Мы часто руководствуемся случайными сведениями, а не статистическими данными

Случайные сведения достаточно убедительны. Группа исследователей под руководством Ричарда Нисбетта (Richard Nisbett, 1976) изучали тенденцию злоупотребления такой информацией. Они показывали студентам Мичиганского университета снятые на видеокассету интервью с некими людьми, якобы участниками эксперимента, в котором большинство из них не оказало помощи прохожему, когда у того случился внезапный сердечный приступ. Тот факт, что студенты были осведомлены о действиях большинства, почти не повлиял на их прогнозы по поводу поведения человека, интервью с которым они видели. Произведенное им приятное впечатление оказалось более ярким и убедительным, чем реальная правда о действиях большинства: «Тед кажется мне таким приятным человеком, что я не могу себе представить его безучастным к чужой беде».

Этот эксперимент иллюстрирует ошибку обоснования оценки: концентрация внимания на характерных особенностях человека может отодвинуть на задний план полезную информацию о популяции, к которой этот человек относится, и исказить наше представление об истинном положении вещей в целом.

Без сомнения, это положительное явление: рассматривать человека как индивидуальность, а не просто как статистическую единицу. Но проблема возникает, когда мы составляем свое мнение о людях в целом, основываясь на наблюдениях лишь за отдельными индивидами. То, что мы сосредоточиваем внимание на избранных, искажает представления о реальном положении вещей. Наши впечатления о группе, например, имеют тенденцию быть слишком зависимыми от ее крайних по своим взглядам и поведению членов. Одна попытка покушения на президента Рейгана стала причиной того, что люди заговорили: «Небезопасно уже просто выходить на улицу» и продолжали: «Это болезнь всего американского общества». Как сказал психолог Гордон Оллпорт (Gordon Allport): «Бросив щепотку фактов, мы торопимся получить целую бочку обобщений».

Исследования выявили основной принцип социального мышления: люди не спешат выводить частное из общего, но с удивительной быстротой делают обобщения на основании ярких жизненных примеров. Неудивительно, что, читая о случаях изнасилований, разбоев и избиений, девять из десяти канадцев переоценивают (и значительно) количество преступлений с применением насилия (Doob & Roberts, 1988).

Иногда ярким примером служит личный опыт. Перед покупкой новой «хонды» я решил ознакомиться с обзором предлагаемых автомобилей в Consumer Reports и нашел там сообщение о «кольте», который в то время считал вполне достойным внимания. Спустя какое-то время я рассказал о своем интересе к «кольту» знакомому студенту. «О нет,— воскликнул он,— не покупайте «кольт»! Я прошлым летом работал в гараже и обслуживал два «кольта», которые разваливались буквально на глазах, пришлось менять деталь за деталью». Как я использовал эту информацию и горячие заверения еще двоих своих друзей, владельцев «хонды»? Просто добавил к мнениям, высказанным в обзоре Consumer Reports о машинах «хонда» и «кольт», еще по два? Хотя я знал, что по логике вещей так и следовало поступить, я не смог проигнорировать свою информированность об этих двух ярких жизненных примерах. Я купил «хонду».

Эвристический подход

Как по-вашему, буква «к» чаще стоит в слове на первом или третьем месте? А где больше население: в Камбодже или в Танзании?

Ответы, вероятно, будут зависеть от того, что придет вам в голову в первую очередь. Если в вашей памяти быстро всплывут слова, начинающиеся с буквы «к», и мысль, что камбоджийцев должно быть больше, то вы придете к заключению, что это и есть более вероятные ответы. Чаще всего так оно и есть,— нам нередко помогает когнитивный практический метод, называемый эвристическим подходом.

Эвристическим подходом можно объяснить, к примеру, почему слухи, передаваемые от одного к другому, чаще убеждают людей, чем обоснованная статистическая информация, и почему воображаемый риск зачастую плохо согласуется с реальным. Так как наша память всегда готова воссоздать кадры новостей с авиакатастрофами, многие полагают, что подвергаются большему риску, когда путешествуют самолетом, а не в автомобиле. На самом же деле статистика говорит, что в 80-х годах американцы имели вероятность погибнуть в автомобильных авариях в двадцать шесть раз большую, чем при авиакатастрофе самолета, покрывавшего то же самое расстояние (National Safety Council, 1991). В течение 27 месяцев — с 22 марта 1992 года — на основных авиалиниях США было совершено более 16 миллионов рейсов без единого смертного случая. Так что для большинства летающих самолетами самым опасным отрезком путешествия является поездка на автомобиле в аэропорт.

Или рассмотрим еще один пример: результат трех авиакатастроф в день с гибелью всех пассажиров на борту не превысит урон, который наносит человечеству курение. Если бы смерти из-за курения были ужасными катастрофами, то результатом этого уже давно бы стало запрещение сигарет. Однако такие смерти проходят под маскирующей вывеской «рак» или «инфаркт» и рассеяны по страницам некрологов в различных газетах, мы их практически не замечаем. И поэтому, вместо того чтобы исключить эту опасность, правительство США продолжает субсидировать табачную индустрию, которая незаметно, не привлекая общего внимания, убивает своих потребителей. Мораль такова: драматические события ярко запечатлеваются в нашем сознании, и мы, с легкостью воскрешая их в памяти, то есть прибегая к эвристическому подходу, говорим о том, что эти события непременно случатся и в будущем.