Журналистское расследование

 

Достаточно долгое время понятие «журналистское расследова­ние» в отечественной прессе и в науке о журналистике восприни­малось как синоним журналистского исследования действитель­ности. И в этом плане оно обозначало собой сбор материала, свя­занного с анализом различных проблем общественной жизни, подготовкой выступлений прежде всего в жанрах аналитической статьи, очерка, фельетона. И лишь с началом перестройки обще­ства в обиход отечественной журналистики вошло то понимание журналистского расследования, которое на Западе уже обозначало определенный жанр журналистских публикаций.

Сравнивая современное журналистское расследование с пуб­ликацией какого-то иного жанра, например со статьей, коррес­понденцией, очерком и т.д., в нем можно найти черты, роднящие его с этими жанрами. И все же полнокровное журналистское рас­следование трудно спутать с каким-то иным жанром. Своеобразие журналистского расследования как особого жанра определяется качествами, возникающими под воздействием предмета, цели, методов получения информации, особенностями изложения по­лученного материала.

Предметом журналистского расследования обычно становится наиболее «кричащее» негативное явление, не заметить которое невозможно (это в первую очередь различные преступления, «из ряда вон выходящие случаи», события, приковывающие внима­ние общества). Если такие негативные явления — результат опре­деленных действий каких-то людей или их некомпетентности, ха­латности и т.п., то эти люди, как правило, принимают все необ­ходимые меры для того, чтобы скрыть корни, причины происходящего.

Цель журналистского расследования прежде всего и заключа­ется в том, чтобы определить эти корни, причины, обнаружить скрытые пружины, приведшие в действие некий механизм, поро­дивший вполне конкретный результат. Основной вопрос, который задает журналист-расследователь: почему? Не менее важным для данного жанра является еще один вопрос: как? Причем ответ на второй вопрос занимает в расследовании обычно львиную долю времени (в ходе расследования) и места (в самой публикации).

Поскольку обстоятельства всевозможных преступлений или тайных акций часто тщательно скрываются, то это, разумеется, резко затрудняет расследование. В силу этого журналист может при­бегать к методам получения информации, роднящим его, с одной стороны, со следователем, инспектором уголовного розыска, а с другой — с ученым-исследователем, если речь идет об историчес­ких расследованиях, связанных с громкими делами давно минув­ших дней. Это родство проявляется прежде всего в скрупулезности изучения связи явлений, когда внимание уделяется каждой мело­чи, способной пролить свет на происходящее, вывести журналис­та на верный след.

Идя по этому следу, он часто ведет за собой и читателя, слу­шателя, зрителя. Именно это движение за путеводной нитью в тем­ном лабиринте взаимосвязанных событий выступает канвой спо­соба изложения полученного материала, что неизбежно придает любому журналистскому расследованию детективный оттенок. Од­нако в отличие от литературно-художественного детектива, в ко­тором по мере разматывания следователем запутанного клубка со­бытий на поверхности появляются все новые герои, в журналист­ском расследовании люди, с которыми общался журналист, которые дали ему информацию, очень часто даже не упоминаются. Конфиденциальность источников информации, по известным при­чинам, очень часто становится неизбежной, в то время как в публикациях других жанров необходимость сохранять в тайне источ­ники информации обычно не имеет особого смысла.

 

Из публикации «Чума рядом» (Собеседник. 1999)

