Явление седьмое. Явление восьмое
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ Вера Филипповна и Аполлинария Панфиловна. Вера Филипповна. Воротились? Аполлинария Панфиловна. Затолковалась с одной знакомой. А вы все еще тут сидели? Вера Филипповна. Да, отдыхаю. Хорошо здесь воздухом-то подышать; еще поспею, служба долгая, часов до десяти. Аполлинария Панфиловна. Да, да, конечно, на вольном воздухе… то дома-то, в четырех стенах сидеть! Проводить есть кому, так что ж вам! Не то что до десяти часов, хоть до полуночи оставайтесь. Вера Филипповна. Я без провожатых, одна езжу. Аполлинария Панфиловна. А словно как я тут вашего приказчика, Ераста, видела. Вера Филипповна. Да, и я видела; так ведь он тоже помолиться пришел, а совсем не для проводов; он сам по себе, а я сама по себе. Аполлинария Панфиловна. Да, конечно. Хороший он человек, солидный, скромный такой. Вера Филипповна. Не знаю я их, приказчиков-то, да и вижу их очень редко. Какие они там, уж это не мое дело, это Потап Потапыч знает. Аполлинария Панфиловна. Хороший человек, хороший: не болтун, не похвастает, женщину не опозорит, которая к нему снисходительность имеет, уж хоть умрет, а промолчит. Другие ведь такие охальники, чего и нет, наговорят; а этот хоть бы что и было, так режь его, не выдаст. Оно и дорого для нас, для женщин-то. Вера Филипповна. Не понимаю я, что вы говорите. Аполлинария Панфиловна. Да что вы, Вера Филипповна; что тут такого непонятного! Разумеется, скромный мужчина гораздо приятнее. Другой, знаете, и собой некрасив, а, глядишь, очень хорошая женщина любит. А за что? За скромность. Вот Оленька сама мне проговорилась, а он молчит и виду не подает. Вера Филипповна. Оленька, говорите вы? Какая Оленька?
Аполлинария Панфиловна. Да Оленька, ваша племянница. Болтушка она; хорошо еще, что такого скромного человека нашла. Попадись она другому, гак уже муж-то давно бы узнал. Вера Филипповна. Да что вы говорите! Может ли быть! Аполлинария Панфиловна. Да что ж такого мудреного! Эх, матушка Вера Филипповна. Да сплошь да рядом, чему тут удивляться-то! Вера Филипповна. Нет, я не верю вам, он кажется таким скромным, сиротливым. Аполлинария Панфиловна. «Кажется». Да мужчина, каким ему нужно, таким он и кажется: где надо быть смирным, он смирен, где надо бойким, он бойкий; где плакать – плачет, где плясать – пляшет. Всякий мужчина коли он не дурак, так плут; а у всякого плута свой расчет. Разини-то повывелись, нынче палец в рот не клади, откусят. Вера Филипповна. Ах, право, как это неприятно, как неприятно! Аполлинария Панфиловна. Да вам-то что за дело: Пущай их… Вера Филипповна. Да как же это… в нашем доме! Нет, нехорошо, нехорошо. Аполлинария Панфиловна. Да ведь слухов никаких нет, никто про это тоже не говорит, все равно что нет ничего. Вера Филипповна. Нет, все-таки… Вот поди узнай людей-то! Аполлинария Панфиловна. Да зачем их узнавать! И верить никому не надо. Надо только самой быть осторожной. Ведь не к присяге же всякого приводить! Вот я никому не верю. Мало ли что сгоряча-то говорится… Пожалуй, меня обманывай, я не рассержусь: я зато сама десятерых обману. Ах, заболталась я с вами. Прощайте, домой пора. Вера Филипповна. Уж и я. Аполлинария Панфиловна. Что так? Вы достоять хотели? Вера Филипповна. Да что-то нездоровится, так как-то не по себе. Аполлинария Панфиловна. Погуляйте немножко! На воздухе-то лучше. Куда вам торопиться! … Да где он тут? Вон, кажется, идет… Парень-то так, без дела шатается… он и проводит вас. Прощайте! (Уходит. ) Вдали показывается Ераст.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ Вера Филипповна и Ераст (вдали).
Вера Филипповна. Кто из них лжет: он или она? Да что мне, в самом деле… как хотят; мне за них не отвечать. Только вот уж разговаривать-то не надо. Разве пойти в собор… да нет, какая уж молитва. Ераст подходит. Что тебе, Ераст? Ераст. Не будет ли какого приказания от вас? Вера Филипповна. Какие приказания! Я уеду сейчас. Ераст. А мне-с? Вера Филипповна. Да что ж мне до тебя! Хочешь оставайся, хочешь – домой ступай. Ераст. Только и всего-с? Вера Филипповна. Чего ж тебе! Я приехала молиться, ты тоже; я себя знаю, и ты свое место понимай. Ераст. Это уж совсем другой разговор против давешнего, одно к другому не подходит. Вера Филипповна. Ну, что ж делать! Пока человека не знаешь, так ему и веришь; а как узнаешь про дела его, так по делам ему и цена. Ераст. Теперь я понимаю. Так я и ожидал. Значит, в ваших глазах меня очернили; и теперь, что было Для меня дорогого на свете, я всего лишен, потому вы считаете меня неосновательным человеком. Ну, что ж Делать? Знать, такая судьба, так тому и быть. Но после всего этого позвольте вам сказать два слова. Вера Филипповна. Говори! Ераст. Первое-с: ничего такого и никаких дурных дел за мной нет. Если что вам сказано, так это все пустое, все наносные слова. Есть за мной один грех: что я больше всего на свете уважаю и люблю женщину, которая очень высока для меня; но этого я грехом не ставлю. Вера Филипповна. Ну, дальше что ж? Ераст. Так как вижу я со всех сторон одни нападки и ниоткуда мне никакой радости и утешения нет; так для чего жить-с? Не в пример лучше будет, ежели свою жизнь покончить. Вера Филипповна. Что ты, бог с тобой! Какие ты слова говоришь! Ераст. Слова самые настоящие; все это так и будет. Спасения мне нет, спасти меня никто не может… только может одна женщина, и эта женщина – вы-с! Вера Филипповна. Да очень бы я рада и готова. Ераст. Только и от вас мне спасения ожидать нельзя. Вера Филипповна. Почему же ты так думаешь? Ераст. Вы меня не пожалеете. что такое я для вас? Стоит ли вам из-за меня себя беспокоить! Вера Филипповна. Нет, пожалею, пожалею. Ераст. Нельзя вам пожалеть, вам ваше звание не позволяет; приказчик хоть умирай, а хозяину до этого дела нет – такой порядок.
Вера Филипповна. Да какой там порядок! По-христиански всякого жалеть следует. Ераст. Опять же у женщин всякое дело все им грешно да стыдно; и все-то они греха боятся, а еще больше того стыда. Вера Филипповна. Да как же, миленький, стыда не бояться? Для того он и стыд называется, чтобы его боялись. Ераст. Позвольте-с! Ежели бы был такой закон, чтоб совсем даже не прикасаться до мужчины ни под каким видом, а кто прикоснется, так это грех и стыд. И вот, если мужчина на ваших глазах тонет, а вам только руку протянуть, и он спасен. Ведь вы руки не протянете, потому это стыдно; пущай он тонет. Вера Филипповна. Как руки не протянуть! Да если человек тонет, до стыда ли тут! Стыд ведь только в обыкновенной жизни очень нужен, а то он не очень важен: как что посерьезней, так его и нет. Ераст. Ну, вот только всего-с, и кончен разговор-с. Стыдно по ночам к мужчинам на свидание ходить; а вы, значит, ко мне пожалуете. Вера Филипповна. Что ты, что ты, опомнись! Ераст. Мне жизнь недорога; я не живу, а только путаюсь в своей жизни; стало быть, и жалеть ее нечего, и, значит, я человек отчаянный. Кроме вас, я никому на свете не верю и никого не уважаю. Вам я желаю рассказать всю свою жизнь: как жил, что делал, и все свои помышления, и спросить у вас совета, каким манером и для чего мне существовать на этом свете и влачиться па земле. Это разговор не минутный, тут мало часа полтора или два потребуется. Видеться мне с вами негде, к себе в комнату я вас приглашать не смею; по этому самому пожалуйте завтра вниз, в контору, в десять часов вечера. Потап Потапыч, по обыкновению, в эти часы находятся в отъезжих полях, в доме все будет погружено в глубоком сне; значит, нам полная свобода. Вера Филипповна. Да нет, что ты, какая свобода! Ты перестань глупости-то! … Ераст. Если в десять часов не придете, в одиннадцать – у вас в доме упокойник. Вера Филипповна. Ах, страсти! Да не говори, пожалуйста! Ераст. Придете? Вера Филипповна. Да уж нечего с тобой делать… что ж, видно, надо прийти. Ераст. Так я и ожидал, потому у вас душа особенная. Вот она, Москва-то река недалеко, нырнуть в нее – одна минута; но как вас увижу, совсем другие мысли У меня проясняются.
Вера Филипповна. Нет, уж ты, пожалуйста, поберегай себя. Ераст. Теперь еще желаю я знать от вас: обиду вы прощаете? Вера Филипповна. Какова обида, миленький! Ераст. Ну, вот-с человек у вас украдет что или ограбит вас, ну, вред вам какой сделает… Так вы простите его или всю жизнь будете зло на него в душе иметь? Вера Филипповна. Нет, как можно! Пусть его бог судит, а я прощу. Ераст (горячо обнимает и целует ее). Вот вам и обида-с! Вера Филипповна. Ай! (Отбегает. ) Ераст. Ну, казните! Вера Филипповна. Как же ты? … Зачем это? (Отирает слезы. ) Ераст. Приказывайте, что мне над собой делать! Вера Филипповна тихо плачет. Уж теперь самому-то в омут броситься будет мало для меня, а утопить меня надо с камнем за мое невежество. Молчание. Вера Филипповна (взглянув на Ераста). Неужели ты домой, этакую даль, пешком пойдешь? Поедем, и подвезу. Молчание. Ераст. Да-с… уж лучше б меня казнили… Заместо всего… такие слова… да это… разве от ангела дождаться. Вера Филипповна. Ну, что ж… ты не подумавши… А вот подумаешь, так увидишь, как это тяжело и больно для меня. Ераст. И сейчас понимаю: тяжело и больно для вас, а с моей стороны даже довольно низко… И никогда вперед не посмею и подумать-с… Только, я полагаю… все-таки в этом никакой обиды нет для вас. Вера Филипповна (улыбаясь). Да, пожалуй. Очень, очень дурно ты сделал, и никак я не могла от тебя ожидать… а коли правду сказать… если ты каешься да говоришь, что вперед не будешь… так… само собой… какая ж тут обида! Простить тебя очень можно. Поедем, Ераст! Уходят.
Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 megalektsii.ru Все авторские права принадлежат авторам лекционных материалов. Обратная связь с нами...
|