 |
Замуж за черта из табакерки
|
|
|
|
ЭРНСТ ГОФМАН: МЕЖДУ ФАНТАЗИЕЙ И РЕАЛЬНОСТЬЮ
Литературное расследование к 24 января- 241 - й годовщине со дня рождения немецкого писателя, художника и композитора (1776-1822)
«Нет ничего скучней, чем, укоренившись в почве, держать ответ перед каждым взглядом, каждым словом». (Э.Т.А. Гофман. «Принцесса Брамбилла»)
Советник юстиции и театральный капельмейстер Эрнст Теодор Амадей Гофман больше известен нам как писатель, хотя писать начал поздно - в 37 лет. За девять лет до своей кончины он успел написать полтора десятка томов полуфантастической прозы. Эрнста Гофмана сегодня сравнивают с Вольтером и Руссо. Считается, что он предвосхитил Эдгара По и Бодлера...
Однако единственным, что вызывало в Гофмане настоящее благоговение, была музыка. Ведь неспроста он, будучи еще студентом, изменил свое третье имя - вместо Вильгельма стал Амадеем, выразив тем самым восхищение Моцартом. С этим именем - Эрнст Теодор Амадей Гофман - он и вошел в историю, правда, не как музыкант, а как писатель.
Про Гофмана мы вспоминаем каждый Новый год, когда эфир наполняют мелодии из «Щелкунчика». Но как же так получилось, что он, музыкант в душе, блестяще играющий на фортепьяно и органе, скрипке и флейте, музыкантом не стал? Чего он боялся?
Эрнст Гофман прекрасно знал латынь, греческий, французский и итальянский, был сведущ в литературе и живописи, к тому же в совершенстве владел искусством ведения беседы. Шутили даже, что господину Гофману «за разговор надо платить отдельно». И при этом он почти всю свою жизнь влачил жалкое серенькое чиновничье существование. Почему?
Как могли уживаться в нем престранные вещи: он был способен часами цитировать поэтические отрывки из Новалиса, буквально дрожа и покрываясь пятнами от особенно волновавших его строчек, и в то же время проявлял странную холодность и сухость по отношению к близким людям. Как это было возможно?
|
|
|
Откуда брались сумасбродные фантазии в его голове о фантастическом королевстве морского царя, о лазоревых островах, о путешествиях с Песочным человеком в царство сна...
Почему встречу с 13-летней девочкой Юлией Марк Гофман воспринимал как катастрофу, как наваждение, а его жизнь распалась на две части - на ту, что была до этого события, и ту, что случилась позже?
Зачем он хотел размозжить голову Наполеону, проходившему строем вместе с войском под его балконом?
В чем была причина его ссылки особым министерским указом в провинциальный городишко Плоцк? И отчего советник Гофман предпочитал ходить по улицам Плоцка с закрытыми глазами и, как слепой, пользовался тростью. Почему так много пил, медленно и методично на глазах у всех совершая самоубийство?
Может быть, потому, что всегда чувствовал присутствие дьявола в своей жизни?
Давайте в ходе литературного расследования чуть больше прикоснемся к биографии Гофмана, посмотрим документальный фильм «Поговорим о странностях любви. Эрнст Теодор Амадей Гофман», вместе попробуем ответить на все эти вопросы.
Итак…
Эрнст Гофман родился 24 января 1776 года в Кенигсберге (ныне Калининград) - прусском городе, славившемся в конце XVIII века тем, что в местном университете преподавал философию сам ИммануилКант.
Гофман вырос в огромном мрачном доме своей бабки по матери. Воспитанием мальчика, в основном, занимался пузатый дядя Отто Вильгельм Дерфер, неудачливый адвокат и обжора, тщетно пытавшийся приучить племянника к «режиму». Племянник от «режима» всячески отлынивал и вытворял бог знает что: например, однажды, пробравшись в бабкину комнату с потрескавшейся позолотой на мебели, зачем-то покрыл поля драгоценной Библии старухи Дерфер рисунками рогатых дьяволов и страшных драконов.
|
|
|
Опыт зазеркалья
Из всех обитателей дома Эрнст по-настоящему дружил только с толстой служанкой Карлой: сладкое марципановое печенье и страшные сказки, которых у той всегда водилось в избытке, утешали Эрнста как нельзя лучше. Ровно в девять вечера служанка провожала мальчика спать. Именно она однажды предостерегла его не смотреться в большое старинное зеркало в коридоре - иначе оттуда может выскочить Песочный человек и до смерти перепугать.
Эрнст боялся Песочного человека, но еще больше мечтал встретиться с ним - ведь с Песочным человеком, как пить дать, было бы веселее, чем с окружавшими его скучными взрослыми. Пытаясь задобрить Песочного человека, мальчик тайком оставлял у зеркала марципановое печенье, и как только часы на церковных колокольнях били полночь, подкрадывался к нему и, изредка поглядывая в мутное, темное стекло, принимался ждать...
Однажды Эрнста словно бес потянул за язык - и он похвастался дяде о своих встречах с зазеркальным другом. Как он потом жалел об этом! Дядя сначала обхватил было короткими ручками свой пузатый живот и покатился со смеху, потом, поняв, что племянник не шутит, вызвал к нему доктора. Тот случай научил Эрнста держать свои фантазии при себе.
Вопреки призванию
Многочисленные дядья и тетки мальчика умели играть на всевозможных инструментах, даже на редких. Но для себя Дерферы музицировали не часто: обычно к ним на званые вторники собирались одни и те же скучнейшие гости с одними и теми же скучнейшими разговорами.
Обожаемые Эрнстом Моцарт и Гайдн были тогда не в почете: их считали слишком современными, а значит, поверхностными и несерьезными. Спрятавшись за тяжелой портьерой, Эрнст наблюдал, как сборщик податей с такой силой дул во флейту, что то и дело тушил свечи за своим пюпитром. Если бы в этот момент кто-то увидел глаза мальчика, то заметил бы, что они полны глумливой безжалостности.
И все же, если что-то и вызывало настоящее благоговение в насмешливом мальчишке, это была именно музыка. Его учитель, органист Подбельский, научил юного Гофмана блестяще играть на фортепьяно и органе. Другие инструменты, такие, как скрипка и флейта, тот освоил самостоятельно. Уже будучи студентом, Гофман изменил свое третье имя - вместо Вильгельма стал Амадеем, выразив тем самым восхищение Моцартом. С этим именем - Эрнст Теодор Амадей Гофман - он и войдет в историю, правда, не как музыкант, а как писатель.
|
|
|
«Как же так получилось, что Вы, господин хороший, музыкант в душе, влачите
жалкое серенькое чиновничье существование?» Подобными издевательскими вопросами Гофман мучил себя долгие годы молодости. Он не стал музыкантом - испугался, что музыка окончательно сведет его с ума.
Когда Эрнст исполнял или слушал то, что особенно любил - Моцарта, Глюка, Вебера, то словно забывал о реальности и воспарял куда-то, откуда потом ему было мучительно трудно вернуться. Иногда, прослушав концерт Моцарта, Эрнст потом полчаса не мог прийти в себя и сообразить, где он находится. Он был расстроен диагнозом того самого доктора, которого в детстве приглашал дядя.
Мудрый доктор решительно не рекомендовал юному Гофману заниматься искусством. Эрнст поддался напору здравомыслящих родственников, поступил в Кенигсбергский университет и, пойдя по семейным стопам, вскоре превратился в советника юстиции.
О, как же он себя ненавидел и презирал те дела, которыми ему пришлось заниматься в суде города Познани. Именно туда его назначили после университета. Музыку Эрнст забросил, и единственным его развлечением стал трактир: надо было хоть как-то топить тоску!
Гофман и не делал вид, что интересуется разбором судебных дел, заботится о карьере, служебном продвижении, в глубине души он знал: все это притворство. Много раз, напившись почти до потери сознания, он доверительно склонялся к первому попавшемуся собутыльнику и рассказывал ему о том, что ночью созерцает «таинственные лучи, которые бывают лазоревыми, фиолетовым и золотыми..» Потом с прашивал: «Скажи-ка, друг, а у тебя тоже тело по ночам светится, а?» Друг, хоть и был не менее пьян, шарахался от Гофмана как черт от ладана.
|
|
|
Замуж за черта из табакерки
С высокой брюнеткой Марией Теклой Михалиной Рорер по прозвищу Миша Гофман познакомился в Познани. Город принадлежал тогда Пруссии, но отец Миши был обедневшим поляком.
Обычная, нормальная барышня со светлыми глазами и уютными ямочками на щеках. Восемнадцатилетней невинной девушкой выходила она за скромного и добропорядочного советника Гофмана.
И откуда ей было знать, какой черт спрятан в этой табакерке и что она будет с ним несчастна?
Конечно, женился Эрнст исключительно для того, чтобы не выглядеть белой вороной в компании сослуживцев.
- Вам двадцать шесть лет - самая пора! - говорил ему начальник канцелярии. - А если вы заболеете, кто будет за вами ухаживать? Да и по вечерам с женой не так скучно, ее даже можно научить играть в твист!
Миша наивно надеялась, что ее муж будет расти в чинах, и скоро со съемной квартиры они переедут в собственный маленький домик, потом в свою небольшую виллу, она станет госпожой советницей и будет носить чепец.
Но что-то в характере мужа не укладывалось в понимание девушки. В Эрнсте уживались престранные вещи: он был способен часами цитировать ей поэтические отрывки из Новалиса (Миша прилично знала и немецкий), буквально дрожа и покрываясь пятнами от особенно волновавших его строчек, и в то же время проявлял странную холодность и сухость по отношению к близким людям.
Когда умер воспитавший его дядя Отто, Гофман издевательски перекрестился и, к ужасу Миши, сказал, что «старый дурак мог бы отправиться на тот свет и пораньше».
В ссылке
Как-то на скучном балу по случаю масленицы Гофман взял и пустил по рукам собственноручно нарисованную злую карикатуру на прусского генерала фон Цастрова, бывшего адъютанта короля. Зачем он это сделал? Да кто его знает! У него просто чесались руки хоть как-то, хоть в чем-то выдать свое истинное отношение ко всей этой солдафонско - чиновничьей жизни.
Расплата последовала незамедлительно: особым министерским указом насмешника перевели в чудовищный провинциальный городишко Плоцк. Это была самая настоящая ссылка.
Советник Гофман предпочитал ходить по улицам Плоцка с закрытыми глазами и, как слепой, пользовался тростью. Однажды он едва не проткнул тростью жандарма - тот долго хлопал глазами на приличного и, как выяснилось, вполне зрячего господина в мундире советника...
Но не станешь же объяснять стражу порядка, что на унылейшие пейзажи Плоцка Гофману было буквально физически больно смотреть: перепачканные дерьмом свиньи свободно разгуливали здесь между скособоченными, крытыми тесом домишками; визгливые крестьянки в уродливых пестрых юбках тащили упирающихся чумазых детей. Эту тошнотворную картину не скрашивали ни грязно-желтые волны Вислы, ни монументальный старый собор на вершине горы. Словом, Гофман попал в атмосферу, способную вдохновить только на одно свершение: поскорее намылить петлю. План самоубийства уже почти созрел в голове Эрнста, как пришло милостивейшее разрешение перевестись в Варшаву.
|
|
|
