II. Тексты для работы над голосом.

Тексты отрывков из былин и эпических произведений Гомера по своему содержанию и стилистическим особенностям служат хорошим материалом для тренировки координации всех элемен­тов речевого голоса.

Во-первых, фразы и события текстов помогают воспитывать крупное слово, дают возможность использовать различные вы­сотные, силовые и тембральные звучания, уводят от мелкой, привычной бытовой речи; во-вторых, задача передать содержа­ние и эмоциональную направленность текста, которые выра­жаются особым построением речевых периодов, часто распро­страненных на несколько стихотворных строк, требует точной организации голосового хода и дыхания; в-третьих, стихотворная ритмика организует четкость речи, не разрешает пропускать — мять — звуки; в-четвертых, стихотворная ритмика, служит орга­низационным моментом и для дыхания. Она дает возможность сознательно его распределять, не прерывая доборами течение речи внутри строки, и пополнять дыхание только в паузе после строки.

Разбор содержания и действенных задач в текстах былин и Гомера делайте по принципу разбора «Конька-Горбунка». Важно, чтобы индивидуальные решения текстов создавали оп­равданные возможности для тренировки разнообразного звуча­ния голоса.

 

Отрывки из былин [15].

Не сырой дуб к земле клонится,

Не бумажные листочки расстилаются;

Расстилается сын перед батюшкой;

Он и просит себе благословеньица:

«Ох ты гой еси, родимый, милый батюшка!

Дай ты мне свое благословеньице,

Я поеду в славный, стольный Киев град,

Помолиться чудотворцам киевским,

Заложиться за царя Владимира,

Послужить ему верой-правдою,

Постоять за веру христианскую».

Отвечает старый крестьянин Иван Тимофеевич:

«Я на добрые дела тебе благословенье дам,

А на худые дела благословенья нет.

Поедешь ты путем и дорогою,

Не помысли злом на татарина.

Не убей в чистом поле христианина».

Поклонился Илья Муромец отцу до земли,

Сам он сел на добра коня,

Поехал во чисто поле.

Он и бьет коня по крутым бедрам...

Ретивой его конь осержается,

Прочь от земли отделяется,

Он и скачет выше дерева стоячего,

Чуть пониже облака ходячего.

Первый скок скочил на пятнадцать верст;

В другой скочил, колодезь стал...

В третий скочил — под Чернигов-град.

Под Черниговым стоит сила — сметы нет;

Под Черниговым стоят три царевича,

С каждым силы сорок тысячей...

Тут возговорит Илья Муромец таково слово:

«Не хотелось было батюшку супротивником быть

Еще знать-та его заповедь переступить».

Берет он в руки саблю боевую,

Стал по силушке погуливать:

Где повернется, делал улицы,

Поворотится — часты площади:

Добивается до трех царевичей.

 

***

 

Выходили мужички да тут черниговски

Отворяли-то ворота во Чернигов-град,

А и зовут его в Чернигов воеводою.

Говорит-то им Илья да таковы слова: «Ай же мужички да вы черниговски!

Я не йду к вам во Чернигов воеводою.

Укажите мне дорожку прямоезжую,

Прямоезжую да в стольный Киев-град».

Говорили мужички ему черниговски:

«Ты, удаленький дородный добрый м о лодец...

Прямоезжая дорожка закол о дела,

Заколодела дорожка, замур а вела.

А й по той ли по дорожке прямоезжею

Да й пехотою никто да не прохаживал,

На добром кон е никто да не проезживал.

[Там сидит разбойник] во сыром дубу,

...Соловей-разбойник Одихмантьев сын...

А то свищет Солоной да по-соловьему,

Он кричит злодей-разбойник по-звериному,

От его ли-то от посвисту соловьего,

От его ли-то от покрику звериного,

То все травушки-муравы уплетаются,

Все лазоревы цветочки осыпаются,

Темны лесушки к земле все приклоняются,

А что есть людей, то все мертвы лежат.

Прямоезжею дороженькой пятьсот есть верст,

А окольною дорожкой цела тысяча».

Он пустил добра коня да богатырского,

Он поехал-то дорожкой прямоезжею.

 

***

 

А Владимир князь да стольно-киевский...

Наливал он чару зелена вина,

Да не малу он стопу да полтора ведра,

Разводил медами он стоялыми,

Подносил он Соловью-разбойнику.

Соловей-разбойник Одихмантьев сын

Принял чарочку от князя он одной рукой,

Выпил чарочку ту Соловей одним духом,

Засвистал как Соловей тут по-соловьему,

Закричал разбойник по-звериному,

Маковки на теремах покривились,

А окошленки во теремах рассыпались

От его от посвисту соловьего,

А что есть-то людишек, так все мертвы лежат.

А Владимир князь стольно-киевский

Куньей шубонькой он укрывается.

А тут старый казак Илья Муромец

Он скорешенько садился на добра коня,

А и он вез-то Соловья во чисто поле,

И срубал он ему да буйну голову.

Говорил Илья да таковы слова:

«Тебе полно свистать да по-соловьему,

Тебе полно кричать да по-звериному,

Тебе полно слезить да отцов-матерей,

Тебе полно вдовить да жен молодых

И пущать сиротать малых детушек».

 

***

 

Тут Владимир стольно-киевский

Он пошел в палаты белокаменны...

Как во ту гридню во столовую.

В палате все да по-небесному:

На небе солнце и в палате солнце,

На небе месяц и в палате месяц,

На небе звезды и в палате звезды,

Как на небе звездочка покатится,

Тут в палате звезда да рассыпается.

Там стоят столы да продольные,

А проложены скамеечки окольные,

Постланы ковры да персидские...

Тут яствушки были по-разуму.

Гуси-лебеди да зажарены,

Серы утушки да принапарены,

А все вина стоят да заморские;

Наедалися да напивалися...

 

Тексты гекзаметра.

Но между тем, как они совлекали блестящие брони,

С Полидамасом и Гектором юношей полк приближался,

Множеством, храбростью страшный, и более прочих

пылавший

Стену ахеян пробить и огнем истребить корабли их.

Но, приближаясь ко рву, в нерешимости храбрые стали:

Ров перейти им пылавшим, явилася вещая птица,

Свыше летящий орел, рассекающий воинство слева,

Мчащий в когтях обагренного кровью огромного змея:

Жив еще был он, крутился и брани еще не оставил;

Взвившись назад, своего похитителя около выи

В грудь уязвил; и растерзанный болью, на землю добычу,

Змея, отбросил орел, уронил посреди ополченья;

Сам же, крикнувши звучно, понесся по веянью ветра.

Трои сыны ужаснулись, увидевши пестрого змея,

В прахе меж ними лежащего, грозное знаменье Зевса.

 

***

 

Гектор могучей рукой за корму корабля ухватился;

Легкий, прекрасный корабль сей отважного Протезилая

В Трою принес, но в отечество вновь не повез ратоводца:

Окрест сего корабля и ахейцы смесясь и трояне,

В свалке ужасной сражалися врукопашь; боле не ждали

Издали стрел поражающих, или метательных копий:

Друг против друга стоящие, равным горящие духом,

Бились секирами тяжкими, взад и вперед с лезвиями,

Бились мечами и копьями, острыми сверху и снизу.

Множество пышных ножей, с рукоятками черными наземь

Падало окрест, летя то из рук, то с рамен ратоборцев,

Яростно бившихся; черною кровью земля залилася.

Гектор, корабль захватив, пред кормою стоял неотступен;

Хвост кормовой он руками держал и кричал к ополченьям:

«Светочей, светочей дайте! и с криком сомкнувшися гряньте!

День, награждающий все, даровал нам Зевес, присудил нам

Взять корабли, что, под Трою приплыв против воли

бессмертных,

Столько нам бед сотворили по робости старцев советных».

Рек,— и они на данаев ударили с большим свирепством.

 

***

 

Гера вошла в почивальню, которую сын ей любезный

Создал Гефест. К вереям примыкались к ней плотные двери

Тайным запором, никем от бессмертных еще не отверстым.

В оную Гера вступив, затворила блестящие створы,

Там амврозической влагой она до малейшего праха

С тела прелестного смыв, умастилася маслом чистейшим,

Сладким, небесным, изящнейшим всех у нее благовоний:

Чуть сотрясали его в медностенном Крониона доме,

Вдруг до земли и до неба божественный дух разливался.

Им умастивши прекрасное тело, власы расчесала,

Хитро сплела и сложила, и волны блистательных кудрей,

Пышных, небеснодушистых, с бессмертной главы ниспустила,

Тою душистой оделася ризой, какую Афина,

Ей соткав, изукрасила множеством дивных узоров;

Ризу златыми застежками выше грудей застегнула.

Стан опоясала поясом, тьмою бахром окруженным.

В уши прекрасные серьги с тройными подвесями вдела,

Ярко игравшие; прелесть кругом от богини блистала.

Легким покровом главу осенила державная Гера,

Пышным, новым, который, как солнце, сиял белизною.

К светлым ногам привязала красы велелепной плесницы.

Так для очей восхитительным тело украсив убранством,

Вышла из ложницы Гера.

Гомер.

 

Здравствуй, узорчатый мир, что весенний отпраздновал

праздник.

Здравствуй и ты, человек, дождавшийся милого лета...

Тот, кто в полуденный час насыщается пищей простою,

Тот, кто устав, наконец, засыпает сном молодецким,—

Много достойней людей, что, с утра нарядясь, как на

праздник,

Хворью томимы, кряхтя, с отвращеньем берутся за ложку.

Мы, работящий народ, литовцы, обутые в лапти,

С барами, с ихним житьем, сравняться не можем, конечно,—

Но и от немочей барских зато мы избавлены вовсе.

Сколько теперь в городах и усадьбах проклятий да жалоб,

Мол, нас опять навестить собирается жаркое лето.

Тот, по-дурацки крича, воюет с подагрой своею,

Этот — зовет лекарей, причитая, как старая баба.

Но почему же господ так свирепо терзают болезни,

И почему до поры их жадная смерть подсекает? —

Не потому ль, что они презирают труды и заботы

И, по привычке ленясь, обжираются лишь преисправно;

Мы же, которых в ничто не ставят в усадьбах господских,

Пахтанья жидкого съев с краюхою житного хлеба,

Живо за всяческий труд беремся — и спорится дело.

Если же перепадает кусок соленого сала

Или попробовать нам колбасы доведется литовской,

То еще лучше идет и еще веселее работа...

Без передышки все лето старались в полях и порядком

Пота горячего стерли со лбов воспаленных, покуда

Хлеб наш собрали насущный, свезли его в наши сараи.

Кристионас Донелайтис.

 

 

Глава V

ЛОГИКА РЕЧИ.

Всю свою сценическую жизнь актер имеет дело с литера­турным текстом. В процессе работы, будь то роль в спектакле или художественное чтение прозы или стихов, актер должен претворить письменный текст в звучащую действенную речь, рожденную живой мыслью, которую он извлек из текста автора и сделал как бы своей. Чтобы понять, насколько сложен про­цесс превращения письменной речи в устную, рассмотрим их различие с точки зрения психологии речи.

Резко разделяя понятие языка и речи, психологи опреде­ляют язык как объективную систему условных обозначений, ко­торые сложились в процессе общественного развития незави­симо от отдельных людей. Речь же, с точки зрения психологии, относится к области психической деятельности человека, она служит средством общения, участвует в мышлении и исполь­зует для этих целей не только средства лексики, синтаксиса, грамматики, но и неязыковые средства: жесты, мимику, инто­нацию и другие.

В любом речевом высказывании, устном или письменном, всегда заложена определенная мысль. В сознании говорящего или пишущего она существует в виде общего замысла, как бы схемы того, о чем человек хочет говорить. Формирование мы­сли как общей исходной схемы, по утверждению психологов, есть внутренний речевой процесс, в котором определяется глав­ное, что надо раскрыть говорящему или пишущему. Эта вну­тренняя скрытая речь, на которую опирается замысел говоря­щего, расшифровывается в развернутой системе языковых средств. Например, я хочу рассказать вам о преимуществах от­дыха в Крыму. Это мой замысел; в нем нет еще готовых слов, фраз, подробностей описания природы и т. п., но есть уже точ­ная схема главного, что должно убедить вас ехать в Крым: климат, природа, благоустроенность санатория, интересные морские прогулки, экскурсии. Вся эта наметка есть скрытая внутренняя речь, не облеченная в одежду слов и фраз, но бла­годаря ей они-то и возникают.

Процесс расшифровки замысла, опирающегося на внутреннюю речь, очень сложный, особенно в художественной литера­туре. «Мысль и чувство, не превращенные в слово,— говорил А. Н. Толстой,— лишь слепые силы хаоса».

Рассмотрим особенности этого процесса в устной и пись­менной речи. В устной речи всегда имеется живой контакт со слушателями, поэтому говорящий при переводе свернутой вну­тренней речи во внешнюю развернутую максимально исполь­зует не только выразительные языковые средства, но и неязыко­вые: интонации, паузы, жесты, мимику, которые остались не­изменными спутниками устной речи еще с того времени, когда слово не играло главной роли в общении.

В письменной же речи неязыковые средства отсутствуют, поэтому она всегда максимально развернута и использует все средства языка. Синтаксическая структура письменной речи гораздо сложнее, чем устной, так как для читающего исклю­чается возможность догадок, к которым в устной речи ведут интонации, жесты, мимика. Выбирая нужные слова, работая над синтаксисом фраз, пишущий стремится привести свою мысль к однозначному и точному пониманию для читающего, поэтому в письменной речи большую роль играет контекст. В максимальном использовании языковых средств и в значе­нии контекста заключается главное отличие письменной речи от устной. Конечно, при чтении текста про себя мы тоже ощу­щаем скрытую интонацию, особенно в диалогах, но эта «немая» интонация представляет собой лишь некоторое приближение к тому, что может быть выражено в звуках. Об этом хорошо сказано в письме М. Ю. Лермонтова к М. А. Лопухиной, мысль которого сводится к тому, что выразительность, присущая письменной речи лишь потенциально, в устной речи прояв­ляется действенно и активно. «...Право, следовало бы и письмах ставить ноты над словами; ведь теперь читать письмо то же, что глядеть на портрет: ни жизни, ни движения; выра­жение застывшей мысли, что-то отзывающееся смертью!..»[16].

Путь к оживлению письменной речи в рассказе актера связан прежде всего с процессом понимания написанного автором. Чтобы разобраться в сложном и длинном речевом потоке, читающий должен не только понимать слова в данном контексте, но и уметь анализировать сложные логико-грамматические фразы, уметь выделить те из них, которые имеют ведущее значение для понимания мысли всего отрывка или произведе­нии, и облегчить те элементы, которые являются второстепен­ными по отношению к главному смыслу.

Студентам театральных вузов необходимо прививать вкус к логико-аналитической работе над текстом. Это избавит их устную речь от многоударности, заслоняющей значительностью каждого слова смысл фразы и главную мысль целого отрывка; избавит от неверных или резких силовых ударений, искажаю­щих мысль, убережет от пауз, дезорганизующих слушателя в восприятии перспективы мысли во фразе и отрывке.

Роль в и дений в работе над логикой звучащей речи не менее важна, чем умение разобраться в грамматическом строе от­дельных предложений и их смысловой связи друг с другом. Это особенно важно при анализе текстов художественной ли­тературы. Возьмем для примера отрывок из повести Н. В. Го­голя «Коляска»:

 

Впереди ехала открытая двуместная легонькая колясочка; в ней сидел генерал с толстыми, блестевшими на солнце эпо­летами и рядом с ним полковник. За ней следовала другая, четвероместная; в ней сидел майор с генеральским адъютан­том и еще двумя насупротив сидевшими офицерами; за коля­ской следовали известные всем полковые дрожки, которыми владел на этот раз тучный майор; за дрожками четвероместный бонвояж, в котором сидели четыре офицера и пятый на ру­ках, за бонвояжем рисовались три офицера на прекрасных гнедых лошадях в темных яблоках.

 

Сложность этого отрывка заключается в том, что рассказ­чик должен нарисовать слушателю не только весь кортеж, но и тех, кто сидел в колясочках, на дрожках, в бонвояже, верхом на лошадях. При этом предложения, рисующие седоков, не должны прерывать перспективы видения всего кортежа в це­лом. Разобравшись в логике сложных периодов, верно опреде­лив все придаточные как своего рода вводные предложения, произносящий их тем не менее испытывает ряд трудностей, пока в его представлении четко не возникнут все фигуры седо­ков с деталями комплекций, поз, костюмов. Так, в первой дву­местной колясочке сидел не просто генерал и рядом с ним полковник, а генерал в приличном для его сана обмундирова­нии, в котором особенно выразительны блестевшие на солнце толстые эполеты. Нечеткость видений этой детали обычно при­водит к тому, что после слова «генерал» возникает пауза, и тогда появляются как бы три седока: генерал, «эполеты», пол­ковник.

Во второй колясочке, четвероместной, отчетливость виде­ний позволяет определить майора как главную фигуру, с кото­рым ехали еще трое: рядом с ним генеральский адъютант и на­супротив еще два офицера. Приблизительность же видений за­ставляет обычно сделать паузу не после слова «майор», а после сочетаний «майор с генеральским адъютантом», что обрывает перспективу всей этой вводной фразы, и слушатель уже не ждет продолжения, хотя упоминание о четвероместной коляске нацеливает его на определенное восприятие картины.

Четкость видений помогает справиться и с трудной фразой, рисующей четвероместный бонвояж и его пятерых седоков. Деталь «и пятый на руках» заставляет воспринимать картину в целом и произнести без паузы «четыре офицера и пятый на руках». То же и с тремя замыкающими кортеж гарцую­щими офицерами. Они должны восприниматься как единое целое в их слитности с прекрасными гнедыми лошадями в темных яблоках. Слово «рисовались» подчеркивает эту слит­ность.

Вдумчивое аналитическое отношение к тексту автора при­учает ценить слово, избавляет от таких недостатков речи, как скороговорное «болтание» текста, беглость чтения в ущерб смы­слу. В целом ряде случаев студенты не замечают своего бессмыс­ленного чтения, поэтому кроме аналитической работы над пись­менным текстом очень важно научить их разбираться в законах, организующих донесение смысла звучащей речи.

 

I. ЛОГИЧЕСКАЯ ПАУЗА

И ЛОГИЧЕСКОЕ УДАРЕНИЕ.

Мастера театра всегда очень заботились не только о дикции, но и о четком донесении смысла фразы и всего текста роли. В.Г. Сахновский, вспоминая занятия К.С. Станиславского со студийцами, писал: «Иногда — и это бывало особенно «опасно» для хода репетиции — Константин Сергеевич накло­нялся вперед, прикладывал руку к уху и довольно любезно произносил:

— Как? Не понимаю.

Исполнитель повторял.

— Как? — снова спрашивал Константин Сергеевич. — Ничего не понимаю...

После этого он обычно приступал к скелетированию фразы, добиваясь правильного ударения и донесения мысли, или же начинал работать над дикцией актера»[17].

Н.В. Гоголь в письме к М.С. Щепкину, говоря о чтении актерам «Ревизора», заботился прежде всего о том, чтобы они запомнили «смысл всякой фразы, который... вдруг может из­мениться от одного ударения, перемещенного на другое место или на другое слово... Нужно не представлять, а передавать — передавать прежде мысли... Краски положить не трудно; дать цвет роли можно и потом...»[18]

Законы, которые помогают актёру понять мысль автора и верно передать её в звучащей речи, называются законами ло­гики речи. Они основаны на законах грамматики: слова, составляющие предложение, связаны по смыслу друг с другом. Благодаря смысловым связям слова объединяются в группы или словостишия. Разберем предложение: «Скоро луна и звёзды потонут в густом тумане».

Смысловые связи слов этого предложения (фразы) будут следующие:

1. Луна и звезды потонут — это связь двух подлежащих со сказуемым.

Все остальные слова группируются по смыслу вокруг ска­зуемого «потонут».

2. Скоро потонут.

3. Потонут в тумане.

4. Потонут в густом тумане.

Чтобы верно донести смысл этой фразы, мы не можем объ­единить стоящие рядом, но не связанные по смыслу слова «скоро» и «луна». «Скоро» связано со словом «потонут», сле­довательно, чтобы соединить их, мы должны разъединить не связанные по смыслу слова — «скоро» от слова «луна» и «по­тонут» от слова «звезды». Слова, не связанные по смыслу друг с другом, отделяются паузами, которые называются логиче­скими, так как они способствуют верной передаче мысли фразы. Заключенные между логическими паузами отдельные слова или словосочетания принято называть речевыми тактами. Графически логические паузы условимся обозначать наклон­ной чертой /.

В нашем предложении логические паузы распределяются следующим образом:

Скоро / луна и звезды / потонут в густом тумане.
1-й такт 2-й такт 3-й такт

В данном предложении три речевых такта. Как видим, ко­личество слов в каждом такте может быть разным в зависи­мости от того, как распределяются логические паузы.

Чтобы точнее определить место логических пауз, нужно помнить, что в русском языке слова одного словосочетания в предложении не всегда стоят рядом. Так, в нашем примере словосочетание «скоро потонут» разделено подлежащим «луна и звезды». Смысл предложения становится понятен, когда в нашем сознании ясно определятся как целые словосочетания, так и их части.

Когда актер или чтец недостаточно вдумчиво работают над текстом и разъединяют тесно связанные по смыслу слова или объединяют слова, относящиеся к разным речевым тактам, в речи возникает бессмыслица. Например, подчиняясь ритму стихотворной строки и не вдумываясь в смысл фразы, учащиеся часто допускают такую ошибку во фразе из «Евге­ния Онегина»:

Как истинный француз, в кармане

Трике привез куплет Татьяне.

Игнорируя паузу, подсказываемую запятой, они объединяют слово «в кармане» со словосочетанием «истинный француз», разрушая тем самым связь слов «привез в кармане»; а не де­лая паузу после слова «куплет», произносят непонятное «куплеттатьяне». Вся фраза звучит нелепо.

Точное деление на речевые такты, объединяющие одни слова и разъединяющие другие, проясняют точность видения и смысл:

Как истинный француз / в кармане

Трике привез куплет / Татьяне.

Теперь слушателю становится понятен не только именинный сюрприз, но и характер того, кто его дарит.

Еще более серьезной аналитической работы требуют слож­ные предложения, особенно когда смысловая связь слов разры­вается длинным придаточным предложением. Например:

С т о р о ж е в ы е м о г и л ь н ы е к у р г а н ы, которые там и сям высились над горизонтом и безграничной степью, г л я д е л и с у р о в о и м е р т в о.

А. Чехов.

 

Основной смысл заключен в выделенных частях главного предложения, поэтому очень важно суметь выделить логические отношения между отдельными элементами фразы.

Актер, как и каждый художник, мыслит образами. Поэтому если на экране его внутреннего зрения благодаря аналитико-синтетической работе возникнут прежде всего суровые сторожа-кур­ганы, он не сможет не увидеть их в определенном пространстве — безграничной степи, замкнутой линией горизонта,-—именно это рисует придаточное предложение, от которого в процессе ана­лиза он отвлекся, соединяя части главного предложения.

Однако в предложении могут быть слова, которые по смыслу легко соединяются как с одним, так и с другим словосочетанием данного предложения. Тогда одно и то же предложение с одними и теми же словами, но с иначе образованными словосочетани­ями и, следовательно, с другими логическими паузами может прозвучать в нескольких смысловых вариантах. Например: «Отец укрыл его плащом своего брата».

В этом предложении местоимение «его» в равной мере может и дополнять сказуемое — укрыл (кого?) его, и быть определе­нием к слову «плащом» — (чьим?) его.

Логические паузы, определяющие смысл этих вариантов, мо­гут располагаться и после слова «его» (1-й вариант) и после слова «плащом» (2-й вариант).

Разные паузы рождают и разные варианты в и дений. В пер­вом случае плащ, принадлежащий брату, используется отцом для того, чтобы укрыть кого-то. Во втором случае плащом, принадлежащим кому-то, отец укрывает своего брата. Тот или другой выбирается в зависимости от главной мысли отрывка и цели высказывания.

Отец укрыл его /плащом своего брата.

Отец укрыл его плащом /своего брата.

Таким образом, логическая пауза, объединяя слова в речевые такты и отделяя последние друг от друга, организует понимание произносимой мысли. Вот почему К.С. Станиславский писал: «Работу по речи надо начинать всегда с деления на рече­вые такты или, иначе говоря, с расстановки логических пауз»[19].

Знаки препинания помогают определить логические паузы в анализируемом тексте. В предложении без знаков препинания сделать это труднее, особенно если оно очень распространенно. Поэтому, анализируя предложение, следует прежде всего опре­делить группу подлежащего и группу сказуемого, тогда легче расставить логические паузы в пределах этих групп. Следует запомнить, что в распространенном предложении, если подлежа­щее выражено не местоимением, группа слов, относящихся к под­лежащему, всегда будет отделена паузой от группы слов, пояс­няющих сказуемое.

Сравните:

Они шли рядом /по кромке Марсового поля/ утонувшего в сугробах.

Любимый /город /проступил сквозь метель/ темными линиями своих крыш/ и вихрящимися пятнами фонарей.

В первом предложении подлежащее не отделяется паузой, так как вся смысловая нагрузка заключена в группе сказуемого. Во втором предложении группа подлежащего — целый образ, детализация которого дается всей группой сказуемого.

Особенно важно уметь отделять группу подлежащего и ска­зуемого в предложениях с необычным порядком слов, чаще всего встречающимся в стихотворной речи. Русскому языку свойствен свободный порядок слов. Одно и то же предложение можно сказать, по-разному располагая слова, например:

Студент сдает экзамен.

Экзамен сдает студент.

Студент экзамен сдает.

Во всех примерах не нарушаются главные синтаксические взаимоотношения между словами: студент — подлежащее, сдает — сказуемое, экзамен — дополнение. Но первый пример яв­ляется предложением с наиболее принятым, обычным порядком слов, а два других организованы необычно, в них порядок слов иной, он носит название инверсии, что в точном переводе означает — «переворачивание», перестановка. Чтобы разобраться в логических паузах инверсированного текста, следует восстано­вить обычный порядок слов, это облегчит выявление смысловых связей между словами. При прямом порядке слов в предложе­нии подлежащее стоит перед сказуемым, определение — перед определяемым словом, дополнение — после того слова, которое оно дополняет, обстоятельства располагаются свободно. Рассмотрим пример инверсионного предложения:

 

И над отечеством свободы просвещенной

Взойдет ли, наконец, прекрасная заря.

 

Восстановим обычный порядок слов:

Прекрасная заря просвещенной свободы взойдет ли, нако­нец, над отечеством.

Теперь ясно видно, что слово «над отечеством» не может быть соединено со словами «свободы просвещенной», так как оно от­носится к группе сказуемого и входит в сочетание: «взойдет ли над отечеством». Это слово должно быть отделено логической паузой от слов «свободы просвещенной».

 

И над отечеством /свободы просвещенной/

Взойдет ли, наконец, /прекрасная заря.

 

Следует внимательно относиться к знакам препинания. Они являются ориентирами для деления текста на речевые такты; знак препинания означает за некоторым исключением обяза­тельную логическую паузу.

Невнимательное отношение к знакам препинания часто при­водит к искажению смысла текста. Возьмем пример:

Полно робеть, закрываться перчаткою,

Ты уж не маленький. Волосом рус,

Видишь, стоит изможден лихорадкою,

Высокорослый больной белорус.

Часто читают этот текст, не делая логической паузы на точ­ке во второй строке, после слова «не маленький», и, таким обра­зом, слова «волосом рус» становятся вторым определением в первом предложении и звучат как нелепое доказательство до­статочной зрелости Вани в оценке жизненных явлений. Сохра­нение же точки относит это определение к портрету белоруса.

Второй пример:

Выпряг народ лошадей — и купчину

С криком ура! по дороге помчал…

Невнимание к знаку тире после слова «лошадей» делает слово «купчину» вторым дополнением к глаголу «выпряг», отчего вся фраза превращается в нелепость: «Выпряг народ лоша­дей и купчину».

Вместе с тем, как мы уже отметили выше, знаки препинания не всегда являются логическими остановками. Запомним эти исключения:

1. Запятая не является остановкой остановкой, если она отделяет вводное слово. Пример:

Первый звук его голоса /был слаб и неровен/ и, __ казалос ь,_ не выходил из его груди/, но принесся откуда-то издалека... Я,_признаюсь,_редко слыхивал подобный голос...

И. Тургенев

В двух предложениях этого текста запятые, выделяющие водные слова «казалось» и «признаюсь», не будут отмечены паузами, потому что эти паузы очень отяжелили бы произнесе­ние фразы и, следовательно, затруднили бы передачу смысла.

2. Не отмечаются паузами запятые, отделяющие обращение в середине и в конце фразы.

Спасибо,_Родина,_за счастье

С тобою быть в пути твоем.

Слушай,_мир! Радирует «Восток-2».

Перенос этих обращений в начало фраз потребует паузы после знаков:

Родина, /спасибо за счастье/ с тобою быть в пути твоем. Мир! /слушай/: радирует «Восток-2».

3. Не отмечается паузой запятая, стоящая между союзом и деепричастным оборотом.

Вдали /мельница/ стучит, /полузакрытая вербами,/ и, пестрея в чистом воздухе, /голуби/ быстро кружатся над ней.

И. Тургенев

4. Не отмечается паузой запятая в сложноподчиненных пред­ложениях, когда связь главного с придаточным осуществляется сложными союзами: с тем, чтобы; для того, чтобы; потому, что или соотношениями: то — что; всё — что.

Я пригласил вас, господа, /с те м, ч тобы сообщить вам/ пре­неприятное известие.

Разве т о, ч то принадлежит мне, /не принадлежит столько же и тебе?

А утес-великан /вс е, ч то думал Степан,/ все тому смельчаку перескажет.

Итак, правильно логически разобранный текст — это начало работы. Логический разбор требует определенных знаний в об­ласти синтаксиса русского языка, специального навыка, а сле­довательно, и подготовительной тренировки. Большой трени­ровки требует и передача смысла разобранного текста в звуча­щей речи.

Логическая интонация зависит от характера логических пауз. Последние могут быть соединительными и разъединительными. Соединительная пауза в передаче смысла возникает, когда мысль продолжается в своем развитии, голос при произ­несении фразы в этих паузах остается на известной высоте, как бы предупреждая о незаконченности высказывания. Разъеди­нительные паузы служат передаче законченности мысли, голос на этих паузах опускается вниз и дает понять, что мысль за­кончена. Не случайно К.С. Станиславский в обучении актера искусству речи очень настаивал на тренировке логических инто­наций.

Мелодике русской речи свойственна льющаяся плавность, и логическая пауза не всегда характеризуется перерывом в речи, осуществляется она не только остановками большей или меньшей длительности, но очень часто только сменой вы­соты голоса. Частые остановки в речи утяжеляют ее, вызывают подчеркнутую акцентировку слов, а это лишает речь вырази­тельности и красоты.

Таким образом, паузы предложения, которое мы разбирали в начале этой главы (скоро луна и звезды потонут в густом ту­мане), могут быть осуществлены изменением голосовой мелодии.

В логической интонации голос на слове «скоро» (первый такт) пойдет вверх, на первом слове второго такта — «луна» будет снижение голосового тона, и, только сливаясь со вторым словом такта — «звезды», голос снова несколько поднимется, а затем понизится на слове «потонут», начинающем третий такт, чтобы закончить мысль фразы падением вниз; как говорил К.С. Станиславский, «голос упадет на дно». Мелодия развиваю­щейся мысли требует навыка не снижать голосового тона, дер­жать голос на определенной высоте до завершения мысли, кото­рое всегда отмечается понижением голосового тона. Поэтому в звучании развивающейся мысли начало каждого последую­щего такта будет выше начала, но ниже конца предыдущего такта. Последний речевой такт произносится все с большим по­нижением к последнему слову.

В предложениях со знаками препинания интонационные ходы направляются этими знаками. К.С. Станиславский настойчиво напоминал об этом актерам, требуя от них точного воспроизве­дения голосом интонации, соответствующей природе того или иного знака: точки, запятой, двоеточия и т. д. «Без этих интона­ций,— говорил Станиславский,— они не выполнят своего назна­чения... Отнимите от точки ее финальное, завершающее голосо­вое понижение, и слушающий не поймет, что фраза окончена и продолжения не будет. Отнимите от вопросительного знака ха­рактерное для него звуковое «кваканье», и слушающий не пой­мет, что ему задают вопрос, на который ждут ответа... В этих интонациях есть какое-то воздействие на слушающих, обязыва­ющее их к чему-то: вопросительная фонетическая фигура — к от­вету; восклицательная — к сочувствию и одобрению или к про­тесту, две точки — к внимательному восприятию дальнейшей речи и т. д.»[20]. Рассматривая природу запятой, Станиславский отмечал её «чудодейственное свойство»: на последнем слоге слова, стоящего перед запятой, загибать звук кверху. «Ее загиб, точно поднятая для предупреждения рука, заставляет слушате­лей терпеливо ждать продолжения недоконченной фразы»[21]. Для точки с запятой в звучащей речи характерна интонация некоторого понижения, меньшего, чем при точке, но значительно большего, чем при запятой, так как точка с запятой обычно разграничивают части предложения, уже имеющие запятые. Например:

Он не влюблялся, о женитьбе не думал и любил только мать, сестру, садовника Васильича; любил хорошо поесть, поспать после обеда, поговорить о политике, о возвышенных материях.

А. Чехов

 

Поначалу с озера, что тускло мерцало у подножья пламенею­щих сосен, раздались могучие трубные клики лебедей; они ве­личаво и зыбко проплыли над степью, точно первые аккорды торжественной симфонии, и медленно, медленно замерли вдали.

М. Бубеннов

 

Екатерина Дмитриевна рассказывала дачные новости: из Тушина прибежала бешеная собака и покусала у Кишкиных двух цыплят; сегодня переехали на Симовскую дачу Жилкины, и сейчас же у них украли самовар; Матрена, кухарка, опять вы­порола сына.

А. Толстой

 

Интонация знака тире характеризуется не только повыше­нием, но и непременно паузой значительно большей, чем пауза при запятой. Так как этот знак особенно распространен в экс­прессивной речи, функции его могут быть выяснены всякий раз только в контексте.

Неумение владеть искусством голосоведения логической мелодии затрудняет понимание произносимой мысли, и, наобо­рот, искусство выразительно, ярко передавать голосом смысло­вое развитие фразы освобождает говорящего и слушающего от напряжения, которое заставляет первого торопиться, а второму мешает воспринимать речь во всей ее не только смысловой, но и эмоционально-экспрессивной наполненности.

Необходимым условием для осуществления правильного, яркого донесения мысли до слушателя является также умение произносить слитно слова, входящие в речевой такт, произно­сить их как одно большое слово. И так же как в слове один из слогов является более выделяемым, так и в такте всегда есть сло

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: