению, слишком много. Толпившиеся у дворца иностранцы и местные жители видели, как миланский феодал получил пощечину от «отца христианства». Тридцать человек, видевшие Эту сцену, рассказали о ней тридцати тысячам жителей и иностранцев, и каждый присовокупил что-то от себя.
|
|
|
В тот же день слухи о происшедшем поползли по Констанцу, достигнув ушей тех, кому хотелось бы об этом услышать. Шумок грозил перерасти в гром. А это могло сильно повлиять на ход собора…
На следующий день собором было принято еще одно решение, не понравившееся Коссе.
Чтобы придать решениям собора большую силу, присутствовавшие договорились при голосовании руководствоваться национальным принципом, то есть, прежде чем проект решения будет оглашен перед высоким собранием, его должны обсудить между собой представители каждой национальной группы. В голосовании принимали участие Италия, Франция, Германия, Англия (Франция представляла также интересы шотландской и савойской церкви, Германия – польской и венгерской). Таким образом, итальянские представители, хотя их и было много, не могли повлиять на работу собора, если Франция, Германия, Англия (и Испания, которая примкнула к ним позже) не были согласны с тем или иным предложением. Это окончательно вывело из равновесия Иоанна XXIII.
– Мне кажется, Има, – говорил он своей подруге, – что эти мерзавцы решили погубить меня. Не нравятся мне их выдумки…
А наедине с Буонакорсо, не сдерживаясь, кричал:
– Ты слышал когда-нибудь, Гуиндаччо, чтобы паршивая горстка людишек была сильнее папы?! Их, видишь ли, большинство! Негодное большинство… – Он грязно выругался. – У них больше прав!
Кроме того, нашему герою очень не нравилась и позиция Сигизмунда. Сигизмунд сумел короноваться помимо папы. Вернувшись в Констанц, он довольно холодно встретился с Иоанном (вероятно, и до него дошел слух о скандале папы с миланцем). Косса узнал, что Сигизмунд попал под влияние крупных французских богословов (таких, как Жерсон и Пьер д'Альи) и поощрял враждебное отношение многих архиепископов к Иоанну XXIII.
Раздражение Коссы увеличивалось с каждым днем, так как он видел, что положение его становится все более непрочным.
– Попахивает порохом, – говорил он Име. – Созерцание этих рож не вселяет уверенности в успехе. Они все ненавидят меня и с трудом терпят мое председательствование. Но не беспокойся, я еще покажу им, на что я способен… У меня есть план…
– Гуиндаччо! – позвал он однажды своего телохранителя. – Сходи к австрийскому герцогу и попроси его прийти ко мне.
Одноглазый священник тут же отправился к Фридриху Австрийскому, чтобы передать ему приглашение папы.
|
|
|
Косса впервые встретился с Фридрихом Австрийским в Тренто, имперском городе в Тироле. Австрийский герцог, узнав о том, что папа по пути в Констанц должен проследовать через Тренто, приехал туда и устроил папе встречу, достойную «отца христианства». У них сложились весьма доброжелательные отношения.
Герцог Фридрих Австрийский был злейшим врагом и соперником Сигизмунда. Он был зятем бывшего императора Рупрехта и возглавил теперь борьбу с представителем Люксембургской династии Сигизмундом. И хотя он был лишь герцогом, правителем считался уже могущественным. Кроме Австрии, ему подчинялись многие районы в Швейцарии и Эльзасе – отсюда ведут происхождение Габсбурги, – а также большие территории в южной Германии, особенно около Констанца.
– Герцог Фридрих, – официальным тоном заговорил папа, когда австрийский правитель явился к нему. – Ты получишь большой пост при святом престоле, ты будешь гонфалоньером, будешь получать тысячи золотых дукатов, если [13]…
О чем они говорили? Какое соглашение заключили герцог и папа?
* * *
Это было в последние дни февраля 1415 года. Положение Коссы становилось угрожающим. Итальянские представители доверительно сообщали остальным членам собора о делах, творимых нашим героем до того, как он стал папой, и о его похождениях за последние годы. Они поняли, куда дует ветер, и старались отмежеваться от папы, рассказывая о его жестокости, взяточничестве, об убийствах, совершенных им.
Как пишет секретарь папской канцелярии Дитрих фон Ним, «папу Иоанна XXIII обвиняли во всех смертных грехах». И добавляет, что рассказы эти производили такое страшное впечатление на остальных членов собора – немцев, поляков, англичан, – что они старались воспрепятствовать их дальнейшему распространению. «Ради бога, перестаньте! – взывали они к итальянцам. – Довольно! Не порочьте святой престол рассказами о грешных делах его служителя!»
«Иерархи церкви боялись, что если народ узнает о преступлениях, совершаемых „отцом христианства“, то церковь потеряет влияние на свою паству, а это приведет к антицерковным выступлениям», – заключает Дитрих фон Ним.
Коссе быстро становились известными все разговоры его недругов, так как в каждой группе у него были подкупленные люди.
Он возмущался:
– Что такое я совершил? Разве я не мужчина? Я безнравственно покупал? Но я не лицемер и не собираюсь отказываться от того, что сделал. Не я первый. Кто из них без греха? Я как-нибудь на соборе разоблачу их. И спрошу: «Что вы можете сделать со мной? Папа я или нет? Кто может отстранить меня от престола? Никто! Папу можно низложить только тогда, когда он идет против церкви. А во всех других случаях, – пусть даже он совершал самые страшные преступления, – папа остается на престоле, незыблемый как скала» [77]!
Но это было самоутешением. Что Косса мог сделать, если на соборе было решено, что высшим церковным органом будет отныне собор и папа должен ему подчиняться? Жерсон, Пьер д'Альи, кардинал Джамбарелла (которому Иоанн так верил, считая его преданным и верным человеком), а также крупнейшие ученые-теологи убедили всех, что собор в Констанце, поскольку он является Вселенским, имеет большую власть, чем папа.
Так обстояло дело в ту эпоху. Теперь, когда западная церковь «восстановила авторитет папы», превосходство вселенских соборов не признается. Папа ставится выше всех, – выше соборов, выше своих предшественников и, может быть, даже выше «учредителя папства» апостола Петра. Церковь вынуждена поддерживать этот порядок, чтобы избежать имевшего уже место разброда. Но в то время все приверженцы западной церкви пришли к выводу, что папа должен подчиняться решениям Вселенского собора. Особенно остро вопрос этот стоял на Констанцском соборе. И до приезда на собор, и уже в Констанце Иоанн лелеял слабую надежду:
«Раз император и все правители, созвавшие вместе со мной собор, пригласили на него моих соперников, а они не явились, собор может отстранить их от престола как еретиков и раскольников. Раскол кончится, а единственным папой буду я».
Но в последнее время обстоятельства осложнились. И тогда в силу необходимости Косса решился на крайнюю меру:
– Дети мои, – обратился он к членам собора, – чтобы установить мир в церкви и навсегда уничтожить раскол, я готов оставить святой престол. Я искренне готов отстраниться первым, не дожидаясь отстранения Григория XII и Бенедикта XIII. Я готов подать пример бескорыстия. Братья, дети мои. я готов уйти по первому вашему слову!
* * *
Это произошло 1 марта 1415 года. И с того дня Иоанн XXIII не имел покоя.
– Почему же вы не отрекаетесь от престола? – спрашивали его участники собора. – Вы же обещали, что уйдете. Вы сами предложили это.
Наконец, потеряв терпение, 20 марта 1415 года Косса позвал Буонакорсо и сказал:
– Иди к Фридриху Австрийскому. Я долго терпел, но больше терпеть не могу. Скажешь ему, что то, о чем мы договорились, должно произойти завтра или никогда. Спросишь, сохраняют ли силу наши условия.
Гуиндаччо возвратился через час.
– Завтра… – только и сказал он.
* * *
С самого утра следующего дня в Констанце царило праздничное оживление. Тысячи людей – местные жители и иностранные гости – направлялись за город, на большой луг, вокруг которого мастерами, нанятыми неделю назад Фридрихом Австрийским, были выстроены трибуны с мес1ами для правителей, знатных людей и их жен, собравшихся в Констанце. Трибуны были задрапированы яркими разноцветными тканями. Здесь будет проходить турнир, организованный Фридрихом Австрийским, и сам он, одетый в железные доспехи, верхом на лошади, должен будет сразиться на зеленом поле перед трибунами с графом Шелли. Люди, пешие и конные, направлялись полюбоваться редким и увлекательным зрелищем. Но вот от толпы отделился какой-то всадник и свернул с прямой дороги в узкую улочку, ведущую к западной окраине города. На нем был потрепанный пестрый турнирный костюм, поверх которого была надета старая проржавленная кольчуга с оторвавшимися кое-где металлическими колечками. Забрало было спущено и наполовину скрывало лицо. Он был похож на конюха какого-нибудь рыцаря, принимавшего участие в турнире. Таких конюхов было множество, и на них никто не обращал внимания. Людей больше привлекали статные и красиво одетые рыцари. Никто не обратил внимания и на этого всадника, он без помехи покинул город и вскоре оказался достаточно далеко от луга, где проходил турнир. Тогда он подхлестнул лошадь и галопом поскакал по дороге [72].
На пути к Шафхаузену, в получасе езды от Констанца, на развилке трех дорог остановился толстый одноглазый священник, сидевший верхом на муле, и беспокойно стал вглядываться в лица всех подъезжавших со стороны Констанца. Заметив вдали знакомого нам странного конюха, он хлестнул мула, но животное и не подумало сдвинуться с места. Тогда священник стал делать знаки подъезжавшему, чтобы он остановился. Человек приблизился и придержал лошадь.
– Все в порядке? – спросил он.
– Да, – ответил священник. – Тебя ждут в крепости.
Конечно, читатели уже догадались, что «конюх» этот был переодетый папа Иоанн XXIII, а священник – его верный телохранитель Гуиндаччо Буонакорсо.
Чтобы ослабить нажим со стороны «анархически настроенных» членов собора и императора Сигизмунда, Косса решил бежать из Констанца – этого «осиного гнезда». В этом ему должен был помочь Фридрих Австрийский, конечно не бескорыстно.
– Я почти свободен, Гуиндаччо, – произнес Косса. – И буду совсем свободен, как только укроюсь в крепости у Фридриха. Мне надо спешить…
– Ах, святой отец, святой отец! – захныкал растолстевший гигант. – Я уже не тот, что раньше… У меня нет сил следовать за тобой…
– Не надо. Отправляйся в Констанц и скажи Фридриху, что ты встретил меня в назначенном месте. Но пусть он не прекращает турнира, пока я не пришлю гонца из крепости с известием, что я доехал.
Подхлестнув лошадь, он поскакал по дороге на запад. Косса приехал в Шафхаузен, расположился в главной крепости города, и, уверенный в неприступности своего убежища (крепость окружала стена толщиной в пять метров), отправил письмо императору Сигизмунду.
«Император Сигизмунд! Я снова свободен и независим от Вас, примкнувшего к моим злейшим врагам. Я чувствую себя здесь прекрасно. Но, несмотря на все, я не отказываюсь от своего обещания отречься от престола. Я сделаю Это ради установления мира в церкви. Но я сам решу, когда мне это сделать» [51, 67].
«Это был новый хитрый ход Иоанна XXIII, – говорит историк католической церкви Мурре. – Иоанн XXIII ожидал, что его бегство приведет к роспуску собора».
В праздничном Констанце никто не подозревал о случившемся. Весь день продолжались состязания в фехтовании к удовольствию народа, жаждавшего зрелищ. Герцог Фридрих руководил турниром. И только вечером, когда из Шафхаузена было получено известие, что папа в безопасности, он объявил, что праздник закончен. Он посадил Гуиндаччо, который не мог больше держаться на муле от усталости, в экипаж, а сам галопом поскакал в Шафхаузен для встречи с папой [13].
О бегстве папы Констанц узнал на следующий день. Тревога и волнение овладели участниками собора.
– О-о!… Какой же это собор, если его не признает глава церкви! – вопили кардиналы, сторонники папы Иоанна XXIII. – Раз глава церкви ушел, собор надо распустить.
Кардиналы поддерживали пану, так как видели, что представители духовенства, собравшиеся из всех уголков Европы, подавляют их. Они составляют большинство и принимают решения, не считаясь с мнением кардиналов.
Поддерживали Иоанна XXIII не только кардиналы. Его сторонниками оказались и некоторые светские владыки. Кроме герцога Фридриха, его союзниками готовы были стать и другие правители (из за ненависти к Сигизмунду): герцог Нассауский (один из семи курфюрстов, выбиравших императора) и маркграф Бернар Баденский. Большая часть членов собора, те, кто принимал решения, были разочарованы: их старания пропали даром. Правда, они осудили поступок папы, но что делать дальше – не знали.
Но нашлись, однако, люди, возмущенные поведением папы, которые сумели продолжить работу собора. В страстную пятницу 29 марта представители Германии, Франции и Англии, собравшись, приняли следующее решение:
«Наш собор, представляющий воинствующую церковь, осенен именем святого духа и является законной силой. Он черпает свою силу непосредственно от бога. И каждый, будь то даже сам папа, обязан подчиняться его решениям, направленным к прекращению раскола и реформе церкви».
Это заявление корифеев церкви, участников собора, принятое без сбежавшего председателя – папы и кардиналов, защищавших его, служило как бы оправданием их дальнейших действий. Между строк сквозили волнение, некоторая неуверенность. Тем более что кардиналы, сторонники Коссы, старательно сеяли смуту. Они открыто вступились за своего главу. Они говорили, что политическая власть в Констанце своим враждебным отношением к верховному главе церкви вынудила папу к бегству, что у него не было другого выхода. Ими были написаны и расклеены на стенах домов листовки с призывом к тем, кто поддерживает папу Иоанна XXIII, отправиться в Шафхаузен и там продолжить работу собора.
«Покиньте Констанц, – писали они, – отправляйтесь в Шафхаузен. Анафема тому, кто не сделает этого». И чтобы подать пример, первыми отбыли в Шафхаузен [87].
Бегство папы, вызвавшее такое волнение среди членов собора, на императора Сигизмунда не произвело никакого впечатления. Он возглавил воинственно настроенных против папы теологов, сумел рассеять пессимистические настроения и предотвратить роспуск собора. На следующий же день после неожиданного бегства Иоанна XXIII Сигизмунд в сопровождении группы всадников проехал по улицам Констанца, взывая к народу:
– Успокойтесь, все будет хорошо. Я заставлю папу вернуться в Констанц, а тех, кто помог ему, накажу по заслугам.
Собор был спасен от верного распада. Некоторые из членов собора готовы были расправиться с кардиналами, сторонниками папы. Но большинство иерархов церкви, настроенных более миролюбиво, сдержали их порыв, а Сигизмунду предложили повременить с выступлением против папы. Сигизмунд согласился и отправил к Иоанну послов, которые должны были узнать, собирается ли папа выполнить свое обещание и отречься от престола или он уже передумал.
К папе были посланы два кардинала (из тех, что не сбежали в Шафхаузен) и два епископа.
Косса принял их… лежа в постели.
– Ни вы, ни какой-либо другой папа не может распустить собор, – заявили послы, – если собор сам не решит прекратить работу. Наш собор продолжается, вся власть, несмотря на ваше бегство, принадлежит ему. Все, и вы в том числе, обязаны подчиняться его решениям, ибо он – сама церковь. (Идея эта принадлежала теологу Жерсону и была принята собором.)
Иоанн XXIII улыбнулся.
– Вы рассуждаете, как еретики. Идея эта не может принадлежать церкви, никто не согласится с ней. Организм будет здоровым, если здоровы отдельные органы. Все должно находиться в гармонии. Голова – это часть организма, без нее организм погибнет, равно как и голова не может существовать без всего организма. То же и с церковью. Церковь – это некий организм, незримой главой которого является Иисус Христос, а зримой – я, папа. И поэтому решение собора противоречит законам церкви…
– Святой отец, – осмелился перебить Иоанна один из кардиналов, – вы заявили, что ради блага церкви отречетесь от престола…
– Да, я говорил это, – подтвердил Косса. – Но это заявление было вырвано у меня силой. Вы сами видели, что решения принимались не большинством, что специально было придумано голосование по нациям.
– Как же теперь быть, святой отец? Значит, вы не отречетесь от престола? Ваше обещание теряет силу?
Косса вдруг высокомерно взглянул на послов.
– А что для меня сделает собор, если я отрекусь? Вы можете обещать мне Болонью и земли, примыкающие к ней? Вы можете обещать, что я останусь кардиналом с тридцатью тысячами золотых дукатов дохода в год? Можете простить мне все мои противозаконные поступки, которые вы так тщательно выискивали? И еще: можете ли вы ручаться, что ваш новый избранник, мой преемник, возьмется выдать мне индульгенцию с прощением всех моих грехов и преступлений, которые я еще могу совершить, если меня вынудят к этому обстоятельства?
Послы зашептались между собой, возмущенные такими требованиями Иоанна XXIII. Косса с саркастической улыбкой поглядывал па них.
– А как же вы думали, святые отцы? Что я оставлю престол, на который был возведен божьей милостью, без всякого вознаграждения?
«И. повернувшись спиной к послам, Косса демонстративно и цинично начал почесывать зад», – рассказывает его биограф Дитрих фон Ним и другие историки.
Последние слова папы и особенно его циничный жест убедили послов в бесполезности дальнейших переговоров, единственный выход они видели теперь в том, чтобы согласиться с предложением Сигизмунда: выступить с оружием в руках против папы и его защитника Фридриха Австрийского. Послы доложили о результатах переговоров собору, и собор предал Фридриха анафеме и лишил его всех прав, «так как он обманул императора и враждебно действовал по отношению к церкви».
Проклятие церкви означало, что подданные Фридриха не должны были больше соблюдать клятву верности, которую они давали ему. Государства, примыкающие к границам Австрии, призывались к нападению на Фридриха и захвату его земель.
Император и собор обещали им отдать в полное владение все захваченное [33].
Сигизмунд оказался очень хорошим организатором. В течение месяца он сумел поднять на ноги всю неповоротливую доселе империю. Тридцать тысяч воинов графа Нюрнбергского были брошены против Фридриха. Они захватили несколько принадлежавших ему городов, расположенных между Констанцей и границей Швейцарии, и двинулись на Шафхаузен.
Видя, что враг приближается, папа и Фридрих Австрийский бежали из Шафхаузена. Шафхаузен сдался на милость императора Сигизмунда и попросил его покровительства. Примеру его последовал Фрауэнфельд в Тургау. Граф Точченбургский захватил город Фельдкирх и земли, лежащие рядом с ним и принадлежавшие отдельным мелким феодалам. Зеккинген был захвачен войсками графа Базельского. Эльзас, принадлежавший Габсбургам, также был оккупирован. Фридриху не без труда удалось вновь собрать войско. Но тут ему стало известно, что войска швейцарских городов Золотурна. Невшателя и Базеля объединились, подняли императорский флаг и заняли Брук, Аарау, Лейцберг и Армберг. В течение восьми дней швейцарцы, потеряв всего четырех человек, продвинулись в долину Аара и Рейса и стали хозяевами большого многонаселенного района с прекрасно обработанными землями. Так же успешно действовали войска городов Цюриха и Люцерна [33].
В то время как императорские и швейцарские войска одну за другой захватывали территории, принадлежавшие Фридриху, члены собора решили выступить с обвинением против беглеца папы. Теперь, когда Иоанн был бессилен и гоним, они осмелели. Даже кардиналы, которые прежде поддерживали папу, один за другим возвращались в Констанц. Тихие и скромные, они являлись на заседания собора и делали вид, что внимательно следят за его работой.
Девятое и десятое заседания собора были посвящены допросам свидетелей по обвинению Коссы. И чего только не говорилось о нашем герое! Обвинения были так ужасны, что церковники испугались, как бы это не замарало репутации всех церковнослужителей, не вызвало скандала, и решили скрыть самые серьезные из них. Как же они поступили?
Из выдвинутых против Коссы обвинений были выброшены подробности фактов кровосмесительства, похищения женщин, краж, убийств, распутства, совращения девушек (история с тремястами монахинями), отравлений своих предшественников, взяточничества [49]. В официальном обвинении все эти проступки папы были названы «тягчайшими грехами» без раскрытия этой формулы.
Подобные факты не были новостью. Такие же вещи проделывали и другие «отцы христианства». Но члены собора в Констанце решили показать, что они стремятся к оздоровлению церкви и добиться отстранения этого «нераскаявшегося грешника» от управления церковью.
Полный обвинительный акт содержал 54 пункта, которые, по словам Дитриха фон Нима, раскрывали фантастическую развращенность папы и «тягчайшие грехи», им совершенные.
Обвинения в преступлениях, доказанные очевидцами – кардиналами, архиепископами, епископами и предъявленные папе, излагались, по словам Гобелинуса, коротко и сухо.
Иоанн XXIII обвинялся в том, что он:
1. Занимался продажей церковных постов и санов.
2. Один и тот же пост продавал нескольким лицам.
3. Смешал людей, занимавших те или иные церковные посты, а освободившееся место вновь перепродавал (дороже, чем раньше).
4. Хотел продать Флоренции останки святого Иоанна за 50 000 золотых флоринов.
5. За высокую плату разрешал светским людям предавать анафеме своих должников. (Эту милость он оказывал людям, в которых был заинтересован. Если, например, светский агент, продававший индульгенции, видел, что человек, купивший в рассрочку индульгенцию, перестал вовремя приносить взносы, он мог предать его анафеме, заставляя тем самым человека распродать все свое имущество и уплатить долг, чтобы церковь не понесла убытков.)
6. Отрицал загробную жизнь.
7. Не верил в воскресение умерших.
8. Спал с женой своего брата.
9. Прелюбодействовал со своей дочерью и внучкой.
10. Одновременно имел любовницами мать и дочь.
11. Развратил сотни девушек.
12. Состоял в связи с сотнями замужних женщин.
13. Совращал «христовых невест» в монастырях. (Этих девушек, посвятивших себя служению богу, а затем впавших в грех сладострастия, было более трехсот.)
14. Только в Болонье имел 300 любовниц.
15. Развратничал с лицами одного с ним пола.
16. Угнетал бедняков.
17. Нарушал все законы.
18. Был опорой нечестивцев.
19. Покровительствовал пороку.
20. Был кумиром симонистов.
21. Был рабом плоти.
22. Был худшим из грешников.
23. Отрицал добродетель.
24. Был средоточием пороков…
и так далее, до 54-го пункта.
Пункт 54-й резюмировал: «Он – воплощение дьявола».
|
|
|
