 |
Коммунисты — жертвы северокорейской партии-государства
|
|
|
|
Как известно, в своем докладе на XX съезде КПСС Хрущев осудил в первую очередь преступления Сталина против самих коммунистов. В Северной Корее список жертв «чисток» внутри Трудовой партии тоже достаточно длинен. Подсчитано, что из 22 членов первого северокорейского правительства 17 были вероломно убиты, казнены или подвергнуты «чистке».
Одновременно с подписанием перемирия в Панмунджоне стало известно о «чистке» в северокорейской партии, затронувшей ряд высокопоставленных функционеров. 3 августа 1953 года начался большой процесс над коммунистами из органов внутренних дел, обвиненных в шпионаже в пользу американцев и в намерении свергнуть правящий режим. Венгерский писатель и журналист Тибор Мераи, присутствовавший на процессе, был знаком с одним из обвиняемых, Сол Ян Сиком, переводчиком северокорейской делегации на переговорах в Кэсоне в июле-августе 1951 года, поэтом, переводившим на корейский язык Шекспира.
«Номер 14»
«На спине у каждого заключенного был вышит номер. Главный обвиняемый был помечен номером 1, наименее значительный — 14.
Номер 14 носил Сол Ян Сик. Я с трудом его узнал. Его красивое лицо, прежде полное вдохновения, было теперь хмурым, крайне усталым и покорным. Чуть раскосые глаза больше не светились, он двигался как робот. Через много лет я узнал, что перед процессом заключенных на протяжении нескольких недель хорошо кормили, чтобы не были заметны следы пыток. При публичном слушании дела власти пытались создать у присутствующих, особенно у журналистов, впечатление, будто заключенные здоровы, хорошо питаются, их физическое и психическое состояние не вызывает опасений. На этом процессе западных корреспондентов не было, присутствовали только представители советской прессы и коммунистических газет; цель постановщиков заключалась в том, чтобы лишний раз продемонстрировать виновность подсудимых, унизить этих людей, прежде занимавших видные посты.
|
|
|
Без учета этой особенности процесс очень походил на политические процессы в Венгрии, Чехословакии или Болгарии. Я был так поражен видом Сола, а перевод на суде был так плох, что почти не уловил смысла обвинений (я лишь надеялся, что он меня не заметит; надежда была обоснованной» ввиду переполненности зала). Насколько я помню, речь шла о заговоре против корейской народной демократии и попытке убить Ким Ир Сена, любимого вождя народа. Обвиняемые якобы мечтали возродить старые феодальные порядки, (…) передать Северную Корею в лапы Ли Сынмана[116], а главное, осуществляли шпионаж в пользу американских империалистов и их приспешников (…)».
Среди подсудимых было немало высокопоставленных деятелей, в частности Ли Сун Ёп, секретарь ЦК коммунистической партии, Пэк Хюн Бок из Министерства внутренних дел, Чхо Ир Мун, заместитель министра культуры и пропаганды. Сол был в сравнении с ними мелкой сошкой. Многие из обвиняемых были уроженцами юга Кореи.
Министр иностранных дел Пак Хон Ён, коммунист с большим стажем подпольной борьбы, был приговорен к смерти 15 декабря 1955 года и спустя три дня казнен как «тайный американский агент». В 1956 году за ним последовали другие, среди прочих — My Чхон, представитель так называемой яньаньской группы, бывший генерал 8-й китайской армии, командующий северокорейской артиллерией, впоследствии — начальник Генерального штаба совместных корейско-китайских войск во время войны с Югом и ООН. Следующая «чистка» затронула кадры, связанные с СССР, в частности Хо Кэя, и — повторно — кадры, связанные с «яньаньской группой» и с китайцами, например Ким Ду Бона, схваченного в марте 1958 года. Тогда же пострадали деятели, положительно относившиеся к хрущевским реформам. Новые волны «чисток» прокатились в 1960–1967 годах (в лагерь был отправлен Ким Кван Хип, член секретариата партии), в 1969 году (наиболее известная жертва этой «чистки» — Ху Хак Бон, отвечавший за тайные операции против Юга; тогда же исчезли 80 студентов Пхеньянского революционного института иностранных языков), в 1972 году (в лагерь попал Пак Кум Чхул, бывший вице-премьер и член Политбюро), в 1977 году (в лагерь был заключен Ли Ён My, бывший член Политбюро; тогда же исчезло много студентов — детей ответственных работников), в 1978–1980 годах и т. д.
|
|
|
Все эти «чистки» носили системный, а не случайный или конъюнктурный характер. В сентябре 1997 года разразилась очередная «чистка», жертвами которой стали армейские офицеры и партийные работники, слывшие реформаторами, во главе с премьер-министром Кван Сон Саном. Согласно показаниям беженцев, всякий раз при возникновении в обществе напряжения, вызванного новыми материальными лишениями, власти, не желая нести ответственность за происходящее, объявляют козлами отпущения очередную группу коммунистов, которых отправляют в тюрьмы, лагеря или казнят.
Казни
Количество казненных неизвестно, но в северокорейском Уголовном кодексе насчитывается на менее 47 составов преступления, наказываемых смертью. Они подразделяются на следующие категории:
• преступления против суверенитета государства;
• преступления против государственных органов и государственной собственности;
• преступления против личности;
• преступления против имущества граждан;
• воинские преступления.
Согласно оценке одного из лучших специалистов по северокорейской юридической системе 60–70-х годов Кан Ку Чхина, только во внутрипартийных «чистках» 1958–1960 годов пострадали примерно 9 тысяч человек: они были исключены из партии, преданы суду и казнены. Экстраполировав эту серьезную оценку и учтя количество известных массовых «чисток» (около десяти), получаем ужасающую цифру: 90 тысяч казненных! Речь идет, разумеется, лишь о порядке цифр, поскольку архивы Пхеньяна ныне не доступны.
Кое-какие выводы можно сделать из показаний перебежчиков. Они рассказывают о публичных казнях, преследующих цель произвести впечатление на гражданское население: казнят за проституцию, измену, убийства, изнасилование, мятеж… Толпа должна принимать активное участие в этом действе, поэтому исполнение приговора сопровождается криками, оскорблениями, в смертников летят камни. Иногда дело доходит до настоящего линчевания: приговоренного забивают до смерти под выкрикиваемые толпой лозунги. Большую роль играет во всем этом классовая принадлежность. Двое свидетелей рассказали представителям организации «Asia Watch», что за изнасилование наказываются смертью только граждане «самых низких категорий».
|
|
|
Судьи, послушные приказам партии (с самого начала от них требовали строгого следования марксистско-ленинской доктрине), судебные процессы, на которых предстают далеко не все, кто будет подвергнут заключению или казни, донельзя упрощенная судебная процедура, назначаемые партийными инстанциями адвокаты — вот основные особенности северокорейского судопроизводства.
Тюрьмы и лагеря
Г-жа Ли Сун Ок была членом Трудовой партии и заведовала центром снабжения ответственных работников. Став жертвой очередной «чистки», она была арестована вместе с другими товарищами. После долгих пыток водой и электротоком, побоев и лишения сна она призналась во всем, что от нее потребовали, в частности, в присвоении государственной собственности. Приговор — тринадцать лет тюремного заключения. Речь идет о настоящей тюрьме, хотя официально это название в стране не употребляется. 6 тысяч человек, в том числе 2 тысячи женщин, работали в исправительном комплексе с половины шестого утра до полуночи. Они мастерили тапочки, кобуры для револьверов, мешки, ремни, взрыватели, искусственные цветы. Беременных заключенных грубо принуждали к аборту. Родившегося в тюрьме ребенка либо душили, либо ему перерезали горло.
У нас уже есть свидетельства, проливающие свет на суровость условий в заключении. Потрясающие подробности о происходившем в северокорейских тюрьмах в 60–70-х годах поведал Али Ламеда, венесуэльский поэт-коммунист, сочувствовавший режиму и работавший в Пхеньяне переводчиком официальных пропагандистских текстов. Высказанного Ламедой сомнения в эффективности этой пропаганды оказалось достаточно, чтобы в 1967 году его арестовали. Сам он на протяжении лет, проведенных в неволе, не подвергался пыткам, однако утверждает, что слышал вопли тех, кого пытали. За годы заключения он потерял 20 кг веса и покрылся нарывами и язвами.
|
|
|
В брошюре, опубликованной «Международной амнистией», он рассказывает о пародии на суд, в результате которой его приговорили к 20 годам принудительных работ за «попытку саботажа, шпионажа и помощи иностранным агентам в проникновении на территорию КНДР», а также об условиях заключения и об освобождение по прошествии шести лет благодаря неоднократным демаршам венесуэльских властей.
Существуют также свидетельства о применении голода как средства подавления у заключенного воли к сопротивлению. Пища дается в недостаточном количестве, негодного качества. Заключенные страдают поносами, болезнями кожи, пневмонией, гепатитом и цингой.
Тюрьмы и лагеря образуют обширную сеть репрессивных учреждений. К ним относятся:
— посты безопасности — подобие транзитных тюрем, где заключенные ожидают суда за мелкие политические провинности, а также за правонаруше ния и преступления неполитического характера;
— трудовые исправительные центры, в каждом из которых содержатся от ста до двухсот человек, признанных антиобщественными личностями или тунеядцами. Такие центры имеются почти в каждом городе. Содержание в центре продолжается от трех месяцев до года, часто без суда и приговора;
— лагеря принудительных работ. Таких в стране двенадцать, в каждом содержатся от 500 до 2500 человек. Обычно это уголовники, осужденные за кражи, покушение на убийство, изнасилования; однако среди них встречаются и дети политзаключенных, лица, осужденные за попытку покинуть страну, и др.;
— зоны депортации, где сосредоточены так называемые неблагонадежные элементы (члены семей лиц, перебежавших на Юг, родственники бывших землевладельцев и др.). Это принудительные поселения в отдаленных районах, охватывающие десятки тысяч людей;
— зоны особого режима — настоящие концентрационные лагеря, где содержатся, в частности, политзаключенные. Таких зон также насчитывается двенадцать, в них сосредоточены 150–200 тысяч человек. Данная цифра представляет собой 1 % от всего населения страны, что гораздо ниже уровня, достигнутого советским ГУЛАГом к началу 50-х годов. Этот показатель следует расценивать не как следствие особенной снисходительности к нарушителям закона, а, скорее, как проявление высочайшего уровня контроля над населением.
|
|
|
Зоны особого режима концентрируются в северной части страны, в труднодоступных горных районах. Самой крупной является, видимо, зона Йодок: там содержатся 50 тысяч человек. Она включает изолированные лагеря Йонпян и Пёнджон, на долю которых приходится около двух третей заключенных зоны, а также лагеря Ку Юп, Ипсок и Дэсук (в них содержатся бывшие жители Японии — семьи отдельно от холостяков). Зоны особого режима имеются также в Кэчхоне, Хвасоне, Хверёне и Чхонджине.
Эти лагеря были созданы в конце 50-х годов для изоляции «политических преступников» и всех членов партии, не согласных с Ким Ир Сеном. Количество заключенных в них резко возросло в 1980 году в результате крупной «чистки», которая последовала за поражением противников учреждения династического коммунизма на VI съезде Трудовой партии. Некоторые из лагерей, как, например, лагерь № 15 в зоне Йодок, поделены на «сектор революционного перевоспитания», заключенные которого еще сохраняют надежду выйти на свободу, и «сектор усиленного режима», откуда уже не выходит никто.
В «секторе революционного перевоспитания» содержатся главным образом бывшие члены политической элиты и репатрианты из Японии, поддерживавшие отношения с руководством японских организаций, имеющих связи с Северной Кореей.
Из рассказов немногих перебежчиков, прошедших через лагеря, вырисовывается страшная картина: колючая проволока, злобные сторожевые псы, вооруженная охрана, минные поля по периметру, чрезвычайно скудное питание, полная изоляция от внешнего мира, тяжелый труд (шахты, карьеры, рытье ирригационных каналов, лесоповал по двенадцать часов в сутки), к которому прибавляется еще несколько часов «политического воспитания». Возможно, самой страшной пыткой является голод. Заключенные идут на любые ухищрения, в частности, ловят и поедают лягушек, крыс, земляных червей…
Эта картина, словно взятая из ночного кошмара или фильма ужасов, дополняется использованием заключенных на «специальных работах» вроде рытья секретных тоннелей, на опасных участках с высоким риском радиоактивного заражения, а также в качестве живых мишеней на стрельбищах охраны. К этому следует добавить пытки, сексуальное насилие и другие ужасающие «аспекты» существования северокорейских заключенных.
Помимо всего вышеописанного, режим практикует семейную ответственность: семья попадает в лагерь целиком, даже когда осужден только один ее член. Правда, в этой сфере ощущается послабление: во время большой «чистки» противников Ким Ир Сена в 1958 году наказание распространялось на три поколения, что сейчас уже не применяется. Тем не менее существуют более поздние примеры подобных наказаний. Так, молодой перебежчик Кан Чхул Хван попал в лагерь в 1977 году в возрасте 9 лет. Он был интернирован вместе с отцом, братом, дедом и бабкой, потому что дед, бывший работник Ассоциации корейцев в Киото, допустил неосторожные замечания о преимуществах жизни при капитализме… До 15 лет Кан Чхул Хван находился в лагере для малолетних. По утрам он ходил в школу, где главным предметом было изучение «жития» «национального гения» Ким Ир Сена, а днем работал (прополка, собирание камней и т. д.).
Можно сослаться на свидетельство французских дипломатов, попавших в северокорейский плен в июле 1950 года, в самом начале войны, или на опыт экипажа американского разведывательного корабля «Пуэбло», задержанного в 1968 году. При всем различии обстоятельств рассказы тех и других дают представление о жестокости, практикуемой на допросах, циничном равнодушии к человеческой жизни, отвратительных условиях содержания.
В 1992 году еще два перебежчика сообщили свежие данные о жизни в крупнейшем северокорейском лагере Йодок. По их словам, условия в лагере настолько суровы, что, невзирая на ограждение, через которое пропущен электрический ток, сторожевые вышки через каждый километр, неминуемое судилище и публичную казнь в случае провала, каждый год попытку побега совершают полтора десятка заключенных. Таким образом, список преступлений коммунизма неуклонно отягощается: ведь, по словам этих двух корейцев, до них осуществить побег еще не удавалось никому…
Остановимся подробнее на рассказе бывшего охранника лагеря из зоны Хверён. В 1994 году этот человек сбежал в Китай, а потом добрался до Сеула. Благодаря ему наши представления о мире северокорейских лагерей значительно расширились.
По словам бывшего охранника Ан Мун Чхула, «плохие заключенные» обречены на смерть. К «плохим» относятся нарушители дисциплины, подстрекатели к неповиновению, убийцы, беременные женщины (заключенным запрещены сексуальные связи), лица, повинные в падеже скота и порче оборудования. Их уводят в карцер, ставят на колени, просовывают между бедрами бревно, привязывают к нему стопы и надолго оставляют в такой позе. Из-за нарушения кровообращения возникают органические изменения, и даже в случае прекращения пытки несчастные теряют способность самостоятельно передвигаться и через несколько месяцев умирают.
В этом лагере больше не устраивают публичных казней. Прежде это практиковалось, причем так активно, что не раз возникала опасность бунта согнанных на казнь зрителей. Требовалось присутствие чрезмерного количества вооруженной охраны, поэтому с 1984 года публичные казни были отменены.
Смертоносные лопаты
«Кто приводит в исполнение смертный приговор? Выбор принадлежит сотрудникам госбезопасности. Если им не хочется марать руки, то они расстреливают жертв; если возникает желание насладиться агонией, жертву ждет медленная смерть. Как выяснилось, убивать можно палкой, камнями, лопатой. Иногда заключенных убивают играючи: соревнуются в стрельбе, целясь в глаз. Порой их принуждают к гладиаторским битвам, в результате которых они раздирают друг друга на части. (…) Я неоднократно видел собственными глазами трупы со следами мучительной смерти. Женщины редко умирают без мучений (…). Я видел отрезанные кинжалами груди, вывороченные древком лопаты гениталии, разбитые молотками затылки. (…) Смерть в лагере — заурядное явление. Политические заключенные отчаянно борются за выживание. Они готовы на все ради лишней порции кукурузы и сала. Но, несмотря на их желание выжить, в среднем четверо-пятеро ежедневно гибнут в лагере от голода, несчастных случаев или от рук охраны.
Сбежать из лагеря практически невозможно. Охранник, поймавший беглеца, может рассчитывать на партбилет и место на университетской скамье. Бывает, охранники принуждают заключенных лезть на заграждение из колючей проволоки, открывают пальбу и докладывают о предотвращении побега.
Политических охраняют не только люди, но и собаки. Это отлично обученные, страшные звери, настоящие машины для убийства. В июле 1988 года в лагере № 13 собаки напали на двоих заключенных. От несчастных не осталось ничего, кроме костей. В 1991 году собаки разорвали двух пятнадцатилетних юношей (…)».
Тот же очевидец рассказывает о подслушанном им разговоре начальника охраны лагеря № 13 с двумя подчиненными, в котором упоминались методы, использовавшиеся, как прежде считалось, только в нацистских лагерях уничтожения. «Товарищ, — сказал один охранник, заместитель командира отделения, — я вчера видел дым над трубой Третьего отдела [одно из подразделений Агентства национальной безопасности, ответственное за пограничные районы: данный лагерь находится вблизи китайской границы]. Правда ли, что там вытапливают жир из трупов?»
Начальник охраны ответил, что побывал однажды в тоннеле Третьего отдела под холмом.
«Я почувствовал запах крови и увидел на стене прилипшие волосы… В ту ночь я не смог уснуть. Ты видел дым от сжигания костей преступников. Больше не смей об этом говорить, иначе поплатишься. Как бы тебе не получить черную фасолину [т. е. пулю] в башку…»
Другие охранники рассказывали свидетелю о том, как у них в лагере заключенных морят голодом, изучая сопротивляемость организма.
«Сотрудники, которым поручено казнить или проводить такие эксперименты, пьют спиртное, прежде чем идти убивать. Они превратились в настоящих специалистов: умеют так ударить заключенного молотком по затылку, чтобы отбить ему память. Из таких полутрупов делают живые мишени и практикуются с их помощью в меткости стрельбы. Когда у Третьего отдела кончается материал, черный грузовик, прозванный вороном, приезжает за пополнением, сея ужас среди заключенных. Ворон наведывается в лагерь раз в месяц и увозит неизвестно куда сорок-пятьдесят несчастных…»
Аресты всегда производятся тайно, без юридического оформления, так что в неведении остаются даже родители и соседи арестованных. Поняв, что человек исчез, они не задают никаких вопросов, чтобы не навлечь беду и на себя.
На фоне всех этих ужасов меркнут истории о лагерях северокорейских лесорубов, существующих в Сибири с 1967 года, хотя и там крайне тяжелые условия труда, полуголодное существование, вооруженная охрана, карцеры для непослушных по северокорейскому образцу и прочее.
После распада СССР благодаря показаниям нескольких сбежавших лесорубов и усилиям Сергея Ковалева, бывшего тогда председателем Комиссии по правам человека при Президенте РФ, условия жизни и труда этих рабочих улучшились и теперь контролируются не только северокорейской стороной.
Подведем некоторые итоги. Согласно показаниям одного очевидца, в лагере № 22 содержится 10 тысяч человек; в день умирают в среднем пятеро. Зная, что всего в северокорейских лагерях содержится порядка 200 тысяч заключенных (это число весьма приблизительно: разброс составляет от 150 до 400 тысяч), можно предположить, что в день в них расстаются с жизнью 100 человек, то есть 36 500 человек в год. Увеличив эту цифру в 45 раз (45 лет с 1953 по 1998 год), получим полтора миллиона смертей, за которые ответственность несет непосредственно северокорейский коммунистический режим.
Контролируемое население
Лагеря представляют собой концентрированный ужас, но и за их пределами не приходится говорить о свободе. Северная Корея — это место, где отрицаются индивидуальный выбор и автономия личности. «Все общество должно представлять собой единую политическую силу, вдохновляемую общими идеалами и могучей волей верховного руководителя», — было сказано по радио 3 января 1986 года. Распространенный в Северной Корее лозунг гласит: «Думать, говорить, действовать, как Ким Ир Сен и Ким Чен Ир[117]»…
Государство, партия, общественные организации и полиция пронизывают общество снизу доверху и контролируют граждан во имя «десяти партийных принципов обеспечения единства». Именно этот текст, а не конституция, до сих пор управляет повседневной жизнью северных корейцев. Ограничимся третьим параграфом этого «великого» документа, гласящим: «Мы свято верим в мудрость нашего Вождя»…
Уже в 1945 году появился Отдел общественной безопасности, ответственный за тотальный контроль над населением. В 1975 году был официально учрежден Национальный цензурный комитет (на деле таковой существовал, естественно, уже давно), в 1977 году— Юридический комитет социалистического образа жизни».
Что касается политической полиции, то она действует в рамках созданного в 1973 году Министерства национальной политической безопасности, именуемого ныне Агентством национальной безопасности. Оно состоит из нескольких отделов: Второй отдел надзирает за иностранцами, Третий отвечает за охрану границ, Седьмой ведает лагерями и тд.
Раз в неделю каждый кореец «приглашается» на идеологические занятия и еще раз — на сеанс критики и самокритики, именуемый в Северной Корее «итогами жизни». Там надлежит уличить самого себя хотя бы в одной политической погрешности и адресовать не менее двух упреков своим слушателям…
Ответственные работники пользуются различными привилегиями, но при этом подвергаются усиленному контролю. Они живут в особых кварталах, все их разговоры, в том числе телефонные, прослушиваются, принадлежащие им аудио- и видеокассеты подвергаются проверке так называемыми ремонтниками или газовщиками, ищущими «утечки». Все северные корейцы из-за системы блокировки кнопок могут ловить на своих радио- и телеприемниках только государственные станции; на любые поездки требуются согласие с места работы и разрешение местных органов власти; прописка в Пхеньяне, как и в столицах многих других коммунистических стран, строго ограничена.
|
|
|
