Трик — забастовка. Французских. Печатников в XVI В.

ТРИК — ЗАБАСТОВКА

ФРАНЦУЗСКИХ

ПЕЧАТНИКОВ в XVI в.

Лет пятьсот назад, в начале XVI в., в Западной Европе — в Англии, в Нидерландах, во Франции, в Италии и в других странах — положение трудового народа, которому и раньше жилось плохо, стало ещё хуже. Раньше крестьянин должен был нести в пользу сеньёра барщину и всевозможные оброки и платежи, но он был самостоятельным хозяином. Ремесленник в городе должен был платить городским властям всевозможные подати, из которых городское управление вносило поборы тому же сеньёру — феодалу, налоги — государю, а кроме этого, ремесленник должен был уплачивать всякие рыночные, дорожные, мостовые и тому подобные взносы. Но ремесленник, так же как и крестьянин, был самостоятельным хозяином в своей мастерской. Затем времена изменились. В Англии, в Нидерландах богатые дворяне стали прогонять крестьян с земли, а земли их захватывали и разводили на них стада овец или сдавали в аренду. Во Франции и Германии, правда, этого не было, но и здесь сеньёры усиливали эксплуатацию, стараясь выколотить из крестьянина лишнюю копейку. Ещё хуже приходилось ремесленникам. Богатые купцы прибирали их к рукам. Они давали ремесленникам деньги взаймы, снабжали их хлопком и шерстью и даже станками и так их закабалили, что ремесленник, даже если он продолжал работать у себя в мастерской, всё равно чувствовал себя в зависимости от богатого купца, который платил ремесленнику теперь за все его труды нищенскую плату.

Крестьянин, терявший свою землю, ремесленник, попадавший в зависимость от купца, уже переставали быть самостоятельными мелкими хозяевами. Крестьянин принуждён был уходить в город и наниматься на работу или же искать работы в крупном хозяйстве дворянина или своего же односельчанина-богатея; ремесленник чем дальше, тем всё больше попадал в зависимость от богатого купца, который устраивал теперь крупные мастерские, мануфактуры, а вчерашний ремесленник превращался в простого наёмного рабочего. Так постепенно старый феодальный мелко-{126}крестьянский и ремесленный труд стал заменяться крупным производством, в котором богатый предприниматель-капиталист стал распоряжаться трудом наёмного рабочего.

Возникновение капиталистических отношений тяжело отзывалось на положении трудящихся и в городе и в деревне. У крестьянина отнимал земли дворянин, а то и кулак-крестьянин, который хотя и не мог прямо захватить землю у бедняка, но разными способами доводил бедняка до того, что последний принуждён был за бесценок продать кулаку свою землю. А ремесленники просто разорялись и принуждены были идти в кабалу к капиталисту. Ко всем этим бедам в XVI в., когда все это происходило, прибавлялась ещё одна, которую тогда называли «революцией цен». Из Америки хлынуло множество серебра и золота, эти драгоценные металлы стали дешеветь, а хлеб и другие продукты и товары дорожать. Пользуясь тем, что неимущего люда становилось всё больше, предприниматели-капиталисты старались платить рабочим возможно меньше, и хотя цены на продукты и товары в течение XVI в. выросли втрое, а кое-где даже вчетверо, заработная плата повысилась всего на 20, 30 и в редких случаях на 50%; другими словами, рабочие в конце XVI в. могли купить продуктов и товаров в 3—4 раза меньше, чем в начале столетия. Таково было положение во многих странах Европы. Так же было и во Франции.

За столетие 1500—1600 гг. хлеб во Франции вздорожал и притом скачками в пять раз. За 75 лет в том же столетии заработная плата увеличилась всего на 20—30%, между тем как стоимость жизни возросла в четыре раза. Голодные годы вызывали голодные бунты — в Лионе в 1515, в 1520 и особенно в 1529—1530 гг., в Дижоне — в том же 1529 г., в ряде мест — в 1555 г.

Ремесленная беднота и наёмные городские рабочие требовали повышения заработной платы и улучшения условий труда.

Труднее всего в эти времена приходилось самой бедной части ремесленников — подмастерьям и ученикам. Ремесленники-мастера передавали свои звания по наследству, а подмастерьев не допускали до звания мастера. Подмастерья в XVI в. превратились в наёмных рабочих и сильнее всех чувствовали тяжесть новой капиталистической эксплуатации. В борьбе с мастерами и капиталистами они воспользовались старинными организациями вспомоществования, так называемыми «братствами» или «товариществами», или, как они назывались по-французски, «конфрериями» и «компаньонажами»; при помощи этих организаций они боролись за улучшение своего положения.

Подмастерья составляли значительную и наиболее сплочённую группу ремесленной бедноты. Их недовольство нередко выливалось в форму забастовок.

Забастовочные движения среди французских подмастерьев вспыхивали ещё во время Столетней войны. Такова была, напри-{127}мер, забастовка портновских подмастерьев в Орлеане в 1420 г. По преданиям компаньонажа, в 1401 г. в том же Орлеане происходила бурная стачка строительных рабочих на достройке Орлеанского собора.

Эта стачка вызвала кровавую расправу с бастующими, которые были объявлены «еретиками» и «бунтовщиками».

Наиболее значительным стачечным движением XVI в. во Франции были стачки лионских и парижских подмастерьев-печатников в 1539—1544 и в 1571—1572 гг.

Книгопечатание с самого начала было построено как предприятие капиталистическое, т. е. с наёмными рабочими. Книгопечатание было изобретено в Европе в середине XV в. Книгу, в этот ранний период типографского дела напечатать было дорого и под силу только богатому предпринимателю.

В самом начале книга обслуживала, главным образом, состоятельные слои общества, господствующие классы. Но книгопечатание было важным изобретением. Печатная книга чем дальше тем становилась всё более дешёвой по сравнению с рукописной и более доступной для широких слоев населения. Книгопечатание способствовало развитию в народе грамотности.

Книгопечатание было введено во Франции в 1469 г. Первая типография была устроена в подвалах Сорбонны (Парижский университет). Долгое время книгопечатание в Париже находилось в ведении Сорбонны.

Книгопечатанию пришлось на первых порах выдержать во Франции, как и в других странах, жестокую борьбу со средневековым ремеслом переписчиков, изготовителей рукописных книг, и с монастырскими мастерскими рукописных книг, так называемыми скрипториями, занятыми перепиской рукописей и работавшими на заказ церковных властей и щедрых «благочестивых» светских заказчиков. Одних профессиональных переписчиков было в то время во Франции несколько тысяч, не считая скрипторов-монахов. В Тулузе, где работало много переписчиков, введение книгопечатания вызвало в 1477 г. серьёзное возмущение. Возмущение это было поддержано местным, особенно фанатичным духовенством против нового, «еретического», «бесовского» искусства.

В различных городах Франции сосредоточились типографии, печатавшие книги по определённым отраслям. В Париже под непосредственным контролем и руководством влиятельнейшего богословского факультета Сорбонны печатались церковно-богословские книги. Там же печатались книги по заказу короля, королевского двора, различных высших административных и судебных учреждений. Заметное место заняла и гуманистическая литература, несмотря на жестокие придирки со стороны Сорбонны. В Тулузе печатали церковные книги. В Орлеане — юридические книги. Лион стал главным центром печатания гуманистических книг на французском и латинском языках. В Труа {128} (Шампань) постепенно стали печатать де-

Файл ist129.jpg

Типография XVII века. На переднем плане печатный станок.

шёвые книги с картинками для простого народа. Больше всего книг печаталось в Париже и в особенности в Лионе; последний город стал важнейшим центром книгопечатания во Франции. Количество людей, занятых во Франции в книгопечатании и книготорговле, исчислялось в XVI в. современниками в 40—50 тыс. человек.

Французские короли с самого начала взяли книгопечатание под своё покровительство, давали типографам привилегии и почётные звания «типографов короля». Королевские распоряжения, отпечатанные в типографиях в большом количестве, могли теперь скорее попасть во все концы страны. Печаталась и рассылалась политическая, экономическая и иная литература, которую королевские чиновники считали полезным распространять. Но король прекрасно понимал, как опасно для него может быть печатное слово, и потому установил строгий контроль над книгопечатанием, поручив осуществлять этот контроль реакционнейшему богословскому факультету Сорбонны. Цензура его была введена в 1591 г. Однако эта цензура не всегда достигала цели; не только католическая церковь, но и реформация сумела использовать печатание в ожесточённой взаимной борьбе.

