 |
О «субъекте» в нашей голове -
|
|
|
|
Когда мы описываем использование процессов памяти, у читателя может создаться своеобразное впечатление: получается так, будто система памяти — это нечто вроде друга, которому мы можем задать вопрос и который может днями работать без нашего ведома и удивить нас полученными результатами. Что это значит, когда мы говорим, что система памяти сообщает о чем-нибудь нам,} Кому она, собственно, сообщает?
Когда я говорю, что знаю, что я что-то знаю, то кто это знающее «я» и как оно может быть отдельным от той моей части, которая обладает знанием? И что может означать такая цитата: «...процесс, который, как нам казалось, мы закончили, продолжает идти и внезапно сообщает о каком-то результате, отвлекая наше внимание...»? Сообщает о результате? Кому? Кто? Разве все это не происходит в одном и том же человеке, в одной и той же голове, в одном и том же уме?
Я намеренно воспользовался словами, наводящими на мысль о такой организации психики, в которой «я», или ego, отождествляется с сознательным контролем и осознанием, а охват таким контролем и осознанием ограничен. Основное положение состоит здесь в том, что в психике есть разные уровни активности и что лишь некоторые из них находятся под прямым произвольным контролем; только некоторые приводят к ясно осознаваемым результатам.
Таким образом, система памяти рассматривается как нечто отдельное от системы сознания, такое, что может быть использовано, но требует активного поиска и рассмотрения своего содержимого для нахождения полезных участков. Важную роль играет как сознательная, так и подсознательная переработка информации. Психология сознания еще не вышла из детского возраста, и мало что известно
|
|
|
28 3. Этапы переработки информации
о природе систем, обладающих сознанием. Для меня эта тема представляет особый интерес, и хотя в этой книге я не вхожу глубоко в ее обсуждение, но я намеренно избрал язык, который отражает разделение процессов. Например, когда я говорю: «начинать поиск в памяти», то начинает его сознательная система. Когда я говорю, что меня удивила какая-то мысль, я хочу сказать, что подсознательные процессы шли своим путем рассуждения по следам в системе памяти и достигли результата, о котором узнаёт система сознания. Система сознания вполне может вообще не подозревать, что развивается какая-то мысль, и удивить может как природа сообщаемой информации, так и то, что информация появилась именно в данное время.
настоящего происходит непосредственно и сразу, но его ясность — в существенной мере результат значительной' переработки и «обогащения» сенсорных сигналов.
Посмотрите вокруг себя — все представляется ясным,; четким, красочным. Но ваш мозг создает такую картину" из обрывочной, неполной информации. Единственная* действительно четкая область вашего поля зрения с пол-; ной информацией о цвете — это область, воспринимаемая центральной ямкой в середине сетчатки. Она невелика — около восьми угловых градусов в поперечнике; в ней помещаются три буквы текста этой книги, если смотреть на него с нормального для чтения расстояния. Информация с остальной сетчатки иного качества. Сетчатка обладает нейронной организацией, которая трансформирует изображение, усиливает его контуры; она чувствительна к движению и преобразует сигналы от цветовых рецептороз трех типов в пары противоположных процессов: «красный/зеленый», «синий/желтый» и «светлый/темный». От центра к периферии сетчатки эта организация меняется, так как вне центральной ямки цветовых рецепторов немного. Кроме того, поле зрения резко разделено по вертикали: вся информация от правых половинок обоих глаз;
|
|
|
3. Этапы переработки информации 29
поступает в правую половину мозга, а вся информация от левых половинок обоих глаз — в левую половину мозга. Я долго искал какой-нибудь знак этой границы в моем восприятии. Нет ли в нем вертикальной линии? Может быть, цвета в левой половине не совсем точно соответствуют цветам справа? Но в моем зрительном восприятии нет ничего, что отражало бы эту особенность передачи информации от сетчатки к мозгу. Весь мир-представляется ясным, отчетливым, окрашенным. А при движении моих глаз или всего тела видимый мир остается неподвижным. (Но если я надавлю пальцем на глазное яблоко, то окружающий мир как бы сдвинется; это указывает на то, что мою внутреннюю модель мира корректируют сложные механизмы, которые должны определять, чем обусловлено смещение изображения на сетчатке— перемещением предмета в окружающем мире или движением самих глаз. А что, если движутся и предметы, и глаза? Такого рода вопросы интересуют психолога.)
Для полной интерпретации и понимания входных сенсорных сигналов недостаточно того, что содержится в самих сигналах. Часто входная информация бывает неполной или неоднозначной. Сенсорный образ должен быть облечен плотью в результате его истолкования, которое возможно лишь на основе внутренних структур, создаваемых для этой цели когнитивной системой. Ту часть анализа, которая исходит от высших концептуальных уровней, называют «концептуально направляемой переработкой информации», а иногда «нисходящей переработкой» (top-down processing), а ту его часть, которая начинается с сенсорных данных, извлекает их существенные свойства и объединяет в информативную единицу, — «переработкой, направляемой данными» или иногда «восходящей переработкой» (bottom-up processing). Для полного анализа сигналов нужны процессы того и другого-Рода.
Для концептуально направляемой переработки, по-видимому, необходимо использование тех ограниченных средств из сферы сознания, которые в данный момент имеются. Кроме того, такая переработка управляема и подчиняется нашим намерениям и желаниям. Переработ-
4. Первичная память
ка, запускаемая сенсорными данными, очевидно, более автоматична, меньше подчинена какому-либо активному контролю и, вероятно, не требует использования никаких средств, участвующих в общей когнитивной деятельности. Важно то, что для полного анализа и понимания нужно сочетание множества процессов, как автоматических, так и неавтоматических. Осознаваемый опыт — это интерпретированный опыт. Некоторая часть информации никогда не доходит до сознания, что ограждает нас от огромного количества сенсорных сигналов, передаваемых нашими рецепторами. Некоторая информация производится специально для сознания, как, например, в тех случаях, когда прошлый опыт воссоздается системой памяти не всегда в соответствии с оригиналом. А какая-то информация подавляется, возможно, чтобы защитить нас от таких сведений, которые одна часть нашего «я» считает опасными или неприятными для других его частей.
|
|
|
Будучи психологом, я хочу знать, как работает человеческий ум. Каковы его мехнизмы, приемы, структуры знания? Но передо мной встает проблема: у меня нет прямого доступа к уму другого человека, и я научился не доверять всему, что кажется доступным моему самонаблюдению. Поэтому мне требуются тщательное наблюдение, дедукция, теоретизирование и эксперимент. В эксперименте я могу наблюдать, как люди реагируют, что они могут запомнить и как они чему-то научаются. При помощи соответствующих теорий я могу точно формулировать свои вопросы, планировать эксперименты и истолковывать наблюдения.
Первичная память
Произнесите фразу и попросите кого-нибудь повторить ее вслух. По тому, что запомнилось, можно до некоторой степени судить о структуре памяти. Этот простой опыт дает нам основную парадигму для экспериментальных исследований. Но, если опыт так прост, почему же лсихологи поднимают вокруг этого столько шума?
4. Первичная память 31
Прежде всего, в таком опыте есть слабое место. Вот я сижу здесь и высказываю свои личные суждения о том, каковы наши системы памяти, но эти личные суждения— результат многолетних наблюдений над собственными действиями и способностями — могут быть ошибочными. Чтобы установить, как работают системы памяти, нужна некоторая объективность. Но к вашей памяти у меня нет доступа. Я не могу потрогать ее, измерить или прямо регистрировать ее активность. Однако у меня есть доступ к вашим глазам, ушам, вашему поведению — к тому, что вы говорите и делаете. Я могу дать вам запомнить фразу, и то, насколько это вам удастся, может зависеть от способности вашей перцептивной системы понять эту фразу, от вашей способности сосредоточиться, от знаний, приобретенных вами в прошлом, от вашего желания помочь мне и лишь в малой степени — от свойств вашей системы первичной памяти, в изучении которой состоит моя цель.
|
|
|
Возьмем такую фразу:
В этой книге говорится не о том, как работает ум.
Это простая фраза— 10 слов, 38 букв. Вам будет нетрудно повторить ее. Каким должен быть объем памяти, чтобы можно было запомнить эту фразу? Состоит ли фраза из 1, 10 или 38 элементов? Ответ зависит от того, что считать элементом. Вот еще одна проверка памяти — попробуйте повторить такой ряд слов:
ум том как не этой в работает говорится о книге.
Те же слова, но в другом порядке. Теперь память оказывается не такой хорошей. Может быть, вы смогли бы запомнить прямой порядок слов, а затем повторить их в обратном порядке. Но в этом случае я выяснил бы не истинную емкость вашей памяти, а скорее вашу способность перекомбинировать нужную информацию. Затруднение носит даже более общий характер: откуда я знаю,. Действительно ли вы запомнили первую фразу или только ухватили ее сущность и, когда понадобилось, восстановили слова?
Я могу пойти дальше и расставить в случайном порядке буквы. Вот 38 букв той же фразы — и с этим вы уже
32 4. Первичная память
не можете справиться:
еомовеиатксэтотбатрноктар онгям иеуйокт
Я хочу сказать, что содержимое системы памяти не разложено в ней просто по отдельным ячейкам. Сколько вы можете запомнить, зависит от того, как хорошо вы понимаете запоминаемый материал. Ум во что бы то ни стало ищет смысл и порядок, чтобы с их помощью можно было потом восстановить то, что он пытается запомнить. Субьект А говорит вам, что номер его телефона 345-67-89. Субъект Б говорит, что его номер 749-36-58. Те же семь цифр, но расположены они по-разному. Первый номер легко запомнить, а второй трудно. Почему? Первый можно истолковать как «восходящую последовательность, начинающуюся с 3».
Когда есть интерпретация, система памяти работает лучше. Мы сконструированы как устройства, способные к пониманию. Эту мысль иллюстрирует старый пример: попробуйте запомнить ряд цифр 9162536496481. Сама по себе эта задача трудна— 13 цифр несколько больше, чем может удержать в памяти средний человек. Но обратите внимание на то, что цифры в этом ряду представляют собой квадраты: 32 = 9, 42= 16,..., 92 = 81. Теперь тот же ряд легко «запоминается». Но память это или реконструкция? Этот основной вопрос мучает исследователей памяти. Есть ли тут разница? Память воссоздает. Система памяти использует все доступные ей средства. Она берет столько информации, сколько может извлечь, и объединяет взятые куски с помощью знания о различных ситуациях, об ограничениях и вообще обо всем окружающем мире.
|
|
|
Как измерять функцию одной лишь памяти, если каждая часть системы помогает остальным? Ответ на этот вопрос состоит в том, чтобы попытаться изолировать память, исключить влияние смысла и таким образом, возможно, свести к минимуму роль процессов реконструкции. Вот почему психологи обращаются к бессмысленным слогам или к цифрам, расположенным в случайном порядке (при этом надо следить за тем, чтобы случайно не создалась последовательность, имеющая «смысл»).
| 4. Первичная память 33 |
Рис. 4-1. Эти классические кривые отображают результаты одного из проведенных экспериментов (Murdock, 1962). Рассмотрим кривую,
помеченную 30 <~лов: группе испытуемых читали список из 30 не
связанных друг с другом односложных слов с интервалами в 1 секунду (т. е. по одному слову в секунду). Как только было прочитано последнее слово, испытуемые должны были записать в любом порядке все, что они могли вспомнить. Такая процедура называется свободным воспроизведением. На графике показана относительная частота, с которой воспроизводилось каждое слово, в зависимости от его положения в ряду, т. е. от места, которое оно занимало при чтении списха.
Мы приглашаем испытуемых-добровольцев и проводим с ними тесты на память: «Вот ряд односложных слов, расположенных в случайном порядке; постарайтесь повторить, сколько сможете». Классические результаты показаны на рис. 4-1.
Догадаться до некоторой степени о том, что происходит, можно, если одновременно быть и испытуемым и наблюдателем. Слова поступают по одному в секунду. Вы повторяете их про себя снова и снова, чтобы лучше запомнить. Вы можете попытаться установить связи между словами — «... дом... толпа... склад...» — любую ассоциацию, любой образ, что угодно. На это не всегда хватает вРемени, потому что добавляются все новые и новые слова- Наконец, их список исчерпан, и вы должны повторить Из него, сколько сможете. Последние несколько слов яс-2-477
Первичная память
Рис. 4-2. А — свободное воспроизведение слов с задержкой после чтения списка (Postman, Phillips, 1965). Последний участок кривой уплощается. В этом опыте после предъявления последнего слова списка испытуемые должны были в течение 20 секунд считать в обратном порядке по тройкам (например, 942, 939, 936,...). Согласно обычному объяснению, счет мешал воспроизведению тех слов, которые запечатлелись только в первичной памяти, как это видно из графика Б, повторяющего одну из кривых рис. 4-1.
4. Первичная память
ны, отчетливы, и их легко повторить. Они как бы находятся в «эхо-резонаторе». Вы пытаетесь быстро произнести их. Увы! Само произнесение одного слова ослабляет память на остальные. Каждый раз, как вы скажете что-нибудь, эхо становится все слабее. Более устойчива память на слова из остальной части списка — те немногие, которые запомнились. Только последняя часть ряда, по-видимому, сохраняется в эхо-резонаторе в виде непрочных кратковременных следов. Но отсюда слова извлекать легко. Эти самонаблюдения соответствуют нашей теории о том, что последние несколько слов находятся еще в первичной памяти, где доступны как часть записи «настоящего». Эту теорию подкрепляет и тот факт, что задержка во времени, заполненная требующими внимания мелочами (например, счетом в обратном порядке по три или вычеркиванием определенных букв на листе бумаги), приводит к исчезновению материала из эхо-резонатора, но мало затрагивает остальную часть списка (рис. 4-2).
Дальше изучение первичной памяти становится сложным делом. При этом встает множество вопросов. Можем ли мы получить «чистую» меру первичной памяти? Однажды я попытался. Я просил испытуемых заучивать ряд цифр, а потом испытывал их, учитывая место той или иной цифры в ряду. Этот тест был трудоемким и занимал много времени. Если вы хотите тестировать 10 разных положений в ряду и получить сто наблюдений над памятью в каждой точке, то это равносильно запоминанию 1000 рядов. Допустим, что цифры предъявляются раз в секунду и что после каждого ряда дается время для ответа и короткого отдыха; тогда на выслушивание рядов уйдет 5'/г часов. Человек может проделывать это не больше двух часов в день; значит, весь тест займет четыре дня, включая время для его начала и окончания, Для перерывов на отдых и для «раскачки» в начале каждого экспериментального дня, чтобы испытуемый вошел в опыт. И это только для исследования одного человека в одних условиях.
Другой вопрос: рассеивается ли информация из первичной памяти просто с течением времени или же из-за вмешательства других элементов и операций? Как ни Странно, на этот вопрос очень трудно ответить. Старые 2*
36 4. Первичная память
данные говорили в пользу роли самого времени, более поздние (в том числе мои, как я тогда полагал) — в пользу значения помех. Но другие исследователи заново проанализировали мои данные, а также получили собственные результаты; они показали, что, очевидно, играют роль и время, и помехи. «Самопроизвольное» исчезновение информации, по-видимому, происходит с постоянной времени, равной 10—15 секундам; действие помех характеризуется одинаковой (на '/з) убылью информации под влиянием каждых трех-четырех мешающих элементов. Обнаружен еще один важный факт; когда люди стараются вспомнить слова и буквы, предъявленные им визуально, то совершаемые ими ошибки бывают фонологическими, т.е. зависят от звукового сходства. Предъявите визуально слово «лук», и через несколько секунд испытуемый может написать «бук». Предъявите визуально английскую букву Е (произносится «и»), и испытуемый иногда напишет G («джи») или, может быть, V («ви»), но почти никогда не пишет F («эф») (что было бы хорошим примером зрительного смешения). Очевидно, зрительная информация перекодируется в первичной памяти в слуховую — во всяком случае тогда, когда запоминаются слова или буквы.
Первичная память задает психологам множество загадок. Служит ли она также рабочей памятью—местом, где находятся промежуточные результаты решения задач и мыслительной деятельности? Является ли первичная память местом или процессом? Представляет ли она собой отдельный механизм, который получает, хранит и передает информацию? А может быть, это результат нормальной переработки, при которой определенная информация в мыслительных структурах на время приобретает особый статус — возможно, «активируется» таким образом, что легко может быть извлечена и использована?
Не все ли равно, является первичная память каким-то местом, структурой или же это процесс, такой как активация? В аспекте функциональных свойств памяти это, может быть, и безразлично. Но в аспекте возможных физиологических механизмов мозга это далеко не одно и то же. Разница может также проявиться в характере встречающихся аномалий памяти или в ее наруше-
4. Первичная память
нИях, вызываемых посторонней активностью или случай-ной травмой. Существуют и другие различия. Если рассматривать первичную память как активацию, то тогда емкость ее связана с проблемой различения (дискриминации) между активированными и неактивированными элементами. Ослабевает ли активация со временем? Требует ли каждый активированный элемент некоторого реактивационного процесса для поддержания своей активности? Снижается ли уровень активации при увеличении числа активированных элементов? Все эти вопросы несколько отличны от тех, какие можно было бы задать, если рассматривать первичную память как структуру. Для структуры емкость памяти определяется размерами этой структуры и не имеет отношения к дискриминационной способности.
Трудности исследования первичной памяти невелики по сравнению с трудностями изучения вторичной памяти. Когда система памяти велика, ключевую роль в ее использовании играет организация. Вторичная память огромна, ее границы еще не установлены. Она содержит опыт всей жизни. Поэтому при рассмотрении вторичной памяти я буду делать акцент на проблемах организации материала и извлечения его из памяти — нахождения того, что ищешь. Второй акцент будет на отображении, или репрезентации. Каким образом информация отображается так, чтобы ее можно было использовать для умозаключений, для ответов на вопросы, для направления мыслительных процессов?
Основные вопросы относительно вторичной памяти касаются организации и структуры заключенного в ней знания. Поэтому проблема становится здесь индивидуализированной: ведь каждый человек обладает единственной в своем роде записью прошлого опыта, организованной по-своему. Структуры вторичной памяти и принципы ее использования одинаковы у всех людей; но заключенные в ней знания и их организация должны быть у людей разными. Это можно ясно показать на одном примере из моих собственных странствий по вторичной памяти.
5. Вторичная память
Вторичная память
Когда мы переехали в наш новый дом, я установил в нем детектор дыма. Через несколько месяцев его батарея разрядилась, а найти ей замену оказалось трудно.
Примерно в это же время я решил купить несколько новых рамок для слайдов. Я пошел в ближайший магазин фототоваров, но там не было рамок того типа, какой подходит к моему проектору. Я пытался искать их в универмаге и в других магазинах, но безуспешно. Тогда я постарался вспомнить (тоже безуспешно), где я купил новые рамки за несколько лет до этого.
Спустя некоторое время я приехал на конференцию в Шампейн (штат Иллинойс) и прямо отправился на встречу участников. На следующее утро в гостинице, когда я принимал душ, я вспомнил об этой встрече и приятном доме, где она состоялась. Мысленно я вновь увидел этот дом и вспомнил о детекторе дыма' который видел там на одной из стен. Небольшой светящийся глазок служил индикатором. Я решил, что детектор, вероятно, был подсоединен к сети, а глазок указывал, что прибор включен.
Это воспоминание о детекторе дыма, работающем от электросети, напомнило мне о детекторе в моем доме, работавшем на батарее. Я подумал, не стоит ли заменить его таким, который работает от сети.
Эта мысль напомнила мне, как трудно было найти батарею. В конце концов я заказал ее в Нью-Йорке. Это воспоминание в свою очередь навело меня на мысль, что позднее, зайдя в универмаг близ университета, где я преподаю, я обнаружил, что там продаются как раз такие батареи. Мысленно я как бы прошелся по магазину, и это заставило меня вспомнить, что именно там я раньше купил рамки для слайдов, подходящие к моему проектору; и действительно, вернувшись в Сан-Диего, я смог их там купить.
Каким образом мои размышления под душем в Шам-пейне навели на воспоминания, совершенно ускользнувшие от меня в Сан-Диего?
Главное различие между неудачей в Сан-Диего и
Рис. 5-1. На этой неполной, упрощенной схеме содержания моей памяти показаны связи, которые позволили моим мыслям перейти от душа в Шампейне (штат Иллинойс) к магазину в Сан-Диего (Калифорния), где я смог купить рамки для слайдов. Строка текста вверху суммирует ход мыслей. Структура памяти показана с помощью знаков, которые будут объяснены в главе 9 («Семантические сети»). Чтобы понять схему, проследите просто ход главного пути, который представлен в верхней строке схемы.
40 5. Вторичная память
успехом в Шампейне состояло в исходной точке. При безуспешных усилиях я начал с рамок и старался вспомнить название магазина. Напротив, в удачном случае я начал с магазина и вспомнил товары, которые там продавались. Механизмы памяти работают по-разному, когда они запускаются по-разному. Мы движемся по следам, по связям, по путям знания, и решающее значение имеет то, откуда мы начали свой путь (рис. 5-1).
Человеческая память удивительна. Ее могущество и ее недостатки потрясающи. Главное свойство памяти — это ее стремление создавать связи, взаимоотношения между отдельными элементами. По-видимому, эти ассоциации заложены в самой природе механизмов нашей памяти. Они позволяют соотносить различные наши впечатления, выявлять их общие черты, использовать прошлый опыт как основу для толкования настоящего. Они способствуют силе творческого мышления и в то же время отвлекают от сосредоточенных мыслей. В наших странствиях по паутине взаимосвязанных воспоминаний каждый новый встреченный нами предмет стремится отвлечь нас. Для логического мышления нужна душевная глухота, нужно не поддаваться соблазну приятных воспоминаний, а нырять через них прямо к цели. Мы по большей части не способны избегать отвлечений — иногда к большой нашей выгоде, но чаще без всякой пользы.
На путях памяти таятся также опасности —западни, силовые поля, влекущие нас к воспоминаниям, которые мы предпочли бы забыть. Назовите их ловушкой зеленого бегемота (попробуйте в течение ближайших десяти секунд не думать о зеленом бегемоте!). (Или лучше так: подумайте о каком-нибудь недавнем эмоциональном событии, положительном или отрицательном для вас. Думайте о нем 30 секунд — тогда оно станет вашим личным зеленым бегемотом).
Структуры памяти — это не просто связи. Это активные пути, с холмами и зарослями ежевики, с магнитными полями и большими дорогами.
Моя задача как психолога-теоретика состоит в том, чтобы понять механику системы памяти. Но как объяснить поэтическое видение, блуждающую мысль, красочные идеи? Как извлечь научные данные из множества
6. Ответы на вопросы
проявлений психической деятельности, при которой у каждого свои собственные мысли, собственное знание? Путем экспериментального зондирования психолог может обнаружить только бледные отблески нашей внутренней активности.
Фрейд пытался рассмотреть некоторые аспекты человеческого мышления, но в этой попытке были слабые места. Мне думается, теории Фрейда более верны, чем это признают нынешние когнитивные психологи (в современной научной психологии Фрейда полностью игнорируют). Я подозреваю также, что его теории гораздо менее верны, чем стараются убедить нас сторонники современного психоанализа. Фрейд понимал природу ассоциаций, и, в частности, природу «ловушки зеленого бегемота», но он не смог предложить психологически правдоподобные механизмы. И что еще важнее, он не смог создать теорию, сопоставимую с фактами, теорию, которую можно было бы подтвердить или видоизменить при появлении решающих фактических данных. Как вы увидите, проблемы Фрейда имеют свои параллели также и в современных теориях — в попытке раскрыть процесс переработки, который должен происходить при извлечении материала, хранящегося в памяти.
Обычно мы в состоянии найти нужную нам информацию, обычно можем ответить на задаваемые вопросы. Можно кое о чем судить по сравнительной легкости, с какой мы отвечаем на вопросы. Одни вещи легко извлекаются из памяти, другие требуют долгого времени. Интересно, что иногда мы быстро узнаём, чего именно мы не знаем, и что, несмотря на индивидуальность вторичной памяти, так же быстро приходим к решению об относительной легкости или трудности ответов на вопросы разного типа.
6. Ответы на вопросы
Какой номер телефона был у композитора Людвига ван Бетховена?
Когда вы входили в подъезд вашего прежнего дома,
42 6. Ответы на вопросы
после которого жили еще в трех домах, где была дверная ручка — справа или слева?
Это два моих любимых вопроса. Большей частью ответы на первый вопрос даются гораздо быстрее. Сразу же возникает ощущение, что ответ на него неизвестен и никогда не был известен, а потом быстро становится ясно, что ответа и быть не может — телефон был изобретен уже после смерти Бетховена. Что касается второго вопроса, то возникает такое чувство, что дать на него ответ когда-то было легко, но что теперь он или забыт или, возможно, еще хранится в памяти, но добраться до него очень трудно, труднее, чем он того стоит.
Ваши реакции на эти вопросы указывают на ваше знание о содержании и работе собственной памяти — знание о знании, или «мета-знание». Заметьте: ваше осознание того факта, что вам не известен телефон Бетховена, приходит быстро, и, по-видимому, ваши интроспекции отражают то, что произошло после того момента, когда система памяти сообщила об отсутствии информации.
Когда мы, психологи, исследуем вопросы такого рода, мы тем самым изучаем вторичную память — систему человеческого знания. Нам нужно знать, как там представлена информация, как она извлекается, как используется. Мы должны задаться вопросами о мыслительных стратегиях и процессах. Сенсорная память автоматична— на ее операции если что-то и влияет, то очень немногое. Первичная память подвержена некоторому контролю, особенно это касается повторения, а также избирательного удержания и усложнения находящегося в ней материала. Вторичная память тоже обладает своими особенностями. С одной стороны, здесь мы можем запускать или прекращать процессы, начинать поиски в различных местах, используя найденное, чтобы направиться к какому-либо иному пункту памяти. С другой стороны, когда мы извлекаем содержимое одного пункта, мы можем вызвать какие-то интересные процессы и переключиться на них, направляя мысль по этому пути даже в том случае, когда он не имеет значения для ответа на первоначальный вопрос. Иногда нам кажется, что мы закончили процесс, а он продолжается и вдруг приносит
А
6, Ответы на вопросы
какой-то результат, который снова отвлекает наше внимание.
Часто на мыслительные стратегии и приемы проливают свет простые вопросы. Возьмем сочетание букв т g d p t z у. Что оно значит? Как слово оно бессмысленно, и оно тут же отбрасывается. Mgdptzy непроизносимо, не следует правилам орфографии и ничего не означает. Пример этот тривиален, но дело здесь не просто. С такой необычной комбинацией букв невозможно производить поиски в памяти — не с чего начинать. Это важный факт. Прежде чем начать поиски, надо поставить вопрос в форме, соответствующей типу искомой информации.
Заметьте, с какой легкостью мы решаем, знаем мы что-то или нет. Даже такие сочетания букв, которые напоминают английские слова (но не являются ими), например mantiness или tralidity, отвергаются немедленно. Как? Согласно некоторым простым схемам памяти, мы должны были бы пересмотреть все известные нам слова, чтобы убедиться, что этих двух слов среди них нет. Это невыполнимо, но как иначе справиться с задачей? Единственный ответ, очевидно, в том, что мы обладаем системой памяти с адресацией по содержанию — системой, где путь, который надо избрать, чтобы найти нужную информацию, задается самой этой информацией. Мы ищем там, где должно было бы находиться слово mantiness, и ничего не находим.
Рассмотрим следующий ряд:
| ptj*z | Знаки, из которых нельзя составить слово |
| mgdptzy | Буквы верные, но не составляют слова |
| mantiness | Слово, правильное по форме, но не имеющее значения |
| mansuetude (кротость) | Правильная форма и настоящее слово, но большинству людей оно никогда не встречалось |
| happiness (счастье) | Правильное слово, смысл которого можно извлечь из памяти |
44 ' 6. Ответы на вопросы
Если бы мне пришлось проводить опыт с предъявлением подобного материала, я должен был бы избавиться от всех возможных посторонних моментов. Все вопросы надо было бы составлять очень тщательно, располагая их в случайном порядке, чтобы не возникало затруднений из-за их упорядоченности; надо было бы пробовать много разных вариантов каждого задания, чтобы устранить возможность определенных комбинаций букв или особых ассоциаций. Разным испытуемым надо было бы предъявлять вопросы в разном порядке, чтобы на результат опыта не влияли научение, скука или другие посторонние факторы. Хотя такой опыт еще не проводился, я почти не сомневаюсь в его исходе. Я уверен, что быстрее всего будет даваться ответ на комбинацию ptj*z, больше всего времени отнимут mantiness и mansuetude, а положительный ответ на слово happiness будет дан быстрее, чем на предыдущие две комбинации.
Ниже приводится другой ряд примеров. Основная парадигма для этого тестирования памяти состоит в поисках номера телефона, и мыслительные операции при этом решающим образом зависят от того, какой номер надо вспомнить. (Попробуйте сами выполнить это задание, когда будете его читать, и заметьте, сколько времени уйдет на ответы, если вы^вообще сможете их дать.)
Задание. Как можно скорее назовите следующие номера телефонов:
Чарлза Диккенса (романиста);
Белого дома;
вашего любимого местного ресторана;
местной пожарной части;
номер, который был у вас пять лет тому назад (или
за два номера до теперешнего); одного из друзей; вашего теперешнего домашнего телефона.
Как и в предыдущем случае, для ответа нужно разное время или же его совсем невозможно дать. Связан ли поиск с именем или с местом? Может ли вообще быть данный телефон? Есть ли основания думать, что вы могли бы знать данный номер? Разные задания требуют различного количества информации в памяти.
б. Ответы на вопросы 45
Опять-таки я ожидаю, что средние вопросы займут больше всего времени. Вопрос о Чарлзе Диккенсе будет отвергнут сразу же. Время, которое уйдет на следующие три вопроса, будет зависеть от того, как часто вам их приходилось выяснять. Они могут потребовать нескольких минут. Для того чтобы вспомнить тот номер, какой был у вас пять лет тому назад или за два номера до теперешнего, предварительно надо вспомнить, где вы тогда жили. Для следующей ступени — извлечения из памяти— понадобится значительное усилие, хотя, вероятно, раньше вы хорошо знали этот номер.
Эти два разных примера извлечения информации — со словами и с номерами телефонов — выявляют некоторые из многообразных свойств памяти.
Читая и слушая, мы обычно можем понять каждое слово за десятые доли секунды после его прихода в сенсорную систему. Узнавание слов и извлечение языковой информации (определение части речи, времени глагола, числа, значения и т. д.) происходит так быстро, что мы обычно не замечаем этой операции. Только подкинув очень редкое слово, сочетание букв, сходное со словом, или бессмысленную комбинацию букв, психологи могут получить некоторое представление о сложности операций, которые должны при этом производиться. Для обычных слов переход от звучания или вида к узнаванию и извлечению смысла происходит быстро, гладко, без усилий.
Иначе обстоит дело при обратной операции, т. е. при переходе от значения к слову. Доступ к нему труднее. Мы можем иной раз целыми часами или днями искать слово, имеющее определенное значение. Именно для того, чтобы проиллюстрировать такого рода поиск, мы говорили о попытке вспомнить один из ваших прежних телефонных номеров. Здесь может понадобиться тщательное обследование памяти, которое потребует умственного усилия, обдуманной стратегии, отказа от некоторых возможностей, а иногда и реконструкции того, чем должен быть ответ.
Чтобы пояснить одно обстоятельство, я снова обращаюсь к ответам на вопросы. На многие вопросы можно ответить сразу. Если я спрошу, есть ли у канарейки
в. Ответы на вопросы
крылья, вы можете прямо подойти к этому факту. Вместо этого можно создать себе мысленный образ соответствующей сцены и получить ответ из рассмотрения этого образа. Может быть и так, что нужную информацию нельзя отыскать прямо, но можно вывести из других, уже известных фактов. Были ли крылья у дронта? Дронт — птица, у всех птиц есть крылья; значит, они были и у дронта. Три разных способа ответа на вопрос позволяют думать о трех типах использования памяти:
1. Вопросы, ответы на которые, по-мидимому, даются
путем прямого извлечения информации из памяти:
а) Дельфин — млекопитающее или рыба?
б) Сколько вам лет?
в) Какой главный город Нового Южного Уэльса?
2. Вопросы, ответы на которые, по-видимому, даются
путем рассмотрения мысленного образа:
а) Если вы летите из Мадрида в Берлин, над какими странами вы пролетаете?
в) Влево или вправо обращен профиль Линкольна на однопенсовой монете? (Пенс можно заменить любой другой монетой, на которой есть профиль.)
в) Сколько окон в доме, где вы живете?
3. Вопросы, ответы на которые, видимо, даются пу
тем умозаключения:
а) Есть ли у кита-самца пенис?
б) Где больше фортепьянных настройщиков — в Нью-
Йорке или в Токио?
в) Съедает ли слон за день больше пищи, чем лев?
Три отдельные категории вопросов, три разных типа использования памяти. Я не хочу сказать, что эти три типа независимы друг от друга, что ими исчерпываются все способы или же что каждый вопрос иллюстрирует определенную процедуру извлечения из памяти, используемую каждым читателем этой
|
|
|
