 |
Письмо греческого каменщика Мнастидоса к Нерону. 3 глава
|
|
|
|
– Нет, не шучу. Ты оправилась, и мне вдруг захотелось сделать тебе подарок.
Она все еще не могла опомниться.
– Он мой? Это правда? – Наездница обняла жеребца.- Это царский дар, господин.
Сен-Жермен не ответил. Он радовался ее восторгу, но несколько отстраненно. Мысли его были явно заняты чем-то другим.
– Что ж ты стоишь? Проверь ему зубы, копыта.
– Они отличные, я знаю, они просто отличные,- радостно прокричала она.
– Надеюсь,- с нарочитым сомнением в голосе пробормотал Сен-Жермен, хотя он уже осмотрел жеребца и знал, что с ним все в порядке.
Тиштри расхохоталась, она оценила шутку.
– Мне бы хотелось провести его по манежу, мой господин. Мне не терпится посмотреть, на что он способен.
– Он твой. Поступай как знаешь. Манеж сейчас мне не нужен. Я собираюсь прокатиться с возницами. Хочу взглянуть, как ведет себя этот британец – Глинт.
– Глинт не очень-то ловок,- скривилась Тиштри.- Я наблюдала за ним утром. У него странная стойка. В колесницах так не стоят.
– Он еще не привык,- сказал Сен-Жермен.- Ты когда-нибудь видела британские колесницы? Они тяжелые, как телеги.
– Но он все же неплохо управляется с лошадьми,- кивнула армянка.- Для варвара – очень неплохо.
– Для варвара? – переспросил Сен-Жермен, глядя сверху вниз на потную, припорошенную пылью манежа красотку в свободной рубахе и потертых штанах, увешанную медными кольцами и оберегами.
– Британия – край дикарей,- серьезно кивнула она.- Говорят, они разрисовывают себя красками.
– Понятно.- Он вскользь коснулся ее руки.- Нам надо бы поговорить. Тиштри вскинула голову.
– Что такое ' Ты мной недоволен? – Неужели этот вороной жеребец – прощальный хозяйский дар. Она призадумалась и осторожно сказала; – Мы долго не виделись, но… я ведь была нездорова.
|
|
|
– Сейчас тебе лучше.- Он взглянул ей в глаза.- Ты хочешь вернуться?
Она пожала плечами.
– Ты мой господин. Рабам хорошо в господской постели.
– Разумно.- Он ожидал услышать нечто подобное, но все же был разочарован.- Ты бы хотела уйти к кому-то другому?
– В свое время,- ответила женщина, поразмыслив.- Мне нравятся твои ласки.
Он улыбнулся.
– Тогда до встречи. Приходи ближе к- вечеру. Аумтехотеп тебя впустит.
Тиштри нахмурилась. Мрачный египтянин казался ей высокомерным, холодным. Она знала, что именно благодаря его заботливому уходу ее силы восстановились так быстро, но ничего поделать с собой не могла,
– Что-то не так? – Сен-Жермен пристально вгляделся в нее.- Говори, не стесняйся.
– Нет, ничего. Я просто вспомнила о своих болячках.- Тиштри прищелкнула пальцами, словно бы отгоняя нечто дурное.- Но все уже позади. Через неделю я о них и думать забуду.
Забудешь, подумал Сен-Жермен, но шрамы останутся. Уродливые, ужасающие – и на всю твою жизнь.
Он, повинуясь порыву, погладил ее по лицу. Она приняла его ласку, но мыслями была с вороным. Сен-Жермен понял это и покачал головой.
– Тиштри, ты когда-нибудь задумываешься о том, что может с тобой статься?
Наездница вновь пожала плечами.
– Я не люблю много думать. Но о твоем предупреждении помню. Хотя мне все равно. Я, наверное, не верю тебе и поверю, когда все случится. А до тех пор- Она положила руку на холку коня.- Вот что реально. А гадать, что будет или чего не будет, я не хочу.
– Ладно, ступай.
Получив легкий шлепок, она рассмеялась и вскочила на вороного. Галл интересовал ее больше, чем что-то еще. Это одновременно и забавляло, и удручало.
Сен-Жермен повернулся на каблуках и двинулся к своему скакуну.
Возницы нуждаются в тренировках, решил он, возвращаясь на виллу. Британец и впрямь очень неловок. Он, правда, сумел управиться с четырьмя лошадьми, но ему не хватало опыта и артистизма. Остальные выглядели еще хуже, исключение составлял лишь Кошрод. Его стойка, столь восхищавшая праздных завсегдатаев скачек, была, как всегда, небрежно-изящной, и угадать в ней военную выучку мог лишь редкий знаток.
|
|
|
Теплые сумерки охватили округу, когда Сен-Жермен спешился во внутреннем дворике своего загородного имения. Сдернув седло со спины жеребца, он велел рабу унести его прочь. Другому рабу было отдано приказание как следует вычистишь притомившегося красавца.
У входа в дом его встретил Аумтехотеп.
– Бассейн наполнен, мой господин,- произнес он на своем родном языке.
Сен-Жермен ответил ему на том же наречии.
– Прекрасно. Это как раз то, что мне нужно.- Он стащил через голову пропыленную ездовую тунику и покосился на египтянина.
– Сегодня из Остии прибыли еще два ящика,- сообщил тот, принимая одежду и подавая халат.
– Камни? – Сен-Жермен снял шаровары уже под халатом, ибо полностью обнажаться ни перед кем не любил, хотя цивилизованные римляне рабов не стеснялись и зачастую разгуливали в своих домах нагишом.
– Да, и еще пара бочек земли из Дакии.- Голос Аумтехотепа был совершенно бесстрастным и походил на шелест тростника в плавнях Нила.
– От Сенистиса?
– Да.- Раб пристально посмотрел на хозяина.- Ему нездоровится, господин. Он считает, что скоро умрет.
Сен-Жермен прикрыл глаза ладонью. Бедный верный Сенистис, подумал он, и сказал:
– Я этого опасался.
– И я, господин.
Аумтехотеп внешне не проявлял своих чувств, но он служил своему господину уже многие годы, и тот понимал, как ему сейчас тяжело.
– Ты хочешь поехать к нему? – В темных глубоких глазах светилось искреннее сочувствие.- Только скажи, и я отправлю тебя. Если пожелаешь, можешь вернуться в Египет свободным. Я отпишу тебе одно из своих старых поместий.
Аумтехотеп смотрел в сторону.
– Это ничему не поможет. Если брату суждено умереть, тут ничего не исправишь. Египет стал мне чужим. Как Рим, а возможно, и хуже.
Ответа не находилось, да его никто и не ждал. Мужчины вошли в дом, Сен-Жермен хорошо знал это состояние отчужденности. На мгновение он прикрыл глаза, чтобы вернуть себе душевное равновесие.
– Тебе понадобится еще что-нибудь, господин? – спросил Аумтехотеп.
|
|
|
Сен-Жермен мысленно поблагодарил египтянина за тактичность.
– Не думаю… Нет, постой. Когда вернется Тиштри, пришли ее прямо сюда.- Он кивком указал на открытую дверь, за которой клубился душистый пар.
– Как пожелаешь.- Аумтехотеп удалился. Предоставленный себе Сен-Жермен вошел в
купальню, ощущая босыми ступнями прохладу мраморных, хорошо отшлифованных плит, местами инкрустированных мозаичными вставками. Вокруг бассейна, освещая поверхность воды красноватыми отблесками, висели настенные лампы, заправленные ароматизированными маслами. Он пригасил все светильники, кроме двух, и в помещении сделалось полутемно.
Солнце уже зашло, миром овладевала ночь. Сен-Жермен устало сел на деревянную резную скамью и с наслаждением пошевелил пальцами ног. Посидев так какое-то время, он сбросил халат и встал, после чего побрел вниз по ступеням. Теплая вода постепенно окутывала усталое тело, доставляя ему ни с чем не сравнимое удовольствие. А ведь некогда он шарахался даже от лужиц. Вода таила в себе угрозу, и даже крошечный ручеек становился для него неодолимым препятствием. Но он научился справляться с этой напастью, засыпая землю своей родины в подошвы сапог и окружая защитным слоем из той же земли стены ванн и бассейнов.
Откинувшись, он лег на спину и расслабился, чувствуя как напряжение дня покидает его.
Скрипнула дверь, послышались звуки несмелых шагов.
Сен-Жермен встал в воде вертикально.
– Тиштри? – тихо окликнул он.
– Я, господин,- прозвучало из мрака. Он улыбнулся.
– Иди сюда. Выкупайся со мной.- Он вскинул руку, вода заплескалась.
Она вышла из тени и остановилась, колеблясь.
– Ты этого хочешь?
– Да.- Он придвинулся ближе.- Не бойся, Тиштри.
– Я не боюсь,- грубовато ответила Тиштри.- Просто я еще никогда не купалась с мужчинами.- В сказанном не ощущалось ни тени кокетства. Развязав кушак, маленькая наездница быстро стянула через голову блузку, потом скинула сапоги и штаны. Каждое ее движение было аккуратным и четким.
– Тиштри.- Он пошел ей навстречу, потом взял, как ребенка, за руку и повел дальше, в ароматную мглу.
|
|
|
– Тут глубоко,- выдохнула она боязливо.
– Дальше еще глубже – в два моих роста.- Он отпустил ее руку.- Вот так. А теперь ложись на спину. Вода удержит тебя.
– Я не умею плавать,- призналась она, но попыталась проделать то, что сказали. И принялась в страхе барахтаться, почувствовав, как ступни ее отрываются от надежного дна.
Сен-Жермен подхватил Тиштри на руки и поддержал.
– Расслабься. Представь, что ты спишь. И ничего не бойся, я рядом.- Он вновь отодвинулся от нее, внимательно наблюдая.
На этот раз все получилось. Поначалу Тиштри робела, но постепенно ей стало нравиться непривычное ощущение невесомости, а царящий вокруг полумрак позволял пренебречь стыдливостью. Привольно раскинув руки и ноги, Тиштри нежилась в теплой воде. Так приятно было покачиваться в уютной тиши, что осторожное прикосновение вкрадчивых рук ничуть ее не смутило. Сен-Жермен словно бы и не ласкал ее, он действовал с водой заодно, то усиливая, то ослабляя нажимы.
Когда он осторожно подтянул ее ближе к себе, приятное возбуждение в ней переросло в обременительное томление. Теперь она сама подавалась навстречу его рукам, с каждым толчком все явственнее ощущая настоятельную потребность разрешиться от сладкого бремени. Потом на помощь рукам пришли губы.
Вода уже начинала заплескиваться на бортик бассейна, но исступленная схватка двух тел все продолжалась. Тиштри изнемогала от сладкой боли, отбросив всяческий стыд, однако желанное облегчение не приходило. Она вцепилась ногтями в мокрые мускулистые плечи и жалобно простонала: – Да сделай же что-нибудь…
– Именем всех забытых богов,- выдохнул он и утроил свой натиск.
Через какое-то время тишину одетой в мрамор купальни огласил прерывающийся ликующий крик.
Когда Сен-Жермен вынес ее из бассейна, она все еще пребывала в прострации и спокойно стояла, пока мужские сильные руки бережно заворачивали ее в новенький, пахнущий чем-то приятным халат.
Взяв Тиштри за руку, он отвел ее в смежную комнату и уложил на постель. Глядя на него снизу вверх, она улыбнулась.
– Я могла утонуть. Ты никогда не проникал так глубоко.
– Раньше ты этого не хотела.- Сен-Жермен присел рядом с ней.- Ты движешься к совершенству.
– А как же ты? – спросила она.
– Время у нас еще есть,- сказал он, раздвигая полы ее халата.
На этот раз Тиштри возбудилась от первого прикосновения, ибо жар недавнего выброса еще не остыл. Она извивалась всем телом и приникала к нему, пытаясь пробиться через присущую ему отстраненность. Когда сильные спазмы вновь сотрясли все ее существо, к ним примешался легкий укол в области горла, но это странное ощущение было мгновенным и бесследно прошло.
|
|
|
Письмо сенатору Корнелию Юсту Силию от Субрия Флава.
«Приветствую сенатора Силия!
Я и мои сподвижники имеем основание полагать, что ты, подобно многим и многим, не одобряешь то, что происходит в стране. Если решишь примкнуть к нам, милости просим. Если нет, заклинаем тебя хранить обо всем, что ты. узнаешь, молчание, ибо на карту поставлено нечто большее, чем наши жизни.
Положение в империи и впрямь отвратительное. То, что было создано Юлием [14] и Августом [15], теперь деятельно разрушает Луций Армиций Агенобарб, обрядившийся в порфиру и называющийся Нероном. Ты можешь возразить, что поначалу он обещал многое, но никто и не отрицает, что некогда он был очаровательным малым. Однако юношеские пороки его не исчезли, а разбились, что же до рассудительности и здравого смысла, то их нет и в помине. Пока он заслуживал уважения, я был одним из самых преданных его слуг. А теперь может ли любой римлянин -от высокородного патриция до последнего раба - испытывать к нему что-либо, кроме растущего омерзения? Он приказал убить своих родственников - отчима, мать, жену. Я возненавидел его уже за одно это, но жестокостям не видно конца. Просвещенный, воспитанный, благородный юноша на наших глазах превратился в алчного и распутного тирана, бездарного лицедея, влюбленного в греков, в зеваку, аплодирующего возницам, и поджигателя городов.
Этого человека надо отставить от власти, если мы хотим сохранить то, что дорого нам, и восстановить попранную добродетель. С нами философ Сенека [16], он воспитал Нерона, он лучше других, знает, как далек ныне его воспитанник от истинного пути, Учитель отрицает ученика! Это ли не знак, что император более не заслуживает любви и преданности народа?
С нами согласны и многие другие рассудительные римские граждане, готовые предоставить нам деньги и любую поддержку, дабы способствовать скорейшему воплощению нашего замысла в жизнь.
Теперь о преемнике. Он уже выбран. Это Гай Кальпурний Пизон. Конечно, в нем наблюдается некая легкомысленность. Нет нужды отрицать, что он играет в азартные игры и воображает себя певцом, но все это - дань моде, не больше. Народ его любит как за удачливость, так и за красивую внешность. Чернь гораздо охотнее прельщается формой, чем родовая знать. И это нам на руку, к тому же Кальпурний дал слово, что будет прислушиваться к нашим советам. Не сомневайся, он станет хорошим правителем, более скромным и менее своевольным, чем настоящий Нерон.
Скоро начнутся опрометчиво затеянные императором игры, и это даст нам возможность выступить против него. Рыбку легче ловить в мутной воде, к тому же большому скоплению народа проще продемонстрировать праведность наших намерений и устремлений.
Наш девиз – честь и порядок. Надеюсь, ты с нами, любезнейший Юст. Верно, что предприятие в чем-то опасно, но выигрышстоит риска. Ты находился в опале, теперь у тебя есть возможность войти в окружение нового императора. Как человек мудрый и рассудительный, ты, безусловно, не захочешь упустить этот шанс.
В ожидании твоего скорого и положительного ответа
с совершенным к тебе почтением
Субрий Флав».
ГЛАВА 5
Под навесом, увитым виноградной лозой расставлялись чаши для омовения, воздух теплого майского вечера освежали шесть специально сооруженных фонтанов.
Артемидор, одетый в греческом – любезном императору – стиле, в последний раз оглядел II-образно расставленные кушетки, образующие три пиршественные зоны, каждая на девять персон. Он хмурился, боясь упустить какую-нибудь мелочь. Его хозяин – советник Нерона по изящным искусствам – безостановочно и быстро чихал.
– Цыплят уже утопили? – спросил советник, задыхаясь, и вновь расчихался.- Мне кажется, я велел тебе срезать все розы.
– Их срезали еще утром, как ты приказал. Но у соседа цветут четыре куста,- с грустью сообщил раб.- Я говорил с Коррастом, но он уперся и не желает с ними расстаться. Ни за какие за деньги, мой господин.
Петроний вздохнул.
– Боги, тогда я пропал. Я прочихал весь вечер, это вряд ли понравится императору, а Тигеллин [17]не упустит случая раздуть его недовольство… Надо было заблаговременно послать кого-нибудь к Сен-Жермену. Как-то он приготовил мне зелье, унявшее эту напасть.
– Я пошлю курьера сейчас,- предложил Артемидор.
– Это было бы очень разумно.- Петроний еще раз вздохнул и промакнул слезящиеся глаза краем тоги- Да. Сделай так. Пошли к нему кого-нибудь попроворнее. Он сейчас в городе, гостит у греческого врача. Так что же цыплята?
– Тригес утопил их в красном лузитанском вине.
– Хорошо.- Лицо патриция сморщилось. – Розы – это сущее наказание! Ну ладно, давай прикинем, что у нас есть. Пироги с вином на меду, аспарагус, козленок в молочном соусе, галльская ветчина, приправленная мавританским гранатом, устрицы из Британии, овощи, свежие и маринованные, цыплята, миноги в соусе, красная икра со сливками,- он загибал пальцы,- сони, запеченные в тесте, телячья печень с грибами, гусь с чесноком и улитками, груши, яблоки, виноград… Как думаешь, этого хватит? Нерон клялся, что отказался от изысканных трапез, но уверенным в том быть нельзя.
В последнее время ни в чем нельзя было быть уверенным. Нерон капризничал, и чего он захочет в следующую минуту, не мог бы сказать никто. На днях он заявил, что чревоугодие отвратительно. Петроний взял это на заметку и распорядился приготовить скромный обед, но теперь он сомневался в правильности принятого решения. Да и сотрапезников Нерон выбрал себе очень странных. Корнелия Юста Силия, например. Вечер определенно мог провалиться, и для владельца дома при нынешних обстоятельствах это означало бы катастрофу. Петроний и так постепенно терял расположение императора. Ох, только бы индийские танцовщики не подвели! Впрочем, на Сен-Жермена можно вроде бы положиться…
– Господин,- вмешался в его мрачные размышления Артемидор.- Позволь мне отправить курьера.
– Да, безусловно. Я буду в своем кабинете. Пришли ко мне госпожу.- Петроний еще раз придирчиво осмотрел кушетки, фонтаны, навес и поспешил через сад к дому.
Он стоял за конторкой, проверяя счета, когда в дверь постучали.
– Входи, Мирта,
– Ты хотел меня видеть?
Вошедшая женщина была рослой, статной и, можно сказать, привлекательной, с темно-каштановыми незатейливо уложенными волосами и особенным, безмятежно-спокойным, выражением глаз.
– Я вне себя.- Как и всегда, он не стеснялся быть с ней откровенным.- Боюсь, этот прием принесет нам хлопот.
– Почему? – Она опустилась в кресло.- Что-то идет не так?
– Нет, но может пойти.- Петроний потер подбородок.- Нерон непредсказуем, и надо готовиться ко всему. Я хотел, чтобы ты это знала.
– Очень мило с твоей стороны.- Они обменялись взглядами, полными понимания и взаимной симпатии, но без какого-либо намека на большее. Их брак был заключен по расчету, и, уважая друг друга, супруги зажили обособленной жизнью. Мирту влекли философия и религия, Петрония – сочинительство и развлечения.
– Нерон теперь проповедует сдержанность. Я наметил ужин в саду. Скромный и без излишеств. Приглашены танцоры. Не греки, а нечто новенькое – индийцы.- Он покачал головой.
– Новое всегда притягательно,- сказала она,- Ты извлечешь из этого пользу. Даже если все пойдет вкривь и вкось.
– Надеюсь,- улыбка Петрония была бледной.- Если гости поднимутся раньше полуночи, знай, что праздник не удался.
Мирта внимательно оглядела свои ладони.
– Муж мой,- заговорила она – я знаю, ты все сделаешь правильно и глупостей не совершишь. Тем не менее, если что-то не сложится, мы всегда можем уехать на мой хуторок в Далматии, объяснив это моими недомоганиями. Я редко бываю на людях, никто в том не усомнится.- Она улыбнулась, лицо ее посветлело.- Там хорошо. Ты сможешь писать.
– Я подумаю,- пробормотал он, зная, что никуда не поедет.- А ты все-таки подготовься к отъезду, жена.
– Ты так внимателен,- вновь улыбнулась она, вовсе не собираясь хлопотать по-пустому.
– После раскрытия заговора Субрия Флава Нерон за каждым деревом видит врага.- Он повертел в руках стиль и отбросил.- И, в общем-то, прав. Он был на волосок от гибели, но его, хвала небу, предупредили…
Женщина искоса наблюдала за мужем.
– Так ли ужасно было бы его потерять? Ты сам говорил, что он уж не тот, что прежде.
– Да, говорил. Однако Гай Кальпурний Пизон, облаченный в порфиру, ничего бы хорошего нам не принес. Он стал бы марионеткой Субрия.- Петроний внезапно умолк.- Мне надо идти. Не могу представить, кто из богов мог бы быть ко мне благосклонен, но сделай все-таки подношение какому-нибудь.
Мирта засмеялась. Ей хотелось унять его страхи.
– Я поклонюсь греческому Дионису. Он любит развлечения и вино.
– И безумные выходки,- прибавил Петроний.- Ладно, Мирта, не беспокойся. Я, как всегда, сгущаю краски. Прости, что потревожил тебя.
Он потрепал жену по плечу и быстрым шагом вышел из кабинета. Что станется с ней и с детишками, если… Нет, оборвал он себя, ничего не случится. Думать об этом – значит кликать беду.
У садовой калитки его догнал Артемидор. Старый грек раскраснелся и запыхался.
– Господин. Раб, посланный к Сен-Жермену, вернулся.
Петроний замер как вкопанный.
– Ну?
Артемидор протянул ему маленький темный флакончик.
– Тебе надо смешать это с вином. Все как рукой снимет» на вечер.
Мелочь, но чувство облегчения было огромно. Петроний ухватился за склянку, как утопающий за соломинку. По крайней мере, ему теперь не придется чихать.
– Я уже послал за вином,- сказал Артемидор, бросая взгляд в сторону кухни.
– Превосходно.- Петроний внезапно развеселился. Впервые за несколько дней будущее перестало казаться ему ужасным.
Гости задерживались, но так было принято. Первым прибыл Секунд Марцелл и, увидев, что никого еще нет, надулся. Хозяину волей-неволей пришлось его развлекать. Впрочем, недолго, почти все приглашенные собрались в течение получаса. Одним из последних пришел Сен-Жермен. Сопровождали его две рабыни и три раба, завернутые во что-то цветное. Сам чужеземец был одет в длинную черную мантию персидского кроя, в складках которой поблескивал медальон, инкрустированный ониксом и янтарем.
– Благодарю тебя,- сказал с чувством Петроний.
– За что же, мой друг? Я обещал привести танцоров и просто-напросто выполнил обещание.
– За целебное снадобье. Оно очень мне помогло- Советник досадливо сморщился.- Мой насморк несносен. Глупейшее недомогание.
Сен-Жермен улыбнулся.
– Ничего страшного в нем нет. Посмотри вокруг. У каждого что-то свое. Адриана Туллия выворачивает от рыбы. Ты чихаешь от запаха роз. Я…- Он не стал говорить о себе и вошел с Петронием в сад.- О, да тут просто чудно! Сад, ночь, фонтаны и фонари. Это настраивает на возвышенный лад.
Петроний просиял.
– Мне хотелось обойтись без излишеств.
– Роскошь враждует с изяществом,- кивнул Сен-Жермен. Он посмотрел на навес, увитый лозой.- Совершенно в аркадском духе.
Петроний уловил в голосе гостя оттенок иронии и встревожился.
– Это тебе не по нраву?
– Нет-нет.- Сен-Жермен рассмеялся.- Я припомнил Аркадию. Трудно вообразить себе более пустынный и скучный кусочек земли. Однако молва создала этому краю славу. Совсем незаслуженную, уж ты мне поверь.
Начало беседы было приятным, но тут звучание труб возвестило о прибытии императора. Петроний, извинившись, поспешил навстречу августейшему гостю.
Нерон был приветлив и сдержан. Он одобрительно покивал, оглядевшись, и словно бы невзначай оправил свой простой ионийский хитон.
Три преторианских гвардейца молча прошли в сад и расположились там в точках, наиболее выгодных для наблюдения.
– Извини, мне приходится быть осторожным,- томно произнес император.
– Я понимаю,- кивнул Петроний. Он действительно все понимал. Преторианцев прислал Тигеллин, ибо хотел в подробностях знать, как будет принимать Нерона соперник. Сам он сопровождать императора по вполне понятным причинам не пожелал.
Император поглядел на гостей.
– Вижу, ты оказал мне услугу, пригласив Юста
Силия. Благодарю. Недавно он сослужил мне хорошую службу.
– Неоценимую, государь.- Петроний, не уставая кланяться, шел за Нероном. Где же музыка? Почему медлит Артемидор?
– А, вот и наш чужестранец из Дакии, но он не дакиец,- Нерон увидал Сен-Жермена. Тот поклонился на взмах августейшей руки.- Он познакомил меня с чертежами водяного органа. Мне захотелось установить его в цирке. Возьми себе на заметку этот вопрос.
Петроний пробубнил в ответ что-то невнятное. Он дивился тому, как постарел и обрюзг этот двадцатисемилетний, совсем еще молодой человек. Что сталось с румяным улыбчивым юношей? Отчего так выцвели его небесно-голубые глаза? И в какой момент они стали ему ненавистны?
– Боги, да это пастушья беседка! – в восторге воскликнул Нерон.- Ах, милый Петроний, ты не устаешь меня удивлять! В Риме, задыхающемся от роскоши, огромное наслаждение отыскать такой вот скромный и непритязательный уголок!
Еще бы! Рабы старались неделю, да и художникам пришлось хорошо заплатить. Непритязательность обходится дорого, но Нерону об этом незачем знать. Петроний был счастлив. Он знал, что слова императора непременно дойдут до Тигеллина, и уже не чувствовал неприязни к молчаливым гвардейцам, застывшим в тени едва освещаемых фонариками кустов, из которых о, наконец-то! – полилась тихая музыка.
Когда Нерон опустился на широкое ложе, установленное чуть выше других, все гости заторопились к своим местам – и только один человек направился к дому.
– Сен-Жермен? – удивленно окликнул Петроний.- Куда это ты?
– Я полагаю, следует взглянуть на танцоров. Это их первое выступление в Риме, да еще перед самим императором. Я хочу убедиться, что все пройдет хорошо.
Это действительно было нелишним. Петроний кивнул.
– Благодарю. Может быть, приказать послать тебе угощение?
– Я отужинаю попозже.
В темных властных глазах промелькнула усмешка.
– В таком случае выпей вина.
– Я сторонник трезвого образа жизни.
На это трудно было что-либо возразить. Петроний потупился.
– Как пожелаешь. Еще раз благодарю тебя, и возвращайся скорей.
Ответом ему был вежливый отстраненный кивок.
Сен-Жермен отсутствовал более часа. За это время гости насытились, а голоса их успели охрипнуть от нескончаемых разговоров и неразбавленного вина, щедро подливаемого в их чаши наемными красавцами-виночерпиями. Он занял место на крайнем ложе, отослав жестом руки приблизившегося к нему раба.
На возвышении, картинно откинувшись, возлежал подгулявший Нерон. По его обычно раздраженному лицу блуждала улыбка довольства. Прижав к животу небольшую лиру, император задумчиво пощипывал струны, пытаясь вторить напеву свирели, доносившемуся из кустов. Собравшиеся, уже несколько утомленные этим дуэтом, благоразумно молчали. Никто не осмеливался пошевелиться или что-то сказать.
Один Корнелий Юст Силий счел себя вправе сделать императору комплимент.
– О августейший, ты походишь на Аполлона! – воскликнул он восхищенно и потряс головой.
– На Аполлона? – переспросил Нерон, откладывая в сторону лиру.
– Да, на бога света и музыки! – проревел восторженно Юст.
– И медицины, милейший Юст,- глубокомысленно высказался Нерон.- Заметь, и медицины. Да это и неудивительно, ведь музыка исцеляет. Музыка – самое редчайшее и высочайшее из искусств.- Он снова притронулся толстыми пальцами к струнам.
Оливия попыталась одернуть мужа, не доверяя благодушию императора, но тот отмахнулся. Втершись каким-то способом в доверие к порфироносцу, Юст возгордился и сделался совершенно невыносимым. Дома он днями бранил супругу за то, что она никак не может найти себе любовника позанятнее. Сирийский купец – страшный зануда, маг из Британии – просто мошенник, рет-вольноотпущенник – свихнувшийся слезливый дурак… Оглядывая собравшихся, Оливия покусывала губу. Юст вновь стал поговаривать о мавританине из конюшен, он знал, что ее мутит при одной мысли о нем. Положение молодой женщины было просто отчаянным. «Уж не обольстить ли Петрония?» – подумала вдруг она.
Тот, изысканно-вежливый, томный и элегантный, как раз обращался к гостям:
В этой непритязательной обстановке, так ненавязчиво напоминающей нам о том, что все лучшее человеку дарит природа, уместно ли мне будет предложить вам новое развлечение, вполне отвечающее нашим сегодняшним ощущениям?
Нерон приподнялся на локте; в блеклых глазах его вспыхнули искорки интереса.
– Новое развлечение?
– Абсолютно,- уверил Петроний,- и в том порукой всем нам известный Ракоци Сен-Жермен Франциск.- Он жестом указал на ложе, где возлежал Сен-Жермен: – Этот достойнейший чужеземец еще осенью пообещал мне найти нечто такое, чего Рим еще не видал, а слова его, как известно, не расходятся с делом.
Петроний умолк, ожидая вопросов, и засмеялся, когда они посыпались на него.
– Нет-нет, о достойнейшие, это вовсе не греки, не фокусники и не укротители змей! Это,- он сделал эффектную паузу,- служители древнего индийского культа. Из тех, что не возносят молитв своим божествам и не делают им каких-либо подношений, а выражают свое к ним почтение по-иному. В несколько экцентричной и довольно затейливой форме…
– В какой же? – быстро спросил Нерон, чье любопытство все разгоралось.
– С помощью культовых телодвижений, отражающих в самых мельчайших подробностях все многообразие удивительных разновидностей плотской любви. Танцовщики практикуются в этой области с ранней юности и довели свое искусство до совершенства.
Петроний услышал, как Нерон скептически хмыкнул.
– Одно твое слово, и я прикажу им уйти, августейший.
– Нет-нет,- Нерон капризно поморщился.- Пусть танцуют… раз уж пришли.
Петроний придвинулся к императору – на случай, если тому понадобятся какие-нибудь пояснения, Сен-Жермен тем временем подошел к индийцам и обратился к ним на их родном языке:
– Сейчас вы будете исполнять все то, что проделываете в своих храмах. Человек, возлежащий на возвышении,- правитель многих земель. Если вы угодите ему, он хорошо наградит вас.
Невысокий худощавый мужчина влажно блеснул глазами.
– Тут ведь не храм, господин?
– Наверное, нет,- кивнул Сен-Жермен.- И все же танцуйте, как в храме: Смотрите, не разочаруйте его.
|
|
|