«Собеседник» (№ 9) уже писал о некоторых страннос­тях эпидемии в ростовской станице Обливская. Целый ряд признаков ее заставляет предположить, что люди мог­ли стать жертвами не природ­ного катаклизма, а рукотвор­ного — отечественного биоло­гического оружия. И хотя, если верить официальным данным, таких игрушек у нас нет, не было и быть не может, извест­ный эколог, доктор Лев Федо­ров считает, что разработку и совершенствование биологи­ческого оружия наши военные не прекращали никогда. Дальше следует основное содержание публикации: Биологическую войну мы уже вели. Эка невидаль! Разве этим не все занимаются, те же аме­риканцы, например? — А я не говорю, что они этим не занимались, - вводит нас в курс дела Федоров. — Вот они поэкспериментировали-поэкспериментировали, но собственно биологическое ору­жие на вооружение так и не приняли, а после событий 1969-го работы у них и вовсе прекратились. Тогда в одном из исследовательских центров произошла утечка вируса, ко­торый поразил стадо овец. Возник колоссальный скандал, и программу свернули. Так что американцы и боеприпаса био­логического не создали, и на поток его не поставили, не го­воря уж про складирование. А мы как раз здесь и продви­нулись впереди планеты всей: наладили производственные линии, выпуск и складирова­ние боеприпасов. Проще гово­ря, мы не просто готовились к масштабной биологической войне, мы единственные в мире были готовы ее вести. И даже вели... Начались такие работы не позже 1926 года, когда в рамках Военно-хими­ческого управления Красной Армии появилась первая спец­лаборатория. В 1936-м прошли первые войсковые учения, на которых отрабатывались так­тика и методика применения нового оружия. Тогда же на вооружение нашей армии по­ступили и его первые образ­цы — возбудители чумы, си­бирской язвы и туляремии (нечто вроде вирусной пневмонии). Вот последнюю-то и применили в реальном бою —1942-м против наступавшей в тех самых ростовских степях группы войск Паулюса, Выпус­кать чуму и сибирскую язву не рискнули — это было формен­ным безумием, эпидемия зап­росто бы охватила обширную территорию по обе стороны линии фронта. Обошлись ту­ляремией, хотя смертность от нее не превышает 10 процен­тов, но живую силу противни­ка из строя на время она вы­водила. Разносчиками заразы стали грызуны. На первых порах успех был ошеломляющим: солдаты Па­улюса пачками выходили из строя, и, не дойдя до Волги, будущий фельдмаршал вы­нужден был сделать паузу в своем стремительном броске к Сталинграду. Но наши этим воспользоваться не сумели: болезнь перекинулась через линию фронта обратно, и те­перь уже советские солдаты заполняли лазареты. Кстати, уже в 70-е с помо­щью генной инженерии наши ученые сумели «воспитать» бактерию туляремии должным образом: смертность от нее достигала 100 процентов, вдо­бавок она успешно противо­стоит известным антибиоти­кам... До войны центр военно-биологических разработок рас­полагался в одном лишь Ки­рове, в 1946-м очередной со­орудили уже в Свердловске: ныне это печальный 19-й во­енный городок, в колоссаль­ных подземных штольнях ко­торого расположили масштаб­ные биопроизводственные цеха и линии по снаряжению боеприпасов. Еще один центр организовали в Загорске: он специализировался на вирусо­логии и токсинном оружии. Как считает Лев Федоров, все наши боевые геморрагические лихорадки — поиск современ­ной военной биологии — ре­зультат работы именно этого института. Главные события развер­нулись в 1972-м. Тогда СССР присоединился к конвенции о запрете на разработку, испы­тание и производство биоло­гического оружия. Попутно искусственно был создан ген. И наши биологи в погонах направили в ЦК КПСС посла­ние, суть которого: если гене­тику применить к военной микробиологии, то получится мощнейшее оружие, которое нашим вероятным противни­кам и не снилось. Белок воздействовал на мозг противника. Тем временем в Ленинграде занимались белками, пептидами: считалось, что с их по­мощью можно управлять пси­хикой человека. Собственно, это и было главной целью ис­следований: добиться, чтобы любые бактерии — сибирской язвы или чумы — в процессе своей жизнедеятельности вы­деляли белок, который мог бы воздействовать на мозг солдат противника. Получался как бы двойной удар: ты поставляешь противнику смертоносную бактерию, которая к тому же может выделить, скажем, ток­син ботулизма или яд кобры, да любые другие яды, воздей­ствующие на иммунитет лю­дей. Тогда же всерьез занялись и заводами по производству биооружия: действующими и мобилизационными. Один по­строили в Кировской области — в Омутнинске, завод био­препаратов. Там, кстати, ве­лись очень интересные рабо­ты над бактериями, которые не людей из строя выводили, а могли «жрать» технику или топливо противника. Запуска­ешь такую штуку, и она съе­дает, скажем, изоляцию, про­исходит замыкание и вся ап­паратура выходит из строя. Но с 1989 года стала сы­паться пелена секретности: в Англию сбежал директор ленинградского института Па­сечник. И поведал такое... Тэт­чер и Коль устроили тогда Горбачеву крутую головомой­ку, и тот был вынужден согла­ситься на инспекцию. При­шлось нашим воякам немного поутихнуть. А когда страна распалась, в США бежал уже Алибек Алибеков — второй человек в иерархии военно-биологической системы. Тут уж влип Ельцин и в апреле 1992 года издал указ: прекра­тить, понимаешь, работы по наступательному биологичес­кому оружию. Так мы факти­чески признались, что готови­лись к наступательной биоло­гической войне. Впрочем, работ не прекратили... Вирусы добывали из тру­пов. Но каким образом наши биологи в штатском обзаве­лись вирусами экзотических заморских болезни"!? За это, уверен Лев Федорович, надо благодарить исключительно нашу разведку. Скажем, в 70-е годы именно бойцы невидимо­го фронта добыли в Индии на­туральную оспу. Но самое серьезное на се­годня оружие делается как раз на базе геморрагических лихо­радок: эбола, марбурга, пасса, боливийская. Проблема была в том, что все они чужеземные. Была у нас своя, конго-крымская, только вот наших воен­ных больше привлекали боевые свойства заморских. Посему и получила разведка задание: до­быть. Приказано — сделано. Вирус боливийской лихорадки тайно вывезли из США. Лихо­радку марбурга «достали» в ФРГ: немецкие ученые обнару­жили этот вирус в Восточной Африке и трудились над вак­циной против него. Но про­изошла трагедия: заразилось и погибло несколько участников работ. Наши разведчики тай­но вскрыли могилы, достали трупы умерших и вывезли в СССР образцы зараженной ткани. Однако над разработ­кой боевого вируса пришлось попотеть еще двадцать лет. Опять помогла трагедия: в апреле 1988 года погиб работав­ший над этой проблемой мик­робиолог Устинов. Уже из его тканей извлечен мутировав­ший вирус, получивший на­звание E и принятый в 1990 году на вооружение советской армии... События в Ростовской об­ласти заставляют задать ре­зонный вопрос нашим биоло­гам в штатском: на что они убили время, если так и не сделали вакцину от собствен­ной лихорадки? В принципе, беда наша вовсе не в том, что мы становимся в чьих-то за­рубежных глазах нехорошими. Это мы переживем, не впер­вой! Но переживем ли, если рукотворные эпидемии выр­вутся из пробирок, поражая своих создателей?»

Поводом для данной публикации послужила загадочная эпидемия, охватившая внезапно один из населенных пунктов в Ростовской области. Однако предмет выступления несколько иной. А именно — это тайные сведения о разработке биологического оружия, которые велись и воз­можно ведутся (по мнению журналиста) в России, и связанная с этим потенциальная опасность поражения им мирного населения страны. Предмет, как видим, очень существенный. А тем более тщательно скры­ваемый во всех странах. Наличие подобного предмета — явный признак жанра журналистского расследования. Чтобы получить какую-либо информацию о таком предмете (в силу его особенностей), нужны очень большие усилия, нужны средства и методы, которыми журналисты, как правило, не обладают. Поэтому ав­тор вряд ли смог бы самостоятельно получить какие-то данные, т.е. доб­раться до секрета, до которого не смогли добраться разведки некоторых государств, противостоявших СССР, если бы не «посыпалась пелена сек­ретности» в результате предательства, совершенного некоторыми пере­бежчиками на Запад (автор об этом пишет). Где и как журналист полу­чил используемые им данные, он в публикации не сообщает. Читатель узнает лишь об одном из источников информации — докторе Льве Фе­дорове (хотя не ясно, существует ли он на самом деле, так как не указа­ны ни место работы, ни должность его). Такая «таинственность» тоже указывает на особый характер публикаций, относимых к журналистским расследованиям. Ценность данного расследования заключается в том, что оно впер­вые не столько раскрывает какую-то тайну (что присуще некоторым жур­налистским расследованиям и что сулило бы какими-то серьезными по­следствиями то ли для ее создателей, то ли для самого журналиста), сколько в том, что раскрывает ее для читателя «Собеседника». Вполне возможно, что публикации, подобные «Чуме рядом», уже появлялись в каких-то иных изданиях (возможно, в западных), так как тайна реально перестала быть тайной после предательства, совершенного Пасечником и Алибековым. Но аудитория «Собеседника» познакомилась с этой тай­ной, скорее всего именно прочитав текст «Чума рядом».

 

Непременной чертой ряда журналистских расследований часто является присутствие самого автора в ряду действующих героев тех историй, о которых они ведут речь в публикациях. Рассказывая о том, как шло расследование, какие препятствия стояли на пути, какими открытиями, действиями, эмоциями оно сопровождалось, автор тем самым делает процесс расследования наглядным, впе­чатляющим, что явно отличает данный жанр от других жанров, например статьи. В силу того что, как уже говорилось, журналист­ское расследование приближается по характеру к тому расследова­нию, которое ведут правоохранительные органы, журналисту, его осуществляющему, необходимо позаботиться о доказательности «улик», на которых он строит свое выступление. Известно, что наиболее ценными являются достоверные сведения, полученные из близких к предмету расследования кругов (от бывших жен, дру­зей, сотрудников).

Часть необходимых первоначальных сведений журналист может получить из открытых источников — газет, журналов, теле- и радио­передач, библиотек, баз компьютерных данных, Интернета. В любом случае первоначальная информация может быть полезной, напри­мер, она может подсказать, где следует искать правительственные и другие документы (в каком министерстве, ведомстве, учреждении). Но, конечно, основной объем конкретных сведений, непосред­ственно связанных с предметом исследования, может быть полу­чен в результате сложной и кропотливой работы с действующими источниками информации, включенными в изучаемую ситуацию.

В ходе расследования журналист прибегает к самым разным методам получения данных — наблюдениям, интервью, анализу документов и т. д. Одним из наиболее продуктивных методов является «перемена профессии» (журналист на какое-то время может стать продавцом на рынке, чтобы узнать, как действуют рыноч­ные рэкетиры, или выступить в роли больного, чтобы выяснить, что творится в больнице, о которой плохо отзываются пациенты). Естественно, что собрать наиболее серьезные, наиболее тща­тельно скрываемые сведения, улики могут в полной мере только правоохранительные органы. Расследование, таким образом, пред­полагает тесный контакт журналиста с этими органами или с от­дельными их работниками. Каким он будет, формальным или лич­ным, зависит от обстоятельств, в которых ведется расследование. Как правило, милиция, прокуратура не заинтересованы в разгла­шении полученных сведений, поскольку это может негативно ска­заться на раскрытии преступления. Кроме того, могут быть и при­чины другого плана, например нежелание органов «делиться сла­вой» с журналистами или заинтересованность должностных лиц в определенном исходе расследования, в ряде случаев — коррумпи­рованность правоохранительных органов.

Поэтому большинство необходимых сведений журналист мо­жет получить только неформальным путем — через своих знако­мых, друзей, работающих в правоохранительной системе. Это зат­рудняет расследование, поскольку не всегда оказываются ясными все звенья цепочки, которую разматывает журналист. Поэтому зак­лючения, которые он делает, должны касаться только того круга обстоятельств, которые точно установлены, иначе публикация будет иметь внутренние изъяны, недостаточность действительных дока­зательств, необоснованность обобщающих заключений.

Журналисту, ведущему расследование, стоит принять для себя в качестве закона совет, который дает в своем «Кратком руковод­стве по проведению журналистского расследования» известный американский журналист Майкл Берлин, много лет занимавший­ся этим видом журналистского творчества в газете «Нью-Йорк пост»: «Никаких краденых документов. Никакой платы за инфор­мацию. Никаких незаконных проникновении на частную террито­рию, за исключением случаев, когда журналист готов нести за это судебную ответственность. И самое главное. Ни при каких обстоя­тельствах... не раскрывать источник информации».

Последнее обстоятельство предполагает, что журналист будет хранить все полученные им документы (письма, магнитные запи­си, фотографии и др.) в очень надежных местах. Они ни при каких обстоятельствах не должны передаваться властям, за исключением случаев, когда на это получено разрешение людей, предоставив­ших эти документы в распоряжение журналиста.

Намечая расследование, журналист должен вспомнить, что «нельзя объять необъятное». Необъятное — это те самые кричащие факты общественной жизни, которых, к сожалению, очень много. Будет правильно, если журналист сумеет определить не только самые актуальные из них в качестве предмета своего исследова­ния, но и реально оценить свои силы, рассчитать возможности, шансы на успешное осуществление замысла. Переоценка своих возможностей не только приведет к невыполнению задачи, не толь­ко в какой-то мере дискредитирует журналиста как профессиона­ла, но и может повредить установлению справедливости в том деле, которое он расследует.

Проводя расследование, журналист может получить достаточ­ное количество ярких негативных фактов, касающихся того че­ловека, чья преступная деятельность его заинтересовала. Эти фак­ты могут быть самыми разноплановыми, значительно отклоняю­щимися от того основного направления, которое лежало в основе расследования.

Расследуя коррупционные связи правительственного чиновни­ка, журналист может узнать и то, что тот развратничает, пьян­ствует, бьет жену и детей или употребляет наркотики. Такие факты не должны повлиять на содержание расследования. Автор должен рассказать аудитории о главном — о коррупционных связях чинов­ника. Именно они — предмет его выступления, именно они долж­ны быть всесторонне рассмотрены и доказаны. Что же касается остальных неприглядных фактов, то они могут стать предметом совершенно иного выступления журналиста (возможно, совсем другого автора).

Журналист-расследователь должен быть всегда готовым к тому, что лица, о которых он ведет речь в своей публикации, будут за­щищаться, в том числе и с помощью суда. Поэтому очень хорошо, если автор расследования имеет в запасе, кроме уже опубликован­ных, другие факты, документы, свидетельства, подтверждающие правильность его выводов и утверждений.

в начало

 

ОБОЗРЕНИЕ

 

Этот жанр изобретен не журналистами, обозрение использо­валось задолго до возникновения периодической прессы. Прису­щие этому методу формы и способы отображения действительно­сти можно, например, найти в текстах Плутарха (I-II вв.), поз­же — в дидактических обозрениях китайца Ван-Ан-Хи (XI в.), а также — в «Опытах» Монтеня (XVI в.) и в «Главах» из книги «Обо­зрения Парижа» Луиса Себастьяна Мерсье (XVIII в.). Именно пос­леднего считают основоположником журналистского обозрения, поскольку первые несколько «Глав» из своего двенадцатитомного издания он первоначально опубликовал в газете.

Можно сказать, что современное обозрение не относится к ежедневно и интенсивно используемым журналистским жанрам. Однако оно важно для аналитической журналистики, как и другие жанры. Обозрения публикуются во многих газетах и журналах. Ос­новные программы радио и телевидения России имеют соответ­ствующие рубрики: «Медицинское обозрение» (МТК), «Между­народное обозрение» (СПб.), «Итоги», «Панорама» (НТВ), «Обо­зреватель» (ТВ-6), «Футбольное обозрение» (ОРТ), «Экономическое обозрение» (РР), «Зеркало», «Парламентская неделя» (РТР), «Па­раллели» (ТВЦ) и т. д.

Определяющий признак жанра обозрения — единство нагляд­ного освещения общественных событий и мысли обозревателя, глубоко проникающей в суть процесса, ситуации. В чем отличие этого жанра от других жанров журналистики, в чем его своеобра­зие? Это становится ясным в ходе определения функции и пред­мета обозрения. Обозревать — значит наблюдать и обдумывать за­меченное (но отнюдь не любоваться им). В обозрении ярко прояв­ляется позиция журналиста. Обозреватель должен:

— возбуждать интерес аудитории, рассказывать ей о событиях, процессах, происходящих в общественной жизни;

— отстаивать передовые точки зрения и способствовать совер­шенствованию «личной стратегии» граждан;

— обнаруживать в явлениях их сущность, показывать противо­речия действительности;

— через выяснение сущностных связей, определение линии развития явлений, прогноз осмысливать ход общественного раз­вития;

— способствовать практическому решению проблем общества.

Определение этих функций жанра помогает обрисовать в об­щих чертах предмет обозрения. Его составляют общие вопросы политики, экономики, характерные социальные явления и тен­денции их развития, вопросы образа жизни и межчеловеческих отношений и многое другое. Предметом обозрения могут быть идеи, почерпнутые из философии, истории, литературы. Для предмета обозрения характерна пространственно-временная или тематичес­кая связь обозреваемых явлений. Не случайно обозрения имеют строгую периодичность выхода в свет (ежедневные, еженедель­ные, ежемесячные). Они как бы подводят итог определенного пе­риода жизни, деятельности в той или иной сфере общественного бытия. Именно указанная особенность связей предмета обозрения позволяет главным образом отличить обозрение от статьи (для предмета последней характерной чертой является причинно-след­ственная связь отображаемых феноменов).

В отличие от комментария, предметом которого выступают прежде всего разнообразные новые события и явления, для обо­зрения важны те процессы, события, которые симптоматичны для современных социальных отношений, взаимосвязей, независимо от того, насколько они важны (события, процессы) сами по себе; они служат примерами, демонстрирующими, иллюстрирующими конкретные авторские идеи, значимые для общества[23][4].

Основной метод обозрения заключается в том, чтобы с помо­щью глубокого рассмотрения определенной совокупности фактов, объединенных временем, пространством, познакомить аудиторию с происходящими в обществе процессами, сложившимися ситуа­циями, возникшими проблемами. Обозревая явление во внешних и сущностных его характеристиках, автор приводит аудиторию к необходимой идее.

Выразительные детали служат опорными точками аргумента­ции или самими аргументами, предвосхищают саму идею (тезис, умозаключение). В отличие от статьи, где активно используются именно логические доводы, в обозрении применяются прежде всего выразительные примеры, детали, которые придают тек­сту наглядность, конкретный характер. Это происходит прежде всего потому, что обозреватель хочет остановить свое внимание на общезначимых проблемах. Для привлечения внимания аудито­рии он оперирует вполне конкретными фактами, использует воз­действие наглядности, останавливается на подробностях, чтобы затем быстро отойти от них, устремившись к обобщению. Поэто­му обозреватель должен обладать как талантом микрокопирова­ния жизни, так и талантом широкого ее видения, как бы разгля­дывая мир через линзы как уменьшающие, так и увеличивающие его объекты.

Стремление объединить часто разнородные примеры в каче­стве иллюстрации общей мысли сказывается уже на формулиров­ках заголовков обозрений. Например, они могут звучать так: «Что происходит в большом городе?», «Одно путешествие в Грозный», «Что радует?», «Победа над собственной трагедией», «Объяснение в любви», «О разрушении и сохранении», «Доверять ищущим», «Люди из одного мира» и т.д.

Поскольку обозрения публикуются с определенной периодич­ностью, то это сказывается и на выборе тем, характере, глубине анализа. Чем реже публикуются обозрения, тем больше у автора возможностей найти в потоке событий факты, наиболее интерес­ные для аудитории, проанализировать их, обобщить. Вместе с тем длительные промежутки времени между выходами обозрений при­водят к тому, что аудитория уже достаточно много знает о тех событиях, которые становятся предметом обозрения, из опера­тивных публикаций (репортажей, отчетов, корреспонденции и пр.). Это предполагает, что обозреватель, имеющий достаточно време­ни для размышления, анализа, может обнаружить в этих событиях взаимосвязи, еще неизвестные аудитории, что привлечет ее вни­мание к опубликованному обозрению.

Быть обозревателем вообще невозможно. Ибо нельзя объять необъятное. У каждого «работающего» в этом жанре должно быть свое «колесо обозрения», то бишь своя творческая ниша. В ней он обязан быть незаменимым или почти незаменимым знатоком. Чем уже поле обозрения, тем больше возможность подготовить глубо­кий материал. В XIX в. В. Г. Белинский в своих «обозрениях литера­туры» писал о всех значительных явлениях, происходивших в те­чение ряда лет. Эти обозрения публика ждала, как ждут сегодня последние новости. Жизнь все убыстряется, события следуют не­прерывной чередой. Новости стареют, едва успев родиться. Ны­нешний обозреватель успевает обсуждать, как правило, лишь со­бытия последних дней. Да и в этом случае он способен глубоко проанализировать лишь немногие из них.

Это еще одна причина, побуждающая современных журналис­тов-аналитиков к глубокой специализации. Порой достаточно знать имя автора обозрения, чтобы понять, о чем он примерно будет писать. Раскрывая, скажем, «Известия», поклонники политичес­ких обозрений ищут имена А. Бовина, Г. Герасимова, А. Привало­ва, А. Плутника или М. Соколова. Любители театра — имя А. Фи­липпова, телезрители — имя И. Петровской, любители шоу — имя А. Мунипова, книгочеи — имя Ю. Буйды, спортивные болельщи­ки — имя Д. Филипченко и т.д.

Огромное число событий, происходящих в мире, всегда делает актуальным вопрос: «Что достойно стать предметом обозрения?» Известный чеховский герой из рассказа «Два газетчика» не толь­ко без остановки «гнал строчки», но и все написанное считал исключительно важным, даже если речь шла о выеденном яйце. При этом он рассуждал так:

«Чем плохо выеденное яйцо? Масса вопросов! Во-первых, ког­да ты видишь перед собой выеденное яйцо, тебя охватывает него­дование, ты возмущен!!! Яйцо, предназначенное для воспроизве­дения жизни индивидуума... понимаешь! жизни! жизни, которая в свою очередь дала бы жизнь целому поколению, а это поколение — тысячам будущих поколений, вдруг съедено, стало жертвой чревоугодия, прихоти! Это яйцо дало бы курицу, курица в тече­ние всей своей жизни снесла бы тысячу яиц... — вот тебе, как на ладони, подрыв экономического строя, заедание будущего. Во-вто­рых, глядя на выеденное яйцо, ты радуешься: если яйцо съедено, то, значит, на Руси хорошо питаются... В-третьих...» и т.д.

Современная пресса тоже не обходится без обозрений «о вые­денном яйце». Однако реальная трудность в другом — из числа тем, действительно достойных освещения в прессе, всегда прихо­дится выбирать наиболее достойное. Это можно успешно делать, зная, что на явление первоочередной важности для обозрения указывает такое незаменимое его качество, как симптоматичность, или знаковость. Симптом, знак — сигнал действия какой-нибудь, иногда не­заметной на первый взгляд, проснувшейся силы, закономерности. Симптоматичное, знаковое явление может быть ярким, эффектив­ным. А может быть и незаметным, сереньким фактом для неопыт­ного взгляда. Талантливый обозреватель в потоке рутинных фактов обязательно заметит золотую россыпь симптоматичных фактов.

Зрение обозревателя обостряется по мере становления его со­циальной позиции. Говорить о том, у какого обозревателя верная позиция, у какого неверная, не имеет смысла. Каждый из них слу­жит определенным социальным группам, партиям и пр. Важно говорить лишь о том, чтобы позиция журналиста была ясна для аудитории. Позиция — это «лицо» автора.

 

Свое лицо есть у обозревателя «Подмосковных известий» В. Раскина. На протя­жении многих лет он оценивает происходящее в нашей стране с одной и той же позиции — с точки зрения простого человека, живущего своим нелегким трудом (обычно, наемного работника), для которого понятия «честь», «совесть» напол­нены вполне конкретным смыслом. Кому-то эта позиция может показаться не соответствующей времени, но она существует и безусловно заслуживает уваже­ния. Есть свое лицо и у А. Черкизова, в недавнем прошлом ведущего «Часа быка» (НТВ), обозревателя радио «Эхо Москвы». Он последовательно отстаивает инди­видуальную свободу, приоритет личного перед общим. Не всем нравится эта по­зиция, но она четкая, определенная, и это привлекает известную часть аудито­рии. Она чувствует, что именно этот автор смотрит на мир ее глазами, оценивает события, как бы оценила она их сама.

 

Чего ждет аудитория от обозревателя? Ведь то, о чем он будет рассказывать, уже в какой-то мере ей известно. Очевидно, ее будет интересовать то, что не всегда удается уяснить из оперативных со­общений. А именно — суть обозреваемых явлений. Чтобы попробо­вать разобраться в анализируемой ситуации, обозревателю важно ответить прежде всего на следующие вопросы:

1) Что породило данное явление (ситуацию)? Разумеется, обо­зреватель может рассказывать не об одном, а о нескольких событиях (что обычно и бывает), происшедших за месяц, неделю. По­этому, если он будет описывать причины каждого из них, обозре­ние может получиться очень громоздким. Но в любом случае автор должен разобраться с причиной каждого из рассматриваемых яв­лений. Если он уверен, что относительно некоторых из них у ауди­тории ответ уже есть, то должен в рабочем порядке сформулиро­вать его лично для себя. То есть в процессе осмысления происходя­щего он должен построить цепочку ответов о причине каждого из событий. Это, несомненно, поможет ему более четко увидеть при­чинно-следственные связи обозреваемых явлений.

2) Какова значимость обозреваемых событий? Как они влияют на разные стороны общественной жизни, на жизнь отдельных граж­дан или групп? Обычно ответы на вопросы именно этого плана и составляют львиную долю практически каждого обозрения (если, разумеется, оно является аналитическим выступлением, а не де­тализированной информационной подборкой).

3) Как будут развиваться обозреваемые явления или ситуация и что надлежит сделать в связи с этим? Эти вопросы наиболее трудные для обозревателя. Пытаясь ответить на них, дать прогно­зы, обозреватели часто опираются не только на чье-то мнение, но и на знание тенденций, закономерностей, которые порождают события, управляют ими. В этом случае журналиста нередко выру­чает знание развития аналогичных событий, ситуаций в каких-то иных сферах или в прошлом.

Степень профессионализма обозревателя проявляется прежде всего в его стиле, которым, так сказать, «пронизаны» его обозре­ния.

При этом имеются в виду не столько языковые особенности его публикаций, сколько, так сказать, лейтмотив его творчества — некая постоянно заявляющая о себе «сверхидея», озаряющая сво­им светом каждое выступление автора и, может быть, помимо его воли становящаяся ясной аудитории.

 

Такой лейтмотив ярко проявляется в передачах трех телеведущих и одновре­менно обозревателей — Н. Сванидзе, Е. Киселева, Н. Доренко. Так, для Сванидзе характерно язвительно-уничижительное отношение к своим политическим про­тивникам. Прежде всего — к коммунистам. Важнейший признак телепередач Ки­селева — желание спокойно, аргументирование «докопаться» до сути дела, кото­рого касается выступление. Для Доренко характерно то, что лейтмотив его твор­чества — нацеленность на то, чтобы опорочить, втоптать в грязь любым путем своих оппонентов, — «худшее, по мнению редактора «Нового времени» А. Пум­пянского, что есть в современной отечественной журналистике, агрессивное и по-своему убедительное доказательство того, что свободная пресса есть не что иное, как переход от табу к беспределу».

Своеобразие стиля проявляется и в приверженности автора отображать опре­деленную содержательную сторону темы, определенного рода взаимосвязи. Ска­жем, обозрения «нововременцев» Л. Цукановой, В. Ханыкова, М. Глобачева отли­чает углубленный анализ взаимосвязей в пределах какого-то одного события, дей­ствия, феномена. Такого рода обозрения близки по своему содержанию к аналитической статье (или даже аналитической корреспонденции). А вот, напри­мер, обозреватель «Русской мысли» И. Иловайская чаще всего исследует в своих обозрениях явления, объединенные временной связью (например, обзор событий в России за неделю). Поэтому ее обозрения носят панорамный характер, представ­ляют разные явления в их сравнении или противопоставлении. Это другой тип связей. В данном случае обозрение строится по типу информационной подборки. Чтобы избежать поверхностности в анализе разнородных событий, И. Иловайская сводит число обозреваемых событий до минимума (обычно до трех). Обозреватель «Российского радио» С. Колотилинский добивается этого, включая в свои обозре­ния комментарии других журналистов по поводу анализируемых событий. Иногда, имея в виду такого рода творческую доминанту, говорят о стандартном подходе автора к разработке темы. Хорошо это или плохо? С одной стороны, вроде плохо. Но, с другой — жесткий темп журналистской работы немыслим без определен­ных, устоявшихся стереотипных подходов, без алгоритмов отображения действи­тельности.

Стиль автора проявляется и в приверженности к определенным методам ана­лиза (индукции, дедукции, ассоциации и т.п.). Пример — обозрения М. Соколова на страницах «Известий», которые очень часто строятся с помощью метода анало­гии. Не случайно они обычно помещаются под рубрикой «Аналогии».

 

Разумеется, что языковая сторона творчества также является стилеобразующим фактором в творчестве обозревателя и ее изуче­ние также требует внимания начинающего журналиста.

в начало

 

ОБЗОР СМИ

 

Словом «обзор» в журналистике обозначают описание, подве­дение итогов, рассмотрение, изучение особого рода информации. Говоря об обзоре СМИ, чаше всего имеют в виду изучение осо­бенностей публикаций, литературной, творческой деятельности издания, теле- и радиопрограмм или способ знакомства аудито­рии с публикациями в целях дать представление об их содержа­нии, форме.

Исторически исходной формой обзоров СМИ был обзор печа­ти. Появление этого жанра связано с расширением круга газетной продукции, со стремлением разобраться в разнообразии газет и журналов, узнать, что они пишут, как и почему, и рассказать об этом читателю. По имеющимся сведениям, первоначально обзоры печати составлялись отдельными исследователями, учеными с це­лью сформулировать свое представление о роли и возможностях прессы в жизни общества и познакомить с этим представлением своих современников. Одним из первых такого рода обзоров (возможно, первым) является книга немецкого теолога Агасфера Фрича «Обозрение (или описание) новостей, которые именуются «Но­вые газеты» («Новые временники»), и содержащейся в них пользы и бесполезности», вышедшая в 1676 г. в Германии.

Рассуждения обозревателя о пользе и бесполезности публика­ций, газет в целом выражены в комментариях к отрывкам, взятым из них. В дальнейшем обзоры появляются уже на страницах самих периодическ

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: