 |
Обзор политического устройства в Европе в начале шестнадцатого столетия
|
|
|
|
I. Во Франции
Нам нужно лишь чуть подальше заглянуть назад, чтобы иметь возможность наблюдать за теми важными переменами в политическом устройстве главных наций Европы, в соотношении сил между ними и, как следствие, во всей системе европейской политики, которые оказывали столь сильное влияние свыше двух столетий и все еще продолжают его оказывать. Я не оскорблю память нашего Генриха Седьмого, чтобы сравнивать его с Людовиком Одиннадцатым, и все же я улавливаю некоторое сходство между ними, которое, вероятно, оказалось бы большим, если бы Филипп де Коммин написал историю не только Людовика, но и Генриха или если бы мой лорд Бэкон написал не только историю Генриха, но и Людовика. Этот государь взошел на английский трон в самом конце пятнадцатого столетия, а Людовик начал свое царствование во Франции лет на двадцать раньше
Эти царствования составили важные эпохи в истории обоих народов. Целью и того, и другого было уменьшить силу, привилегии и владения знати и увеличить богатства и власть короны. В этом они добились столь крупных успехов, что начиная с этого времени государственный строй и там и тут был весьма схож с тем, который имел место прежде, по названию и форме, но не по существу. Людовик Одиннадцатый был первым, говорят французы, qui mit les rois hors de page. Независимость знати делала положение его предшественников очень неустойчивым, а их власть ненадежной. Они были сюзеренами сильных вассалов, но эти вассалы были столь могущественны, что один из них иногда, а два или три — всегда могли диктовать свою волю сюзерену. Прежде чем Людовик взошел на трон, англичане были изгнаны из своих владений во Франции — в гораздо большей степени ввиду слабости характера Генриха Шестого, внутренних смут, разразившихся в его правление и отпадения Бургундского дома от союза с ним, чем из-за способностей Карла Седьмого, который представляется ничуть не большим героем и не лучшим политиком, нежели Генрих Шестой, и даже из-за мощи и сплоченности французской знати на службе у него. После того, как Людовик взошел на престол, Эдуард Четвертый сделал вид, что вновь переносит войну на территорию Франции, но он вскоре возвратился домой, и Ваша светлость не затруднится найти гораздо лучшие основания для этого шага, учитывая его положение и характер его союзников, чем Филипп де Коммин, который объясняет его ловкостью Людовика, удачно устроенными пирами и раздачей субсидий.
|
|
|
Таким образом, с этого времени практически на Францию мы уже не притязали, а после того, как был убит Карл Смелый, последний правитель из Бургундского дома, для Людовика ни один вассал не мог представлять угрозу. Он вновь присоединил герцогство Бургундское и Артуа к своему королевству, Прованс он получил в качестве дара, а его сын приобрел Бретань благодаря женитьбе; так Франция в течение нескольких лет стала той большой и единой страной, какой мы ее видим в настоящее время. История Франции до этого периода являет собой, подобно истории Германии, сложную историю нескольких самостоятельных государств и самостоятельных интересов, иногда действующих совместно как части одной монархии, иногда воюющих друг с другом. Начиная же с этого периода история Франции — это история одного государства с более единообразным и упорядоченным управлением, история монархии, где государь является собственником некоторых и верховным господином всех крупных фьефов; и так как власть многих тиранов сосредоточилась в руках одного, то, хотя народ и не стал более свободным, тем не менее вся система внутренней политики полностью изменилась. Мир внутри страны обеспечен лучше, и нация становится более способной вести войну за ее пределами. С тех пор, хотя правители крупных провинций и мощных крепостей и выступали против своего короля и поднимали оружие против его власти и полномочий, однако различие между могуществом и притязаниями этих правителей или характером и поводами к этим столкновениям, с одной стороны, и могуществом и притязаниями вассалов короны в прежние дни или характером и поводами к их столкновениям с государем или друг с другом было не большим, чем между пэрами Франции в старину и нынче.
|
|
|
Одним словом, общественное устройство так переменилось, что любые знания о нем, почерпнутые нами из истории, предшествующей этому периоду, принесут мало пользы при изучении последующей истории, и еще меньше помощи они окажут нам при оценке того, что происходит в наше время. С тех пор короли Франции, будучи гораздо больше хозяевами у себя дома, оказались в состоянии проявлять значительную активность за рубежом, и они стали делать это немедленно, ибо Карл Восьмой, сын и преемник Людовика Одиннадцатого, строил обширные планы покорения чужих стран, хотя они и не сбылись из-за его неспособности, легкомыслия этой нации и других причин. Людовик Двенадцатый и Франциск Первый, особенно Франциск, играли немалую роль в европейских делах; и хотя исключительный гений Фердинанда, прозванного Католиком, и звезда Карла Пятого возобладали над ними, все же их усилия показывают достаточно убедительно, как возросли мощь и значение этой монархии в их времена. К этому периоду мы можем приурочивать начало соперничества между Французским домом, ибо в данном случае мы можем считать за одну династии Валуа и Бурбонов, и Австрийским домом, которое продолжается по сей день и которое принесло столько человеческих и материальных потерь.
II. В Англии
Хотя сила и влияние аристократии уменьшились в связи с великими переменами, которые начались в Англии при Генрихе Седьмом, подобно тому, как это случилось во Франции при Людовике Одиннадцатом, все же новые режимы, возникшие в результате этих перемен, весьма отличались друг от друга. Во Франции проиграла только знать, выиграл — лишь король; духовенство сохранило свои владения и привилегии, а народ остался в рабском состоянии, хотя и смягченном. В Англии же народ выиграл в той же мере, что и корона. Третье сословие уже до этого принимало участие в законодательстве, так что когда сила и влияние знати были сломлены Генрихом Седьмым, а собственность третьего сословия увеличилась вследствие осуществляемой его сыном распродажи церковных земель, могущество третьего сословия, конечно, возросло в результате этой перемены в политическом строе, формы которого были для него благоприятны. Объединение Роз положило конец гражданским войнам между Йорками и Ланкастерами, которым предшествовали войны, обычно называемые баронскими, а стремление к войнам с Францией ради грабежа и завоеваний, которое не угасало почти четыреста лет при норманнах и Плантагенетах, исчезло.
|
|
|
Наш храм Януса был закрыт Генрихом Седьмым. Мы больше не опустошали ни свою собственную, ни другие страны, а мудрые законы и мудрое правление незаметно изменили нравы и повлияли на дух нашего народа. Мы больше не были грабителями, как когда-то. Наша нация поддерживала свою воинскую репутацию каждый раз, когда интересы общества или власти требовали этого, но война перестала быть некогда нашей основной и чуть ли не единственной профессией. Мирные занятия возобладали у нас. Мы сделались землепашцами, промышленниками и купцами и стали соперничать с соседними нациями в области литературы. Именно с этого времени, милорд, нам следует изучать историю своей страны с величайшим усердием. Мы не очень стремимся к тому, чтобы знать с придирчивой точностью, каковы были древние формы наших парламентов, относительно которых, тем не менее, существует не так уж много спорных вопросов, начиная с царствования Генриха Третьего, по крайней мере, т. е., короче говоря, знать всю систему нашего политического устройства до Генриха Седьмого и церковного устройства до Генриха Восьмого. Но тот, кто не изучил и не приобрел исчерпывающих знаний относительно того и другого, начиная с той поры и вплоть до настоящего времени, не проследив за всем разнообразием событий, оказавших на них воздействие, тот окажется совершенно неспособен судить о каждом из них. Столь же мало стремимся мы знать во всех подробностях о поведении наших государей по отношению к нашим соседям на континенте до начала этого периода и во времена, когда соотношение сил и множество других обстоятельств делали всю политическую систему Европы столь глубоко отличной от той, какая существует с тех пор. Но тому, кто не проследил за этой линией поведения с начала того периода, который мы установили, до нынешнего времени, недостает основных знаний, необходимых каждому английскому государственному деятелю.
|
|
|
Невежество в вопросах, о которых шла речь, тем менее извинительно, что мы располагаем большим количеством, и более точных, источников знаний об этом периоде, чем о любом другом. Ни один раздел истории не содержит достаточно подробностей, чтобы удовлетворить любопытство одних и отвести мелочные придирки других, да это и невозможно, учитывая человеческую природу и ход человеческих дел. Но тот, кто согласен читать и наблюдать как сенатор и государственный муж, найдет у наших собственных и у иностранных историков столько сведений, сколько пожелает, о положении дел на нашем острове, о его внутренней и внешней политике с пятнадцатого века до восемнадцатого. Я ссылаюсь на иностранных историков в той же мере, что и на наших собственных, когда речь идет об этой группе событий нашей истории, не только потому, что имеет смысл знать, как историки других стран освещают те мероприятия, к которым мы имели отношение, и какие суждения высказывают они по поводу нашего образа действий, как внутри страны, так и за ее пределами, но также и по другой причине. Наша нация предоставила истории столь же богатый и столь же важный материал, как и любая нация на земле; и все же мы должны, совершенно несомненно, уступить пальму первенства в историографии итальянцам, французам и, боюсь, даже немцам.
У нас есть лишь два исторических сочинения, во всех отношениях сравнимые с античными,— это история царствования Генриха Седьмого лорда Бэкона и история наших гражданских войн в прошлом столетии Вашего благородного предка лорда-канцлера Кларендона. Но у нас отсутствует общая история, которую можно было бы сравнивать с некоторыми из написанных в других странах; равным образом нет у нас, о чем я сожалею гораздо больше, ни частных исторических исследований, за исключением тех двух, о которых я упомянул, ни создателей мемуаров, ни собирателей документов и анекдотов, чтобы соперничать численностью и уровнем с теми, кем могут похвастать другие нации, начиная с Коммина, Гвиччардини, Дю Белле, Паоло, Давилы, Фуана и множества других на протяжении всего периода, к которому я привлекаю внимание Вашей светлости. Но, хотя это и справедливо, к нашему стыду, справедливо также и то, что мы не испытываем недостатка в необходимых материалах. Они открыты для нашего усердия и критической оценки.
|
|
|
Заграничные историки, как правило, едва ли заслуживают чтения в тех случаях, когда они говорят о наших внутренних делах; столь же невелика ценность высказываний наших английских историков, когда они рассуждают о делах иностранных. За этот недостаток писатели из других стран заслуживают извинения в большей мере, чем наши, ибо характер английской формы правления, политические принципы, в которых мы воспитаны, наши особые островные интересы и сложные разнообразные интересы и стремления наших партий — все это настолько специфично для нас и настолько отличается от представлений, нравов и привычек других наций, что неудивительно, если они заходят в тупик или впадают в ошибки, пытаясь описать события, которые являются результатом всего этого, или высказать какое-то суждение о них. Но так же, как эти историки обладают общими недостатками, так они взаимно восполняют недостатки друг друга. Поэтому мы должны сравнить их, использовать наши способности к оценке и сделать выводы на основании работ тех и других. Если мы будем продолжать в этом же духе, то в нашем распоряжении окажется богатый исторический фонд, из которого можно черпать достаточное количество достоверных сведений; и мы должны поступать таким образом даже с нашими собственными историками разных религиозных убеждений, сект и партий, иначе мы рискуем, что нас введут в заблуждение доморощенное невежество и предрассудки в одном случае, так же как невежество и предрассудки иностранцев — в другом.
III. В Испании и империи
Испания играла незначительную роль в Европе вплоть до второй половины пятнадцатого столетия — до того момента, когда Кастилия и Арагон были объединены благодаря браку Фердинанда и Изабеллы, до окончательного изгнания мавров и открытия Вест-Индии.
После этого Испания не только стала иной и превратилась в огромную силу, но так как наследник Фердинанда и Изабеллы был также наследником Бургундского и Австрийского домов, ему достались благодаря всем этим наследованиям владения огромных размеров; а благодаря избранию его на императорский трон его власть и положение стали такими высокими, какими не обладал ни один государь в Европе со времен Карла Великого. Здесь уместно сделать замечание о том, как изменилась политика немцев по отношению к выборам императора, потому что последствия этого изменения были велики. Когда в году тысяча двести семидесятом или около того был избран Рудольф Габсбургский, бедность и незначительность положения этого государя, который был маршалом при дворе короля Богемии, способствовали его избранию. Отсутствие порядка и закона в империи приводило к тому, что имперские князья в те времена не желали видеть ее главу более сильным. Но к началу нашего периода утвердилась противоположная доктрина.
Карл Пятый и Франциск Первый, два самых могущественных государя Европы, были единственными кандидатами, ибо курфюрст Саксонский, который, как передают, снял свою кандидатуру, скорее был не в состоянии конкурировать с ними; и Карл, если не ошибаюсь, был избран единогласно коллегией курфюрстов. Другой Карл, Карл Четвертый, которого сделали императором достаточно незаконным способом после смещения Людовика Баварского, почти за полтораста лет до этого, как мне кажется, двояким путем способствовал утверждению этого порядка: с помощью мудрых установлений, одобрения которых он добился, объединивших империю в более упорядоченное и лучше управляемое целое, а также путем отчуждения имперских доходов до таких размеров, когда они стали недостаточными для содержания императора, который не обладал собственными большими доходами. Тот же самый принцип, а также другие обстоятельства так совпали, что с тех пор империя подвластна этой семье, как часто бывало и раньше; и поскольку эта семья имела обширные домены внутри империи и еще большие домены за ее пределами, другие европейские государства — Франция, Испания и Англия в особенности — начиная с этого времени были больше заинтересованы в делах Германии, чем раньше; следовательно, история Германии с начала шестнадцатого столетия важна и является необходимой частью того знания, которое Ваша светлость желает приобрести.
Голландская республика была создана почти столетием позже. Но как только она возникла, более того, даже тогда, когда она еще формировалась, те провинции — среди многих, составлявших владения Бургундии и Австрии,— которые обрели независимость, составили столь весомую часть европейской политической системы, что изучать их историю необходимо каждому, кто хотел бы познакомиться с этой системой.
Вскоре после возникновения этого государства другие, более древнего происхождения, начали ввязываться в те споры и войны, те совещания, переговоры и договоры, которые должны стать главными объектами усердия Вашей светлости при изучении истории. История северных королевств вплоть до прошлого столетия заслуживает лишь небольшого Вашего внимания. До избрания Фредерика Первого на датский трон и до того поразительного переворота, который произвел в Швеции первый Густав, она представляет собой не более, чем бессвязный набор событий, к которым великие королевства и государства Европы не проявляли никакого интереса и совсем не принимали в них участия. Начиная с того времени, о котором я сказал, северные королевства часто направляли свои помыслы и оружие на юг (шведы в особенности) с большим успехом.
Зачем бы мне беспокоить Вашу светлость упоминанием об истории других народов? Она или не имеет отношения к знаниям, которые Вы желали бы приобрести (как история поляков, московитов или турок), или же, имея к этим знаниям случайное либо второстепенное отношение, попадает, безусловно, в рамки Вашей программы, как, например, история Италии, которая иногда вплетается в историю Франции, иногда — в историю Германии. Нить исторических событий, которой Вам следует придерживаться,— это история тех наций, которые имеют и всегда должны иметь отношение к той арене действий, на которой выступает и Ваша собственная нация. Ими являются главные нации Запада. Вещи, которые не имеют непосредственного отношения к Вашей собственной стране или к ним, либо слишком далеки, либо слишком незначительны, чтобы занимать у Вас много времени; для Ваших целей история этих наций и Вашей собственной исчерпывает всю историю Европы.
С того момента как образовались две великие державы — Франция и Австрия — и, как следствие этого, между ними возникло соперничество, интересы их соседей заключались в том, чтобы бороться с сильнейшей и наиболее активной и заключать союз и дружбу с более слабой. Отсюда — концепция равновесия сил в Европе, на котором покоятся безопасность и спокойствие всех. В свою очередь, нарушить это равновесие было целью каждого из соперников. Принцип, на котором основывались все мудрые решения европейских совещаний, касающихся Франции и Австрии, определялся стремлением предотвратить нарушение равновесия, не давая склониться чаше весов на одну сторону. Этот принцип действовал на протяжении всего периода и сохраняет свою силу поныне. Поэтому составить подробное и верное представление о подъеме и упадке этих держав в течение двух последних столетий и вплоть до сегодняшнего дня, об их честолюбивых планах, об использованных ими средствах для успешного осуществления этих планов или, наоборот, для срыва планов соперников, о направленности всех этих усилий в ходе войны и переговоров, а в особенности (дабы привлечь Ваше внимание к Вашей собственной стране и собственной пользе) о политике, которой придерживалась Англия — к ее чести или бесчестью, к выгоде или ущербу в каждой из многочисленных и важных ситуаций, которые возникали,— вот что должно стать основным объектом внимания Вашей светлости во время чтения и размышлений над этой частью новой истории.
Имея в виду указанную цель, Ваша светлость найдет чрезвычайно полезным, держа в уме общий план истории, вновь окинуть взором ее с помощью другого метода, который я здесь предлагаю. Разделите весь этот период на несколько более мелких отрезков, достаточно ясно отделенных друг от друга общим ходом событий — возникновением новых ситуаций, различными методами политики и различными театрами действий. Исследуйте каждый такой отрезок так, как Вы бы сделали это с трагедией или комедией, т. е. составьте вначале представление об общей идее, а затем разберите каждый акт и каждую сцену в отдельности. Проанализируйте их самих по себе и в их отношении друг к другу. Прочтите историю этого времени, как Вы прочли бы историю любого древнего периода, а затем изучите ее так, как не имело бы смысла изучать другую — более того, как Вы смогли бы осуществить это при наличии средств для ее изучения, даже если бы она его и заслуживала.
Первой половиной этого периода занимались многие великие историки, вторая же половина приходится на столь недавнее время, что даже устное предание достаточно достоверно, чтобы возместить недостаток в хорошей истории, если мы достаточно любознательны, чтобы спрашивать, и если слушаем рассказы живых с той же беспристрастностью и свободой суждения, с какой читаем труды умерших; а тот, кто действует так в первом случае, будет действовать так и в другом. Вся эта эпоха изобилует мемуарами, собраниями государственных актов и памятников, частных писем и текстов договоров. Все они должны войти в план Ваших занятий, милорд: многие из них не надо читать целиком, но со всеми необходимо познакомиться и сравнить друг с другом. Не они должны побудить Вас к исследованиям, как я считаю, а Ваши исследования должны привести Вас к ним. Объединяя таким способом историю и то, что мы называем «materia historica», и извлекая сведения из обеих, Ваша светлость приобретает не только те знания, какими в определенной степени обладают многие, о важнейших деяниях, которые были совершены, и важнейших событиях, которые произошли в Европе в течение этого периода, а также об их непосредственных и явных причинах и последствиях, но и знания гораздо более высокого плана, такие, какими обладают весьма немногие,— представления о подлинной политической системе Европы в течение названного времени. Вы увидите исходные основные принципы этой системы — формы правления, положение разных стран, их национальные интересы, характер и религия народа и другие постоянно действующие факторы. Вы проследите за всеми колебаниями системы и увидите, что цели меняются редко, а средства — постоянно, в зависимости от различных характеров государей и тех, кто осуществляет управление, различных способностей тех, кто им служит, от хода непредвиденных событий и множества других непостоянных и случайных обстоятельств.
Отдельные отрезки, на которые должен быть разделен весь этот период, по моему мнению, таковы: 1) с пятнадцатого до конца шестнадцатого столетия, 2) с того времени до Пиренейского мира, 3) с того времени до наших дней.
Ваша светлость обнаружит, что такое деление приемлемо и верно как по отношению к конкретным историям Англии, Франции, Испании и Германии — основных наций, интересующих нас, так и по отношению к общей истории Европы.
Смерть королевы Елизаветы и восшествие на престол короля Якова Первого повлекли за собой немалые перемены в управлении нашей нацией у нас дома и в наших действиях за рубежом в конце первого из указанных периодов. Во Франции начатые по религиозным причинам и разжигаемые честолюбием войны, продолжавшиеся при Франциске Втором, Карле Девятом, Генрихе Третьем и частично Генрихе Четвертом, окончились, а неистовства Лиги подавлены были этим великим государем приблизительно в то же время. На этот период приходятся также смерть Филиппа Второго и упадок его королевства, которое отныне стало играть не ведущую роль в нарушении мира на земле, а второстепенную, сводившуюся к разжиганию фанатизма и честолюбивых замыслов Фердинандов, Второго и Третьего. Тридцатилетняя война, опустошившая Германию, началась не ранее восемнадцатого года семнадцатого столетия, но семена ее были посеяны несколько раньше, в конце шестнадцатого. Фердинанд Первый и Максимилиан проявили много мягкости и умеренности в спорах и осложнениях, возникавших на религиозной почве. При Рудольфе и Матвее, когда подошло время воцарения их кузена Фердинанда, ранее скрытый огонь начал разгораться и сверкать, так что если война и не вспыхнула на рубеже столетия, то началась подготовка к ней и ожидание ее.
Второй период доходит до тысяча шестьсот шестидесятого года, того года, когда произошло возвращение Стюартов — Карла Второго — на английский трон, когда прекратились наши гражданские войны и все беспорядки, связанные с узурпацией власти Кромвелем — следовательно, до момента, имеющего немалое значение для нашей страны. Не менее важен он для Германии, Испании и Франции.
Что касается Германии, то честолюбивые замыслы немецкой ветви Австрийского дома полностью рухнули, в империи был восстановлен мир и по условиям Вестфальского мира введена новая конституция или возобновлена старая; более того, императорский орел был не только низвергнут, но и крылья его подрезаны.
Что касается Испании, то испанская ветвь была повержена подобным же образом двенадцать лет спустя, т. е. в тысяча шестьсот шестидесятом году. Филипп Второй оставил своим преемникам королевство, пришедшее в упадок. Он оставил им и нечто худшее — свой пример и свои принципы управления, основанные на честолюбии, гордости, невежестве, фанатизме и административном формализме. Я читал где-то, что одна война в Нидерландах стоила ему, по его собственному признанию, пятьсот шестьдесят четыре миллиона — огромная сумма, в какой бы монете он ее ни исчислял. Филипп Третий и Филипп Четвертый следовали его примеру и его принципам управления — внутри страны и за границей. Внутри страны существовало множество формальностей, но не было ни должного порядка, ни бережливости, ни мудрости в политике. Церковь продолжала пожирать государство, а этот чудовищный зверь — инквизиция — истреблять население даже в больших масштабах, чем постоянные войны и все колониальные экспедиции, направленные Испанией в Вест-Индию. Ваша светлость узнает, что Филипп Третий одним эдиктом изгнал из своих владений свыше девятисот тысяч морисков; этот эдикт осуществлялся с такой жестокостью, сопровождался такими актами бесчеловечности, на какие способны только испанцы и какие мог одобрить лишь трибунал, сам спровоцировавший к восстанию этот несчастный народ. За рубежом действия упомянутых монархов были отмечены тем же самым безумным духом честолюбия. Скорые на то, чтобы начать дело, но медлительные в его доведении до конца, упорные в преследовании своих целей, хотя и неспособные преуспеть, они убрали еще одну препону, выпустив тем самым немногие остатки жизни и силы, которые еще сохранялись в их королевстве. Говорят, что Филиппа Второго уязвило то, что его дядя Фердинанд не отказался в его пользу от империи после отречения Карла Пятого. Верно же то, что как ни склонен он был нарушать мир между народами и встревать в любой спор, который, хотя бы для виду, велся в поддержку Римской и против любой другой церкви, в дела Германии он вмешивался мало. Но, когда Фердинанд и Максимилиан умерли, а род Максимилиана прекратился, испанские короли выступили в поддержку другой ветви их семьи, стали вынашивать далекие честолюбивые замыслы относительно собственной ветви, даже оказывая содействие другой, и превратили все мероприятия Фердинанда Грацского — как до, так и после его восшествия на имперский престол — в общее дело Австрийского дома. Их падение довершило следующее: они не знали ни того, как проигрывать, ни того, когда надо отступать. По Мюнстерскому договору они признали независимость Голландии и стали союзниками своих прежних подданных, они не желали отказаться от незаконных притязаний на Португалию и упорствовали, продолжая воевать с Францией в одиночку. Таким образом они дошли до такого ничтожества, что едва ли можно отыскать параллель этому. И Филиппу Четвертому в конце концов пришлось заключить Пиренейский мир на условиях, противоречивших намерениям его самого, его народа и интересам Испании.
Что касается Франции, то полное крушение Испанской державы можно считать началом эпохи, когда Франция стала столь грозной для своих соседей, какой мы ее видим сейчас, благодаря своей мощи и притязаниям. Генриха Четвертого обуревали великие замыслы, и он в начале этого периода готовился к тому, чтобы играть первостепенную роль в Европе, и как раз тогда Равальяк заколол его. Его замыслы погибли вместе с ним, и о них мы скорее догадываемся, чем знаем. Несомненно, что те, которые его историк Перфикс и составители мемуаров Сюлли ему приписывают: создание христианского государства, разделенного на пятнадцать штатов, и сената, призванного разрешать все разногласия и поддерживать это новое устройство Европы,— слишком химеричны, чтобы действительно принадлежать ему. Но его общий план ослабления Австрийского дома и возвышения дома Бурбонов был через двадцать лет после его смерти принят на вооружение Ришелье и осуществлялся им и Мазарини столь умело и с таким успехом, что он был полностью реализован в результате Вестфальского и Пиренейского мира, т. е. в конце второго из тех периодов, которые я наметил для Вашей светлости.
Когда закончится третий, который мы переживаем ныне, и какими обстоятельствами будет отмечено его завершение, я не знаю, но знаю, что величие события и перевороты, которые произошли в этот период, затрагивают нас более непосредственно, чем те, которые относятся к двум предыдущим. Я намеревался набросать обзор или краткое содержание всех трех периодов, но, поразмыслив, усомнился, позволит ли мне память сделать это с достаточной точностью; и я понял, что если бы и смог это сделать, изложение было бы бесконечно длинным. Предпринять кое-что в таком роде имело бы смысл лишь применительно к последнему периоду, что может впоследствии послужить поводом, чтобы вновь побеспокоить Вашу светлость.
|
|
|
