Созидательная работа в России

В первых трех главах я старался изложить свои впечатления отпроисходящего в России - стране, где цивилизация, не имевшая достаточноглубоких корней, благодаря бездарному царскому правительству,невежественности и, наконец, изнурительной шестилетней войне пришла вокончательный упадок. Я рассказал о безнадежном состоянии науки иискусства, о почти полном исчезновении жизненных благ и удобств. Надосказать, что в Вене положение не менее серьезно, и там тоже погибают отголода такие выдающиеся ученые, как профессор Маргулис. Если бы Англиипришлось вынести еще четыре года войны, почти то же самое происходило бы ив Лондоне. В наших каминах сейчас не было бы угля, мы ничего не получалибы по своим продуктовым карточкам, и магазины Бонд-стрит были бы так жепусты, как магазины Невского. Большевистское правительство не несетответственности ни за то, что эти бедствия произошли, ни за то, что онипродолжаются. В своем рассказе я старался также дать беспристрастную оценкудеятельности большевистского правительства. Большевики, составлявшие менеепяти процентов населения [ошибка автора; к августу 1917 г. насчитывалось240 тыс. членов партии, а население России в 1913 г. составляло 159,2 млн.человек], сумели захватить и удержать власть в стране только потому, чтово время этой грандиозной катастрофы они явились единственной группойлюдей, связанных общностью убеждений и стремлений. Я не разделяю ихубеждений, мне смешон их пророк Маркс, но я понимаю и уважаю ихстремления. Несмотря на все свои недостатки - а их отнюдь не мало, -только они могли стать становым хребтом возрождающейся России. И только наоснове Советской власти может она вернуться к цивилизации. Огромная массанаселения России - крестьяне, неграмотные, жадные и политически пассивные.Они суеверны, постоянно крестятся и прикладываются к иконам - особенно этозаметно в Москве, - но они далеки от истинной религии. Политические исоциальные вопросы интересуют их только, поскольку дело идет об ихсобственных нуждах. В основном большевиками они довольны. Православныйсвященник совершенно не похож на католического священника Западной Европы;он сам - типичный мужик, грязный и неграмотный, не имеющий никакоговлияния на совесть и волю своей паствы. Ни у крестьян, ни у духовенстванет никакого творческого начала. Что касается остальных русских, как всамой стране, так и за ее пределами, - это пестрая смесь более или менеекультурных людей, не связанных ни общими политическими идеями, ни общимистремлениями. Они способны только на пустые споры и беспочвенные авантюры. Политический облик русских эмигрантов в Англии вызывает презрение. Онибесконечно твердят о "зверствах большевиков": крестьяне поджигают усадьбы,разбежавшаяся солдатня грабит и убивает в глухих переулках, и все это -дело рук большевистского правительства. Спросите их, какое жеправительство они хотят вместо него, и в ответ они несут избитый вздор,обычно приспосабливаясь к предполагаемым политическим симпатиям своегособеседника. Они надоедают вам до тошноты, восхваляя очередногосверхчеловека, Деникина или Врангеля, который наведет, наконец, полныйпорядок, хотя одному господу богу известно, как он это сделает. Этиэмигранты не заслуживают ничего лучшего, чем царь, и они не в состояниидаже решить, какого царя они хотят. Лучшая часть русской интеллигенции,еще оставшаяся в России, постепенно начинает - во имя России - поканеохотно, но честно сотрудничать с большевиками. Сами большевики - марксисты и коммунисты. Как я уже говорил, ониоказались у власти в России в полном противоречии с учением Карла Маркса.Почти все их силы поглощены глубоко патриотической борьбой с нападениями,вторжениями, блокадой и всякого рода другими бедствиями, которые западныедержавы с жестоким упорством обрушивают на потрясенную трагическойкатастрофой страну. Остаток сил уходит у них на то, чтобы спасти Россию отголодной смерти и установить какой-то общественный порядок среди всеобщегоразвала. Я уже говорил, что большевики исключительно неопытны какгосударственные деятели, - это интеллигенты-эмигранты из Женевы иХэмпстэда и сравнительно малокультурные рабочие, вернувшиеся изСоединенных Штатов. Со времен ранних мусульман, захвативших власть надЕгиптом, Сирией и Месопотамией, история не знала еще такого дилетантскогоправительства. Я думаю, что многие из большевиков в глубине души порядком обеспокоеныгигантским объемом стоящих перед ними задач. Но их, а следовательно, иРоссию спасает одно - их коммунистические убеждения. И англичанам пришлосьузнать во время подводной войны, что перед лицом голода у городскогонаселения только два выхода: гибель или общественный контроль. У себя вАнглии мы вынуждены были ввести контроль над распределениемпродовольствия, мы вынуждены были подавить спекуляцию суровыми законами.Коммунисты, придя к власти в России, немедленно провели все это в жизнь,исходя из своих убеждений, сделав, таким образом, самый необходимый шагдля преодоления царящего в стране хаоса. Вопреки всем русским привычкам итрадициям они установили самый жесткий контроль и нормирование. Ихкарточная система, по-видимому, проводится в жизнь, насколько позволяютхарактер и условия теперешнего производства и потребления в России; набумаге она совершенно безупречна. Легко подмечать ошибки и недостатки, ногораздо труднее указать, как их избежать, когда имеешь дело с истощенной идезорганизованной страной. Россия находится сейчас в таком состоянии, чтоесли даже предположить, что большевики будут свергнуты и на смену импридет другое правительство - безразлично какое, - ему пришлось бысохранить введенную большевиками карточную систему, продолжать суровонаказывать и расстреливать спекулянтов и пресекать сомнительныеполитические авантюры. В тяжких условиях блокады и голода большевикиделают в силу своих убеждений то, что другое правительство вынуждено былобы сделать в силу необходимости. Перед лицом величайших трудностей они стараются построить на обломкахпрошлого новую Россию. Можно оспаривать их идеи и методы, называть ихпланы утопией, можно высмеивать то, что они делают, или бояться этого, нонельзя отрицать того, что в России сейчас идет созидательная работа. Частьбольшевиков действительно упрямые, несговорчивые доктринеры, фанатики,верящие в то, что одно лишь уничтожение капитализма, отмена торговли иденег и стирание всех классовых различий само по себе обеспечит приходнекоего унылого "золотого века". Среди них есть и такие тупицы, которыеспособны отменить преподавание химии, если только не заверить их, что это"пролетарская" химия, или наложить запрет на любой орнамент, какреакционный, если в нем не фигурирует сочетание букв РСФСР (РоссийскаяСоветская Федеративная Социалистическая Республика). Я говорил уже, чтоизучение древнееврейского языка запрещено, как "реакционное" занятие.Когда я жил у Горького, мне часто приходилось присутствовать при егоожесточенных спорах с некоторыми деятелями нового режима, которыедержались крайних взглядов и отрицали всю литературу прошлого, заисключением произведений с революционными тенденциями. Но в новой Россииесть и люди с широкими взглядами, и, если им дадут возможность, они будутстроить и, вероятно, строить хорошо. Среди людей такой творческой силы ямогу назвать самого Ленина, который поразительно вырос со времен своейэмиграции и недавно выступил с резкой критикой экстремистских заскоков всвоей собственной партии, Троцкого, который никогда не был экстремистом иобладает большими организаторскими способностями, Луначарского - наркомапросвещения, Рыкова - руководителя Совета Народного Хозяйства, Лилину - изпетроградского отдела народного образования и Красина - главу торговойделегации в Лондоне. Это имена, которые первыми пришли мне в голову, ноими отнюдь не исчерпывается список подлинных государственных деятелей вбольшевистском правительстве. Эти люди добились уже известных успехов,несмотря на блокаду, гражданскую войну и интервенцию. Им приходитсяработать над восстановлением страны, обнищавшей до такой степени, какуюанглийский или американский читатель даже представить себе не может, ктому же еще с исключительно беспомощным аппаратом. Россия сейчас нуждаетсяв административно-технических кадрах даже еще больше, чем в медикаментах ипродовольствии. Самое обычное делопроизводство в русских правительственныхучреждениях ведется из рук вон плохо, с неописуемой расхлябанностью инебрежностью. Создается впечатление, что служащие тонут в ворохенеразобранных дел и грудах окурков. И этого тоже не смог бы изменитьникакой контрреволюционный переворот; это неотъемлемая черта современнойрусской действительности. Если бы кто-нибудь из военных авантюристов,которым покровительствуют западные державы, по роковой случайностизахватил власть в России, это лишь прибавило бы к общему развалу пьяныйразгул, казнокрадство и засилье развратных содержанок. Как бы плохо ниотзываться о большевиках, невозможно отрицать, что подавляющее большинствоиз них ведет не просто трудовую, но прямо аскетическую жизнь. Я говорю об этой русской неорганизованности с особенной резкостью,потому что из-за нее я не смог встретиться с Луначарским. Ради того, чтобыпобеседовать в течение полутора часов с Лениным и Чичериным, мне пришлосьпотратить около 80 часов на разъезды, телефонные переговоры и ожидание.При таких темпах для встречи с Луначарским мне понадобилась бы по меньшеймере еще неделя, а я торопился попасть на пароход, совершавшийнерегулярные рейсы между Ревелем и Стокгольмом. Все мое пребывание вМоскве было исковеркано глубоко раздражающей неразберихой. По столице менясопровождал матрос с серебряным чайником, совершенно не знавший города, адоговариваться по телефону о моих встречах должен был американец, плоховладевший русским языком. Хотя я сам слышал, как Горький заранеедоговорился по междугородному телефону о моей встрече с Лениным, в Москвемне заявили, что там ничего не знали о моем приезде. Наконец, когда явозвращался в Петроград, меня посадили в самый медленный поезд, которыйшел 22 часа вместо 14. Все это может показаться мелочами, не стоящимиупоминания, но они приобретают весьма существенное значение, если учесть,что в России предо мной из всех сил старались щегольнуть деловитостью ипорядком. Когда, сев в вагон, я узнал, что мы тащимся с черепашьейскоростью, а курьерский поезд ушел три часа назад, в то время как мытомились в вестибюле нашего особняка у своих чемоданов, нетерпеливоожидая, пока за нами приедут, на меня снизошел дух красноречия и уста моиразверзлись. Я поговорил с нашим гидом как мужчина с мужчиной и высказалему все, что я думаю о русских порядках. Он почтительно выслушал моюязвительную тираду и, когда я, наконец, остановился, ответил мнеизвинением, характерным для теперешнего умонастроения русских: "Видите ли,блокада..." Хотя мне не удалось лично повидаться с Луначарским, я сумелпознакомиться со многим, что сделано им в области народного просвещения.Основной материал, с которым приходится иметь дело работнику народногопросвещения, - это люди, а в них, во всяком случае, Россия все еще неиспытывает недостатка; так что в этом отношении Луначарский находится влучшем положении, чем большинство его коллег. И должен признаться, чторабота большевиков в этой области, к которой я сперва отнесся с большимнедоверием и предубеждением, показалась мне поразительно плодотворной,если принять во внимание стоящие перед ними огромные трудности. Начало было весьма неудачным. Как только я приехал в Петроград, япопросил показать мне школу, и это было сделано на следующий день; я уехалоттуда с самым неблагоприятным впечатлением. Школа была исключительнохорошо оборудована, гораздо лучше, чем рядовые английские начальные школы;дети казались смышлеными и хорошо развитыми. Но мы приехали после занятийи не смогли побывать на уроках; судя по поведению учеников, дисциплина вшколе сильно хромала. Я решил, что мне показали специально подготовленнуюдля моего посещения школу и что это все, чем может похвалиться Петроград.Человек, сопровождавший нас во время этого визита, начал спрашивать детейоб английской литературе и их любимых писателях. Одно имя господствовалонад всеми остальными. Мое собственное. Такие незначительные персоны, какМильтон, Диккенс, Шекспир, копошились у ног этого литературного колосса.Опрос продолжался, и дети перечислили названия доброй дюжины моих книг.Тут я заявил, что абсолютно удовлетворен всем, что видел и слышал, и нежелаю больше ничего осматривать - ибо, в самом деле, чего еще я могжелать? - и покинул школу с натянутой улыбкой, возмущенный организаторамиэтого посещения. Через три дня я внезапно отменил всю свою утреннюю программу ипотребовал, чтобы мне немедленно показали другую школу, любую школупоблизости. Я был уверен, что первый раз меня вводили в заблуждение итеперь-то я попаду в поистине скверную школу. На самом деле все, что яувидел, было гораздо лучше - и здание, и оборудование, и дисциплинашкольников. Побывав на уроках, я убедился в том, что обучение поставленопревосходно. Большинство учителей - женщины средних лет; они производятвпечатление опытных педагогов. Я выбрал урок геометрии, так как онизлагается универсальным языком чертежей на доске. Мне показали такжемассу отличных чертежей и макетов, сделанных учениками. Школа располагаетбольшим количеством наглядных пособий; из них мне особенно понравиласьхорошо подобранная серия пейзажей для преподавания географии. Там естьтакже много химических и физических приборов, и они, несомненно, хорошоиспользуются. Я видел, как готовили обед для детей (в Советской Россиидети питаются в школе); он был вкусно сварен из продуктов гораздо лучшегокачества, чем обед, который мы видели в районной кухне. Все в этой школепроизводило несравненно лучшее впечатление. Под конец мы решили проверитьнеобычайную популярность Герберта Уэллса среди русских подростков. Никтоиз этих детей никогда не слыхал о нем. В школьной библиотеке не было ниодной его книги. Это окончательно убедило меня в том, что я нахожусь всовершенно нормальном учебном заведении. Теперь я понял, что в первойшколе меня вовсе не хотели ввести в заблуждение относительно состоянияобучения в России, как я решил в гневе, а все произошло потому, что мойлитературный друг, критик г.Чуковский, горячо желая показать мне, как менялюбят в России, подготовил эту невинную инсценировку, слегка позабыв овсей серьезности моей миссии. После того как я собрал дополнительный материал и обменялсявпечатлениями с теми, кто побывал в России, в частности с д-ром ХэйденомГэстом, который тоже "застал врасплох" несколько школ в Москве, я пришел кубеждению, что в условиях колоссальных трудностей в Советской Россиинепрерывно идет грандиозная работа по народному просвещению и что,несмотря на всю тяжесть положения в стране, количество школ в городах икачество преподавания неизмеримо выросли со времен царского режима. (Всеэто, как и в других случаях, почти не касается крестьянства, заисключением некоторых "показательных" районов.) Школы, которые я видел, неотличались от хороших средних школ Англии. Туда принимают всех, и делаютсяпопытки ввести обязательное обучение. Конечно, Россия сталкивается сособыми затруднениями. Во многих школах не хватает учителей; не всегдаудается заставить посещать занятия детей, которые предпочитают заниматьсяуличной торговлей. Большая часть нелегальной торговли в России ведетсядетьми. Их труднее поймать, чем взрослых; к тому же русские коммунисты -убежденные противники наказания детей. А русские дети развиваютсяпоразительно быстро для северян. Совместное обучение подростков до 15-16 лет в стране с такимирасшатанными устоями, как Россия наших дней, привело к дурнымпоследствиям. Я узнал об этом, когда бывший глава петроградскойЧрезвычайной Комиссии Бакаев и его коллега Залуцкий приехали к Горькомупосоветоваться по этому вопросу. Они совершенно откровенно обсуждали всеэто при мне, и их разговор тут же переводился на английский. Мне показалисобранные и опубликованные большевиками потрясающие статистические данныео моральном разложении петроградской молодежи. Не знаю, как бы онивыглядели по сравнению с английскими статистическими данными, если таковыеимеются, о некоторых страшных для молодежи районах Лондона или такихславящихся своими притонами городах, как Ридинг. (Читателю следуетознакомиться с отчетом фабианского общества о состоянии проституции,озаглавленным "Пути падения".) Не знаю, каков был бы результатсопоставления этих данных с тем, что было при царском режиме. Я не могудаже судить о том, в какой степени это ужасное явление в России можноотнести за счет отчаяния, вызванного нуждой и тяжелыми жилищнымиусловиями. Несомненно только, что в городах России наряду с подъемомнародного просвещения и интеллектуальным развитием молодежи возросла и еераспущенность, особенно в вопросах поле; и все это происходит в то время,когда старшее поколение соблюдает беспримерную, пуританскую моральнуючистоту. Тяжелая нравственная лихорадка, переживаемая русской молодежью, -единственное темное пятно на фоне успехов народного просвещения в России.Я думаю, что в основном ее нужно рассматривать как одно из проявленийобщей социальной разрухи; в любой европейской стране война вызвалазаметное ослабление моральных устоев молодежи, но и сама революция, изгнавиз школ немало старых, опытных педагогов и поставив под сомнение всеморальные нормы, безусловно, способствовала, пока трудно сказать в какойстепени, усилению неразберихи в этих вопросах в сегодняшней России. Когда перед большевиками встали во весь рост проблемы голода, распадасемейных очагов, социального хаоса, они начали брать городских детей подопеку государства, организуя для них школы с общежитиями. Подобно детямвысших классов Англии, городские дети России учатся в школах-интернатах.Рядом со второй из посещенных мною в Петрограде школ находятся два большихздания - общежитие для мальчиков и общежитие для девочек. В этихучреждениях прививают детям навыки элементарной гигиены и приучают кморальной дисциплине. И этого тоже требуют не только коммунистическиепринципы, но и жестокая необходимость. Некоторые русские города постепеннопревращаются по своим условиям в сплошные трущобы, и большевики вынужденыиграть роль некоего гигантского д-ра Барнардо. Мы познакомились с работой приемника-распределителя, куда приводятсвоих детей родители, не имеющие возможности в этих ужасных условияхуберечь их от влияния улицы, прокормить и содержать в чистоте. Приемникпомещается в здании Европейской гостиницы, куда при старом режимеприезжало поужинать множество веселых компаний. На крыше еще сохранилсялетний сад, где обычно играл струнный квартет, и, поднимаясь по лестнице,мы прошли мимо матового стекла, на котором золотыми буквами было написанопо-французски "Coiffeur des Dames". Изящные золоченые стрелки указывали путь в "Ресторан" - понятие, давновышедшее из обихода мрачной петербургской действительности. Сюда приводятдетей. Сперва их помещают в карантин, где выясняют, не больны ли онизаразными болезнями, и проводят санитарный осмотр (у девяти из десятиновичков водятся насекомые), а затем - во второй карантин, где некотороевремя проверяют, нет ли у них дурных привычек и каких-либо отклонений отнормы. Некоторых приходится отправлять в специальные школы длядефективных, остальные вливаются в общую массу детей, взятых под опекугосударства, и распределяются по школам-интернатам. Здесь мы, конечно, имеем дело с процессом "разрушения семьи", которыйидет полным ходом; опека распространяется на детей самого различногопроисхождения. Родители могут посещать своих детей в течение дня безособых ограничений. Но они не имеют права вмешиваться в вопросывоспитания, одежды и т.д. Мы провели некоторое время среди детей,всесторонне знакомясь с их жизнью в приемнике, и они показались намздоровыми, довольными и счастливыми. Дело в том, что они находятся подприсмотром очень хорошего персонала. Немало людей, политическинеблагонадежных или открыто недовольных новым режимом, но желающих тем неменее служить России, находят в таких детских учреждениях работу, которуюони могут-выполнять с чистым сердцем и спокойной совестью. Оказалось, чтомоя переводчица хорошо знает даму, которая показывала нам приемник; оничасто обедали и ужинали в Европейской гостинице в дни ее былоговеликолепия. Теперь эта дама очень скромно одета, у нее стриженые волосы,держится она очень серьезно; ее муж - белогвардеец и служит в польскойармии, двое ее детей живут в интернате, и она по-матерински заботится одесятках других малышей. Чувствовалось, что эта женщина гордится работойсвоего учреждения, и она сама говорила нам, что в этом городе нужды, подугрозой надвигающегося голода, она живет гораздо более интересной исодержательной жизнью, чем в былые дни. Объем книги не позволяет мне остановиться на всей той работе в областипросвещения и воспитания, с которой мы познакомились в России. Я хочусказать лишь несколько слов о доме отдыха для рабочих на Каменном острове.Это начинание показалось мне одновременно и превосходным и довольнокурьезным. Рабочих посылают сюда на 2-3 недели отдохнуть в культурныхусловиях. Дом отдыха - прекрасная дача с большим парком, оранжереей иподсобными помещениями. В столовой - белые скатерти, цветы и т.д. Ирабочий должен вести себя в соответствии с этой изящной обстановкой; этоодин из методов его перевоспитания. Мне рассказывали, что, если отдыхающийзабудется и, откашлявшись, по доброй старой простонародной привычкесплюнет на пол, служитель обводит это место мелом и предлагает емувытереть оскверненный паркет. Аллея, ведущая к дому отдыха, украшена вфутуристическом духе; у ворот возвышается огромная фигура рабочего,опирающегося на молот; она сделана из гипса, взятого из запасовхирургических отделений петроградских больниц... Но ведь в конце концовстремление перевоспитать рабочих, поместив их в культурную обстановку,само по себе не может вызывать возражений... Мне трудно дать окончательную оценку многим из этих усилий большевиков.Можно сказать одно - здесь идет созидательная и просветительная работа, вкоторой перемешалось и достойное восхищения и нелепое, но, во всякомслучае, появились островки созидающего, самоотверженного труда, вселяющегонадежду на лучшее будущее в этом море ужасающей нужды и беспредельногоупадка. Кто может сказать, окажутся ли они достаточно прочными, чтобы недать погибнуть этой идущей ко дну стране? Кто может угадать, насколько онивырастут и окрепнут, если Россия получит передышку от гражданской войны иинтервенции, от голода и нужды? Об этой-то обновленной России, Россиибудущего, я и хотел больше всего поговорить с Лениным, направляясь вКремль. Об этой беседе я расскажу в последней главе.

 

 

ПЕТРОГРАДСКИЙ СОВЕТ

В четверг, 7 октября, мы присутствовали на заседании ПетроградскогоСовета. Нам говорили, что этот законодательный орган сильно отличается отанглийской палаты общин, и это действительно так. Работа этой организации,как и всех других в Советской России, показалась нам исключительнонепродуманной и бесплановой. Трудно себе представить менее удачнуюорганизацию учреждения, имеющего такие обширные функции и несущего такуюответственность, как Петроградский Совет. Заседание происходило в Таврическом дворце, когда-то принадлежавшемфавориту Екатерины II Потемкину. При царском режиме здесь заседалаГосударственная дума; я посетил ее в 1914 году и слышал скучные прения.Г-н Морис Беринг и один из Бенкендорфов провели меня на хоры для гостей,охватывавшие полукругом зал заседаний. В самом зале около тысячи мест, нобольшинство из них пустовало. Председатель, вооруженный колокольчиком,сидел на возвышении над трибуной; позади него расположилисьстенографистки. Я забыл, какой вопрос тогда обсуждался; во всяком случае,он не представлял большого интереса. Помню, Беринг обратил мое внимание нато, что среди депутатов III Думы [речь, по-видимому, идет о IVГосударственной думе] было много священников; их рясы и бороды заметновыделялись среди малочисленной аудитории. На этот раз мы были уже не посторонними наблюдателями, а активнымиучастниками заседания; нас поместили позади стола президиума, навозвышении, где обычно сидят члены правительства, официальные посетители ит.п. Стол президиума, трибуна и места для стенографисток - все оставалоськак раньше, но атмосфера вялого парламентаризма сменилась обстановкоймноголюдного, шумного, по-особому волнующего массового митинга. Вокругнас, на возвышении позади президиума, на идущих полукругом скамьях, струдом разместилось более двухсот человек - военные моряки, люди,принадлежавшие, судя по одежде, к интеллигенции и рабочему классу, многоженщин с хорошими, серьезными лицами, один или два азиата и несколькочеловек неопределенного вида. Зал был битком набит; две или три тысячичеловек, мужчин и женщин, занимали не только кресла, но все проходы,ступени и толпились под хорами, которые также были переполнены. Все онибыли членами Петроградского Совета, по существу представляющего собойсовместную ассамблею всех районных Советов. За столом президиума, спиной к нам, сидели Зиновьев, его правая рукаЗорин и председатель. Обсуждались условия мира с Польшей. Чувствовалось,что люди остро переживают поражение и настроены против принятия условийполяков. Вскоре после нашего прихода Зиновьев произнес длинную и,насколько я могу судить, убедительную речь, подготовляя участниковзаседания к мысли о необходимости капитуляции. Польские требованиявозмутительны, но в данное время России приходится идти на уступки. Посленего выступил пожилой человек, который с ожесточением упрекал русскийнарод и правительство в безбожии; Россия, говорил он, несет наказание засвои грехи, и, пока она не раскается и не вернется в лоно религии, еебудет преследовать одно бедствие за другим. Хотя участники заседания неразделяли его взглядов, ему дали высказаться беспрепятственно. Затемоткрытым голосованием было принято решение заключить мир с Польшей. Послеэтого наступил мой черед. Членам Совета сообщили, что я приехал из Англии,чтобы познакомиться с большевистским режимом; меня осыпали похвалами изатем призвали отнестись к этому режиму со всей справедливостью и неследовать примеру г-жи Сноуден, г.Гэста и г.Бертрана Рассела, которыевоспользовались недавно гостеприимством Советской республики, а повозвращении стали неблагожелательно отзываться о ней. Я холодно отнесся кэтим призывам; я приехал в Россию, чтобы беспристрастно оценитьбольшевистское правительство, а не восхвалять его. Затем мне надлежалоподняться на трибуну и обратиться с речью к переполненному залу. Я знал,что для кое-кого, кто побывал в России до меня, эта трибуна оказаласьроковой: им трудно было впоследствии объяснить, откуда взялись те речи, осодержании которых их переводчики с помощью радио оповестили весь мир. Ксчастью, я представлял себе, что последует, и, чтобы избежатьнедоразумений, написал короткую речь и приготовил точный перевод ее.Прежде всего я совершенно недвусмысленно заявил, что я не марксист и некоммунист, а коллективист и что русским следует ждать мира и помощи всвоих бедствиях не от социальной революции в Европе, а от либеральнонастроенных умеренных кругов Запада. Я сказал, что народы западных странрешительно стоят за мир с Россией, чтоб она могла идти своим собственнымпутем, но что их развитие может пойти иным, совершенно отличным от Россиипутем. Закончив выступление, я вручил перевод своей речи Зорину, не толькооблегчив его задачу как переводчика, но и устранив этим всякую возможностьнедоразумений. Моя речь была напечатана в "Правде" полностью и безискажений. Затем началось обсуждение предложения Зорина послать Зиновьева в Берлинна съезд независимых социалистов. Зорин - остроумный оратор, своим юморомон привел аудиторию в отличное настроение. Его предложение было принятооткрытым голосованием; затем последовали доклад и прения о выращиванииовощей в окрестностях Петрограда. Этот практический вопрос вызвал в залеогромное оживление. Люди вскакивали, произносили короткие речи с места иснова усаживались; они кричали и перебивали друг друга. Все это гораздобольше напоминало многолюдный рабочий митинг в Куин Холле, чем работузаконодательного органа в понимании западноевропейца. Когда было покончено и с этим вопросом, произошло нечто еще болеенеобычное. Все мы, сидевшие за трибуной, перешли в и без тогопереполненный до отказа зал и кое-как разместились там, а позади столапрезидиума был спущен экран; на хорах появился духовой оркестр, и началасьдемонстрация кинофильма в пяти частях об упомянутом мною выше бакинскомсъезде. Фильм смотрели с интересом, но аплодировали мало. В конце оркестрисполнил "Интернационал", а публика - прошу прощения! - ПетроградскийСовет начал расходиться под пение этой популярной песни. По существу, этобыл многолюдный митинг, который мог, самое большее, одобрить или неодобрить предложения правительства, но сам не способен ни на какуюнастоящую законодательную деятельность. По своей неорганизованности,отсутствию четкости и действенности Петроградский Совет так же отличаетсяот английского парламента, как груда разрозненных часовых колесиков отстаромодных, неточных, но все еще показывающих время часов.

 

 

КРЕМЛЕВСКИЙ МЕЧТАТЕЛЬ

Основной целью моей поездки из Петрограда в Москву была встреча сЛениным. Мне было интересно повидаться с ним, и я должен сказать, что былпредубежден против него. На самом деле я встретился с личностью,совершенно непохожей на то, что я себе представлял. Ленин - не человек пера; его опубликованные труды не дают правильногопредставления о нем. Написанные в резком тоне брошюры и памфлеты,выходящие в Москве за его подписью, полные ложных концепций о психологиирабочих Запада и упорно отстаивающие абсурдное утверждение, что в Россиипроизошла именно предсказанная Марксом социальная революция, вряд лиотражают даже частицу подлинного ленинского ума, в котором я убедился вовремя нашей беседы. В этих работах порой встречаются проблескивдохновенной проницательности, но в целом они лишь повторяют раз навсегдаустановленные положения и формулировки ортодоксального марксизма. Бытьможет, это необходимо. Пожалуй, это единственно понятный коммунистам язык;переход к новой фразеологии сбил бы их с толку и вызвал полнуюрастерянность. Левый коммунизм можно назвать позвоночным столбомсегодняшней России; к сожалению, это неподвижный позвоночник, сгибающийсяс огромным трудом и только в ответ на почтительную лесть. Жизнь в Москве, озаренной ярким октябрьским солнцем и украшеннойзолотом осенней листвы, показалась нам гораздо более оживленной и легкой,чем в Петрограде. На улицах - большое движение, сравнительно многоизвозчиков; здесь больше торгуют. Рынки открыты. Дома и мостовые - влучшем состоянии. Правда, сохранилось немало следов ожесточенных уличныхбоев начала 1918 года. Один из куполов нелепого собора Василия Блаженного,у самых ворот Кремля, был разбит снарядом и все еще не отремонтирован.Трамваи, которые мы видели, перевозили не пассажиров, а продукты итопливо. Считают, что в этом отношении Петроград лучше подготовлен к зиме,чем Москва. Десять тысяч крестов московских церквей все еще сверкают на солнце. Накремлевских башнях по-прежнему простирают крылья императорские орлы.Большевики или слишком заняты другими делами, или просто не обращают наних внимания. Церкви открыты; толпы молящихся усердно прикладываются киконам, нищим все еще порой удается выпросить милостыню. Особеннойпопулярностью пользуется знаменитая часовня чудотворной Иверской божьейматери возле Спасских ворот; многие крестьянки, не сумевшие пробратьсявнутрь, целуют ее каменные стены. Как раз напротив нее на стене дома выведен в рамке знаменитый нынелозунг: "Религия - опиум для народа". Действенность этой надписи,сделанной в начале революции, значительно снижается тем, что русский народне умеет читать. У меня произошел небольшой, но забавный спор насчет этой надписи сг.Вандерлипом, американским финансистом, жившим в том же правительственномособняке, где и мы. Он считал, что она должна быть уничтожена. Я находил,что ее стоит сохранить как историческую реликвию, а также потому, чтоверотерпимость должна распространяться и на атеистов. Но г.Вандерлиппринимал это так близко к сердцу, что не мог понять моей точки зрения. Особняк для гостей правительства, где мы жили вместе с г.Вандерлипом ипредприимчивым английским скульптором, каким-то образом попавшим в Москву,чтобы лепить бюсты Ленина и Троцкого, - большое, хорошо обставленноездание на Софийской набережной (N_17), расположенное напротив высокойкремлевской стены, за которой виднеются купола и башни этой крепостирусских царей. Мы чувствовали себя здесь не так непринужденно, болееизолированно, чем в Петрограде. Часовые, стоявшие у ворот, оберегали насот случайных посетителей, в то время как в Петрограде ко мне мог зайтипоговорить, кто хотел. Г.Вандерлип, по-видимому, жил там уже нескольконедель и собирался пробыть еще столько же. С ним не было ни слуги, нисекретаря, ни переводчика. Он не обсуждал со мной свои дела и лишь разадва осторожно заметил, что они носят строго финансовый, экономический иотнюдь не политический характер. Мне говорили, что он привезрекомендательное письмо к Ленину от сенатора Хардинга, но я не любопытенпо природе и не пытался ни проверить это, ни соваться в дела г.Вандерлипа.Я даже не спрашивал его, как вообще можно в коммунистическом государствевести коммерческие переговоры и финансовые операции с кем бы то ни было,кроме самого правительства, и как можно иметь дело с правительством,совершенно не касаясь политики. Должен признаться, что все этитаинственные вещи выше моего понимания. Но мы вместе ели, курили, пиликофе и беседовали, соблюдая полнейшую сдержанность. Благодаря тому, что мыизбегали упоминать о "миссии" г.Вандерлипа, она раздулась в нашем сознаниидо огромных размеров, и мысль о ней стала неотвязной. Формальности, связанные с подготовкой моей встречи с Лениным, былиутомительно длинны и вызывали раздражение, но вот, наконец, я отправился вКремль в сопровождении г.Ротштейна, в прошлом видного работника"коммунистической партии в Лондоне, и американского "товарища" с большимфотоаппаратом, который, как-я понял, тоже был сотрудником Наркоминдела. Я помню Кремль в 1914 году, когда в него можно было пройти так жебеспрепятственно, как в Виндзорский замок; по нему бродили тогда небольшиегруппы богомольцев и туристов. Но теперь свободный вход в Кремль отменен,и попасть туда очень трудно. Уже в воротах нас ожидала возня с пропускамии разрешениями. Прежде чем мы попали к Ленину, нам пришлось пройти черезпять или шесть комнат, где наши документы проверяли часовые и сотрудникиКремля. Возможно, что это и необходимо для личной безопасности Ленина, ноэто затрудняет живую связь России с ним и - что еще важнее с точки зренияэффективности руководства - затрудняет его живую связь с Россией. Если то,что доходит до него, пропускается через некий фильтр, то так жефильтруется и все, что исходит от него, и во время этого процесса могутпроизойти весьма значительные искажения. Наконец, мы попали в кабинет Ленина, светлую комнату с окнами накремлевскую площадь; Ленин сидел за огромным письменным столом, заваленнымкнигами и бумагами. Я сел справа от стола, и невысокий человек, сидевший вкресле так, что ноги его едва касались пола, повернулся ко мне,облокотившись на кипу бумаг. Он превосходно говорит по-английски, ног.Ротштейн следил за нашей беседой, вставляя замечания и пояснения, и этопоказалось мне весьма характерным для теперешнего положения вещей вРоссии. Тем временем американец взялся за свой фотоаппарат и, стараясь немешать, начал усердно снимать нас. Беседа была настолько интересной, чтовсе это щелканье и хождение не вызывало досады. Я ожидал встретить марксистского начетчика, с которым мне придетсявступить в схватку, но ничего подобного не произошло. Мне говорили, чтоЛенин любит поучать людей, но он, безусло

⇐ Предыдущая12

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: