Не смогли предугадать последствия поступков – начинаем оскорблять фаталистов и принижать фатализм.

Эмилайн смотрела сквозь стекло реанимационной палаты и не понимала. Смотреть и не понимать – в её случае фарт, поскольку полный приход в чувства сулил только новую погибель и новую порцию слёз.

- Доктор Смит, мы его теряем, срочно дефибрилляторы!

- Есть дефибрилляторы!

- РАЗРЯД!!!

Говорят, хорошие друзья могут быть любыми – очень грозными и в полную противоположность самим себе очень милыми. Если придерживаться этой любопытной теории, то с Антоном Беловым было однозначно приятно дружить. Он учитывал настроение Эми, угадывал её желания, исторгаемые при звонких стонах талии, он “знал” её всю и был с ней добр, насколько это вообще допустимо – быть добрым к той, что безмездно скрасила последние часы, ничего не попросила взамен и, как честная партнерша-обольстительница, взыскующая к приличному размеру, удобно насела на член и долго не слезала, чтобы ублажить.

- РАЗРЯД!!!

Бесстрастные, равнодушные экраны основных показателей выдавали грустную картинку. Шансов на спасение становилось всё меньше с каждой минутой. Напряженные, мрачные рожи докторов, отчаянно бившихся за жизнь русского, обливались душным потом, а их бегающие взгляды то и знай останавливались на мониторе с зелеными циферками. Их безрезультатные выкрики уже откровенно бесили…

- РАЗРЯД!!!

- Ещё раз попробуйте.

- РАЗРЯД!!!

- Мы его теряем… - признали все находящиеся в палате. Эта потеря, если случится, без сомнений, будет тяжелой, как все предыдущие проигрыши, и в то же время, как никакая другая.

Эмилайн Тёрнер, чья жизнь – сущий ад, сложила руки домиком и поднесла их к губам. Её нахмуренные брови дернулись, а вид стал еще более угрюмым, чем раньше. К её великому удивлению, расставание с русским проходило непомерно болезненно. Одиночество, покой, тишина – единственный, маленький плюсик и тот пропал, как только в отделении объявилась раздразненная, злая Алисия.

Блондинка накинулась на Эми и, потеряв терпение, которого не было уже давно, принялась трясти её за плечи.

- Что с ним?! - прочитать эмоции, возникшие на её лице, получилось бы даже у слепого. Нетрудно определить, какие чувства испытывает человек, теряющий последнее. Достаточно спросить себя, что он может испытывать, - Не смей молчать! Я хочу знать! Я должна знать!

Прибитая к стене, испуганная, потрясенная, ощущающая себя ужасно виноватой, не представляющая, что нужно делать, Тёрнер зарыдала и засмеялась одновременно. Потом начала просить прощения.

- Прости… Умоляю, прости за всё. За все слова. За все обиды… - пока она разрывалась между самопрезрением и властной нестихающей болью, Алисия несколько остыла и ослабила хватку, что позволило подруге по несчастью восстановить равномерное дыхание и сорганизоваться, - Прости…

Напавшая уже было хотела её остановить, сказать, что ей не нужны извинения, как из реанимационной всей кучкой вышли врачи и все разом понурили головы. Этот жест мог означать лишь одно…

- Нет… - Алисия не хотела верить и даже не находила в себе сил допустить, что всё так закончилось, - Нет, это невозможно! Нет! Нет! Нет! Так не должно быть. Нет…

Она упрямо твердила это слово назло истине.

Но истина зафиксировалась, сохранилась в истории.

Истина невозникновенна и необратима…

Сведение концов с концами:

Эмилайн,

Безумный Джек,

любовь,

трагедия,

и смерть. ЧАСТЬ 2

Girls in trouble

-------------------

Line of Blood

Everything can be, all. Instead of belief I am content with vague feeling that any living being dies a natural death, meets own, one and only version of infinity which, certainly, can't be either an award, or punishment – unless only, in that sense in what an award, or punishment is the mirror. Max Frei. Book of complaints

(Всё может быть, абсолютно всё. Вместо веры я довольствуюсь смутным ощущением, что всякое живое существо умирает своей смертью, встречается с собственной, единственной и неповторимой версией бесконечности, которая, разумеется, не может быть ни наградой, ни наказанием – разве только, в том смысле, в каком наградой, или наказанием является зеркало. Макс Фрай. Жалобная книга)

…Первый зимний день в Нью-Йорке вышел холодным и в прямом, и в переносном смысле. На улице уже неделю держался трескучий мороз, который постепенно одолевал всех гулявших. Большинство торопилось погреться в автобусах, в такси. Некоторые,

неженки, так и вовсе предпочитали не высовываться, дожидаясь, пока потеплеет. Ну, а меньшая часть населения, в чьё число входили убитые горем, но неразобщенные Эмилайн Тёрнер и Алисия Флинн, не чувствовали стыни, потому что с недавней поры им стало на всё монопенисно. Что в лоб, что по лбу. Однако нельзя отрицать, что такая принужденная, показная апатия, состояние маразматического безразличия, незаинтересованности, иным часом действует весьма терапевтически – не залечивает рану, но замедляет процесс разрастания. “Когда в чёрный час прорезается свет, тьма не уходит, тьма по-прежнему имеет власть, хоть и ощущается значительно меньше”.

На одном из крупнейших кладбищ Нью-Йорка, на бронксовском кладбище Вудлон, где покоился скончавшийся в госпитале русский эмигрант Антон Белов, завывала вьюга, валил снег. Там было физически трудно находиться! Но Эми не обращала внимания на непогоду, не страшилась метелей, а теории, что её труп могут откопать в метровом сугробе с танатоморфозом и прилипшей к руке бутылкой дешевого бурбона, не вводили её в робость. Ставшая мазохистской, она бы обрадовалась подобному исходу. Это частично объясняет тот факт, почему ей оказалось столь легко признаться в сексуальных связях с парнем подруги.

- Ты прости меня, хорошо? А если не сможешь... то не тяни. Не нужно отравляться из-за предательницы. Убей меня просто и забудь обо всём. Найди себе кого-нибудь другого… - Тёрнер поклялась себе, что не пожалеет о данном поступке, и стойко держала свою клятву, - Ведь ты еще молода и, я надеюсь, что ты справишься!

“Бзик”, высоко ценившая её неподдельную заботу (несмотря ни на что), всячески сглаживала их непростые отношения и убеждала экс-полицейскую в отсутствии нужды каких-то извинений.

- Прекрати, а! Я, кажется, никаких условий и никаких требований тебе не выдвигала, чтобы ты плясала передо мной… - психонестабильность, депрессия и резкие скачки настроения давно стали неотъемлемой чертой Алисии, которая никогда не оправдывала собственное прозвище так сильно, как в последние несколько дней, - Это было неизбежно. Это должно было произойти, потому что должно было. Ничто иное случиться не могло, другой ход событий был невозможен! И, в конце концов, в том, что кто-то переспал с моим парнем, виновата лишь я. Я одна! Так что очень прошу, давай закроем эту тему! Мне неприятно на неё говорить…

- Закрыть тему? Мм, как скажешь. Я только счастлива буду… - Эми восхитилась ясно проявившейся, грандиозной мудростью подруги, хоть и сделала это тихо, про себя. Возможно, Флинн желала остаться хозяйкой положения в собственных глазах и потому считала, что поведение её мужчины зависело сугубо от неё. Но, когда многое, что было важным, вдруг прекратило являться таковым, перебирать ворох сумбурных мотиваций, комплексов, обид… стало стыдно и стрёмно, если не сказать ниже достоинства. Поэтому “девочки” покопались-покопались в навозной куче и перестали, возможно, поняв, насколько мерзко это занятие и сколько им предстоит очищаться потом.

Новый год… в Америке к нему относятся куда с меньшим трепетом, чем к Дню Рождения Христа, но если спросить любого празднолюбивого, то он без промедления скажет, что даже в государстве, отдающем предпочтение Рождеству, Дню независимости, Дню благодарения и небезызвестному, готичному Дню вех святых (Хэллоуину), Новый Год встречается с улыбкой на лице, открытым сердцем и теплотой, а провожается с низкими поклонами, да с остаканенной, чадной благодарностью.

Как и любое громкое событие, отмечание Нового года дориносится яркими вспышками радужных фейерверков, не проходит без макрофонических концертов под открытым снежинистом небом, аккомпанируется распродажами, ярмарками, сопрягается с гульбой и приисканием компании. “Люди слишком недогадливы, слишком простодушны, чтобы пройти мимо всего перечисленного, не соприкасаясь с массной вовлечённостью”.

В канун Нового Года Эмилайн находилась с Алисией. Они обе жили у Кандис. Возвращаться в квартиру, где недавно произошло несколько жесточайших расправ, экс-полицейская наотрез отказалась, а подруга не могла оставить её без жилья…

- Падла!

- А-а-а-а-й!

- Падла! Падла! Падла!

- Зачем ты нахуй родился, урод? Зачем, блядь, родился?

Эми было некуда больше идти, и за отсутствием иных вариантов пришлось принять предложение, сразу показавшееся дельным. Кандис не напрягало постоянное присутствие рядом не шибко знакомой пацанки. Здесь играло роль врожденное умение привыкать к новым рожам, из-за чего, собственно, все так дорожили её расположением, и никто не хотел грызться с умоленницей.

- Здорово, как же всё-таки удивительно устроена жизнь… - внезапно произнесла наряженная в костюм Санты Алисия, попивая эмульсионный, приторный ликер прямиком из горла. - Между нами пробежал не один десяток черных кошек, но ни одна из нас не сидит за убийство другой…

Сидевшая на полу, бесконечно переключавшая каналы телевизора, Эмилайн задорно хихикнула и, быстро кивая, всем телом повернулась к уже хорошенькой, датой блондинке:

- Это как посмотреть… да мы и так чуть не переубивали друг друга. Ну, и потом, совсем не факт, что, прикончив тебя, натянув тебе глаза на твою задницу, я бы попалась.

Казалось, не утекло и мгновения, как Флинн выразила согласие с данным циничным допущением собутыльницы и, более того, поддержала её:

- Ну, да. Не факт… - правда, не забыла добавить чуть-чуть отсебятины, - Вот, допустим, если я подкараулю тебя, где-нибудь, за каким-нибудь углом, и воткну тебе нож в спину, оставлю подыхать в луже мочи, у меня тут же появится двойное алиби. Соответствующее фактам и моральное…

- Ну-ка, ну-ка, расскажи мне, что такое моральное алиби, а то я дура и вконец запуталась… - Тёрнер потянулась за очередным, наполненным до краев бокалом шампанского, стоявшем на подносе у дивана, - А ты у нас, видимо, профессор, раз придумываешь такие выражения… - и залпом вылакала желтую водичку, - Так что жду развернутый ответ. Смотри, не облажайся…

“Бзик” вдруг процитировала Джека, подкалывая Эми:

- Смотри, не обоссысь!

Но та, кажись, не совсем поняла, судя по тому, что немного шампанского вылилось обратно изо рта, а сама брюнетка закашлялась:

- Кхм-кхм, что???

- Да это я так, пустяки… - отмахнулась Алисия, - Вспомнила нашего общего знакомого и неумышленно его изобразила. Видимо, у меня получилось)))

- Ага – не совсем довольно кивнул бывший коп, - Получилось. У меня даже жилки затряслись…

- Ну, и прекрасно. На это и был мой расчет… - неожиданно Флинн отложила бутылочку в сторону, так и не допив, и устроилась на полу, рядом с подруженцией, и взяла её холодные руки в свои потеплее, - Моральное алиби это, прежде всего, простая логика. Я считаюсь психопаткой, освобожденной условно-досрочно. Но, несмотря на мою, скажем так, нестабильность, мало кто действительно поверит, что я завалила человека и осознанно просрала свой шанс. Скорее, меня подержат и снова отпустят. Давай взглянем правде в глаза, я кажусь совершенно нормальной и у меня не больше закидонов, чем у других, и уж точно не больше, чем у тебя…

Полноценное истолкованное значение любопытной фразы, фразы собственного производства, далось фантазерке нелегко. Ей было трудно говорить о подобных вещах. Об убийствах, о крови, о преступлении… потому что всего этого ей хватило в прошлом, а в настоящем хотелось бы всё это забыть. А еще хотелось воздать сторицею. И Джеку Хэлвану, и себе самой, и Нью-Йорку, и Детройту, и Мракану, и миру, и матери…

…Стоило Ребекке закончить универ, как её охватила страсть к психологии и в частности к психам. История Хэлвана потрясла её до мозгового штурма, заставила выдумать гору вольных теорий на тему артистического, показушного безумства маньяка (русский мат, частые приступы смеха). Но возле миссис Флинн нередко крутилась ревнивая дочурка, которой пациент понравился даже больше, чем ей: если Ребекка испытывала к подонку сугубо профессиональный, деловой интерес, Алисия же втюрилась по уши.

Будущая Бзик не желала себе участи убийцы и уж тем более не планировала убивать мать. Ребекка вполовину силы треснула дочку по щеке, а в ответ получила

тяжелым предметом. По голове…

- Почему ты заплакала? – спросила Алисию Эми, - Что опять случилось?

“Бзик”, которая уже не “Бзик”, процедила неприязненно, с неуверенностью, сквозь зубы:

- То, чего я боялась. А боялась я однажды проснуться и понять, что ничего не контролирую и что тот несчастный случай, который отнял жизнь моей матери, вовсе не был таковым внутри. Не был случайностью…

Флинн била мать, пока та не потеряла сознание. Не переставая и с неистовством зверя…

- Тебя использовали, твоими чувствами играли и заставили предать всё, во что ты верила. То, что нельзя изменить или исправить, давно пора забыть… - Эми решила дождаться, пока блондинка прекратит горевать, чтобы они смогли и дальше встречать Новый Год без обрыдлой грусти, без проевшего плешь слезопада, без будничного мрака, без осеннего ада.

- Спасибо, что не ушла. Спасибо за то, что спасаешь меня. Боюсь, что не смогу достаточно отблагодарить тебя за это, но хотя бы… хотя бы показать, как мне это помогает, думаю, в моих силах… - Алисия брезгливо вылила оставшиеся несколько глотков ликера на ковер и ощутила сильную сонливость, которой было невозможно как-либо противиться. Она подползла обратно к дивану, удобнейше устроилась на нём и развалилась в свободных, “творческих” позах. Сожительница не была против того, чтобы подруга похрапела часик другой. Им обоим требовался отдых, причём не только от изнурительной работы над собой, а вообще от всего, что подкинул им распроклятый, прошедший год.

“ Я Эмилайн Тёрнер. Моя жизнь – это жизнь, а не ад. Правда, иногда мне хочется думать иначе, потому что так самосострадание дается куда проще, чем когда я не выставляю себя мученицей.

Эми с отличием окончила школу жизни. Хотя… это правильно считать университетом. Эми ни на кого обиделась, ни от кого не залетела, не слегла с иммунным дефицитом. Эми перестала быть абонементом, правом на использование её женского тела. Может быть, Эми поумнела, а, может, Эми устала. И хотя ничто так не избавляет от новых ошибок, как повторение старых, Эми постарается перевернуть пристрастные, общие взгляды и разрушить старый негативный шаблон ” – Эми сидела в одиночестве, пока Алисия и Кандис видели десятый сон, и бессознательно ждала пинка злой судьбы, какого-нибудь символа, может быть, знака, какого-либо признака, что брат за ней до сих пор следит. Груз невыясненных отношений постепенно давил изнутри, словно гной. Казалось, пройдет еще чуть-чуть, еще немного времени и Эми попросту сбрендит. Но… новый год неожиданно дарит новый шанс, новую возможность и сотовый телефон “филистерки” проигрывает хрестоматийную мелодию вызова.

- Алё! Алё! Ну, говорите же! Говорите. Я слушаю - после трех минут скептического, “темного” молчания, которое почти убедило Тёрнер отключиться, мобильник взорвался знакомым буйным голосом.

Тёрнер будто пробило струей, её будто отпустило…

- Ты там обо мне не забыла, мамуль? Я вот не забыл. Я тебе верность храню. Дрочу только на тебя. Ты у меня во всех вариантах исполнения на постерах. Стоишь спиной, лежишь и нагибаешься вперед. Надеюсь, я не смутил тебя, а? Хотя я никак не могу тебя смутить. Ты ведь куда ненормальней меня, сторонника классицизма в потрахушечном

искусстве. Ты тигр без шерсти, тигриный малочисленный подвид. Мне бы никогда не пришло в голову то, что пришло в голову тебе…

Эмилайн:

- Чего ты хочешь?

Безумный Джек:

- К примеру, встретиться. Сразу предупреждаю, обращаться в полицию, тянуть за собой хвост - заведомо гиблая идея. Так как у меня всегда есть козырь в рукаве, я все продумал, как всегда, до мелочей. Позаботился о том, чтобы ты не посмела мне перечить, чтобы не смогла ослушаться, чтобы проглотила дыню целиком, точнее, полностью прогнулась под меня.

Эмилайн:

- И какой же твой козырь? Не желаешь поделиться?

Безумный Джек:

- О, да. Конечно же, я поделюсь. Я могу постараться передать словами. Правда, это настолько гениально и круто, что уйдёт день, пока я закончу, поэтому лучше включи телевизор и убедись.

Включи и убедись! А лучше не включай…

Двадцать первый век показал - в реальном, земном мире допускается лишь несусветное и невообразимое. Потусторонний, запланетный мороз в новогоднюю ночь обжег и повредил все покровы. Приближение волнительных сумерек, полутьмы между заходом солнца и наступлением мрачного времени суток, но не на улице, не в Нью-Йорке, а в голове “сестры дьявола’, сопровождалось скоротечным развитием фобий. И ни десятки окон престижного отеля, в которых горел слепящий яркий свет, ни свет десятков фонарей, ни прогулка по застывшему пруду, по скользкому льду, не имели подходящих цельбоносных свойств, чтобы минимизировать степень обморожения – заселения разума фобиями.

Некоторые существа в каком-то смысле олицетворяют места, в которых живут.

Двадцать первый век показал, что человек, наделенный уникальными чертами, которых нет у большинства, имеет все шансы стать лицом своего города, его поэтическим приемом, его аллегорией.

…Схожей чести удостоилась Эмилайн Тёрнер, в венах коей кипела многораздельная,

ячеистая сплотка из боро Нью-Йорка, и все районы (Манхэттен, Бруклин, Куинс, Бронкс,

Статен-Айленд) заключали в себе, в своих джунглях малую частичку “женщины, чья жизнь – сущий ад”, а уж сколько их частичек заключалося в женщине…

“ Я иду напрямки, никуда не сворачивая, не поддаваясь на увещевания страха и обстановки повернуться назад. Эми - одна, Эми – воин, Эми совладает с любыми невзгодами. Но совладать не одно и то же, что выжить, а выжить не значит спасти своё тело. Всё намного фигуральнее, намного сложнее.

К чему я это? К тому, что если Эми погибнет, это не значит, что она проиграла. Для воинов смерть не конец, а начало новой жизни, нового ада… ”

Сестра дьявола остановилась посередине пруда в центральном парке и сделала пару взмахов руками, показывая тому, кто стоял от неё в двадцати метрах, противно сюсюкал и скользко улыбался, перебрасывая жвачку по уголкам рта и периодически обнажая зубы. Безумный Джек смотрел на Эми, а Эми, следовательно, смотрела на Безумного Джека, и каждый пытался угадать, о чем думает другой, но не мог. Загадочность с легкостью превысила мыслимый предел и, шуткуя, превзошла немыслимый.

- Надо же, искушенная блудной страстью отступила от братишки, но вернулась! Всё в точности, как прогнозировал вещий старина! Хэх, не перестаю себе удивляться… - Хэлван был одет очень легко, легче, чем по-зимнему. Какой-то обтерханный

пиджак и башмаки, какие-то немытые штаны… как раз в манере бездомного психа, - Шо, хочешь знать мой план? Мой запасной вариант? Ты ж за этим здесь появилась? Ты пришла сюда не ради брата, не ради семьи. Тебе просто не хочется марать свою совесть. Так и скажи. Не притворяйся, что хоть сколько-то заинтересована!

Вразрез человечной просьбе Джека вести себя искреннее, не приуменьшать, не утрировать, Эми… была искренней. Более чем. Просто брат ей уже не доверял по понятным причинам.

- Мне плевать, кого ты убьешь. Я все равно не смогла бы предотвратить ни чью погибель… - она покачала головой, отрешенно пожала плечами, чуть-чуть, и сделала короткий, но решительный шаг вперёд по прочному льду, - И да, я заинтересована, как никогда. Впрочем, у тебя есть все основания мне не верить. Но я не думаю, что ты хочешь моей смерти. Ты бы мог меня убить в любой момент, а я жива! Жива до сих пор! Предположу, это что-то да значит…

- Да уж. Мы терпением не обделены! – вновь “пошутил” Джек и приблизился к густой, словно дым, анонимности на две трети метра, - Такие мы забавные…

Эмилайн, “аллегория Нью-Йорка”, долго собиралась с мыслями, чтобы продолжить. Оживленная проезжая часть, располагавшаяся совсем неподалеку, бодяжила тишину визжанием-скрипом шин по типу того, как спирт разбавляют водой. Безмолвие действовало очень алкогольно, порой склоняя в сомниум, нагоняя дремоту.

- Не дури, не пытайся показаться хуже, чем ты есть. Нет никакого запасного варианта! Ты всё выдумал, чтобы подкинуть мне дополнительный мотив встретиться с тобой. Но это лишнее. Я бы и так пришла. Меня не пришлось бы уговаривать… - в своем последнем утверждении Тёрнер совершенно не была уверена, однако, ей хотелось, чтобы это стало правдой.

Джек восхищался сестренкой, гордился её прозорливостью, смаковал её внезапно возникшее умение анализировать и угадывать ровный ход его изощренных, злодейских идей.

- Значит, ты не считаешь меня отъявленным мерзавцем, несмотря на всё, что я творил раньше? Хм, если так, то это приятный сюрприз. Главное, не сходи с пути, не позволяй себя никому науськивать. В прошлый раз…

- В прошлый раз я была еще дурой и не оценила всего, что ты сделал! – сестра вдруг перебила брата, - Надеюсь, ты дашь мне шанс доказать, что я не безнадежна…

- Дам, конечно – согласился “брат”, - Только сначала скажи, какой непробиваемой логики ты придерживалась, предполагая, что я завязал с нелегальными гонками, со всякими крутыми махинациями, с жестью ради жести и не собираюсь вводить мир в соблазн засмеяться от страха? Что великий Безумный Джек оставит планету и города в покое, что Джек не будет срывать людям праздник…

Эми, ясно услышавшей и понявшей вопрос, понадобилось целых три минуты, чтобы придумать конструктивный ответ, заодно припудрив уродливую правду. Но потраченное время стоило того. Определенно.

- Потому что Джек добрый. В глубине. Джеку просто не повезло, как и многим. Но в от отличие от тех, кто поборол своих внутренних демонов, Джек их к себе подпустил. Возможно, слишком близко. Да. Но и это не отменяет его великодушия, его… доброты, которой, позволь гиперболизироваться, и она свернёт горы.

- Красиво сказано – заметил Хэлван, не прекращая скалиться, - Ведь можешь же, когда захочешь, верно? Хотя, боюсь, этого всё-таки мало! Этого всё же недостаточно и тебе придется поднапрячься, чтобы…

- Загладить вину! – договорила предложение Тёрнер.

- Да – подтвердил псих, - В точку!

Слабая зависимость некоторых существ от общего сценария, как результат вмешательства извне, дарил импульс и вливал в Нью-Йорк свежую струю. Активизируясь, этот узкий непрерывный поток жидкости, эта неширокая полоса света окропляла слоистые, мегаполисные заросли, воспроизводя истинную магию, тем самым исполняя свой преблагородный, родовой долг.

Эти существа неизменяемы подобно междометиям, так как на них держится развитие, благодаря им живёт и эволюционирует мир. Эми заподозрила (не обнаружила), что её присутствие/отсутствие двигает интригу, содействует раскрытию потенциала каждой фабулы. “То, что раньше избегало ярлыка соположения, сопутствия, параллелизма, нынче норовит казаться правомерностью, мол, только так должно быть и никак иначе, и Эми – поэтический приём”.

- Хм, я вот стою и думаю, и, знаешь, никак не могу решить, что мне с тобой делать, филистерка? – Джек закинул в рот еще одну резинку, пожевал-пожевал и сморщенно отправил вслед за остальными, - Убить тебя будет слишком просто и неинтересно, да и я не хочу твоей смерти. И наказывать тоже не хочу. Видит бог, ты и так наказана, раз вечно скрываешься от самой себя. Мне нет смысла стараться… - и проявил блистательный всенаплеватизм, казовое псевдоравнодушие очень в своём стиле.

Эмилайн вздохнула и вымолвила в воздух еле-еле слышно:

- Я готова ко всему. Абсолютно. Никакой исход меня не огорчит.

Слабая зависимость некоторых существ от общего сценария, как коэффициент корреляции гражданина и города, расширяла границы возможного. Чем дальше жизнь зиждилась на этой расчудесной, мистический причинности, тем труднее было отличить человека от его места жительства.

К тому времени, когда всё слегка поурезонилось и кипящие страсти поутихли, в нескольких окнах отеля погас свет. Только Джек расслабился, только расслабилась Эми и зимняя локация стала по-настоящему зимней, в труппе театра произошло пополнение: на белую арену абсолютно непредвиденно вышла Алисия Флинн. Не то что по ней успели соскучиться, однако, её участие обещало добавить накала в нравственное состязание брата и сестры, а, значит, в её участии присутствовала некоторая, неочевидная многознаменательность…

- Сволочь! – громко начала блондинка, чьи ненависть и гнев уже традиционно сделали её выступление кинематографически красивым и эффектным.

“Бзик” пошла в нападение, собираясь избить Джека руками, но была вовремя остановлена стоящей на стрёме, не дремлющей Эмилайн.

- Клянусь всем, что мне дорого, всем, что у меня осталось, хотя у меня не осталось ничего. Ты всё забрал! Всё, что только можно… и продолжаешь забирать! Что тебе нужно от меня???

Пока экс-полицейская боролась с экс-преступницей, пока они обе пребывали на самой острой грани, лохматый супостат полно наслаждался ситуацией. Но и ему, в конце концов, стало приедаться кликушество “Бзик”. Тогда супостат слегка подавил своё деструктивное, слепое эго в пользу перемирия и произнес то, что Алисия, вероятно, хотела от него услышать. Не сейчас, не здесь, а когда-то давно.

- Мне? От тебя? – Хэлван серьезно выпучил глаза, - Н-и-ч-е-г-о. Абсолютно. Это тебе что-то нужно от меня – и сбавил тон, - Да, я тебя предал, мань, да, обошелся, как обходятся с дерьмом. Но это случилось ни сегодня и даже ни вчера. Могла бы уже и запамятовать. Я – твой Джокер, а ты – моя Харли. Мракан был нашим Готэмом…