Типографским станком втайне пользовались все недовольные, например участники народных движений. Появилось немало лубочных плакатов «мятежного» содержания. Подмастерья типо-{129}графского дела печатали свои мятежные воззвания. Подмётные лубки (тиллеты, tillets, «лубки», как они назывались в лионском просторечии того времени) сыграли значительную роль в восстании бедноты в Лионе в 1515—1530 гг.

Эти подмётные лионские «тиллеты» с характерными анонимными подписями «Бедняки», «Бедное простонародье» и т. п. содержали угрозы суровой расправы с ростовщиками и богатеями, скупавшими и прятавшими зерно в годы недорода и голода.

Король Франциск I нашёл 18 октября 1534 г. приклеенными к дверям собственной опочивальни в королевском замке в Блуа «кощунственные реформационные плакаты», высмеивавшие мессу (католическую службу на латинском языке), духовенство и культ мадонны-богородицы. Король испугался, в придворных кругах была настоящая паника. Подняли тревогу. «Дело о плакатах» повлекло за собой суровые преследования многих заподозренных лиц. Королевской грамотой от 13 января 1535 г. книгопечатание было воспрещено под страхом казни. Однако по представлению парижского парламента — высшего судебного учреждения — это нелепое запрещение было «отложено».

На типографов была возложена обязанность (за нарушение грозили суровыми карами) представлять на цензуру обязательные экземпляры.

Среди типографов были видные гуманисты. Однако среди них же всё более находили себе место мало образованные люди, которые смотрели на типографское дело лишь как на выгодное приложение своих капиталов, как на доходное предприятие.

Подмастерья-печатники были наиболее культурными людьми среди других подмастерьев. Многие из них по своему развитию не только не уступали мастерам-типографам, но значительно превосходили их. Наборщики непосредственно общались с авторами и учёными-корректорами и зачастую выправляли орфографические ошибки авторов. Они и сами бывали авторами; правда — чаще всего анонимными. Как было выше указано, они сыграли немалую роль в плакатной и лубочной литературе народных движений. В XVI в. в Лионе сложилось в их среде «Весёлое содружество сподручников госпожи Опечатки», выпускавшее юмористические лубки и сборники и ставившее комические сценки, в которых высмеивались городские обыватели, а то и сами хозяева подмастерьев. Стены типографских мастерских пестрели шутливыми, юмористическими и сатирическими плакатами и лубками. В типографиях тайно от хозяев подмастерья печатали маленькие юмористические рассказы, в которых осмеивались чванство дворян, ханжество духовенства, жадность буржуа и обывательская глупость и невежество городского мещанина.

Положение подмастерьев в молодой типографской промышленности по мере её быстрого развития становилось всё более тягостным. Рабочий день в типографии равнялся 16—18 часам, {130} включая перерыв на еду, или 15—17 часов самой работы. Он начинался в третьем часу утра (так что рабочие должны были вставать в два часа ночи), и лишь с середины XVII в. — с пяти часов утра, и кончался в восемь-девять часов вечера. В Париже типографских рабочих принуждали изготовлять по 2650 печатных оттисков в день, в Лионе ещё больше — по 3350 оттисков (в голландских типографиях хозяева требовали даже по 4 тысячи оттисков). По воскресеньям и праздничным дням — а таких дней набиралось до 125 в год — работа в типографиях не производилась, но и заработную плату за них рабочие не получали. Для того чтобы иметь заработок в эти дни, подмастерья брали постороннюю работу, например печатание проповедей приходского духовенства. Хозяева решительно возражали против этой частной работы подмастерьев. Они опасались, что под видом её подмастерья занимаются иногда тайным печатанием мятежных листков.

Подмастерья-печатники получали чрезвычайно скудную заработную плату. Часть её выдавалась натурой, часть деньгами. Подмастерья, как правило, питались у хозяев, получая от них в счёт заработной платы «хлеб, вино и пропитание». Но питание их всё более ухудшалось. Денежная часть заработной платы была ничтожной. Её никак не хватало, да ещё при всё возраставшей дороговизне, на содержание семьи подмастерья.

Подмастерьями в типографии были, главным образом, те рабочие, которые по окончании обусловленного договором срока ученичества не могли за недостатком средств самостоятельно устроиться и оставались работать у своего или у других хозяев. В число подмастерьев переходили зачастую и бывшие мелкие мастера-типографы, у которых не хватало средств, чтобы выдержать конкуренцию с более крупными предпринимателями.

Ученик за всё время своего ученичества никакой заработной платы от хозяина, как правило, не получал; иногда он получал совершенно ничтожное вознаграждение как хозяйскую милость в самые последние годы или месяцы ученичества. Возраст учеников не был установлен. По большей части он приходился на 17—24 годы, но в общем колебался от 12 до 34 лет от роду, особенно для «бесплатных» учеников. Эти последние брались, главным образом, из сиротских учреждений и подвергались особо жестокой эксплуатации со стороны хозяев, всячески растягивавших срок их ученичества. Обучением учеников хозяева-типографы, как правило, сами не занимались, да весьма часто и не умели их обучать, а возлагали это на подмастерьев, что отнимало у последних немало времени. Хозяин-типограф мог принять любое число учеников. Их бесплатный труд в значительной мере сбивал заработную плату подмастерьев и ухудшал общие условия труда в типографии.

Кроме подмастерьев и учеников, в типографиях, как и в других мастерских, работали неквалифицированные подсобные рабо-{131}чие, часто из недавних пришельцев в город. От них обычно не требовали даже элементарной грамотности. Они нанимались в типографиях в качестве тискальщиков, упаковщиков и т. д.

В XVI в. в типографиях было ещё сравнительно немного подобных рабочих. Но по мере расширения предприятий и борьбы со стачечными движениями подмастерьев, особенно же после того как подмастерья добились некоторого ограничения ученичества, хозяева всё больше стали пользоваться трудом подсобных рабочих. Для них ведь не существовало никакой регламентации, никаких ограничений труда. Их нанимали сразу на год-два, позднее — даже на четыре. Их кабальная заработная плата и тягчайшие условия труда, на которые они с голоду соглашались, ещё более снижали мизерную заработную плату и ухудшали общие тяжёлые условия труда в типографских мастерских.

Подмастерья-печатники не входили в компаньонажи — организации подмастерьев, объединявшие старые ремесленные профессии. В Париже все книжные профессии — печатники, книготорговцы, переплётчики, иллюстраторы и др. — и даже профессиональные писатели входили в старинное «братство» (конфрерию) св. Иоанна у Латинских ворот, унаследованное ими от переписчиков. В эту конфрерию входили как хозяева-типографы, так и подмастерья-печатники и типографские ученики. Это братство располагало довольно значительными фондами и пользовалось известным влиянием, состоя под покровительством Сорбонны. Но его заправилами были хозяева, и его «взаимная помощь», главным образом, распространялась только на них самих и тех подмастерьев и учеников, которые были их послушными слугами.

В начале XVI в. парижские подмастерья-печатники основали собственную конфрерию св. Иоанна Латеранского, по имени одноимённого духовно-рыцарского ордена иоаннитов (с 1530 г. мальтийского), владевшего в Париже особым укреплённым кварталом. Конфрерия Иоанна Латеранского являлась в Париже организующим центром борьбы подмастерьев-печатников с хозяевами-типографами и сыграла немалую роль в стачечном движении.

Одновременно появились и низовые организации подмастерьев-печатников по отдельным мастерским, так называемые «капеллы» (каплицы) — capelles. Капеллы были связаны с производственными процессами типографского дела, в котором работа отдельного рабочего в силу самого разделения труда тесно связывалась с работой его товарищей. Капеллы приобрели некоторые артельные черты. Определённое задание поручалось хозяином капелле, часто за её круговой порукой. Установился обычай, по которому капелла получала несколько экземпляров книги, над которой она работала. Участники капеллы обычно обедали вместе, вместе посещали церковные службы, вместе ходили в ближайшую таверну обсуждать за отдельным столом свои дела. Они помогали друг другу. В парижских капеллах {132} собирались взносы на «братство» (конфрерию) парижских печатников-подмастерьев. Капеллы, естественно, явились первичными ячейками подмастерьев-печатников в их борьбе с хозяевами; без сомнения, именно они организовывали тайное печатание и распространение мятежных лубков и плакатов. По кличу «трик! » капеллы бросали работу и ходили снимать с неё подмастерьев других мастерских.

Забастовочное движение печатников получило историческое название «трик» — tric, по слову, ставшему сигналом к забастовке. Некоторые исследователи производят это слово от немецкого «trink» — «пей». (Во французской книгопечатной среде, в которой вначале было немало выходцев из западной Германии, где книгопечатание возникло, сложился особый профессиональный жаргон, содержавший некоторые словечки немецкого происхождения. ) Вначале это был, быть может, знак для ухода подмастерьев всей капеллой в ближайшую харчевню, где они за кружкой пива или дешёвого вина обсуждали свои дела. От того же XVI в. до нас дошла одна застольная песня подмастерьев-печатников, здравица которой в честь книгопечатания кончалась горькими ироническими словами: «Да здравствует книгопечатание!.. Мы пьём за него доброе французское вино, — когда мы его имеем на столе... » Как бы то ни было, этот короткий сигнал «трик» стал кличем всеобщей забастовки печатников и дал ей свое историческое имя. Он получил значение: «баста! » (откуда слово «забастовка»), «бросай работу». По этому слову подмастерья-печатники, как по команде, бросали работу и покидали мастерские. С этим кличем бастующие ходили по мастерским и снимали с работы своих товарищей.

Лионский «трик» начался весной 1539 г. по общему предварительному уговору сразу же во всех мастерских. В глазах «начальства» стачка в Лионе приняла характер мятежа, «бунта». Подмастерья, как доносили местные власти в Париж, ходили по улицам вооружённые дубинами и холодным оружием, снимали с работы своих товарищей и учеников. Они избили нескольких хозяев, пытавшихся оказать им противодействие, и полицейских. Стачечники носили знамена с эмблемами и надписями, завели особые значки, образовали отряды по образцу военных, патрулировавшие по городу, избрали начальников отдельных отрядов и капитана.

И хозяева и подмастерья обратились с жалобами к сенешалу, местному высшему представителю королевской власти. Хозяева заявляли, что, дескать, кучка «бунтовщиков» подбивает «мирных и всем довольных рабочих» на забастовку и угрозами заставляет их бросать работу. Они жаловались, что забастовщики якобы разрушают книгопечатание. Подмастерья же жаловались на жестокосердие, скаредность и алчность хозяев, мизерную заработную плату в сравнении со всё растущей дороговизной, на всё ухудшающиеся хозяйские харчи, на злоупотребление со стороны {133} хозяев бесплатным трудом учеников, сбивающим заработную плату.

Сенешал, как всегда, принял сторону хозяев, воспретил подмастерьям устраивать «скопища» и объединения, или, как они тогда назывались, «монополии», носить оружие, бросать начатую работу. Он признал право хозяев на неограниченный приём учеников. За подмастерьями он признал лишь право на такие же хозяйские харчи, какие они получали пять-шесть лет назад. Он даже поручил надзор за выполнением этой так называемой «Великой милостыней» (Grand Aumô ne) благотворительному учреждению, созданному муниципальными властями во время голода 1529—1530 гг. Разумеется, этот контроль над пропитанием, приравнивавший харчи к милостыне и переданный филантропическому учреждению, к тому же всецело находившемуся в руках городской верхушки, не мог удовлетворить подмастерьев и глубоко оскорблял их. Подмастерьям-печатникам запрещалось оставлять работу раньше положенного часа и брать по праздничным дням частную работу.

Всякие нарушения условий личного найма со стороны подмастерьев подлежали штрафам, а в некоторых случаях могли повлечь телесное наказание и даже изгнание. В то же время хозяева могли свободно устраивать свои собственные сборища, принимать сообща те или иные мероприятия в отношении подмастерьев, самочинно менять условия труда, свободно располагать рабочей силой и т. д.

Приказ сенешала был, однако, не в силах прекратить стачечного движения. Сенешал принуждён был отложить введение его в действие и представить дело в королевский Тайный совет.

Через несколько недель «трик» распространился на Париж. В Париже его центром явилась конфрерия св. Иоанна Латеранского (описанное выше братство подмастерьев-печатников). Одновременно с забастовкой печатников в Париже разразилась стачка подмастерьев пекарей и мясников. Бастующие печатники действовали сообща с бастующими подмастерьями-пищевиками. Тогда парижские типографы обратились непосредственно к королевским властям за помощью и объединились с лионскими типографами против бастующих печатников.

Королевские власти были серьёзно напуганы движением. Франциск I решил пресечь его суровыми мерами. Королевскими указами в августе 1539 г. бастующие объявлялись бунтовщиками. Король приказывал лионскому сенешалу немедленно ввести в действие его приказ и решительно подавить всякое сопротивление подмастерьев. Сенешалу было предоставлено право судить лично и присуждать «бунтовщиков» не только к тюремному заключению и к изгнанию, но даже и пыткам и смертной казни; в этих последних случаях к вынесению приговора он должен был лишь привлекать по собственному выбору от 6 до 10 городских нотаблей (именитых граждан), т. е. представителей той же пред-{134}принимательской и купеческой верхушки, против которой восставали подмастерья-печатники. Эти нотабли, разумеется, были готовы подписать любой приговор, обрекавший «бунтовщиков» и особенно их главарей на пытки и смерть. Подобные же правила вводились и в Париже.

Стачечное движение среди подмастерьев явно захватывало и другие профессии и другие города. В том же августе 1539 г. новый эдикт распространял под страхом суровых кар воспрещение каких-либо «скопищ», «монополий» и каких-либо иных организаций ремесленников на все занятия и на всё королевство.

Запрещение распространялось, таким образом, и на все вообще профессиональные конфрерии (братства). Формально запрещение распространялось и на хозяев, но последним ничего не стоило сговариваться между собой и привлекать на свою сторону блюстителей порядка. Однако ни это запрещение, ни остальные суровые мероприятия не могли подавить движения подмастерьев. Их братство в Париже продолжало фактически существовать.

Забастовка продолжалась. Подмастерья препятствовали печатанию и расклейке направленных против них королевских указов как на улицах, так и в мастерских. В Лионе и в Париже происходили бурные схватки подмастерьев с полицией. Многие подмастерья-печатники были брошены в тюрьмы.

Однако лионские печатники-подмастерья добились в 1540 г. от парижского парламента (высшего судебного учреждения) указа о распространении на книгопечатание старинных цеховых правил, ограничивавших число учеников у каждого мастера-типографщика. Согласно этому указу, ученики не должны были допускаться к самостоятельному набору до истечения трёхлетнего стажа ученичества. Лионские хозяева-типографы грозили, по общему уговору, покинуть Лион и перевести свои типографии в Вьенну, небольшой город между Лионом и Греноблем. Городское управление из представителей лионской буржуазии всполошилось, пригласило типографов на своё собрание, стало их уговаривать не покидать города, не лишать его одного из источников его процветания и вынесло решение помочь типографам обжаловать решение парижского парламента самому королю. К королевскому двору была послана делегация из представителей лионского управления типографов и книготорговцев.

Тем временем и подмастерья обратились в 1541 г. к королевскому Тайному совету с ходатайством о «разъяснении» целого ряда статей королевских указов. Король отклонил эту просьбу, как «неучтивое ходатайство».

Делегация лионских «отцов города» и хозяев добилась для лионских типографов восстановления их права пользоваться трудом учеников, как им заблагорассудится. Их парижским собратьям нетрудно было, ссылаясь на них, добиться того же. {135}

В отмену парламентского указа королевский эдикт 12 апреля 1542 г. восстанавливал полную свободу хозяев-типографов в отношении пользования трудом учеников и подтвердил с ещё большей суровостью все прежние королевские указы. Он подтвердил запрещение под страхом суровых кар «триков», «монополий» и «скопищ» более пяти человек. Он воспретил сбор взносов на товарищеские пирушки («банкеты»), служившие часто предлогом для собраний, на которых горячо обсуждались общие дела подмастерьев, и даже сбор взносов на мессы, которые являлись иногда предлогом для сборов стачечных средств конфрерии. Он отменил решение восстановить хозяйские харчи для подмастерьев в прежнем их количестве и качестве, заменив это решение расплывчатой отпиской: «давать харчи благоразумно и в достаточной мере по достохвальному обычаю».

Королевский указ обвинил подмастерьев в том, что они принуждают хозяев давать им и большую денежную заработную плату, и более обильное питание, чем то, которое они получали в старое время. В то же время он объявлял, что подмастерье не имеет права покидать хозяина, не предупредив его за восемь дней, но что хозяин имеет право уволить без всякого предупреждения подмастерьев, если они оказываются «мятежниками», «сквернословами», не исполняют своих обязанностей или вообще «плохо себя ведут». Наконец, подмастерьям строго возбранялось дальнейшее ведение тяжбы с мастерами.

Подмастерья оказали сопротивление расклейке и этого, как и прежних, эдиктов. Тогда король грамотой от 19 июля 1542 г. решительно запретил лионским печатникам-подмастерьям впредь не только жаловаться, но и собирать взносы на дальнейшее ведение дела. Лионские подмастерья-печатники оказали сопротивление расклейке и этой королевской грамоты.

Мы не будем следить дальше за всеми перипетиями этого дела. Нескончаемый процесс завершился лишь 11 сентября 1544 г. королевским решением, которым вновь подтверждались все прежние королевские эдикты, была признана «недействительной» новая жалоба подмастерьев, жалобщиков обязывали платить крупные судебные издержки. Под страхом тяжёлых штрафов и других кар воспрещалось каким бы то ни было образом противодействовать в дальнейшем введению в действие королевских эдиктов.

«Дело о печатниках» (1539—1544), таким образом, закончилось полным поражением подмастерьев-печатников.

Однако борьба подмастерьев с хозяевами продолжалась. Так, в 1559 г. происходила забастовка печатников в кальвинистской Женеве.

В 1571 г., в царствование ничтожного короля Карла IX, незадолго до Варфоломеевской ночи, в смутные времена религиозных войн французские печатники снова выступили против своих хозяев. {136}

Религиозные войны, раздиравшие Францию, совершенно разорили страну. Положение рабочих ещё более ухудшилось.

Парижские и лионские типографы, одни при поддержке реакционной Сорбонны, другие при поддержке олигархического городского управления, жаловались королю на возобновившиеся «кабалы» (заговоры) и «трики» подмастерьев. Лионские жалобщики указывали и на то, что книготорговцы передают свои лионские печатные заказы за границу, а затем ставят на обложке свою марку и продают книги по более дешёвой цене, чем если бы они их в действительности печатали во Франции. Хозяева жаловались, что подмастерья бросают вопреки королевским эдиктам начатые книги и что они, типографы, не могут поэтому выполнять и даже брать более или менее значительные заказы, отчего, дескать, гибнет отечественное книгопечатание. В действительности типографы, как и книготорговцы, менее всего заботились об отечественном книгопечатании. Те и другие заботились лишь о собственном кармане и переводили свои капиталы туда, где рабочая сила была ещё дешевле и где её можно было подвергать ещё большей эксплуатации, — будь то другие, меньшие города в самой Франции или в зарубежных странах.

В королевском Тайном совете, рассматривавшем жалобу, были выслушаны представители парижского университета, лионский прокурор, делегаты лионского управления — все на стороне хозяев, и никто не был выслушан со стороны подмастерьев.

В соответствии с заключениями Тайного совета король издал в мае 1571 г. эдикт, торжественно объявленный им «вечным и неотменяемым». Эдикт подтверждал и все прежние запрещения «монополий», «кабал» и «триков» подмастерьев. Он запрещал оставление неоконченной работы, ношение оружия, устройство процессий, банкетов. Он подтверждал воспрещение подмастерьям брать частную работу в нерабочие дни, обязательство их предуведомлять хозяина об уходе и в то же время оставлял за хозяевами право увольнять без всякого предупреждения «бунтовщиков». Для перехода к другому хозяину подмастерье должен был представить соответствующее свидетельство от прежнего хозяина. Эдикт, несмотря на чрезвычайную дороговизну этих лет, переводил рабочих исключительно на денежную заработную плату. При этом, денежные оклады должны были быть несколько увеличены, но установление их максимальных размеров предоставлялось комиссии присяжных книготорговцев Парижского университета, мастеров-типографов и городских нотаблей. Представители от подмастерьев в эту комиссию не включались.

Эдикт разрешал хозяевам давать надбавку к заработной плате подмастерьям, которые выполняли большую работу за урочное время; фактически это была потогонная система. В отношении ученичества эдикт подтверждал право хозяев на привлечение к работе неограниченного числа учеников, с тем лишь «филантропическим» условием, что если хозяин поставит больше чем од-{137}ного ученика у печатного пресса, то один из этих учеников должен быть взят из воспитанников сиротского дома; разумеется, эти сироты были обречены на особо жестокую эксплуатацию.

Эдикт ещё более усиливал кары за самовольное оставление подмастерьем работы, равно как и за другие нарушения эдикта. За самовольное оставление работы полагалось возмещение «ущерба» хозяину и штраф, а в случае неуплаты их — сечение плетьми. Всякое вообще нарушение эдикта каралось весьма крупными штрафами, а их повторное нарушение — телесными наказаниями и штрафами, размер которых всецело предоставлялся усмотрению соответствующих властей.

Парижские и лионские подмастерья-печатники были глубоко возмущены эдиктом короля, угрожавшего им плетьми. Печатники ответили на него бурными выступлениями. Они обратились к старому способу протеста против королевских эдиктов — оказывали противодействие его опубликованию, срывали его со стен. В Париже в день издания эдикта подмастерья напали на мастеров, торжествовавших по поводу его принятия. В Лионе эдикт долго не мог быть обнародован. Он был, наконец, расклеен на улицах под сильной вооружённой охраной. Парижский королевский прокурор требовал принятия против продолжавших «бунтовать» подмастерьев крутых мер. Парижские типографы получили даже разрешение избрать особого прокурор-синдика, который должен был следить за неукоснительным выполнением эдикта и незамедлительно привлекать его нарушителей к ответственности. Типографы праздновали победу и терроризировали подмастерьев.

Парижские и лионские подмастерья-печатники подали совместную жалобу на ещё более усилившиеся злоупотребления со стороны хозяев-типографов. Эта жалоба в чрезвычайно обстоятельной, хотя и несколько витиеватой (в духе времени) форме, излагала бедственное положение печатников, жестокую эксплуатацию их со стороны хозяев и пункт за пунктом подвергала по существу решительной критике королевский эдикт, ходатайствуя о его пересмотре. Она была напечатана в виде брошюры на 12 страницах — четвёртую долю листа — и подана королю 17 июня 1572 г., незадолго до Варфоломеевской ночи.

Брошюра эта была напечатана тайно. Она представляет один из самых замечательных документов борьбы между трудом и капиталом этого времени.

«Если когда-либо, — говорится в этой жалобе, — в каких-либо промыслах и ремёслах наблюдалось, что хозяева и начальники стараются всевозможными способами подчинить подмастерьев своему игу и суровому обращению, точно это невольники, так это уж с самого начала и по сей день практикуется в искусстве книгопечатания. В нём книготорговцы и типографы постоянно изыскивают всякого рода окольные пути и махинации для того, чтобы возможно больше прижимать (в тексте игра {138} слов: imprimer — печатать, тискать, вместо opprimer — притеснять) и подло порабощать подмастерьев, являющихся необходимыми участниками величайшего дела — книгопечатания».

«В книгопечатании подмастерья, — указывается далее, — во всяком случае являются ровней мастерам; более того, именно они, подмастерья, являются действительными типографами, в то время как большинство так называемых «мастеров» являются скорее торговцами, поставляющими сырьё и станки... Именно они, подмастерья, а не книготорговцы и типографы изо дня в день добывают великие и почётные богатства своим удивительным мастерством, ценой своего пота, а чаще даже ценой своей крови» (по-видимому, намёк на распространение туберкулёза среди рабочих-печатников при их жестокой эксплуатации хозяевами-типографами). «После тяжёлых трудов, требующих столь большого напряжения, они не приобретают к старости, обременённые семьями, в оплату и вознаграждение ничего, кроме нищеты и болезней, причиняемых их неимоверным трудом... Во всей Франции и за её пределами многие книготорговцы и типографы наживают крупнейшие состояния и богатства, в то время как многочисленные бедные подмастерья обречены на злополучную и недостойную их занятия нужду, после многолетнего рабства, после того как они потратили молодость, жизнь, здоровье и всю свою деятельность на этот труд...

Nam cum labor in damno est, crescit mortalis egestas, — цитируют подмастерья латинский стих, — «ибо когда труд в опасности, растёт смертная нужда», что будет иметь гибельные последствия для самого книгопечатания... В то время как книготорговцы и типографы в полнейшей праздности ума и тела удваивают и даже утраивают свои денежки в течение года, подмастерья ведут жизнь, полную лишений, и как бы находятся в постоянной лихорадке... Не знающие границ скаредность и жажда наживы являются единственной причиной чрезвычайной дороговизны, вину за которую хозяева клеветнически перелагают на подмастерьев».

«Дело, наконец, — замечают далее жалобщики, — не только в полном обнищании подмастерьев; каждое благомыслящее лицо должно опасаться полного уничтожения, рассеяния и упразднения книгопечатного искусства». Подмастерья отмечают, что это сознаёт и здравомыслящая часть самих книготорговцев и типографов; некоторые из них сами заявили, что не могут прибегать к тем мероприятиям, которых они так долго добивались.

Подмастерья подчёркивали, что эдикт обсуждался с представителями хозяев, с лионским управлением и Пар

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться:

Воспользуйтесь поиском по сайту: