 |
Воскресенье, 27 августа (Скаут)
|
|
|
|
Самолет Пакстона приземляется через пятнадцать минут, а мы застряли в пробке. Ненавижу опаздывать. На экране телефона открыто расписание прилетов авиакомпании "Юнайтед" и последние тридцать минут я обновляю его каждые тридцать секунд. Как будто, если самолет находится так близко, это его как-то задержит. Определенно, я зациклилась.
Я стучу по колену в такт песни, которая играет по радио, не потому, что она мне нравится — просто не могу сидеть спокойно и всегда ерзаю, когда нервничаю. Жаль, что не могу успокаиваться по желанию. Я пыталась медитировать, но у меня не получается отключить мозг. Иногда ему нравится упрямиться.
Прикусив щеку, смотрю в окно. Неожиданно Густов кладет свою ладонь поверх моей и крепко прижимает ее к колену. Я поворачиваюсь и смотрю на его руку. Он никогда так не дотрагивался до меня. Я чувствую его прикосновение всем телом. Как будто через сердце прошел разряд электрического тока. Но он быстро убирает свою руку.
— Расслабься. Мы прибудем вовремя. Обещаю. — Его голос всегда звучит уверенно, даже, когда это совсем не так.
— Я просто не люблю опаздывать, — объясняю я, пытаясь оправдать свое беспокойство.
— Наверное, тебе стоило выбрать другого водителя. Опоздун — мое второе имя, подруга — добродушно задирает он меня.
Я вздыхаю. Густов прав. Глупо так переживать. Он вот, например, полностью расслаблен и лениво улыбается, что в последние дни происходит все чаще и чаще.
— Прости.
— Не бери в голову, Нетерпюха.
— Ты только что назвал меня Нетерпюха? — прищурившись, спрашиваю я его.
Он кивает и фальшиво кашляет.
— Да, это твое прозвище с нашей первой встречи. Не хотел тебе этого говорить, но ты до ужаса нетерпеливая, — широко открыв глаза и ухмыляясь, говорит он.
|
|
|
Я недовольно фыркаю... потом делаю глубокий вдох... и, также широко открыв глаза, соглашаюсь с ним.
— Я знаю, что до ужаса нетерпеливая.
— Признание проблемы — первый шаг к выздоровлению.
— А тебя это волнует? Ты определенно обратил на это внимание давно. Я даже и не предполагала, что моя нетерпеливость заслуживает прозвища.
— Сначала не особо, — с улыбкой говорит он. — Но это потому, что моя собственная жизнь была не очень. А теперь волнует. Нельзя судить, если не знаешь с каким дерьмом приходится иметь дело кому-то еще. Именно это я вынес для себя за прошедшие несколько месяцев. Мне кажется, что у тебя тяжело на сердце, а в таком случае все всегда кажется трудным. Даже жизнь. Поверь мне, я это знаю. Негатив накапливается и омрачает спокойствие.
— Спокойствие, — снова недовольно фыркаю я. — Не думаю, что мы с ним встречались.
— Ты найдешь его. Однажды ты найдешь его, — подмигивает он. — Поверь мне.
— Верю, — шепчу я. Не знаю почему, но верю.
Остаток пути мы проводим в молчании.
Когда мы подъезжаем к аэропорту, Пакстон, улыбаясь во весь рот, уже ждет нас на выходе. Думаю, он увидел пикап Густова еще издалека. Его очень трудно не заметить: старый, ржавый, битый и двухцветный — кабина одного цвета, все остального — другого. Но мне он нравится. Нравится, потому что я знаю, что у него достаточно денег, чтобы купить любую машину. Но что водит он? Он уже много лет водит эту рухлядь. Уверена, Густов не согласился бы отдать его даже, если кто-то предложил бы ему миллион долларов. Мне это очень нравится.
Моя грудь сжимается от счастья, когда Пакстон, позабыв о сумках, бросается ко мне. Я даже и не понимала, как соскучилась по нему... до этого момента. Он — моя семья. Мой единственный и самый верный друг.
Я крепко обнимаю его, чувствуя себя как дома. Как давно у меня не было таких ощущений. Пакстон всегда был для меня домом.
|
|
|
— Спасибо, Скаут, — с облегчением говорит он, обнимая меня. Может, он и подросток, но никогда не сдерживает своих эмоций со мной.
Я крепко прижимаю его к себе.
— С приездом. Я рада, что ты здесь, — отпустив его, я делаю шаг назад.
Пакстон сияет от счастья. Он подрос, теперь наши глаза находятся на одном уровне. Он не должен выглядеть таким взрослым. Он должен быть ребенком, а не семнадцатилетним мужчиной.
Дверь со стороны водителя открывается и закрывается, привлекая внимание Пакстона. Он смотрит на Густова с явным благоговением в глазах. Как я уже сказала, Пакстон никогда не сдерживает эмоций в моем присутствии.
— Я так полагаю, ты — Пакстон? Если только твоя кузина не увлекается автостопщиками. Но в этом нет ничего плохого. Каждому нужно какое-нибудь хобби, — говорит Густов, вставая рядом со мной.
Пакстон нервно смеется, глядя на Густова как на бога. Он всегда был ужасно стеснителен и сдержан с незнакомцами. Но я его в этом не виню. Он вырос в доме, где доверие было пустым звуком. Обещания постоянно нарушались. Я смогла к этому приспособиться потому, что привыкла к худшему и была взрослее. Пакстон так никогда этого и не сделал. Он был юн и раним; когда родители что-то обещали ему, Пакстон ожидал, что они так и сделают. В большинстве случаев, его ожидания не оправдывались. Пакстон — единственный человек в мире, которого я никогда не обману. Просто потому, что все остальные уже это сделали.
— Пакстон — это Густов Хоторн. Густов — это Пакстон.
Густов протягивает руку, Пакстон неохотно берет ее.
— Просто Гас, Пакс. Добро пожаловать в Южную Калифорнию. Как прошел полет на большой птице?
Пакстон все еще держит его руку, но больше не трясет ее. Он просто не отрывая глаз смотрит на Густова. Я толкаю его в плечо, чтобы он очнулся.
Пакстон вздрагивает и начинает быстро моргать. Он не может произнести ни слова, поэтому я повторяю вопрос:
— Как прошел полет?
Он кивает.
— Хорошо. Очень хорошо. Если только не считать турбулентности над Средним Западом. Но в остальном все было хорошо. Очень хорошо, — бессвязно говорит он. Пакстон определенно нервничает.
Если Густов это замечает, то никак не реагирует.
— Ну что ж, Пакс, давай забросим твои чемоданы в машину. — Он хватает один, а Пакстон — другой. — Это все?
|
|
|
Пакстон кивает, выглядя при этом так, как будто ему стыдно.
— Ага.
— Живешь налегке. Мне это нравится. Думаю, мы подружимся, — говорит Густов, проходя мимо, чтобы залезть в машину, и хлопая его по плечу.
На лице Пакстона мелькает облегчение. Это незначительный жест, но моя благодарность не знает границ. Его доброта только что сделала Пакстону день.
Я улыбаюсь, предчувствуя, что все будет хорошо.
Вторник, 29 августа (Гас)
Сегодня Пакс начинает учиться в новой школе, в которую его вчера записала Нетерпюха. Непонятно только, почему она опаздывает сегодня на работу. Я слоняюсь по дому. Делать абсолютно нечего. Кстати, мне нравится этот ребенок. Мы быстро с ним подружились. Иногда ты встречаешь человека и понимаешь, что это было не случайно. Что он нужен тебе или ты нужен ему, а иногда и то, и другое. Этому парню определенно кто-то нужен. Ему нужны друзья. У меня такое чувство, что у него большие проблемы в этом плане.
В ожидании Пакса, я хватаю несколько кусков бананового хлеба, который вчера вечером приготовила Нетерпюха. Когда Пакс наконец заходит на кухню, я понимаю, что он чертовски нервничает. Hе хочу ухудшать его состояние, говоря об этом, поэтому делаю вид, что ничего не заметил.
— Как дела, солнце? — Пакс очумело смотрит на хлеб в моей руке. — Хочешь подкрепиться? — Я показываю на пакет, который лежит на кухонной стойке позади меня.
— Это Скаут приготовила его?
Я откусываю еще один кусок и жуя, говорю:
— Да. Он охуительный.
Пакстон улыбается, как будто то, что я только что произнес слово на букву "х" — самая потрясная штука в мире.
— Моя мама никогда не готовит. Иногда, мне кажется, что Скаут научилась это делать только для того, чтобы я не голодал.
Странный комментарий. У меня такое чувство, что он и правда имел в виду то, что сказал. Я ничего не знаю о прошлом Нетерпюхи за исключением того, что мама Пакстонa — это ее тетя Джейн, с которой она иногда разговаривает по телефону. А еще я знаю о гребаном Майкле. И все.
|
|
|
После того, как Пакс съедает несколько кусков бананового хлеба, я предлагаю начать выдвигаться в школу.
— Нам пора ехать, чувак. Твоя кузина убьет меня, а из останков сделает наживку для акул, если мы опоздаем в первый же день. Она повернута на пунктуальности.
Как будто в подтверждение моих слов в кармане начинает звонить телефон.
Сообщение от Нетерпюхи.
"Вы уже едете?"
Я подношу экран так, чтобы Пакс мог его прочитать. Он прищуривается, и я мысленно отмечаю, что нужно спросить Нетерпюху, что он носит: очки или контактные линзы. Ему определенно тяжело читать смс.
— А кто такая Нетерпюха? — глядя на меня, удивленно спрашивает Пакс.
Я смеюсь, потому что позабыл, что забил ее так несколько месяцев назад.
— Прости, это Скаут.
Он раздумывает около минуты, а потом улыбается.
— Иногда она и правда немного нетерпеливая.
— Иногда? Черт, да ты само великодушие.
Он знает, что я шучу. Вроде как. И тоже смеется. Его смех немного сдержан и больше похож на хихиканье. Как будто внутри этого парня прячется свет, который отчаянно хочет вырваться наружу, но не знает как. Мысль об этом заставляет меня чувствовать себя никчемным. Раньше, я воспринимал смех как нечто само собой разумеющееся. Я был окружен им много лет. Но потом он умер вместе с Опти. И теперь я должен научиться смеяться заново.
Мы связаны. Нам обоим нужно найти свой свет.
На подъезде к школе, я бросаю на него косой взгляд.
— Чувак, тебя высадить перед входом или на улице? Не хочу пятнать твое появление в первый день своей колымагой.
Я люблю свою машину, но знаю, что все остальные не должны относиться к ней также. К тому же, мне кажется, что у этого ребенка очень большие заморочки. Не хочу, чтобы над ним издевались только потому, что какой-то мудак увидит его, выходящим из моего пикапа и решит поприкалываться по этому поводу. Я пытаюсь предотвратить возможные проблемы.
— Высади меня перед школой. Я не возражаю против колымаги, — улыбаясь, говорит он.
— Ну и хорошо. — Я протягиваю руку, и он звонко ударяет своей ладонью о мою.
Когда машина останавливается, он поворачивается и широко открытыми глазами смотрит на меня. На его лбу блестят капельки пота, а выражение лица просто кричит о панике. Приходится прочитать ему напутственную речь в исполнении Гаса.
— Пакс, ты круче, чем обратная сторона подушки. Запомни это. Иди и покажи им, что значит ад, чувак.
— Спасибо, Гас, — улыбаясь, говорит он.
— Да не за что. Увидимся в три тридцать. Я постараюсь припарковаться здесь же. Если буду опаздывать, то отправлю сообщение. Предупреждаю сразу, скорее всего я опоздаю, потому что всегда это делаю. Такой уж я уродился.
|
|
|
***
Угадайте, кто приехал на пятнадцать минут раньше? Вот этот самый парень. Горжусь собой. Не хочу подводить этого ребенка, потому что это значит разочаровать не только его, но и Нетерпюху.
Пакс, опустив голову, идет к машине. Интересно, он весь день так ходил? Пытаясь быть незаметным. Раствориться в толпе. Подняв голову, он улыбается мне. Я в ответ тоже расплываюсь в улыбке.
— Как прошел первый день того, что предстоит делать до конца жизни?
— Нормально, — нейтрально отвечает он. Это может быть и хорошо, и плохо. Я не достаточно хорошо знаю Пакстона, что прочитать его.
— Познакомился с цыпочками?
Он смотрит на меня так, как будто я издеваюсь над ним.
— Что? Это нормальный вопрос. Мы — парни, и нами правят девчонки. Это истина жизни.
У него слегка кривится рот, и краснеют щеки.
— Ага. Уже положил глаз на молодую кобылку. Как ее зовут, чувак?
— Мейсон. — Его щеки начинают гореть на девять из десяти уровней яркостей.
Я смеюсь и хлопаю его по плечу.
— Отвезу тебя в "Царство Мороженого" и ты мне все расскажешь о восхитительной Мейсон.
Я держу свое слово.
Так же как он.
Я еще не видел его таким счастливым.
Суббота, 2 сентября (Гас)
— Пакс, я тебя предупреждаю, — говорю я, включая свет на лестнице, которая ведет в подвальное помещение. — Если ты спишь голый, то прикрой свою пипипку, потому что я спускаюсь.
Еще очень рано. Суббота. Нам следовало бы спать. Мне не хочется будить его, но это единственное время, на которое я смог договориться. Пакс переворачивается на спину и прикрывает глаза от света рукой.
— Который сейчас час, Гас?
— Шесть пятнадцать. Дико извиняюсь, но нам скоро выходить. Умывайся и спускайся вниз через двадцать минут.
Он приподнимает ладонь и, прищурившись, смотрит на меня из-под нее.
— А куда мы идем?
— Секрет.
На самом деле никакого секрета нет. Мы собираемся к окулисту, но я скажу ему об этом, когда он полностью проснется.
***
Мы успеваем на прием за несколько минут до его начала.
Пакс в недоумении, когда я припарковываюсь и выхожу из машины.
— А зачем мы здесь?
— Ты когда-нибудь проверял зрение?
Он качает головой.
— Ну, все когда-то бывает в первый раз. Пошли, muchaco[7].
Пакс заполняет формы и через несколько минут он уже у доктора. Я болтаю с пожилой женщиной, сидящей рядом со мной. Она ожидает мужа, которому проверяют катаракту. Этой классной даме с абсолютно седыми волосами, наверное, уже около восьмидесяти. К тому времени, как выходит Пакс, я уже знаю, сколько у нее детей, внуков и правнуков и посмотрел фотографии большинства из них. Я также в курсе, что она родилась в Мэне, но сорок лет назад они переехали в Сан-Диего из-за работы мужа. А еще у них есть померанский шпиц по имени Битси. Oт нее пахнет детской присыпкой. Замечательная женщина, она мне нравится. Пакс с поникшей головой тащится ко мне.
— Ну и каков вердикт?
— Он сказал, что мне нужны очки.
"Определенно" думаю я. Несколько дней я наблюдал за тем, как он прищуривается.
— Хорошо. Давай их подберем.
Мы сидим за столом с восхитительным пикантным окулистом по имени Бренди. Когда она спрашивает, что он предпочитает — очки или линзы, Пакс смотрит на меня.
Я пожимаю плечами.
— Что ты хочешь, Пакс? Это твой выбор.
Он тоже пожимает плечами.
— Мне не нравится, когда что—то касается глаз. Не думаю, что смогу вставить в них линзы. Но я также не хочу выглядеть как придурок в очках.
— Придурок? — смеясь, переспрашиваю я. — Ты симпатичный, чувак и очки тебя не изуродуют. Посмотри, она носит очки и сногсшибательно в них выглядит, — говорю я и подмигиваю для пущего эффекта. Бренди улыбается и краснеет.
— Простите за грубость. Ваши очки очень красивые, — заикаясь, произносит он, когда понимает, что оскорбил ее.
— Почему бы тебе не примерить несколько оправ и не выбрать ту, что понравится?
Следующие тридцать минут Пакс примеряет все, что мы ему даем. В конце концов, он останавливается на очках с черной оправой. Они хорошо сочетаются с его темными волосами и бледной кожей.
Бренди предлагает нам вернуться после двух, чтобы забрать готовые очки, я оплачиваю все, и мы идем по магазинам. Парню нужна новая одежда. В предыдущей школе он носил форму, а для повседневной жизни у него нет ничего, кроме темно-синих теннисок, белых рубашек и светлых брюк. Я не знаю Пакса, тем не менее уверен в том, что он не из тех чуваков, которым нравится такая одежда. Он выглядит нерешительным, когда я предлагаю ему выбрать несколько пар джинсов и рубашек. То ли не знает, что ему нравится, то ли не хочет, чтобы я тратил на него деньги. Наверное, и то, и другое.
Когда он, наконец, решается, то постоянно спрашивает:
— Что ты думаешь, Гас? Это круто?
Первые несколько раз я отвечал:
— Не мне это носить. Тебе они нравятся?
Не хочу, чтобы он выбирал одежду только потому, что она нравится мне. Когда до меня доходит, что он ошеломлен, я понимаю, что Пакс никогда не делал этого раньше. Судя по всему, его одевала мама.
— Закрой глаза.
— Зачем? — спрашивает он.
— Просто сделай.
Он послушно закрывает глаза.
— А теперь, когда откроешь их, я хочу, чтобы ты пошел и выбрал ту вещь, которая прокричит тебе: "Привет, Пакс. Я такая клевая. Я нужна тебе. Хорошо?
Он улыбается и кивает.
— Хорошо.
— Открывай глаза.
Посомневавшись пару секунд, Пакс идет к футболке, которая висит на вешалке на дальней стене. На ней черной краской с белой обводкой написано: "Крутость — это состояние ума".
— Отличный выбор. Не то чтобы мне хотелось подражать тебе, но я хочу такую же.
Он охотно помогает мне найти подходящий размер.
После этого дело сразу идет быстрее, он набирает несколько футболок, толстовок и джинсов и идет в примерочную. Я убедился, чтобы у него была новая смена одежды на каждый день. Так что стирать можно будет только по выходным.
Пообедав, мы направляемся в скейтшоп, чтобы купить новые кроссовки, потому что те, которые на нем, выглядят потрепанными и, скорее всего, малы. А другая пара обуви, которая у него есть, — коричневые кожаные туфли. Судя по тому, что они выглядят так, как будто принадлежат мужчине среднего возраста, это часть школьной формы. Пакстон выбирает пару темно-синих "Халф Кэбов" и сразу же одевает их, оставляя старые кроссовки в магазине.
По пути домой мы забираем новые очки. Я молчу, краем глаза наблюдая за ним всю дорогу. Парень выглядит так, как будто был слеп и ему только что вернули зрение.
Он спокоен, просто пытается переварить произошедшее. Это делает меня счастливым.
— Пакс, да ты крут в этих очках. Подожди, когда Мейсон тебя увидит.
Он смущенно улыбается, краснеет, как и каждый раз, когда я произношу ее имя, и отворачивается к окну. Я знаю, что он все еще улыбается. Я это чувствую.
Когда мы приезжаем домой, он хватает свою новую одежду, чтобы унести ее вниз, и через несколько минут появляется в новых джинсах и футболке с надписью "Нирвана".
— Пошли со мной, — говорю я, показывая в сторону своей комнаты.
Пакс, широко открыв глазa, осматривает обстановку. В моей берлоге довольно пусто, если не считать кучи грязной одежды на полу. Кровать, прикроватная тумбочка, маленький шкаф. И три гитары: из которых две электрические, которые стоят в футлярах возле двери в туалет, и акустическая в углу.
— Прости за беспорядок. Мне стоило бы заняться стиркой еще две недели назад.
Я достаю из шкафа картонную коробку с футболками "Rook" и опускаю ее на пол.
— Не знаю, слушал ли ты нашу музыку, но если хочешь пару футболок, то не стесняйся, возьми. Ну, а если нет, так нет, чувак.
У него загораются глаза.
—Правда?
— Конечно, — киваю я.
Пакс встает на колени и начинает рыться в коробке. Выбрав две, он поднимает голову и смотрит на меня.
— "Rook" — моя любимая группа. Спасибо.
Это удивляет меня.
— Правда?
Он с энтузиазмом кивает.
— Да, я слушаю вас парни с прошлой осени, когда вышел первый альбом.
— Вау. Спасибо, чувак. — Да, нас иногда узнают на улицах, но в глубине души меня все еще приводит в изумление то, что кто-то знает " Rook".
— Вообще-то, мой отец, Джим Риджли, — ваш тур-менеджер, — говорит он, как будто извиняясь за это.
— Твой отец — это гребаный Гитлер? — спрашиваю я, сразу пожалев о том, что произнес это вслух.
Пакс смеется и мне сразу же становится легче от того, что мои слова не оскорбили его. Я прокручиваю в голове полученную информацию, пытаясь связать все в одно целое. Если Гитлер отец Пакстона, значит он дядя Нетерпюхи. Неудивительно, что она лучше всех с ним ладила. Нет, их отношения мне совсем не показались семейными, но она была единственной, кто мог выносить все его дерьмо и разговаривать с ним так, чтобы не выходить из себя. Теперь понятно, почему он доверял ей.
Пакс решает не заострять внимание на моем комментарии.
— Честно сказать, я не могу поверить, что стою в твоей комнате? Ты и пишешь в ней?
— Обычно. Но я уже довольно давно ничего не писал.
Теперь на его лице появляется выражение недоумения.
— А как же следующий альбом? Он ведь будет? Пожалуйста, скажи, что будет.
Я киваю, хотя это неправда.
— Конечно, будет.
Он улыбается, не услышав сомнения в моем голосе.
— Это хорошо. Мне нужен новый альбом. Я мог бы слушать первый целыми днями до конца своей жизни, но... — с надеждой смотрит на меня он.
Но.
Вот такая у меня сейчас жизнь.
Но.
C колебаниями и неизвестностями.
|
|
|
